Простая история

Игорь остолбенел. Что-то мощное хлынуло в голову, как при нокауте, выбивая прочь здравый смысл. Внезапно стало легко – и тут же к горлу, из-под самых ребер, подкатила удушливая, жгучая волна. Поцелуй длился всего несколько мгновений, но даже после того как все закончилось, никто из них не сдвинулся с места. Разумовский оторопело разжал ладони. Взгляд его, непередаваемо пронзительный и бессознательный, казался абсолютно неподвижным. Едва ли он сам понимал, что сейчас натворил. «Врезать», – решил за Грома включившийся инстинкт. Однако прежде чем Игорь успел сделать хоть что-нибудь, чужие руки с силой толкнули его, заставляя невольно отступить и немедленно очнуться от идиотского ступора. – Марго, – агрессивно велел Разумовский. – Охрану сюда. Живо! – Внимание: код три-три-ноль-два, – бодро отрапортовал искусственный интеллект. Ну все. Скоро явится Ферзь во главе бодигардов, а дальше и так ясно. Впрочем… Угрожающе скалясь, Гром отточенным движением размял шею. Мысль о том, что будет «дальше», вяло потухла где-то на задворках сознания. – Ссыкло, – бросил он раньше, чем подумал мозгом, а не кулаками. Раскаленный гнев требовал немедленного возмездия – но ощущение поцелуя, все еще горевшего клеймом на губах, внезапно обескураживало и сковывало. – Заткнись, – лицо Разумовского исказила издевательская ухмылка. Ни капли прежнего мимолетного страха в нем уже не осталось. Игорь опасно прищурился. – А то что? – Закрой свой рот, – ядовито выплюнул Разумовский. И этого оказалось достаточно: рванувшись с места, Гром схватил его за ворот футболки и как следует встряхнул. – Слушай сюда, мразь, – хриплые, низкие ноты вырывались из Игорева горла как будто по инерции. – Пока твоих псов нет, давай-ка кое-что проясним. Я – не Лысый, мне руки пачкать не жалко; надо будет – по стенке размажу. Улики против тебя. Где костюм?! Разумовский хранил молчание. Глаза его были зажмурены в защитном рефлексе, однако на тонких, красноватых губах Игорю мерещилась блуждающая улыбка. «Поздно, – мелькнула в голове внезапная мысль. – Поздно. Ничего он не скажет.» – Я спрашиваю: где костюм?! Ответа, разумеется, не последовало. Гром еще крепче сжал хватку: снова этот вызывающий одеколон, хаотичное дыхание на правой щеке. Поцеловал… Разумовский его поцеловал… Сволочь еба́ная. – Говори, – прорычал Игорь, встряхнув опять, намного сильнее. – Говори или я сам выбью! Пальцы Разумовского вдруг сдавили его запястья, словно железные когти. – Убери от меня, – Разумовский зашипел, наконец-то сопротивляясь, – свои руки! В коротком пространстве между ними ощутимо пульсировало нечто разрушительное, неизбежное и абсурдно восторженное. Инстинкты Грома взывали к обыкновенной драке. Сейчас или никогда – хрупкое равновесие трещало по швам. Кто-то из них должен был сорваться первым. Кто-то из них должен был проиграть, но ни один не двигался, как будто осознавая, что следующий ход уничтожит все. Справа, на периферии, послышался характерный шум и отчетливый стук. Разумовский внезапно изменился в лице, словно предвидел нечто ужасное, с напряжением выдохнул. Игорь держал его крепко; хлопковая ткань футболки угрожающе скрипела под пальцами. «Не так. Здесь что-то не так», – мелькнула у Грома странная мысль, а в следующую секунду раздался глухой шорох, заставивший их обоих обернуться. Через распахнутую дверь, отбивая быструю дробь, уже мчались телохранители в черных костюмах. Игорь так и не отпустил Разумовского: вбежавшие секьюрити буквально оттащили его в сторону, заламывая руки и нейтрализуя захватом. Воцарилась скомканная, наполненная мелкими звуками тишина. Из своего унизительного положения Гром видел белые кроссовки и джинсы Разумовского – и черные классические ботинки с черными брюками напротив. Ага, Волков. Приперся, гад, не упустил шанса. По инерции Игорь неистово дернулся, однако тут же получил отпор – вырваться из двухстороннего локтевого захвата было непросто. – Не трогать! – предательски беспокойно велел Разумовский. Впрочем, кажется, это не сработало: державшие Грома бугаи давили только сильнее. Черный Ферзь, судя по красноречивому молчанию, наверняка «помогал» им, стараясь уничтожить нарушителя одним взглядом. – Я сказал: не трогать, – повторил Разумовский, на этот раз с той же чеканной агрессией, с которой, по иронии судьбы, пару минут назад требовал охрану. Повисла напряженная пауза. Игорь догадывался, а точнее знал, что сейчас «наверху» ведется абсурдная схватка за доминирование в кабинете: после экстренного вызова Волков просто не мог исполнить идиотский приказ. Еще несколько долгих секунд протянулись в бездвижном, враждебном молчании; хватка на локтях Грома постепенно ослабла – и он тут же выпрямился, сбрасывая державшие его руки. Разумовский повернулся к нему в мгновение ока. Нет, еще не конец. Они еще не закончили. – Вон отсюда, – припечатал внезапно тяжелый голос с холодным, отчетливым садизмом. Игорь бросил взгляд вправо: говорил, ясное дело, Волков. Потерпев фиаско в споре с начальством, он все равно намеревался восстановить авторитет, и, судя по воцарившейся в офисе тишине, ему это удалось. Один властный кивок – и телохранители уже схватили Грома за предплечья. – Пусть. Идет, – вдруг процедил Разумовский сквозь зубы. Волков едва заметно нахмурился. Сейчас он был похож на серийного убийцу, который не сумел удавить жертву с первого раза и ощущал по этому поводу легкое недовольство. – Глухой, что ли? – наконец обратился он к Игорю, выражая крайнюю степень бесстрастной неприязни. О, если бы этот отмороженный приперся мешать их разборкам в одиночку, ему бы не поздоровилось. – Пасть заткни, – Гром криво усмехнулся, рывком высвобождаясь из хватки бодигардов. Безотчетная ненависть захлестывала с головы до ног: Чумной Доктор был здесь, совсем рядом – и в абсолютной недосягаемости. Ну зарядит он в челюсть ублюдку, а что потом? Мордой об стол, клеймо психа, штраф или снова обезьянник? Где улики, где доказательства? Где законные, мать их, формальности, без которых всем плевать на реальное правосудие? Нет, надо было втащить рыжему тогда, сразу. Почему он тормозил?! – Уберите, – скомандовал между тем раздраженный Волков, однако телохранители не успели: угрожающе неспешным, тяжелым шагом Гром двинулся к выходу сам и, уже толкнув дверь, специально обернулся. Разумовский смотрел ему вслед глазами обезумевшего, голодного зверя. Нужно было ударить его. Просто ударить. Но Игорь… Игорь просто ушел. Гнев рвался из грудной клетки неистовым сердцебиением, серверная по дороге скомкалась в хаотичное ничто. Гром едва заметил, как приехал лифт, улавливая идиотский звук остановки на этаже. Чумной Доктор был почти у него в руках. Вернуться, что ли, и спрятаться в серверной, пока охрана не уйдет? – нет, идиотизм. Разумовский поце… «А чего ты ожидал? – вдруг издевательски поинтересовался внутренний голос. – Что он это серьезно?» Гром со злостным исступлением прижал ладони ко лбу и скулам. Нет. Такого он не ожидал. То есть не ожидал, что серьезно. То есть… блять, снова не так. Не ожидал, что Разумовский – со всеми своими закидонами – способен зайти настолько далеко. Выдохнув сквозь стиснутые зубы, Игорь как следует треснул кулаком по стеклу. Раздался глухой стук, лифт как ни в чем не бывало продолжал скользить вниз, что-то двигалось и плыло, мутнела голубоватая дымка вечернего света. Какого…? Что это, мать твою, было вообще?! Мысли вдруг метнулись к Юле, и злость, подступившая к самой глотке, начала буквально душить. О, Юля бы не злилась. Гром мог поставить на то, что, окажись Юля на его месте или узнай о случившемся, она бы скорее смеялась. Не стала бы воспринимать эту дичь всерьез. Сделала бы сенсацию с сохранением анонимности источника и, не смущаясь, продавала бы ее за дорого – потому что так устроен мир. Разумовский получил бы за свою охренелость, но, ясное дело, выкрутился бы и продолжил в том же духе. В отличие от них обоих, Игорю, который не был ни блогером, ни миллиардером, оставалось только скрежетать зубами и призывать к ответу интерьер небоскреба вместо владельца. Конечно, чисто теоретически он мог ударить Разумовского – не раз, и не два, и даже не три. Мог припугнуть – так, чтобы у того надолго отбило желание издеваться над полицией. Да черт возьми! – мог надавать по щам без лишних слов и проучить хотя бы таким образом. Однако на практике все это было неосуществимо. И ко всему прочему, где-то глубоко внутри, с трудом прорываясь сквозь пелену гнева, что-то убедительно запрещало делать Разумовскому по-настоящему больно. Это безымянное «что-то» не относилось к здравому смыслу или к холодному расчету: едва заметное, как пульс, и плохо осознаваемое, как интуиция, оно просто было – навязчивое, абсолютно ненужное, но определенно реальное. Из потока агрессии Грома выбросил все тот же идиотский звук, возвестивший о прибытии на первый этаж. Реальность здесь суетилась в привычном ритме, послышалось возмущенное «Эй!», когда Игорь толкнул плечом какого-то тормоза в дверях, снаружи ждал вечер и ледяной ветер, хлюпал мокрый снег под ногами. Жизнь продолжалась, справедливость «торжествовала», и сволочной Доктор в своем гнезде уже наверняка планировал, как побыстрее избавиться от надоедливого майора. Сунув замерзшие руки по карманам, Гром быстро зашагал прочь от башни. Улица шумела и вяло тянулась мимо. Холод молчал на перекрестках, моргали слезливые расплывчатые огни. Мир незаметно и медленно смазывался, как пейзаж в запотевшем стекле, терял смысл, тормозил и застывал; спрессовывался вакуумным облаком, расширялся сферической мутью и тут же лопался, чтобы опять сделаться надоедливо громким. В голове мельтешило. Сосредоточиться не получалось. Думать не получалось, и это было хуже, чем оказаться вышвырнутым из кабинета Разумовского. Про вырубленную на телефоне связь Игорь вспомнил бог знает когда и где – у грязного перехода на другую сторону улицы. Светофор моргнул красным, Гром выключил авирежим и дождался сигнала. Ну, и куда теперь? Домой, с пустыми руками? Если Юля опять звонила, а он был вне зоны доступа… Зажегся зеленый – и тут, как по заказу, смартфон завибрировал. Однако звонила вовсе не Юля. – Игорь, тебя где черти носят?! – потребовал Федор Иванович с бодрым раздражением. Гром, не сообразивший поначалу, так и не успел ответить – монолог продолжался стремительно: – Дело есть. Убийство, по твоей части. Стрелков в Екатеринбурге: только туда летит, зараза! Пока вернется, смотреть будет нечего – пожар есть пожар, а клиентка явно не «свежая». – Доктор? – невпопад выдал Игорь, продолжая бездумно стоять у светофора. Во второй раз за сегодняшний день он чувствовал себя абсолютно неадекватным. – Экспертом пойдешь. Работаем оперативно, – Прокопенко, судя по его тону, уже давно все решил. – Не хватало еще висяки плодить. Да и ты… чтоб дурью не маялся, а то знаю я, куда морды бить ходишь, – прибавил Федор Иванович уже тише и с ледяной серьезностью. – Хотел Доктора своего ловить, вот и займись. – Займусь, – «скрытое бессознательное» Грома отреагировало быстрее, чем он сообразил что ответить. Впрочем, полковнику ответ и не требовался: – Только без фокусов там. И без кражи улик! Курортный район, платформа «Солнечное». Оперà встретят. Все. Езжай, – это была финальная инструкция перед сбросом вызова. Неверяще усмехнувшись, Игорь медленно опустил смартфон. Зеленый глаз светофора наконец-то предлагал ему единственно верное, очевидное решение. К тому времени как восьмичасовая электричка тяжело двинулась в путь, пустых вагонов уже не осталось: народ был везде. Утомленные жители пригородов, высокосортные алкаши и хипстеры-подростки расселись по оранжевым лавкам, как птицы по проводам, – куда ни плюнь, везде хотя бы один пассажир. Смотреть в их присутствии новые похождения Доктора, с криками жертвы и зловещей ахинеей маньяка, Гром был не намерен и в конце концов избрал для этой цели туалет. В прогорклой от мочи алюминиевой капсуле он помещался с трудом, но такова была плата за оставленные дома наушники: шума в маленькой кабинке оказалось парадоксально меньше, чем в тамбуре. Видео грузилось издевательски долго. Вращение белого ободка на черном экране начинало уже бесить, когда наконец из темноты возник полуосвещенный интерьер загородного дома. – Человек… – произнес Доктор хрипловато-зловещим, ровным голосом. – Расходный материал. Кусок мяса с набором полезных качеств. В рассеянном, тусклом свете его маска затенялась капюшоном, и только серповидный край линзы отдавал неуместно лучистой вспышкой. При одном взгляде на него у Грома вдруг неприятно сжалось горло: безликое чудовище, охочее до варварских практик Средневековья, совершенно не вязалось с образом Разумовского. Разумовский был хитрый, дешевый манипулятор – но далеко не убийца. Запись еле слышно шипела, позади Доктора бессвязно всхлипывала жертва – привязанная к стулу женщина. Угловатые очертания мебели и большого камина выступали из мрака тошнотворно уютными формами гостиной. – Свежее мясо они используют, – сухо продолжал Доктор, напрочь игнорируя жалкие мольбы, – гнилое выбрасывают. И мы гнием. В дерьме зажравшихся выродков. Мы все, – отчеканил он вдруг с неожиданной едкой агрессией. – Гнием. Пальцы Игоря с силой сжали корпус телефона: гниют все. Значит, теперь можно жечь всех… Доктор на записи медленно развернулся. Тяжелые подошвы застучали по ламинату. – Сколько, Ева, – ладонь в кожаной перчатке грубо схватила женщину за волосы, поднимая ей голову как тряпичной кукле, – сколько мяса ты продала? – Я скажу… все скажу, – умоляюще пообещала Ева. – Я призна́юсь, только не… надо… Доктор молчал. Полоса света коротко выхватила из тени его фигуру – и Гром ощутил смутное облегчение от нехватки знакомого скафандра. – Пожалуйста… – опять взмолилась жертва. Доктор склонил голову на бок. Достал из кармана какой-то предмет и… вдруг принялся резать веревки. Первые несколько мгновений Игорь не верил своим глазам. – Спасибо… Спасибо..! – Ева истерично всхлипнула, задыхаясь от ложной надежды. Она еще не знала, что все равно умрет. Второй Доктор, будучи садистом, просто издевался над ней. В мерный шум записи вклинивался шорох разрываемых ниток и сбивчивые причитания. Пара веревочных колец спустились змеями на пол, однако руки и ноги жертвы оставались по-прежнему связаны. Гром знал, что должен смотреть до конца; едкая непрофессиональная злость стояла комом в горле. Щелкнув складным лезвием, Доктор убрал нож в карман. – Продажные ублюдки заткнули ей рот… – голос его вновь зазвучал глухим эхом из-под маски, – но я знаю всё. Ты давно сгнила, Ева. Пора тебя выбросить. – И с этими словами он столкнул жертву на пол. Раздался грохот, истошный вопль; Доктор потащил женщину к камину, схватил за волосы, методичным движением ударил головой о керамогранит. А потом затолкал в широкую каминную топку. Человеческое тело в безобразно неестественной позе уместилось там только согнутым. – Слушайте внимательно, жалкие черви, – выпрямившись, преступник развернулся к камере. Теперь он не произносил, а выплевывал слова с фанатичной, острой ненавистью. – Правосудие неизбежно. Каждый из вас ответит передо мной лично. Доктор сделал несколько шагов назад, поднял руку. Хрипящая огненная струя вспыхнула белым, вырвалась бесформенными языками навстречу камину. Это был конец: видеозапись остановилась. В холодном углу алюминиевой кабинки Игорь выдохнул с тяжелым напряжением. Что получается..? Если Рубинштейн прав, то никакого второго Доктора нет, и убийца – Разумовский, который не далее как пару часов назад… Нечто гнетущее и постыдное резко стеснило грудную клетку, заполнило голову. Все. Хватит… – Да сколько же можно? – потребовал вдруг властный голос из-за двери. Гром едва не ударился затылком о низкий потолок вагона. Обычные законопослушные граждане, наряду с неодушевленными предметами, имели парадоксальную способность приводить его в замешательство лучше любого бандита. Поспешно дернув старую щеколду, он вышел из кабинки с натянутым «Извините», однако в ответ боевая дама лет пятидесяти лишь демонстративно хмыкнула. – Ни стыда, ни совести! – заявила она, пихнув Грома локтем, и в этом Игорь был с ней согласен: Чумной Доктор – неважно, первый ли, второй, единственный, – давно потерял и то и другое. Оставшиеся двадцать пять минут езды до Солнечного прошли на оранжевой лавке, в компании угрюмого мужика, уткнувшегося в свой телефон, и двух болтающих женщин. Гром смотрел на мелькающие за окном редкие огоньки, настраиваясь на нужный лад: в последнее время он умудрялся вести себя как рассеянный дурак и невпопад отключать здравый смысл, а на месте преступления в таком виде делать было нечего. Наконец из мрака выплыла черная платформа с белым заборчиком и по-курортному светлым названием, полупустая, кое-где прикрытая корками снега. Сойдя с поезда, Игорь разыскал двух усталых оперов, слегка оживившихся в его обществе и доставивших на служебной машине до коттеджного поселка открытого типа. Место, где находилась убитая последние два часа своей жизни, представляло собой недотягивающую до статуса элитной территорию с дачными участками: КПП и забор для устрашения чужаков здесь имелись, однако были сугубо номинальные, соответственно, реальная защита имущества осуществлялась по принципу «каждый сам за себя». Злополучный дом с камином, куда Доктор запихнул Еву Романовну Кинштейн, бывшую владелицу частной клиники «Веста», уже оцепили сигнальными лентами. На дороге у въезда ждали два полицейских авто, ворота стояли открытые, белый и желтоватый свет гнал прочь вечерний мрак. Получив краткий экскурс от дежурного следователя Володи, Игорь начал с отрезка между домом и забором в дальнем левом углу – именно здесь, в рыхлом заиндевевшем сугробе, лучше всего сохранились отпечатки докторовских ботинок. К неудовольствию оперов, следы оказались плоскими, безрельефными, непохожими на образцы с железной дороги, однако для Грома в этом был плюс: расшатанная психиатром гипотеза двух Докторов опять укреплялась, по крайней мере до выяснения иных обстоятельств. Краткое обсуждение подпорченных снегопадом улик продлилось бы и дальше, если бы у Игоря не зазвонил телефон – как всегда вовремя. Сенсорный экран показывал имя Юли, и Гром от досады едва не хлопнул себя по лбу. Ну конечно. Потащился в ночь, ничего не сказав. Чем только он думал? – Юль, привет, – Игорь машинально понизил голос в присутствии коллег. Стоявшие неподалеку ребята, утомившиеся торчать полвечера бог знает где, заинтересованно поглядели в его сторону. – Я, это… На месте преступления. – Опять?! Что ты там делаешь? – немедленно потребовала Юля. Судя по ее тону, она была далеко не в восторге. – Да ничего, – осторожно отмахнулся Гром. – Федор Иваныч просил. Лысый свалил куда-то, а птеродактиль тут опять… зажигает. В трубке повисло нехорошее молчание. Сомнений в том, что Юля знает про новое убийство со всеми подробностями, теперь не было никаких. Несколько секунд она по-прежнему молчала, однако затем раздался тяжелый вздох: – Честно? Игорь усмехнулся – угроза размолвки, кажется, миновала. – А кто меня просто так за ленту пустит? – Ты сам себя пустишь, – парировала Юля. И продолжила неожиданно твердым тоном: – Игорь, слушай… Пожалуйста… Откажись. На тебя же всех собак повесят.  «Ты не остановишься, и Доктор тебя убьет» – интерпретировал внутренний голос, обжигая уязвляющим негодованием. Опять это. Гром бессильно уставился на темные окна дома. – Юль… не могу я. Короткая пауза между ними была пронзительнее любого крика. – …ясно. Домой тебя ждать сегодня?.. – Не знаю. Ложись, если что… Юля снова вздохнула – на этот раз с раздражением: – А что мне остается? Только Игорь, пожалуйста… – на секунду она замялась, словно подыскивала нужные слова. – Не переборщи там, ладно? – Так точно, – выпалил Игорь с полуфальшивой усмешкой. – Все. Пока. – Пока, – смартфон издал прощальный гудок, и Гром нажал сброс. Когда он вернулся к отпечаткам, в голове спонтанно мелькнуло – но тут же исчезло – внезапно колкое, задевающее «Не переборщи». Следующей остановкой после «места с ботинками» стало крыльцо, где изначально лежала сумка убитой и выроненные ключи – очевидно, преступник застал Еву врасплох у самого входа, а затем проник внутрь вместе с ней, чтобы избежать активации систем защиты умного дома. В прихожей, освещаемой полицейскими лампами, валялся на полу разбитый в мясо смартфон и дизайнерская шуба. Широкая гостиная выглядела жалко: монитор систем контроля, закрепленный на левой стене, изуродован до неузнаваемости, ламинат в некоторых местах испорчен копотью, царапинами от каблуков и подсохшей грязью, бежевый керамогранит, служивший облицовкой камина, почернел от языков пламени. Обугленный труп в топке беспомощно скорчился в своей растрескавшейся коже, как в расслаивающейся мусорной пленке; запах стоял тошнотворный, и бродившие по коттеджу опера́ были все в масках. Игорь, удачно снабженный респиратором еще при входе, впервые ощутил благодарность за коронавирусно-бюрократические предписания к аптечкам. Вместе с дежурным следаком они изучили все пространство от прихожей до места убийства – правда, без особого успеха: из-за манипуляций с жертвой сохранилось только два неразмазанных следа на полу, уже знакомых по сугробам, еле заметные останки сгоревших веревок в камине и, предсказуемо, ни одного отпечатка. После этого Гром осмотрел все остальные комнаты – кухню-столовую, гардеробную, недостроенную веранду, хозяйственную подсобку в подвале, несколько спален с ванными на первом и втором этаже, – однако судя по девственно чистым полам и наглухо закрытым окнам Доктор здесь даже не появлялся. Вернувшись обратно в гостиную, Игорь еще раз прошелся по периметру. Итак, убийца – теперь уже официальный серийник – не менее аккуратен, чем его внимательный оригинал. Он использует те же предметы и способы, частично перенимает речевую манеру первого Доктора, что самое неприятное, разговаривает его голосом и, кажется, уже имеет какие-никакие мотивы. Налицо бессвязность высказываний, бесконтрольная агрессивность – а иначе зачем лупить кочергой монитор, когда системы контроля уже вырублены и пары ударов достаточно (не говоря уже про избиение жертвы)? – и самое главное, налицо другой костюм. Даже если предположить, что Рубинштейн прав, а новая одежда служит обманкой или отражает безумную идею шизофреника, с какой стати Доктору играть злого двойника так неубедительно, лишая себя ритуального облачения? И если Доктор – самоуверенный псих, зачем ему вдруг понадобились целые сутки для обнародования своих деяний? Гребаный садист был наверняка доволен реакцией на убийство, в то время как Разумовский, пялившийся в репортаж круглыми от ужаса глазами, явно не испытывал никакого удовлетворения. А значит, для предотвращения висяка, нужно искать дальше… Покончив с осмотром участка и дома, Игорь – все так же под надзором коллеги – отправился исследовать маршрут преступника до коттеджа. Занесенные метелью следы, теперь напоминавшие расплывшиеся щербины, шли от забора по ровной поверхности и утопали в рельефных выемках. Цепочка кое-как прослеживалась метров на десять-пятнадцать, то исчезала, то появлялась опять; у подножия общей ограды, которой был обнесен весь поселок, сохранились глубокие впадины – свидетельство прыжка. Замерзшие как собаки и набравшие полные ботинки снега, Гром с Володей повторно засвидетельствовали слепую зону камер и потащились дальше, к пункту контроля на въезде. Дежурившие в тот вечер охранники так и не вспомнили ничего подозрительного, зато, в отличие от них, отпечатки с другой стороны ограды, идущие от пролеска, правдиво свидетельствовали: убийца пришел со станции или шоссе. Чтобы выяснить, откуда именно, местность сейчас прочесывали двое оперов с собакой. Когда Игорь наконец в принудительном порядке был отправлен домой, часы показывали два ночи. За окнами машины рябил темный лес, плыл грязный асфальт и спящие дома, Питер казался брошенным и тоскливым. Сидевший за рулем коллега, направленный в участок с вещдоками, молчал всю дорогу, старый подъезд встретил Грома гулким безмолвием. Квартира застыла в ночной тишине, из окна, взбираясь зигзагом на стену, тянулась извечная желтая полоса, и в ее мутном свете проступал с бумаги изогнутый клюв и пустая глазница... Чумной Доктор не спал. Чумной Доктор видел всё. Оставив куртку и ботинки в прихожей, Игорь медленно подошел к дивану. Усталость давила так, что ноги подкашивались, однако в груди – под самыми ребрами – билось металлическим стержнем жгучее напряжение. Тик-так. Новый ход. Одно и то же. Как покончить с ним раз и навсегда?.. Собственное дыхание ощущалось беспокойно тяжелым, голову заполнял дым, тысячи слов наводняли мозг, исчезая безостановочно и мгновенно. Гром закрыл глаза, сдаваясь на милость вяжущей темноте. Во сне, как бесконечная заевшая пленка, затягивался петлей один и тот же сюжет: офис, «Венера», угол гладкой столешницы, Разумовский – вернее сказать, ощущение его тела. Совсем рядом, в нескольких сантиметрах – и все же вне досягаемости, как будто за невидимым крепким экраном. Лихорадочное тепло, хаотичное сердцебиение, угадывающиеся контуры скул, малоразборчивые слова, медленно и скороговоркою, но стоит только поддаться режущему гневу – и опять заново, секунду назад, в мучительной зацикленности. «Ты ошибся, начни сначала». «Ты ошибся…». Звенящее, жгущее прикосновение на губах. Нечто тянущее, ошеломляющее во всем теле. …Юлино лицо в полумраке, ее пальцы на щеке. – Игорь. Игорь, ну ты чего? Гром прерывисто выдохнул. Ответа не получилось: язык будто онемел, в глотке застыла вязкая хриплость. – Разговариваешь во сне, – Юля сочувствующе погладила его ладонью. – Из другой комнаты слышно. Давно приехал? – …не знаю. Крепко зажмурившись, Игорь провел рукой по лицу, моргнул несколько раз и тут же сел. Шея затекла, в ногах словно ваты набилось. – Опять кошмар? – мягкие Юлины ладони сжимали его плечи. Гром безвольно уставился во мрак. Перед глазами мелькал калейдоскоп фантомной реальности, мешался чернильно-пестрый узор, и в его абстракциях вдруг вспыхивало лицо с острыми скулами – дерзко насмешливое, ядовито лживое и в то же время поражающе искреннее. Нет… Приплетать Юлю сюда нельзя. Ведь это не от нее зависит, поведется ли Игорь, как тупоголовый кретин, на очередную уловку или наконец возьмет себя в руки. – …устал просто. Юля недоверчиво поморщилась. Угадать это можно было даже не оборачиваясь к ней. – Иди сюда. Заботливые ладони легли на затылок, мягко обхватили голову, однако легче не стало. Тяжело выдохнув, Игорь прикрыл веки. Думай. Думай как следует. Какой из фигур придется пожертвовать? «Этот город прогнивает изнутри». Черный конь на d7, белый ферзь на е2. «Чумной Доктор может быть опасен». Черная пешка ­­– с5. «Что если он зайдет слишком далеко?» Белый конь на f7, угрожает черному ферзю. – Кхм. Черный король на f7 – конь уходит с доски. «Мы не будем молчать». Белый ферзь – e6. Шах. «Простое насилие неэффективно». Черный король – g6, белая пешка – g4. «…твоя судьба мне небезразлична». Черный слон – e4, белый конь – h4. Шах и мат. ­­­­– Земля, прием! Бросив ментальную партию, Гром поднял взгляд от дешевой пластиковой салфетницы. Напротив стоял Дима: в запотевших очках и спортивной шапке он выглядел как школьник-переросток, и антураж столовой на Невском придавал ему такую нелепость, что оставаться равнодушным было просто невозможно. – Заснул тут, что ли? – с вымученным раздражением спросил он. Игорь усмехнулся. – Задачу составлял: лейтенант Дубин ходит в два раза медленнее, чем обычный полицейский… Дима вздохнул, покачал головой, вытер очки рукавом и снова надел их: – Удивительно как Юля тебя еще не убила… Обедать будешь? – Ага. Вместе они проследовали к буфетным стойкам и, потолкавшись в очереди, наконец вернулись обратно – с тарелками на древних обшарпанных подносах. ­– Итак, – начал Дима, перфорируя тупой вилкой жилистую котлету. – Что на этот раз? Гром пожал плечами. – Ну, борщ вот, кура с гречей. Хлеб взял, бесплатно теперь не дают. – Я серьезно. Ты же опять насчет него… Сказать по правде, дело и впрямь касалось Чумного Доктора. На следующий день после изнурительной беготни в Солнечном Гром взялся за портрет убийцы: лишенный эмпатии подражатель упоминал, что «продажные ублюдки» заткнули кому-то рот, и это определенно была зацепка. Судя по данным Гугла, около трех лет назад Еву Кинштейн обвинили в подмене детей, дорогостоящих лекарств и фальсификации результатов обследований, после чего разразился настоящий скандал и началось следствие. Закончилось все судом, на котором владелицу клиники, разумеется, оправдали, а единственного свидетеля – операционную медсестру, заставшую начальство ни много ни мало за «подтасовкой» младенцев, – признали ненормальной. Бедная девушка оказалась на принудительном лечении в местной дурке, затем ее куда-то перевели, след оборвался, и со временем очередная простая история забылась. Убийца в маске мог вспомнить об этом случайно, например штудируя хронику питерских СМИ, или все же намеренно, если был как-то связан с делом «Весты». И судя по информации из обнародованных материалов, вторая гипотеза казалась наиболее вероятной: до рокового знакомства с Кинштейн упомянутая медсестра служила добровольцем в горячих точках, а точнее работала в полевом госпитале в Сирии, что наталкивало на определенные мысли. – Значит, серьезно, – Гром дернул упаковку, извлекая жалкий ломтик «Столичного». – Можешь… –но тут внезапно телик на противоположной стене разразился новостным эфиром, обрывая толком еще не начатый разговор, – видно, кто-то из персонала решил включить звук: – …подвергся нападению радикальных активистов. Как сообщает наш корреспондент, сегодня около двух часов дня группа неизвестных выбежала на парковку рядом с офисом и, скандируя лозунги, бросила в Разумовского зажженный коктейль Молотова, когда программист выходил из машины, – видеоряд демонстрировал рыжего, с трудом увернувшегося от импровизированной бомбы. Сзади мгновенно взмыл полыхающий шлейф, автомобиль угрожающе сдал назад – похоже, за рулем сидел Волков, – метнувшийся в сторону Разумовский нервно схватился за голову. На лице его расползлось подобие шокированной улыбки, и Гром рефлекторно нахмурился: было в этих жестах нечто поразительно беззащитное. – К счастью, никто [S1] не пострадал, а полиция уже задержала бо́льшую часть нападавших, - продолжала между тем извечная Анна Теребкина, снова возникшая в кадре. – Несмотря на предпринятые властями меры, сторонники Чумного Доктора все еще продолжают агрессивную пропаганду, и Разумовский уже не в первый раз становится их целью. «Мы удаляем видео и официально запрещенные материалы потому, что не поддерживаем экстремизм, – объясняет Сергей в своем профиле. – Ненависть порождает ненависть. Насилие порождает насилие. Давайте поддержим друг друга и вместе положим конец этому безумию». Далее – госдума приняла закон об оскорблении духовных лиц… – Мда, развелось из-за Доктора шизиков, – философски заметил Дима, покручивая алюминиевое древко вилки. – Так что там нужно? Игорь моргнул: пиксельное лицо Разумовского, словно чертово наваждение, все еще стояло перед глазами. – Дело есть, – наконец продолжал он, в свою очередь вооружаясь ложкой. – Кое-кого надо в базах пробить. Знакомую нашей «погоревшей». Сможешь? – Когда-нибудь… – Дима прожевал и посмотрел на Грома с немым упреком, – меня уволят за превышение полномочий. – Что, бумагу для принтера таскаешь? – Тебе помогаю! Игорь усмехнулся. – Значит, договорились? – …ладно, – обреченно подтвердил Дима на фоне все еще орущего телика: отказывать он, похоже, так и не научился. – Нашел что-то? – Может, и нашел. Там посмотрим. – Ну а Разумовский? Ложка в руке Грома замерла угрожающе мгновенно. – Что Разумовский? – Есть против него улики? «Улики!» Картина, которая напрямую ничего не доказывает, да голословные заявления – вот тебе и улики. С таким набором ни о каком делопроизводстве и думать нечего. Однако главный вопрос сейчас не в этом. Реальный убийца на свободе и будет продолжать экзекуцию. Если он как-то связан с медсестрой, а значит и с Сирией, то… все встает на свои места: нестабильный Разумовский, знатно «повернутый» из-за тяжелого детства, но еще не псих, – и вот тебе первый Доктор, эксцентричный хулиган с нездоровой изобретательностью, не умеющий в серьезную драку; агрессивный Волков с аналогично диким бэкграундом и военным посттравматом – и вот тебе Доктор второй, безжалостный каратель, сублимирующий накопившийся гнев изощренным насилием. Отсюда странные взаимоотношения: параноидно бдительный Волков все узнал, Разумовский, боясь огласки, предложил ему что-то в обмен на молчание; потом Волкова начало крыть, он затребовал огнеметы – и пошел убивать, ну а Разумовскому ничего не оставалось кроме как залечь на дно, пока не объявился креативщик Сорокин. С другой стороны, зачем Волкову жечь митрополита? В скудной биографии Черного Ферзя, собранной частично при помощи Татьяны Михайловны, не было никаких связей с церковью – ни прямых, ни косвенных. Единственное объяснение – странная логика психа: известно же, что больных на голову может цвет волос триггерить или… – Игорь? Раздраженно выдохнув, Гром опустил ложку назад в борщ. Да что сегодня такое? Бессонная ночь, а может… «Теряешь хватку», – злорадно прокомментировал внутренний голос. – …туплю, не выспался, – сказал он вслух. – Давай-ка сменим пластинку. Скептический прищур Димы в этот момент был красноречивее любых невысказанных подозрений. – Ну… окей. Закрыли тему… – Дима покосился на свекольную жижу, в которой теперь покоилась ложка. – Ты сам-то как? Точно в порядке? – Да нормально я, – отмахнулся Гром. – Не выспался, говорю же. Впервые за прошедшие месяцы ему совершенно не хотелось обсуждать Доктора и Разумовского: вся эта история, какой бы простой она ни была, тянулась утомительно долго. Воспоминание о поцелуе – или, скорее, об издевательском отвлекающем маневре – постоянно крутилось в мыслях и не давало покоя, отупляющая фрустрация росла как на дрожжах, терпение лопалось, однако сделать ничего было нельзя. Обед между тем продолжался уже за более приземленными разговорами. Обсуждали Питер, идиотический казус сноубордиста, вздумавшего кататься по набережной, Димину жизнь в служебной квартире. Домучив еду, которая была умеренно противной, посидели еще и наконец собрались на выход. – Так что, – спросил Гром, поднимаясь из-за стола, – найдешь мне фигуранта? Дима смерил его взглядом терпеливой воспитательницы. Но затем все же кивнул: – Диктуй имя.   Отыскать след медсестры удалось только к концу недели: свободный доступ к материалам такого рода предоставлялся одному лишь Стрелкову, официально ведущему дело, ну а пробраться к нему в кабинет – да еще и во второй раз! – оказалось задачкой не самой простой. Заглянувший в субботу Дима принес добытые непосильной конспирацией распечатки, и Гром, не скрывая профессионального азарта, тут же принялся изучать искомые три листа. Итак, Первый мед, сирийский полевой госпиталь, «Веста»; арест и суд, Психиатрическая больница имени Кащенко и… прекращение уголовного дела в соответствии с невменяемостью. Чертовщина какая-то. Вернее сказать, известный случай: дурка – и пиши пропало. Такие «преступники», при наличии достаточного количества денег и связей у заказчиков, могут путешествовать по разным лечебницам очень и очень долго, а главное на формально законных основаниях. Соответственно, попасть в Кащенко и к ее обитателям можно, но где гарантии, что жертва Кинштейн все еще там? После ухода Димы пришлось весь вечер обзванивать нужных людей и в конце концов удалось выяснить: два года назад медсестра действительно была, однако потом ее выпустили – разумеется, ненадолго – и под предлогом рецидива направили уже в заведение специализированного типа с интенсивным наблюдением. На этом эстафету подхватил кто-то иногородний, возможно, из Ленобласти, где многие архивы имеют удивительное свойство испаряться на месте, и коррупционная цепь потерялась за пределами СПб. Все утро воскресенья Игорь задавался вопросом, а не обратиться ли снова к Рубинштейну. Пускай этот субъект себе на уме, но зато бедную фигурантку разыскать вполне может. Однако захочет ли? Ведь он говорил, что Доктор – псих, только не делал различий между первым и вторым. И это тут сейчас не при чем. Если бы Вениамин Самуилович был заинтересован в поимке преступника, давно выложил бы все начистоту, без этих «врачебных тайн». Сто раз уже ясно, что ему нельзя верить. Значит, не вариант… А с другой стороны, кому верить можно? Чтобы упрятать неугодного человека к шизикам, давать на лапу приходится многим. Кто станет добровольно подставлять коллег, вытаскивая на свет компроматы для неуполномоченного уже-не-следователя? Рубинштейн станет, если захочет. Но про картину не сказал тогда – а ведь мог бы. Рискнуть, что ли… Ты-дыщ! – массивный гаечный ключ бухнулся в раковину. Та ответила надрывным звоном, Игорь машинально обругал их обоих, но ключ все-таки поднял и, мотнув головой для бодрости, продолжил откручивать насадку с резьбой. Черт, да что за фигня творится? Откуда эти сомнения, эта рассеянность, эта идиотская нерешительность в конце-то концов? Проблема несомненно была в Докторе с Разумовским – как и всегда. Другая проблема была в том, что доисторический кран в ванной приказал долго жить. Гром, будучи единолично ответственным за неприемлемые жилищные условия, вызвался починить его сам и занимался этим вот уже полдня: реликтовое устройство восстановлению не подлежало, вследствие чего лишние три часа ушли на покупку нового, а еще два – на все остальное. «Думай», – приказал внутренний голос, однако вместо того, чтобы думать, Игорь потер лоб свободной рукой, раздраженно выдохнул и глянул в зеркало. Небритый, растрепанный (и когда только обрасти успел?), глаза какие-то мутные. Хорош, нечего сказать. Сходить бы подстричься на неделе, а то в ресторан с Юлей не пустят. После Солнечного они коротко спорили и выясняли отношения, искусно выдвигая друг другу претензии одной лишь мимикой, в голове у Грома шумел звенящий вакуум, хотелось открыть окно подышать, а лучше – выйти во двор, и, когда он в качестве мировой приглашал Юлю на ужин, перед глазами будто нарочно маячил белозубый оскал Разумовского. Теперь мозг Игоря вернулся к нему опять: вопрос о ненормальности рыжего все равно оставался актуальным. Если подсчеты верны, Разумовский на момент отправки медсестры в дурку отдыхал в Италии после интенсивной раскрутки бизнеса и, похоже, с делом Кинштейн напрямую связан не был. Обратиться к Вениамину Самуиловичу он мог вообще ради Волкова – допустим, чтобы помочь с выправкой психики, – но зачем брать такого в телохранители и ставить под угрозу собственную конспирацию? Не очень правдоподобно, учитывая докторовскую осторожность. Другая версия логичнее: если пациентом кронштадтского «острова дураков» стал именно Разумовский, то полная конфиденциальность была ему гарантирована, что превосходно объясняло бы его чистенькое досье. И тогда вопрос в том, насколько серьезны его беды с башкой… Эпопея с краном между тем подходила к концу: оставалось только ликвидировать хаос из ржавых деталей, – но тут, как по заказу, в гостиной заорал смартфон. Чертыхнувшись, Гром наскоро вытер ладони, в два шага оказался рядом с источником шума и не глядя бросил: – Да. Трубка зловеще выдохнула в ответ. – …Игорь, – наконец прошелестел Разумовский откуда-то из глубин телесвязи, – нам… надо поговорить. Первым звуком, рефлекторно сорвавшимся с уст Грома, был саркастический смешок. Так вот оно что. Поговорить, значит. Вся эта ситуация выглядела до абсурда знакомой. – После семи… – Разумовский, несмотря на явное беспокойство, был достаточно настойчив. – Камеры выключены. Охраны нет. Игорь молчал. В памяти скомкался отрывок треклятого поцелуя, отозвался неуместным волнением. Врет, гад. А впрочем, нет – не врет: не станет второй раз позориться. Говорить правду – в его же собственных интересах. – Что, даже без Волкова обойдешься? – Да, – с апатичной прямотой и без промедления согласились в трубке. Гром усмехнулся опять: – Ну попробуй. И отключился не прощаясь. Времени оставалось еще предостаточно: он успеет закончить с краном, спокойно поесть, а потом съездить к Разумовскому. Главное – без идиотии; включить мозг, отключить кулаки и еще что-нибудь «не то». Манипулятор признает только хладнокровие, нормальное человеческое отношение он считает признаком слабости. А значит, чтобы не терять самообладания, воспринимать рыжего следует исключительно как рубинштейновский «объект». В относительно краткие сроки ванна была более-менее прибрана, мясо с картошкой разогрето и съедено, а заодно ликвидирована безобразная щетина. Ровно в семь Игорь уже пробирался к метро сквозь тающий, скользкий полумрак. Темные формы людей и построек, обдаваемые спорадической желтизной, вычерчивались на фоне серо-металлического неба, промозглый воздух сочился унынием, однако чувствовалась в нем и по-весеннему тревожная свежесть. Стеклянную громаду башни пронзал ледяной внутренний свет. Преодолевая барьер из мерзлых турникетов, Гром едва не остановился, парализуемый невнятным импульсом. Что-то щемяще иррациональное потянуло его обратно – и тут же с силой толкнуло вперед. Ну все, хватит; больше никаких сомнений. Или сосредотачиваться как следует, или про Доктора вообще можно забыть. Из распахнутой двери офиса хлынула обманчивая тишина. Навстречу Грому, бесшумно и быстро, отложив какие-то бумаги, поднялся с дивана Разумовский: чистейшая белоснежная футболка, самые обычные джинсы, растрепанные волосы – ни дать ни взять простодушный мальчик. Словно бы растерявшись, он так и остался молча стоять. Комната наполнилась немым оцепенением. Никто ничего не говорил. Никто не двигался с места. – Я… – наконец выдохнул Разумовский, беспокойно сжимая пальцы, – могу все объяснить. В пространстве между диваном и столиком ему было явно неудобно, и он резковатым движением протиснулся за преграду. Быстро взглянул на Игоря, коснулся спинки дивана в поисках поддержки, но, очевидно, ее не нашел. – Понимаешь, в тот день… кое-что случилось перед твоим приходом… Мне было не до разговоров. И я не хотел… Прерывисто вздохнув, Разумовский прикрыл глаза. Оттенок стыдливого румянца на его скулах заставлял Грома чувствовать нечто очень противоречивое. Чумной Доктор не умел проявлять настоящие эмоции – он был анонимным девиантом без лица и недостатков; абстракцией, идеей. Однако Разумовский, во всяком случае тот, что сейчас краснел, был всего лишь человек и выбросы гормонов пока еще не научился контролировать. – Я не хотел, – голос его чуть сбился, прозвучал шепчуще мягко, – так делать. Олег был здесь, а у него… некоторые проблемы с гневом. Если бы ты мне врезал и это попало бы на камеры… Не подумай, что я с тобой… что я тебя… – прервавшись, он взволнованно дернул плечами: мол, чушь, забудь. И закончил почти с раскаянием: – Я не хотел провоцировать драку. На долю секунды, а может и больше, Игорь готов был поверить в искренность этого вранья. Разумовский действительно не собирался его целовать – по крайней мере вот так. Где-то в подсознании мелькнуло заторможенное «Опять зубы заговаривает», – и тут же мозг словно очнулся: ведь заговаривает же, сволочь, самым идиотским образом! Вдруг сделалось неловко, почти стыдно. Однако внешне Гром остался невозмутим. Медленно, молча он расстегнул куртку и подошел ближе. А затем отрывистым кивком указал на диван: – Садись. Разумовский неожиданно подчинился. Садясь напротив, Игорь заметил, что румянец на его щеках исчез, сменившись привычной бледностью. Медлить было ни к чему. Лучше сразу, в лоб – «доверие» тут не поможет. – Где костюм? Тонкие губы Разумовского едва дрогнули. – Где костюм, Чумной Доктор? Игорь смотрел ему прямо в глаза. Правда была в том, что черных фигур не осталось: жертвовать было нечем. Время уходило. «Тик-так». Еще мгновение – и на лице Разумовского расплылась мерзкая острая улыбка. – Как грубо. – Он выпрямил плечи, непринужденно откинулся назад, лукаво склонил голову на бок. Словно и не краснел вовсе, и не объяснялся, зачем целоваться полез. Тварь лицемерная. – Неужели у майора Грома проблемы с головой? Везде мерещатся преступники. И никому не рассказать. Какая неприятность, м? Игорь не отводил взгляда. Зубы вдруг стиснулись, дрогнула жилка на виске. «Терпение. Думай. Не прекращай думать. Конечно: тюрьмы он боится больше, чем Волкова или себя самого. Совсем поехал. Остановиться не хочет. Но ошибется. Рано или поздно.» – Здесь никого нет, – мечтательным тоном продолжал Разумовский, – камеры выключены. Можешь ударить меня или даже избить – это ведь твой «дедуктивный» метод. Обещаю, тебе понравится. Правда, Доктора ты не поймаешь, но зато справедливость восторжествует, да? Весь город узнает, что Игорь Гром – психованный садист. Бешеный пес, которому место на цепи в дурдоме. А может, еще и сам Чумной Доктор? «Доктор, значит. Пес бешеный. Ах ты паскуда…» Ладони зудели от кипящего напряжения. «Сосредоточься. Сосредо…» Гром медленно выдохнул через нос. Во всем теле, словно вольфрамовая нить в лампе, раскалялся неминуемый, единственно правильный гнев. – Что, передумал? – глаза Разумовского блестели от удовольствия. – Как жаль! Но раз уж тебе так нравится играть в детектива, давай помогу. Знаешь почему я к тебе полез? «Стоп. Спокойно! Провокатор хренов. “Почему?!” Да потому что...» – Потому что захотел, – Разумовский ухмыльнулся. Во взгляде его сквозила откровенно заигрывающая издевка. – А ты… был не против. Может, повторим? С языком – и взасос. Губы Игоря бесконтрольно растянулись в ответном кривом оскале. Что-то вспыхнуло под ребрами, прилило к голове и рукам, колкое, взрывное, неистовое – и в следующий миг Игорь, напрочь забыв обо всем, схватил Разумовского за запястье и дернул на себя со всей силы. Стало тихо. Бумаги разлетелись по столу. Разумовский, потеряв равновесие, униженно склонился вперед. Втянул воздух сквозь сжатые зубы, но головы не поднимал; рыжие пряди закрывали ему лоб, рваной тенью спускаясь ниже. Рука у него была опять не то холодной, не то горячей, внезапно приятной на ощупь, и это сбивало с толку. – В глаза смотри, – велел Гром хрипло, едва узнавая собственный голос. Разумовский не смотрел. Под кожей его запястья, словно крошечный секундомер, неистово бился пульс, островатое колено касалось Игоревой ноги, обнаженная шея пахла живым теплом. Злость исчезла. Сердце пропустило удар. Узлом стянуло живот, обожгло, хлынуло вверх, застыло утробной дрожью. Взять Разумовского за подбородок, чтобы смотрел – вот так, лицом к лицу, один на один, – а дальше… Нет. Внутри у Грома похолодело. «Остановись, идиот! Что ты творишь..?» Нельзя… Гипнотический транс вокруг дрогнул, пошел рябью. И вдруг рассеялся от звука – где-то рядом раздался звонок, бешеной вибрацией разрывая невесомость между ними. Игорь крепко стиснул чужую руку – но тут же, опомнившись, разжал хватку. Голова была тяжелой. Ладонь Разумовского безвольно шлепнулась о его же собственное колено. Только сейчас до Грома дошло, что звонит телефон – его телефон! – и он с нелепой агрессией дернул уже открытую молнию кармана. – Игорь, ну где ты?! – возмущенный Юлин голос, перемежаемый фоновым шумом, вырывался далеко за пределы трубки. ­– Полвосьмого. Мог хотя бы предупредить. «Полвосьмого. Предупредить.» Гром непонимающе уставился перед собой. В горле пересохло. Слова не шли. Несколько тяжелых, мучительных секунд Юля напрасно ждала ответа. – Боже, – догадалась она наконец. – Ты забыл… – Нет. Нет, я… – прохрипел Гром, сглатывая царапающую, неловкую сиплость. Черт! Неужели ресторан планировался сегодня?! Юля молчала. Ее холодное безмолвие отдавалось в груди горьким укором. – Где ты сейчас? «В башне», – собирался сказать Игорь, но говорить такое вдруг показалось неправильным. Мозг лихорадочно подбирал ответ. Губы застыли. Разумовский напротив продолжал смотреть в пол, как наказанный ребенок. – Игорь..? Гром с силой провел рукой по лбу. – На Ваське. Буду через двадцать минут. Прости! – …ты опять Сережу допрашиваешь? Жгучий стыд сжал глотку. Ласковое имя Разумовского звучало из уст Юли как смертный приговор. В трубке шумели беспечные отголоски вечера. – Я еду домой. – Юль… – Игорь, пожалуйста, – высокая обиженная нота все-таки прорезалась сквозь ровные интонации. – Я устала. Давай потом? – И Юля нажала «сброс». Повисла гнетущая тишина. Гром опустил бесполезный теперь смартфон, поднялся с неисправно-машинальной резкостью. «Прочь. Прочь отсюда». Ноги двигались сами. На Разумовского он смотреть не мог. Беззвучно распахнулась дверь, мелькнули ряды серверов, полыхнула кнопка лифта. «Кретин. Дурак безмозглый». Грудная клетка билась волнением. В живот катились возбужденные разряды. Игорь прижался лбом к ледяному стеклу. Что теперь?! Испорчено всё: элементарный самоконтроль, и без того хромая следственная тактика, хорошие отношения с Юлей, в конце концов. Звякнул лифт – первый этаж был мрачен и пуст. «…не против… с языком». Что за бредовая фантазия… Вот только фантазия не фантазия, а Разумовский своего добился. Это не Доктор был у Игоря в руках – это Игорь был в руках у Доктора. Стены башни остались позади, улица обволокла сырой темнотой. Гром остановился. Отчаянно выдохнул, сжал ладонями голову. Тук-тук-тук – гулко, резко, безумно. Сердце у него колотилось, как у влюбленного мальчишки.