Свежий ветер дует с Черного озера

Несмотря на соответствующую репутацию, Драко Малфой искренне не считал себя снобом. Он, скорее, просто мог бы охарактеризовать себя как человека разборчивого… наверное, во всем. В пище (едва ли набралась бы хотя бы тройка ресторанов, способных превзойти еду, к которой он привык в мэноре, или, на худой конец, стряпню хогвартских эльфов; уж лучше вообще ничего не есть, насколько это было возможно). В одежде, разумеется, тоже. И в людях. О, конечно, в людях больше всего. Компанию он всегда выбирал тщательнейшим образом, сколько себя помнил; разумеется, предпочитал чистокровных собеседников и чурался всех без исключения грязнокровок, предателей крови и прочих выродков. И несмотря на то, что теперь, после всего произошедшего, после всего, что заставило его значительно пересмотреть свои ценности, когда внутренний голос премерзко нашептывал ему, что такой скрупулезный выбор друзей, скорее всего, был обусловлен исключительно мнением отца, Драко не мог перестать поражаться тому месту и той компании, в которой оказался теперь. Когда Рон Уизли неуверенно протянул Малфою руку для того, чтобы трансгрессировать в некое «тихое место, где им никто не помешает обсудить все важные вопросы», Драко автоматически нацепил на лицо самое высокомерное выражение, на которое только был способен. Спустя мгновение, когда он ощутил под ногами твердую почву и огляделся, это выражение сменилось настороженным удивлением. Малфой отчего-то сразу не спросил, куда направляется Уизли, и теперь понять не мог, что его удержало от этого самого логичного в мире вопроса. Ведь он обнаружил себя стоящим возле ржавого покосившегося указателя, на котором значилось: Оттери-Сент-Кэчпоул. Графство Девон. Малфой никогда раньше не бывал в Девоне. Неожиданно оказалось, что Драко очень много где не бывал. С холма открывался вид на пару значительно удаленных друг от друга домов с небольшими «приусадебными» участками. Уизли, махнув рукой, направился прямиком к одному из них, но по мере приближения Малфой сильно засомневался, что строение, возвышавшееся перед ним, правомерно было бы назвать домом. Это была действительно странная конструкция. Казалось, что кто-то по странному стечению обстоятельств просто счел кирпичный свинарник подходящим для жилья, а потом решил расширять свое импровизированное жилище посредством массы надстроек разной степени ветхости. «Входная группа» тоже отличалась оригинальностью: к крыльцу вела грязная дорожка, возле которой валялись ржавые котлы разных размеров, старые болотные сапоги и еще невесть какой мусор. Сад за домом был большим и отвратительно неухоженным. Все вокруг поросло бурьяном и желтеющей травой, а в грязи были отчетливо заметны следы садовых гномов, причем, самих их вокруг видно не было, скорее всего, по причине значительно ухудшившейся за последнюю неделю погоды. Драко шел за Роном, стараясь не отстать и не наступить в какую-нибудь лужу. Вблизи дом оказался еще более нелепым, чем выглядел издалека. Что бы это ни было, постройка не выглядела ни надежной, ни безопасной, ни вовсе обитаемой. На языке у Малфоя вертелся миллион вопросов, начиная от едкого «Не твой ли это дом, Уизли?» до «Не безопаснее ли было бы нам поговорить в каком-нибудь очередном странном пабе, чем здесь?», но он заставлял себя молчать. В конце концов, все изменилось достаточно, чтобы какую бы то ни было ситуацию считать конвенциональной, поэтому и любые его нападки выглядели бы всего лишь жалкой попыткой вернуть происходящему былую нормальность. В нос бил кислый запах прелых яблок. Уизли уверенно шагал ко входу. У двери он наклонился, пошарил где-то у крыльца под одним из небольших котелков и вытащил обыкновенную связку ключей, выбрал один и легко открыл дверь. Войдя, Драко огляделся: его встретила тесная гостиная небогатого магического дома. Судя по всему, он не ошибся: это действительно был дом семьи Уизли, правда, очевидным было и то, что жилище уже давно оставалось необитаемым. С ума можно было сойти: еще каких-то пару-тройку лет назад Малфой сдох бы со смеху и обязательно рассказал бы об этом всем своим друзьям, теперь же он был как никогда серьезен, разве что не мог ничего поделать с застывшим на лице выражением брезгливости при виде сантиметрового слоя пыли, покрывавшего все поверхности. Демонстративно взмахнув палочкой, Драко очистил себе место на одном из разномастных стульев и сел на его краешек, но Уизли и внимания на это не обратил. Он был занят камином, в котором спустя несколько мгновений послышался веселый треск поленьев. — Хочешь чего-нибудь? — поинтересовался Рон из банальной вежливости. — Поставлю пока чайник. Из еды, извини уж, предложить ничего не могу. Малфой молча покачал головой. Все едкие комментарии он стоически решил держать при себе. Абстрагируясь от грязи и беспорядка, он, к собственному удивлению, счел комнату уютной. Возможно, и даже скорее всего, дело было просто в тепле камина. Драко вдруг осознал, что на самом деле ужасно замерз. — Что это за место? — просто так решил поинтересоваться Малфой, когда перед ним на столе материализовалась видавшая виды щербатая чашка с ароматным чаем. Чай. Это тоже было прекрасно, хотя теперь, как подумалось Драко, он, наверное, предпочел бы что покрепче. Рон будто бы прочитал его мысли: он взмахнул палочкой, и из серванта вылетела бутылка с чем-то коричневым и прозрачным. Рядом с чашкой тут же возник стакан. — Настоящий огденский. Односолодовый. Плеснуть в чай? Или лучше так… — пробормотал Рон, а Драко неопределенно кивнул, и стакан тут же заполнился почти наполовину. — Это… старый дом моей семьи, — Уизли глотнул коричневатого пойла и поморщился. — Сейчас они… Те, кто остался… Словом, они сейчас в другом месте. Местах, то есть. Оставаться здесь было небезопасно. Драко поднес стакан к губам, брезгливо сморщил нос, но одним махом выпил почти все его содержимое. Напиток обжег горло, и по всему телу тут же разлилось приятное тепло. Какое-то время они молчали, думая, очевидно, каждый о своем. Малфой просто смотрел в огонь. Он чувствовал его расслабляющий жар и размышлял о том, как, должно быть, здорово было бы сейчас оказаться во Франции, в безопасности и благополучии. В порядке. С родителями. С Грейнджер. С Гр…Тфу, при чем тут она?… Рон, однако, все же заговорил, чем мгновенно отвлек Драко от ненужных самокопаний. — Как я уже сказал, Малфой, — Драко с трудом поднял взгляд; от света пламени рыжая шевелюра казалась совсем уж яркой, практически огненной. — Кингсли Бруствер, хоть и по-прежнему прекрасный стратег, в нынешних условиях, как мне кажется, слишком осторожничает. Я его понимаю, конечно, уж очень многое на кону, но сейчас… — голос Рона почему-то сел. — Знаешь, это стало личным. Сейчас в плен взяли Джинни, недавно совсем, она неудачно… Неважно, в общем. А еще мы не знаем, где Перси. И, конечно, Гермиона. Мы ничего не слышали о ней, пока наш информатор… Пока не появился ты, Малфой. И я, черт, почему-то тебе верю. Малфой усмехнулся. Какая честь, Мерлин. Но вообще, конечно же, это всего лишь снова подтверждало его собственную теорию: сторону в войне теперь определяли исключительно личные мотивы. — Почему ты вдруг решил помочь Гермионе? — хрипло спросил Рон после очередного глотка. — Что такого… могло произойти? Малфой помолчал несколько секунд. — Это стало личным, — выдал он, криво усмехнувшись и не глядя на Рона. — Ладно. Не хочешь говорить, хрен с тобой, — грубовато, но простодушно отрезал Рон. — И еще, — добавил он, — думаю, что в сложившейся ситуации тебе стоит об этом знать: кое-кто важный остался жив. — Я знаю, что Поттер жив, — равнодушно пожал плечами Малфой. Стало понятно, что Уизли толком не слышал всего того, что Драко рассказывал странному старику в «Кабаньей Голове». Либо же слышал, но пропустил самое важное мимо ушей; типично для Уизли. — Знаешь? Откуда? — о, это знакомое ошарашенное выражение лица. — Его спасла моя мать. Рону, кажется, потребовалось некоторое время, чтобы осмыслить полученную информацию. Из вежливости ли, или по каким-то иным причинам, он, к равнодушному удивлению Драко, не пустился в расспросы, вместо этого осторожно заметив: — Гарри прекрасно спрятан, так что Тот-Кого-Нельзя-Называть никогда его не найдет. — Он больше не ищет Поттера, Уизли. Как можно было не видеть очевидного?! Даже старик об этом знал. У Малфоя возникли серьезные сомнения в истинной осведомленности о делах Ордена рыжего друга грязнокровки. — Кингсли упоминал, да, но мы тут все убеждены, что это просто… Ну, не знаю. Отвлекающий маневр. Попытка усыпить бдительность. Драко отрицательно покачал головой. — Это еще почему? — вскинулся Рон. — Потому что у него есть нечто более ценное. — Нечто…? Малфой закатил глаза. — Ну некто. Я о Грейнджер. Если ты понимаешь, о чем я, — Уизли выглядел озадаченным. Ему бы поучиться скрывать свои мысли, и Малфой думал в тот момент вовсе не про окклюменцию. Хотя бы просто сделать так, чтобы они не были написаны на его веснушчатом лице. И… да. Либо это виски так развязывал язык, либо просто пришло время поговорить о важном. — Что-то произошло там, в лесу, в день битвы. И как говорит гр… Грейнджер, это что-то называется «перемещением части души в другое вместилище». Рон вытаращился на него во все глаза. — Тебе известно о…? — Да. Она мне рассказала, — Драко почувствовал невесть откуда взявшуюся гордость от обладания такой важной информацией из первых рук. Рон же выглядел до крайности потрясенным. Малфой понятия не имел, знал ли Уизли о том, что изначально крестражем по нелепой случайности стал Поттер, но казалось, что мысль об очередном «перемещении» осколка души лорда Волдеморта ввергла рыжего в полнейший шок. — Ты это… точно уверен? Малфой закатил глаза, кажется, в сотый раз за этот странный вечер. — Уверен ли я? Я понятия не имею, Уизли. Я говорю тебе только о том, что знаю от нее же. И о том, что видел своими глазами. — А что ты видел…? Малфой неопределенно пожал плечами. Снова пересказывать свои невероятные похождения не было ни желания, ни сил. — Слушай, знаешь, о чем я думал больше всего, чаще всего? — вдруг как всегда сбивчиво и неожиданно пылко заговорил Уизли спустя несколько секунд тишины. — И что мечтал бы обсудить с Гарри, если бы была хоть малейшая возможность встретиться с ним? Вот… Если бы Темный Лорд точно знал, что часть его души заперта в живом человеке, стал бы он так яростно желать его смерти? Стал бы…? Или постарался бы спрятать и сохранить, как остальные свои крестражи? Как одну из великих своих драгоценностей? Драко не стал признаваться в том, что он и сам об этом частенько размышлял. Конечно же, ответ был на поверхности. И все поведение Темного Лорда было тому ярким доказательством. Если… Если только дело было не в самой Грейнджер. Нет, ерунда какая-то. Малфой хмыкнул. — Ей просто не повезло. Грейнджер не повезло оказаться не в том месте не в то время, вот и все. Теперь она Избранная вместо вашего обожаемого шрамоголового. — Знаешь, Малфой… Я ведь готов на все, чтобы спасти ее. Я с ней… Мы с ней… — Уизли, избавь меня от подробностей, — скривился Драко, сам не понимая, отчего в одно мгновение начал испытывать такую неприязнь то ли к самому Уизли, то ли просто к его манере речи и словам. Рон, желавший, видимо, поделиться самым сокровенным, сдулся, будто проколотая камера, так что даже Драко почувствовал себя неуютно и поспешил смягчить свою грубость: — По крайней мере он ее не убьет, в этом можешь быть уверен, — ухмыльнулся Малфой, но вышло несколько горько. Неловкость он, казалось, только усугубил. Рон надолго замолчал, глядя на свет через полупустой стакан. За окнами постепенно темнело. Собирался дождь. — На самом деле… — заговорил тот снова спустя некоторое время. — На самом деле Орден планировал одну операцию. Точнее, не то чтобы планировал… Просто обсуждалось… Как ты понимаешь, это конфиденциальная информация, я не могу распространяться. — О, поверь, Уизли, мне плевать, — Драко немного лукавил. Теперь ценной была любая информация, касавшаяся Ордена и возможной помощи Грейнджер. — В общем… Мы потеряли столько людей, что нам оставалась только подпольная работа. Никаких открытых столкновений мы бы не пережили. Кроме того, не знали, по какой точке бить, — голос Уизли теперь казался Драко бесцветным. — Ты ведь точно уверен, что Гермиона в мэноре? — Разумеется, я уверен, что она там была, — раздраженно (раздражался он, кажется, сам на себя) парировал Малфой. — И не только она. Кое-кто из орденских пленников точно сидит в подвалах, но я не интересовался подробностями. И точно есть кое-кто из ваших. — Вот! Я так и говорил Кингсли, — воодушевился Рон. — У нас было несколько вариантов, думали, что Тот-Кого-Нельзя-Называть сменил локацию штаб-квартиры, но… Словом… Уверен, что Кингсли так или иначе прислушается к твоим словам, что есть пленники, и можно ждать, что скоро действительно… в общем… — Быстрее, Уизли, — не выдержал Драко, не в силах больше слушать этого блеяния. — Короче. Кингсли считает, что нет смысла пытаться соваться в логово… в твой дом до Рождества. Наши информаторы говорят о том, что… Что, скорее всего, нужно выждать еще какое-то время, — Драко впервые за вечер взглянул на собеседника прямо и заинтересованно. Он уже во второй раз упомянул каких-то таинственных информаторов. Интересно, кто это? Кто этот самоубийца?… — И тогда освободят всех пленников разом. И Гермиону, если она с ними… Считают, что на Рождество сделать это будет проще. — На Рождество? Почему? — поинтересовался Драко, думая, впрочем, совершенно о другом: он перебирал в уме кандидатуры на роль предполагаемого предателя. — Ну… не знаю. Наверное, Пожиратели потеряют бдительность… И тут Малфой расхохотался. — Не думаешь ли ты, что Пожиратели во главе с Темным Лордом в Рождество просто отправятся спать в ожидании Санты? И наутро такие радостные побегут искать подарки под елкой? — он все никак не мог успокоиться, но через несколько секунд гомерического хохота, вовсе ему несвойственного, резко посерьезнел. — Они не теряют бдительность, Уизли, — отрезал Малфой и взглянул на рыжего с привычным презрением. — Никогда. Рон выглядел уязвленным. Он явно не разделял малфоевского веселья. — Так или иначе, я сообщу Кингсли о… о необходимости поторопиться. И о том, что Гермиону тоже необходимо… спасти. Драко кивнул. Дальнейший диалог почему-то совершенно не клеился. Возможно, виной тому был огденский, а, может, безвозвратно испорченное настроение и многолетние взаимные обиды. Когда за окном сгустились сумерки, Драко не без сожаления понял, что пора уходить и, пошатнувшись, встал из-за стола. Рон этому, кажется, только обрадовался. Они напоследок договорились встретиться через три дня там же — у входа в «Кабанью голову» в Хогсмиде. Уже на крыльце Драко сухо поблагодарил бывшего однокашника за виски и информацию. — Не стоит, — кивнул Рон. — Значит, договорились. Через три дня в Хогсмиде. Тебе есть куда пойти? — Разумеется, Уизли. За кого ты меня принимаешь? — Рон посмотрел на Драко с сомнением, но ничего не сказал, только пожал плечами и, заперев дверь и спрятав ключ туда же, откуда взял, трансгрессировал, не попрощавшись. Малфой вдохнул холодный, едва ли не морозный уличный воздух. На самом деле, ему было совершенно некуда пойти. Борясь с собой, он еще с минуту потоптался на крыльце, а потом наклонился к ржавому котлу, пошарил под ним, перепачкался в саже и пыли, но нащупал связку. Остаться в этом доме — что за странная идея? Но выбора у него, кажется, совершенно не было, и Драко шагнул обратно в тепло «Норы»: именно это полустертое слово он только что разглядел на табличке возле двери.

***

Гостевая ванная комната особняка Малфоев представляла собой поистине жемчужину барочного дворцового интерьера — и одному Мерлину известно, почему именно барокко хозяева сочли подходящим стилем для жизни в переменчивом двадцатом веке («Надо было просто знать этих хозяев», — проворчала Гермиона себе под нос, при этом ощутив в груди укол неясной тревоги от смутных и неоформившихся воспоминаний). Само помещение было небольшим, и по количеству предметов его даже можно было назвать минималистичным, как и спальню, но гипертрофированное великолепие отделки (имитация лепнины — искусная роспись с вензелями, мадоннами и херувимами, золоченые виньетки на вечно запертых ящичках комода), дороговизна материалов (полы были сделаны из мрамора, а дверные ручки и отделка зеркала блестели позолотой) и излишняя экспрессия так и кричали о состоятельности владельцев и желании произвести впечатление на предполагаемых гостей. Венчала комнату белая ванна на кованых львиных лапах. И именно в этой ванне сейчас сидела Гермиона Грейнджер, пустым взглядом из-под полуопущенных ресниц вперившись в дверь. Теплая вода, что текла из широкой душевой лейки прямо на ее голову и лицо, мерно шумела, убаюкивая и заставляя мыслями уноситься куда-то далеко, на свободу, на бескрайние шотландские поля, на холмы близ Оттери-Сент-Кэчпоул, в Дувр с видом на Па-де-Кале. Спать хотелось нещадно, но Гермиона боялась вновь предпринимать такую попытку. После случившегося накануне, она думала, что и глаз не сможет сомкнуть, но вместо этого, окончательно обессилевшая, отключилась моментально, как только голова коснулась подушки. Вот только проспала она едва ли многим больше пары часов. Гермиона сидела под теплым душем и очень хотела бы сказать, что наслаждается процессом, но это было бы совершеннейшей ложью. После сна, пусть и столь непродолжительного и беспокойного, груз осознания свершившегося накануне, как водится, придавил Грейнджер с тяжестью бетонной плиты. Нагайна так и не приползла в ее постель, и девушка, как могла, воздвигала блоки в сознании, прежде чем провалиться в сон, но все оказалось напрасным. Яркие грезы сомнительного содержания, которые ей хотелось забыть как можно скорее, мучили ведьму так сильно, что она проснулась задолго до рассвета и теперь чувствовала себя совершенно разбитой и по кирпичикам пыталась воссоздать вечер прошлого дня, чтобы… она, откровенно говоря, не знала, зачем. Наверное, чтобы хоть немного успокоиться и все переосмыслить. Лучше было бы вообще об этом не думать, но это, очевидно, не представлялось возможным. Вчерашний безумный день никак не желал заканчиваться. Гермиона смутно помнила, как возвращалась в свою спальню из подвалов, но зато хорошо запомнила, как подскочила на месте в тот момент, когда Темный Лорд вошел в спальню за ней, хлопнув дверью. Она тогда никак не могла перестать рыдать: слишком велико было эмоциональное потрясение, сначала от… от того, что случилось у лестницы, а потом — от того, что она увидела в темницах. А точнее, кого увидела и в каком плачевном состоянии. Она думала, что готова к такому зрелищу, но это оказалось выше ее сил, совершенно не так, как представлялось ей в ее смелых планах по вызволению пленных. Не с Темным Лордом за своей спиной, что малейшим жестом демонстрировал ей (и им, самое главное, им!) свою чертову власть над ней. Не будучи такой, пусть только с виду, благополучной, когда они там, внизу, наверняка страдали от холода и голода. Какой они увидели ее? Джинни, Невилл, остальные — какой Гермиона Грейнджер предстала перед своими друзьями и соратниками? В своей спальне она (ничтожество, Лорд прав, она жалкое ничтожество!) стояла, обняв себя руками и умоляя его отпустить пленников, а маг смотрел на нее как на умалишенную и молчал. Почему он молчал? Даже не поднимал палочку, просто хладнокровно ждал, пока она прекратит истерику, и только презрительное выражение лица выдавало его истинные эмоции. Ждал. Но зачем? Чего? Теперь Гермиона и вовсе не могла понять, по какой причине он ее не проклял и даже не наложил Силенцио. Зачем пришел за ней в спальню? Поговорить? А потом будто просто передумал, так и не дождавшись, когда она придет во вменяемое состояние. Непрекращающиеся мольбы и бесконечный поток ее слез явно взбесили его, потому что в итоге, так ничего и не сказав, Темный Лорд просто растаял в воздухе, будто магловская голограмма. Исчез. Так или иначе, теперь Гермиона пребывала в еще большем замешательстве, не в силах объяснить себе его во всех отношениях странного поведения. А дальнейшее и вовсе не укладывалось в ее голове. Отключившись, наконец, в собственной постели после тяжелого дня, она так и не смогла отдохнуть, вместо этого неожиданно погрузившись в один из своих ночных кошмаров, грянувший в ее сознании с давно забытой мощью. Прямо перед ней стояла Беллатриса. Так близко, что Грейнджер могла в деталях разглядеть тончайшее кружево, которым был украшен лиф ее платья, но настоящего зрителя такие мелочи явно не волновали. Он был — девушка чувствовала это, и сердце заходилось в безумном беге — в ярости, плохо сдерживаемой и ослепляющей. Камин, как обычно, был разожжен, а темноволосая ведьма смотрела на Гермиону с нескрываемым обожанием и трепетом. — Вы пришли, мой господин, — выдохнула мадам Лестрейндж, заламывая пальцы. — Вы так давно не приходили… Я уж подумала… Что вас так беспокоит? Позвольте, я помогу… Лорд, по всей видимости, ничего не говорил. Или Гермиона просто не смогла сконцентрироваться на его ответах, тем более, что произошедшее впоследствии и вовсе заставило ее мечтать немедленно проснуться. Лишь бы только не видеть эту какофонию мыслеобразов, молочно-белую кожу, сминаемую длинными пальцами. Не слышать треска ткани (тончайшее черное кружево!), этих стонов и… слов. Липкого шепота, который она старалась не слушать, не разбирать, Мерлин, пожалуйста, закрыться от этого. И потом — что угодно, но только бы не чувствовать этот взрыв его эмоций, сменившийся невесть откуда взявшейся всепоглощающей его досадой. Черт, Гермиона никогда, никогда не смогла бы заподозрить Темного Лорда в таком… Никогда. Проснулась. Как будто услышала, как где-то в другой части особняка хлопнула дверь и, наконец, проснулась, немедленно вскочив на ноги и зарычав, кусая свой собственный крепко сжатый кулак. Отвратительное чувство. Именно это мерзкое чувство — как будто она подглядывала, опять, сквозь замочную скважину — погнало ее в ванную. Очень захотелось немедленно смыть с себя все увиденное. И вот… Гермиона понятия не имела, сколько времени просидела вот так, глядя в одну точку, где-то повыше дверной ручки. В голову вдруг пришла непрошенная мысль: а что, интересно, видит он? Видит ли Темный Лорд ее, Гермиону? Действенны ли ее блоки, о которых она старалась никогда не забывать? Успокаивая себя тем, что ему просто незачем смотреть на нее, встала в полный рост и вылезла из ванной прямо на холодный пол. Не в силах прогнать возникшее идиотское чувство неловкости, Гермиона обернулась мягким полотенцем и поспешила выйти, оставляя за собой дорожку из капель, стекающих по мокрым волосам. О подобном лучше вообще не думать. Даже если он что-то и видит, она с этим все равно ничего поделать не сможет. Плюхнувшись на кровать, Гермиона принялась буравить взглядом дверь. Ведь, кроме того… эта выходка накануне ее совершенно шокировала. Темного Лорда, такого, каким она его знала, вообще трудно было назвать джентльменом, но с ней, если закрыть глаза на ситуацию в целом, он всегда был вполне учтив и не позволял себе (а может, просто не хотел) нарушать границы ее личного пространства за теми редкими исключениями, которым Грейнджер всегда легко находила объяснение, но это… это было слишком, и она не могла выкинуть из головы это ощущение. Его руки… буквально везде. Ей теперь казалось, что он прикасался к ней не просто с намерением наказать, но будто бы сам желал этого, и все виделось ей теперь еще более ужасным, чем раньше. Сейчас к этому клубку неясных чувств, среди которых она с трудом отыскивала свои собственные, четко примешивалось еще одно, тяжелым узлом скручивающееся внизу живота, и Гермиона боялась подумать о том, что на самом деле это было. Она физически ощутила, как краснеет. Откинувшись на кровати, гриффиндорка прижала к лицу подушку, чтобы заглушить звук, и завыла в нее от досады. Можно ли было придумать что-то хуже, чем ее сны-видения? Да, это было оно. То самое «хуже». Мерлин, теперь мысли Гермионы закольцовывались на одном: это, все это, происходящее нужно было немедленно прекратить. В ее ли силах было заставить его никогда больше не трогать ее? Временами казалось, что уже все равно, что она готова даже сдаться, лишь бы больше никогда не видеть, а главное, не чувствовать ничего подобного. Только бы не упасть в омут, на краю которого Гермиона Грейнджер неожиданно себя обнаружила. Сосредоточиться. Нужно собраться, взять себя в руки. Где ее хваленый рациональный ум? Что она может сделать прямо сейчас? Каким образом помочь пленникам?… И тут Гермиону будто окатило ледяной водой, и гриффиндорка, подскочив, принялась немедленно одеваться. Палочка! Ее палочка, скорее всего, осталась в библиотеке, среди завалов стеллажей и книг, и оставалось только молить небеса о том, чтобы о ней никто не вспомнил! Вот теперь было просто жизненно необходимо, чтобы ее сознание оставалось запертым на все возможные замки. С трудом натянув джинсы на все еще влажную кожу, Гермиона проверила ментальные блоки и бесшумно, в одних носках, выскользнула в коридор, с трудом заставляя себя осознать риск, на который шла, и не нестись к цели сломя голову. Ее, казалось, вел чистый адреналин. Мокрые волосы немедленно намочили футболку, которая теперь неприятно холодила кожу. В коридоре был зажжен свет, поэтому путь до библиотеки был преодолен удивительно быстро, однако атмосфера за белой дверью на пару бесконечных секунд пригвоздила Гермиону к месту. Очертания разгромленных шкафов виделись в темноте какими-то чудными монстрами. Девушка понятия не имела, сколько сейчас времени, но кромешная тьма, едва разбавляемая зловещим свечением луны, изредка появляющейся из-под плотного слоя облаков, намекала примерно о середине ночи. Не было слышно ни звука, кроме легкого завывания ветра в оконных щелях. Отвесив себе мысленную оплеуху за промедление, она двинулась туда, куда, как ей помнилось, отлетела ее многострадальная палочка. Удивительно, но в спальне, которую Грейнджер уже считала своей, она чувствовала себя в гораздо большей безопасности, даже несмотря на ту своеобразную компанию, что чтила ее своими редкими визитами. Удача той ночью, несомненно, была на стороне Гермионы Грейнджер, потому что ей даже не пришлось искать: на волшебную палочку из виноградной лозы она просто наступила, охнув от боли и возблагодарив Мерлина за то, что ей пришло в голову не надевать ботинки, чтобы не наделать лишнего шума. Быстро подобрав находку, она ринулась в свою комнату и выдохнула, кажется, только тогда, когда дверь за ней затворилась с тихим щелчком. Панически оглядев комнату в поисках места, куда можно было бы спрятать палочку, Гермиона кинулась к кровати и, не придумав ничего лучше, засунула древко в наволочку так, чтобы палочка оказалась под подушкой. Глупо и, возможно, наивно, но это был единственный вариант, пришедший ей в голову. Только теперь она села на кровать, чтобы отдышаться. Вспомнит ли он о ее палочке? Что сделает, если не обнаружит ее в библиотеке? Будет ли копаться в ее голове, чтобы понять? Так или иначе… Это шанс. Призрачный и эфемерный. Не для нее. А для тех, кто заперт в подвале. Она хотя бы попытается помочь им. Если ей удастся, если вдруг у нее получится… может, хоть тогда Гермиона перестанет чувствовать себя так паршиво. Она откинулась на подушку и смежила веки, ощутив вдруг невероятную усталость. Завтра… Завтра новый день. Новые заботы. И о том, как ей снова пробраться в темницы, она тоже подумает завтра. Прошло не так уж много времени, прежде чем дверь гостевой спальни Малфой-мэнора вновь отворилась, впуская в помещение высокую фигуру того, кто теперь был фактическим хозяином особняка и, в придачу, жизней его обитателей. Гермиона Грейнджер не проснулась. Она не проснулась и тогда, когда он подошел к кровати, возвышаясь зловещей тенью над спящей девчонкой, задумчиво вглядываясь в ее лицо. Не проснулась даже тогда, когда бледные длинные пальцы коснулись ее все еще влажных волос; только слегка нахмурилась во сне, когда он отдернул руку, будто обжегшись. Остаток ночи для Гермионы Грейнджер прошел удивительно спокойно, как будто ее с ней провела Нагайна. Но наутро оказалось, что змеи все еще не было, и Гермиона сочла свой безмятежный сон просто результатом удачного стечения обстоятельств.