Выстрелы грянут без предупреждения

      В сегодняшний вечер радио решило порадовать Жана. Песня, вышедшая несколько лет назад и крутящаяся во всех клубах и барах ощущалась, как недельной давности. Словно вчера произошло что-то жгучее, с острой приправой из смешанных чувств, а после осело сладко-горьким привкусом на всех телесных рецепторах. Солоноватый привкус на языке, запитый текилой, позволил граням сознания расшириться и вмиг сжаться после кислой мякоти лайма.       На часах почти за полночь. Сидя в дорогом салоне своего БМВ, Кирштейн не спеша ехал по направлению к излюбленному месту – казино. Скоро оно встретит его своим шумом, красивыми девочками, очередным морем алкоголя, закипающей кровью от азарта и ещё кое-кем. Армин. В каждом посещении он был главной вишенкой на торте, которую хотелось поскорее поместить себе в рот, раскусить, рассосать, прикрыть глаза, чтобы ярче чувствовать все соки этой желанной ягоды.       Кирштейна несла волна приятной музыки и мимолётных касаний. Собственный голос в повторении слов песни становился на несколько тембров ниже от нескончаемого возбуждения.       Сегодняшний наряд из тёмно-бордового костюма «двойки» из последней коллекции, сотканный плотными нитями, сидел точно по фигуре, прилегая к каждому сантиметру кожи. Как и льняная чёрная рубашка, первые три пуговицы которой он предварительно расстегнул для особого шарма. Каждый его изгиб и уложенные волосы вместе с золотыми украшениями подчёркивали образ настоящего сердцееда. Останавливаясь на светофорах, чтобы подмигнуть очередной женщине, засмотревшейся на него, Жан чувствовал себя на вершине. Всеобщее внимание не просто льстило, а помогало поддерживать его жизненные силы и настроение в тонусе.       Глаза горели чистым полуденным золотом из египетских гробниц, настолько дорогим, что даже не впитывали в себя блики автомобильных фар и уличных фонарей. Точно так они зажглись вчера при виде Арлерта, который всё никак не мог подобрать слов для прощания уже возле своего дома, в смятении сидя на соседнем сидении. Жан взял инициативу в свои руки, уверенно полагая, что возыметь наглость уже можно. Хотя, в его понимании уже нужно иметь объект своего обожания, а не только смелость.       Он наклонился к замлевшему Армину настолько близко, что устроил свою ладонь прямо на нижней части сидения, напряжёнными средним и безымянным пальцами упираясь в бедро. На удивление, Арлерт не дрогнул, а его небесные глаза сгустили свои краски до ночного неба с миллионами звёзд, застывая взглядом на руке Кирштейна.       Жан практически прислонился своим лицом к чужой щеке, что набирала румяность так же стремительно, как его машина набирала скорость. Щетина на подбородке едва уколола мягкую кожу, заставляя спину Армина покрыться мурашками. Бархатный шёпот завораживающего голоса произнёс только в его ухо: «Скажи мне: ещё увидимся, Жан».       — Ещё увидимся, — вполголоса вторил он словам Кирштейна, выжидая небольшую паузу, а затем добавляя, — Жан…       Всё золото в глазах Жана в одночасье расплавилось и застыло в новой форме. Он приоткрыл рот, горячим дыханием опаляя и без того пунцовую кожу Армина. Рука потянулась дальше, уже всеми пальцами прислоняясь к бедру сверху, чувствуя, как под ладонью оно непроизвольно напрягается от прикосновения.       — Мне пора, — еле слышно сказал Арлерт, на пару секунд прикрывая глаза. Дверь машины сразу же открылась и он, отстраняясь от пылающего тела рядом, поспешно вышел наружу.       Фигура Армина в темноте быстрыми шагами удалялась от автомобиля, в котором Кирштейн остался один. Пальцы сжали кожаную обивку сидения от сожаления, что упустили такое вожделенное тело.       Отголоски вчерашнего вечера унесли за собой ещё и способность трезво мыслить. В этот раз Жана пьянил не алкоголь, а эндорфины в мозг доставили вовсе не лёгкие наркотики. Всё это из-за Армина. Именно из-за него в брюках ужасное давление, а внизу живота тянущее чувство.       Левая рука выкрутила руль для поворота на парковку, в то время как правая переместилась на шею. Пальцы прошлись от кадыка до ключиц, вскоре скользя на грудь под рубашку. Не стесняясь своих мыслей, Кирштейн представлял, как тонкие пальцы Арлерта проходятся по всем неровностям, оглаживая торс, как он спускается на колени перед ним, как целует живот, напряжённые мышцы и дорожку волос под пупком.       Он нашёл тихое свободное место с краю между парковочных рядов, подъезжая туда. Заиграла «Любовная песня», когда машина остановилась. Жан не стал глушить мотор и выключать радио, но сделал музыку тише, чтобы не вызывать лишних подозрений. На этой парковке много кто кувыркался. В частности бедняки, которые просаживают последние гроши в игровых автоматах, а после за неимением денег снять номер в отеле, гасят свой пыл на задних сидениях автомобилей.       Всё тело стало расслабляться в водительском кресле. Острые чувства нетерпения и выжидания смешались в один коктейль, ударяя по вискам и заставляя сердце биться чаще. Ладонь опустилась по рулю и упала на собственное колено, пытаясь сжать его так же, как и бедро Армина вчерашним вечером. Кирштейн смочил губы мокрым языком, следом приоткрывая рот. Горячие потоки воздуха шли урывками, когда пальцы правой руки уже расстёгивали кожаный ремень, а за ним пуговицу и ширинку брюк. Ткань сидела настолько плотно, что как нельзя точно очерчивала длинный твёрдый ствол, неприятно сдавливая и лишь мешая.              Жан наклонил свою голову, пока правой рукой отодвигал резинку нижнего белья, чтобы оголить возбуждённый член. Его брови на мгновение дёрнулись вверх, когда крайняя плоть от первого движения сползла ниже, открывая головку, и он заметил, что из неё уже во всю сочится вязкий предэякулят. Он настолько возбудился от мыслей и своего воображения, что сил терпеть уже не было. Сейчас он желал довести себя до пика как можно скорее. Поскольку тело сгорает, стоя у обрыва, нужно всего лишь столкнуть его вниз.       Каждый нерв был подобен раскалённому мечу, поскорее просящемуся в холодную воду. Наконец, шумный выдох оповестил о том, что Кирштейн плотно сомкнул свои пальцы в кольцо вокруг каменно-твёрдого члена. Смазка испачкала их своей тягучестью, заставляя жидкость размазываться по всей длине. Подушечкой большого пальца он огладил уздечку, параллельно проецируя в своей голове, как бы языком это сделал Арлерт. После рука задвигалась быстрее от представления, как он уже вбивается в покорное тело. Жан воображал, как мог, тазом дёргая вверх, в надежде толкнуться сильнее, словно это было то самое нутро, о котором он так отчаянно мечтал. Фантазировал, как он сжимает эти округлые бёдра, а после насаживает на себя. Как этот звонкий голос просит его не останавливаться. Ещё немного и у него точно сорвёт тормоза, лишь бы только ему повторили: «Ещё увидимся, Жан».       От накативших слов все мышцы напряглись, а пальцы на ногах сжались даже в туфлях. Каждая клетка тела сейчас была чувствительной донельзя. Рот открылся чуть шире, протяжно выдыхая, и челюсть вмиг сжалась со скрипом, теперь втягивая воздух через зубы. Свободная ладонь металась от шеи и груди к краю сидения, сжимая и то и другое до белой кожи на костяшках. Кирштейн нахмурил брови, когда тело сначала обуяли тиски, а после пустили по всем мышцам ток, пробуждая каждый нерв судорожно затрястись. Он резко запрокинул голову назад и силой прикусил нижнюю губу, чудом сдерживаясь, чтобы не застонать в голос. Под быстрыми движениями руки смазку сменило густое белёсое семя, что слабыми струйками стало стекать по красной головке и пальцам. Обильно кончив, Жан ещё несколько секунд продолжал скользить ладонью по стволу в попытке выжать весь накативший оргазм до нещадной пульсации всего тела. Голова опустилась, глядя на всю картину снизу, в то время, как разум довольствовался медленно уходящим возбуждением.       Тело ещё горело, а грудную клетку сдавливал густой, как джем, воздух. В такой момент слаще джема были бы только губы Армина.       — Твою мать, — досадливо прошипел Кирштейн, левой рукой огибая своё туловище, чтобы достать салфетки в бардачке между сидениями. — Да блять, откройся уже! — рявкнул он, дёргаясь от раздражения.       Злосчастная пачка всё никак не хотела открываться, поэтому он с возмущением растрепал целлофан. Оттуда вывалилась сразу половина на него самого и под ноги. Комкая груду бумаги, он обтёр уже расслабляющийся член вместе со своей ладонью.       Песня сменилась голимой попсой для подростков. Он быстро выключил мотор и вытащил ключ, кидая его в карман пиджака. С недовольством Жан стал собирать разлетевшиеся салфетки по салону, сжимая их в шар обеими ладонями. Благо, что в машине есть кондиционер, иначе пришлось бы протирать ещё и запотевшие стёкла. Своеобразный бумажный мячик отправился в бардачок, откуда и взялись салфетки. Нужно было избавиться от улик на месте преступления заранее, иначе было бы довольно стыдно приглашать в салон, где повсюду валяются его возможные дети в бумажных пелёнках…       Забавно, что он уже мастурбировал днём в душе, всё так же представляя предмет своего воздыхания. Различие было только в месте и позах, в которых он воображал Армина, доводя себя до оргазма снова. Впредь это невинное лицо не давало покоя и стало главным героем всех его извращённых фантазий.       К счастью, теперь, когда он встретится с ним взглядом, то «мистер Кирштейн Младший» уже не поднимется по стойке смирно за пару секунд. Да, теперь он завидовал «бедняге Моблиту», которого Ханджи регулярно истязала в постели.       Жану всё же удалось выбраться из машины. Холодный уличный воздух помог взбодриться. С превеликим удовольствием он поставил сигнализацию, закурил сигарету и поправил всю одежду. Помимо дорогого табака, хорошего парфюма и харизмы, теперь от него веяло ещё и жарким сексом.       С дежурной улыбкой искусителя он поздоровался со всеми на лестнице перед входом, отклоняя множественные предложения перекурить, но принимая вызов на игру за одним столом. Отличный настрой после такой «подзарядки» в машине так и рвался из него, привлекая всеобщее внимание. Тёплый коридор и игральная зона радушно приняли его в свои распутные объятия. Живая музыка в исполнении молодых джазистов отлично смешалась с сотнями голосов, даря уже такое привычное чувство предстоящей фортуны.       Ноги сами понесли Кирштейна к главному бару в большом зале, где работал его верный друг. Преодолевая небольшие скопища людей, он уже поймал взглядом Арлерта, который работал за столом недалеко от сцены.       — Эй, кельнер, — громко выдал Жан, рукой подзывая к себе Фройденберга с другого конца барной стойки. Многие обернулись на голос, чему он не придал никакого значения. Марло кратко махнул рукой, показывая, чтобы тот подождал.       К Кирштейну подошла дама средних лет. Отнюдь не Нанаба и вовсе не в его вкусе. Уж слишком «серая» на ней была одежда, дешёвая бижутерия и помада скаталась на губах. В её чёрных глазах уже горел алкогольный огонёк. Она присела на соседний барный стул, пытаясь держать ровную осанку и сексуально закинуть ногу на ногу. Полупустой стакан с «Лонг-Айлендом» цокнул по столу, заставляя Жана повернуться.       — Приветик, красавчик. Скучаешь? — прощебетала женщина, наклоняясь к нему экстремально близко.       — Это ты мне? — Жан обернулся по сторонам, но не заметил рядом с собой молодых мужчин, хотя очень наделся, что обращение было не для него.       — Да, тебе, — её рука легла на его локоть. Ногти сжали ткань пиджака, — Ты здесь один? Может, повеселимся? — от неё за милю несло спиртным, что ясно давало понять – этот коктейль далеко не первый и уж точно не последний.       — Извиняй, красотка, — Кирштейн пожал плечами, даже не глядя в её сторону, — но я уже занят, — такие непривычные для него самого слова он сказал уже не впервые. Прошедшие месяц с лишним, с момента свидания в Новый Год, стали поводом для теперь уже регулярных незамысловатых «встреч» в машине по пути до дома Армина.       — Она красивее меня? — женщина состроила невинные глазки, которые практически вызвали приступ смеха. Вот уж точно не с таким алкогольным амбре стоило изображать из себя молоденькую девочку, когда самой уже явно близилось к сорока годам.       — Не пойми меня неправильно. Но мой тебе совет: не надевай ночную сорочку в такие заведения, и лучше бы ты сделала другую причёску, чтобы не собирать остатки вечера вместе с волосами по здешней уборной, — Жан снизу вверх окинул её таким взглядом, который означал «ты вообще не в моём вкусе».       Её мыльно пьяные глаза медленно округлились от удивления. Такого «замечания» она уж точно не ожидала в свою сторону, а стоило бы.       Женщина в спешке соскочила со стула, из-за чего едва ли не упала на высоте каблуков своих туфлей. Жан услышал злобное «подонок» в свою сторону, но его это нисколько не расстроило. На самом деле, он только и хотел, чтобы от него поскорее отлипли.       Янтарные глаза, будто жёлтым лазером, выискивали фигуру Арлерта в зале. Вот только людей сегодня было изрядно много, поэтому он старался увидеть своего крупье хотя бы ещё на мгновение.       От безуспешных поисков оторвал голос Марло. Он, в свою очередь, хлопнул друга по предплечью, чтобы перенять внимание на себя.       — Эй, вставай. Пошли на улицу, здесь слишком шумно, — Фройденберг наклонился ближе к другу.       — У тебя закончилась смена? — Кирштейн уже понадеялся, что сегодня они смогут оторваться вдвоём.       — Нет. Я взял перерыв, — Марло отошёл, и поднял столешницу в конце барной стойки, чтобы выйти за её пределы. — Джо меня подменит на пятнадцать минут.       Оба последовали по привычной дороге через коридор для персонала, проходя двери кухни внутреннего ресторана, из которых вышла Хитч с заставленным блюдами подносом. Марло не растерялся и вслед ей выдал «будь осторожнее», на что Дрейс улыбнулась и кивнула. У Жана брови наверх полезли от такой смелости друга. Шум из зала, крики из кухни и звон посуды не прекращались ни на секунду, пока они не вышли на задний двор, окружённый мусорными баками и машинами персонала.       — Нихрена себе! Даже не засссал и смог. Вот это ты даёшь, — Кирштейн опять выудил из кармана пачку сигарет и открыл перед другом. Тот любезно взял целых две, пряча одну из них за ухо.       — Да. Могу себе позволить, — самодовольно протянул Фройденберг, затягиваясь уже подкуренной сигаретой. На постоянной основе он не курил, только в особенно тяжёлые смены, как сегодняшняя. Так сказать, для поддержания настроя.       — С чего это вдруг? Раньше ты был готов обделаться от страха, если она хоть слово тебе скажет, — Жан повторил действие за другом, спускаясь к середине бетонной лестницы, чтобы облокотиться спиной о перила.       — Женщинам нужно внимание, друг мой. Они любят поступки, а не только красивые слова, — Марло примостился напротив друга, устремляя взгляд на переулок, как будто прямо в этот момент он является загадочным героем какого-то голливудского фильма.       — Мистер Фройденберг, разрешите взять у Вас автограф? Понимаете, я очень волнуюсь, это впервые, когда я вижу знаменитость, — сыграл преданного фаната Кирштейн. — Ален Делон теперь Вам и в подмётки не годится. Извините, можете ответить на парочку моих вопросов? — он изобразил, как достал воздушный блокнот и ручку для интервью.       — Конечно, конечно. Вы записываете? — продолжил Фройденберг, размахивая рукой с тлеющей сигаретой.       — Я Вас внимательно слушаю, мистер «Секс-символ Англия тысяча девятьсот девяносто два», — Жан даже перевернул страницу невидимого блокнота.       — Так вот, о чём это я? Девушкам нужны внимательные и заботливые парни, а не только похотливые богачи, — Марло вернулся к замысловатому взгляду, словно его сейчас снимает камера.       — Думаете, мне стоит выкинуть все свои деньги и тачки к чёртовой матери? Считаете, что быть нищим лучше?       — Нет-нет-нет, можете отдать это мне, — поспешил перебить Фройденберг. — Девушки также любят тех, кто великодушно принимает помощь.       — А может Вам ещё сверху по ебалу прописать? Так, чисто символический бонус от «КирштейнГрупп». Может слышали, что Дон Кихот тоже в своё время получил пиздюлей? — ненавязчиво добавил Жан в свой расспрос.       — Думаю, это лишнее, мистер Павлин, — отмахнулся Марло, выкидывая окурок на сырой от конденсата асфальт.       — Ладно-ладно. Колись, как ты свою цыпочку уже в седло усадил?       — Ловкость рук и никакого мошенничества. Дай мне ещё сигарету.       Кирштейн в шутку замахнулся на друга, а тот лишь рассмеялся, желая помучить его своими загадками. Их дружба была чем-то сродни кровному братству. Именно такие чувства она вызывала: оба хотели придушить друг друга, однако другим подобного не позволяли.       — До неё ночью докопался посетитель. Облапал её, а я случайно вывихнул ему руку, ну, запястье, — Марло подкреплял описание подробностей действиями. — И вызвал охрану. Томас-то ему не только руку вывихнуть может, а ещё и челюсть, — он усмехнулся, а после его взгляд стал серьёзнее. — Видимо, ублюдок забыл, что бордель находится не в ресторане и даже не в игорном зале.       — Охренеть! А когда это было? — Жан искренне удивлялся рассказу друга, про себя жалея, что не застал это воочию.       — Вчера вечером. А после смены я поймал ей такси и заплатил за него, чтобы она спокойно доехала домой. Подумал, что даже рано утром в метро хватает больных извращенцев, — тот пару раз постучал пальцем по виску.       — Ого, да ты настоящий спаситель, — Кирштейн вспомнил «помощь», которую впервые оказал Арлерту. — У меня тоже такое было.       — С твоей Белоснежкой? — Марло приятно расплылся в улыбке от своеобразной похвалы друга, а тот кивнул в ответ.       Не сказать, что Фройденберг был удивлен тому, что Жан теперь ухлёстывает за парнем. Его скорее волновал факт, что он вообще за кем-то ухлёстывает, да ещё и так долго. В его представлении, это было совершенно нетипичным. И факт такого выбора друга его ничуть не расстроил. Скорее наоборот, появилось только больше поводов для шуток.       — В общем, вчера я позвал её в ресторан. После смены мы немного поболтали и она ещё несколько раз улыбнулась мне, — в собственных воспоминаниях волнистых русых волос и зелёных глаз, которые смотрели на него безо всякого скрытого подтекста, Марло растаял. — А ещё… Она так вкусно пахнет, — он приобнял себя руками, представляя, как это делает Хитч.       — Завязывай давай. Ни то кончишь прям здесь, а твой солдат ещё даже «поле боя» не видел, — подколол Кирштейн, а сам, не переставая, прокручивал в голове вчерашний вечер.       — Чувак, она такая… Она улыбнулась мне не так, как всем, понимаешь? — казалось, у Фройденберга сейчас крылья вырастут от изобилия чувств. — Это было по-другому. Как будто она сделала это только для меня. А потом ещё волосы за ухо убрала. Вот так! — он показал жест рукой, на что Жан понимающе кивнул. При нём девушки делали так постоянно. И опять вспомнил те белокурые пряди. — Она не такая, как другие. Я это сразу понял.       Марло за последний год окончательно и безвозвратно влюбился в Хитч. Ранее она была для него знакомой и коллегой, а после нескольких лет работы за барной стойкой он осознал – ни одна девушка не была похожа на неё.       — Короче говоря, завтра мы идём в ресторан. Небольшой ресторанчик итальянской кухни, и…       — А ты времени зря не теряешь, — вставил своё слово Кирштейн.       — Погоди-погоди, — продолжил Фройденберг, — у меня ведь скоро день рождения.       — И чё ты хочешь от этого? — Жан состроил скептичное лицо.       — Твою тачку на вечер и костюмчик из твоего гардероба, — улыбнулся во все тридцать два Марло, таким образом пытаясь получить желаемое. — Помоги, Павлин, я очень хочу её впечатлить.       — Когда? — тот специально не обращал никакого внимания на друга.       — Завтра в семь вечера мне уже нужно быть возле её дома, — рука улеглась на плечо Кирштейна, пока другая выкидывала очередную скуренную сигарету.       — Вот завтра и припрёшься ко мне. Нарядим тебя и поедешь слушать свою пташку весь вечер.       — Спасибо, дружище! — Фройденберг похлопал ладонью ему по плечу. — А может и не только слушать. Интуиция подсказывает, что у нас что-то будет, — вспомнив про тот самый «спор» между ними, он уже практически праздновал свою победу.       — Прикуси язык, Горшок! Тебе даже проститутка в борделе за двойную цену не даст, — парировал Жан, не желая признавать, что друг может оказаться в выигрыше, в отличие от него. — Но свои двадцать пять ты встретишь в окружении горячих цыпочек, море алкоголя, шумной музыки и меня! — ехидный прищур заставил собеседника переключиться на другую тему.       — Ладно, — в своих мечтах Марло уже представлял, как Хитч испечёт ему маленький тортик, и они проведут весь день вдвоём. Но пока что это было лишь его воображением.       После небольшой душевной беседы с другом он был вынужден вернуться на рабочее место. Ужасно не хотелось отрабатывать долгую смену, но теперь имелась мотивация в лице свидания. Чувства сами несли его, как ветер несёт облака по небу. Хотелось поскорее увидеть лицо Дрейс, а после закрытия поболтать с ней. И разомкнуться на станциях метро, чтобы с новым днём увидеться уже с глазу на глаз.       У Кирштейна же встречи были частыми – фактически, каждый рабочий день Арлерта. Сейчас ноги вели его от бара, где он расстался с другом, чтобы отыскать своё лазурное озеро. Он прошёлся по залу, вороша в разморенной совершенно иными воспоминаниями памяти где же он заметил Армина.       Ещё не одна женщина и даже некоторые нелицеприятные мужчины успели обласкать его взглядом по пути. Над столом висел абажур, который детально освещал поверхность стола, а также лица игроков и самого крупье. Гостей за этим столом было немного. Видимо, блэкджек сегодня не золотит руку.       Жан прошёл сзади крупье, незаметно для чужих глаз проводя пальцами по пояснице Арлерта. Такое простое, но очень наглое и близкое касание заставило того вздрогнуть и почувствовать некий страх. К счастью, плохие эмоции сразу улетучились, когда его поприветствовали хитрые глаза и завораживающая полуулыбка.       В мгновение ока снова смешались эфемерные чувства. Настолько противоречивые и непредсказуемые, что у Кирштейна опять начало тянуть внизу живота. Благо, что он уже уселся на место рядом с предметом своего обожания.       Это лицо с мягкими чертами сейчас старалось быть серьёзным под натиском тяжёлого взгляда Жана. Невероятно сложно совладать с таким напором эмоций, которые он испытывал и сам. Ранее Армин читал об этом в книгах, видел в спектаклях и фильмах. Но представление из чужих уст со стороны можно понять лишь на собственном опыте. Каждый переживает это чувство по-своему. Он ощущал что-то непреодолимое, необходимое для него самого в каждом дне. Незаметно для себя стал тосковать без Кирштейна. А их долгое новогоднее свидание, подарок и эти секундные касания… И ставшая привычной частая болтовня ни о чём воздействовали на него избытком серотонина, точно таким же, как и когда в магнитоле оказывалась кассета со Скоттом Маккензи. Донован тоже успел стать практически родным, отпечатываясь междустрочием и бессмыслицей в голове, а запах сигарет не был противным, как раньше.       В новинку же для Жана был тот факт, что говорить с Армином на удивление легко и приятно. Он узнавал много нового, да и их общие вкусы в живописи сказали: «Это то, что я так давно искал».       Единомышленников среды толпы уйма, а вот родственной души ты там не сыщешь. Кирштейн всегда находил себе компанию подстать развлечениям, вкусам и сексуальным предпочтениям. Его симпатия и влюблённости жили не дольше мотылька, пока у того есть источник света. Только у Жана это были алкоголь и дурь. Это свойственно всякому человеку, который крутится в подобном обществе. Ещё пару месяцев назад его жизнь отличалась бурной и захватывающей насыщенностью, особенно возможностью всесторонней взаимности. Разве кто-то откажет такому красавчику?       А теперь такое «неуёмное желание» росло с каждым днём по отношению к простому крупье из казино. И с каждым днём эта действительность вела к неразрывному соединению двух жизней в одну. Или же это только его мечта?       Здесь же, прямо за этим столом он испытывал не только жажду удовлетворить свою похоть. Конечно, безумно хотелось уединиться вдвоём, но помимо этого преобладало желание послушать этот щебечущий голос. Спросить, как прошёл его вечер, что произошло нового и что было в его жизни раньше. Поскорее увидеть эту улыбку и услышать несколько слов на прощание. Да, теперь он понимает Фройденберга.       Карты разложились на столе, но мысли были заняты совсем другим. Уже не первая выкуренная за столом сигарета вместе с другими игроками навевали заурядности в каждой новой партии. Никакого интереса, никакого азарта. Парочка игроков уже сменилась несколько раз на таких же серых и скучных, что пытались завести с Кирштейном диалог. К их сожалению, на близкий контакт он не шёл. Их тихой гавани из переглядок с Армином ничего не мешало. Как говорится, до поры, до времени.       За стулья с другого края стола уселись три грузных мужчины. Таких огромных, словно портовые баржи. Воротник на их шеях был расстёгнут не для сексуальности или шарма, вовсе нет, просто застёгнутые пуговицы с лёгкостью бы их задушили. У двоих волосы были ещё сносно уложены, а у третьего с головы свисали сальные патлы. Жана чуть не передёрнуло от отвращения, но он сдержался. Видимо, они только вышли из зала с автоматами, предварительно обдурив машину глупыми фокусами, чтобы вытрясти побольше денег. Это читалось на их самодовольных рожах, которые были в жёлтом налёте от дешёвого табака и пота.       Армин поприветствовал гостей дежурной улыбкой, а ответа не получил. Ничего, ему не привыкать.       Кирштейн кивнул головой и сдал карты, чтобы дилер сменил колоды.       Тот стал перемешивать новые колоды перед гостями. Быстрым взглядом Арлерт прошёлся по напыщенным физиономиям, что тоже многозначительно оценили его своими маленькими зенками на заплывших жиром лицах. А после до ушей дошёл этот противный басистый смех, совсем не такой чарующе сексуальный, как у Жана:       — Эй, пупсик, давай нам все фишки, что у тебя есть, — сказал самый противный из этого трио. Паршивая укладка делала его похожим на прокисшую лапшу из китайской забегаловки. — Настоящие мужчины сейчас опустошат и этот стол, — звучало так фальшиво «круто», что хотелось засмеяться.       «Знал бы ты только, что я могу купить всю твою семью. Ёбаный богач из трущоб», — подумал про себя Кирштейн.       Такое обращение к Армину он пропустил мимо ушей не напрасно. В голове созрел план: обыграть их сразу же в первой партии, используя шулерство настолько искусно и быстро, что их толстые веки даже не успеют моргнуть, а после хорошенько вмазать в одну из наглых рож.       Пошла первая раздача. Карты оказались перед игроками. Хорошо, что Жана с неприятелями разделяло два пустых стула и одновременно плохо, потому что первый ход достался одному из них. Не успел дилер раздать карты для себя, как снова прозвучал этот едкий голос:       — Не знаешь, где тут можно найти шлюху на ночь? Нам бы с парнями развлечься.       — Приватную зону с девушками Вы можете найти на втором этаже. Надо пройти дальше по коридору налево, возле грузовых лифтов… — долгожданно приятным голосом ответил Армин, который преподнести информацию до конца не успел.       — А я не с тобой разговариваю. Эй, мужик, ты глухой, что ли? — он окликнул соигрока.       — Наверное, это у тебя со слухом проблемы. Тебе сейчас всё доступно изложили, — Жан дёрнул уголком губ в ухмылке.       — А чё сам не скажешь? Вроде разговаривать умеешь. Мама молодец у тебя, научила, — посмеялись все трое разом от «сногсшибательной шутки».       — А у тебя, видимо, её не было, — брови Кирштейна приподнялись на секунду. Толстяк даже не успел среагировать на такое выражение из-за громкости своего смеха. — Объясняю один раз, — он вытащил пачку сигарет из кармана, которые блеснули дорогой глянцевой надписью «Макинтош». Его соперники могли себе позволить подобную роскошь всего один раз после зарплаты. Подкуривая сигарету фитильной зажигалкой со вставками из золота, что точно привлекла их внимание, как объект для кражи, он продолжил: — Поднимаетесь на второй этаж и налево. Там проходите дальше к лифту. Поднимаетесь на этаж выше, по коридору прямо. Снимаете номер. Вдруг втроём нагребёте на самый дешёвый, — нарочная короткая усмешка подлила масла в огонь. — Звоните в «массажный салон» из номера, и вам подберут девочку. Час минимум с предоплатой. Или вам и десяти минут хватит? — Жан самодовольно развернулся полу боком к другой части стола.       — Делайте ставку, — Армин слегка улыбнулся его заявлениям и провокациям, ожидая, что такие гости очень скоро покинут стол.       — У нас есть бабки, сопляк, — с неуверенностью процедил оппонент, обдумывая, во сколько им влетит такое временное удовольствие. — А может ты тут сам в задницу принимаешь, поэтому тарифы и знаешь? — все трое снова посмеялись.       — И ты опять не прав, «дружище», — в отличие от них, Кирштейн был куда более расслабленным, поскольку заведомо знал, что в этом споре победа за ним.       Мужчина перебрал с количеством очков, и вся ставка перешла дилеру. Его опрометчивые и бессмысленные ответы не добавили ни авторитета, ни денег.       — Эй, пупсик, ты что-то путаешь. Я выиграл, — он решил попробовать запутать крупье в собственных же действиях. Дешёвый трюк, который любой дилер знал лучше, чем свои пять пальцев.       — Нет, сэр. Вы набрали больше двадцати одного очка. Значит, Вы проиграли, — объяснил Арлерт, переходя к следующему игроку.       — А может нам и не нужна шлюха, парни? — ядовитый смешок вмиг долетел до ушей Жана. — Может, мальчик наденет платье моей сестрички и отработает выигрыш? — двое других не менее противно улыбнулись. — Что скажешь, дорогуша? — он наклонился телом на стол, отчего в нос Армина ударила тошнотворная вонь из смеси резкого парфюма, перегара, и, по всей видимости, десяток лет нечищенных зубов.       — А может тогда твоя сестричка вместе с твоей мамашей мне отсосут? — Кирштейн вдавил остатки сигареты в пепельницу на краю стола. — Только если они не твоя копия, — скулы на лице напряглись от накатывающей раздражительности.       — Слышь, педик, тебе проблемы нужны? — крайний из них соскочил со стула, подходя к Жану вплотную. Его рост едва переваливал за пять с половиной фунтов, и, честное слово, он всем своим видом походил на старого пса, который страдает ожирением первой степени.       — По-моему, это только вы тут ищите проблемы на свой жирный зад, — голос с ноткой оружейной стали и свинцовых пуль сейчас грозился выстрелить через удар в челюсть. Кирштейн следом поднялся во весь рост, демонстративно смотря сверху вниз, — Уёбывайте отсюда, — он толкнул его толстое плечо локтём.       — За свою сучку заступаешься? — оскал такого лица лишь вызывал приступ смеха. Пока глаза не сверкнули на золотую цепь на шее Жана. — Или ты сам чья-то сучка? — мясистый палец поддел украшение, но ухватиться не удалось. Последовал толчок сильнее предыдущего, заставивший отшатнуться назад.       — Всё-таки глухой тут не я, а вы. Пиздуйте отсюда, пока охрана не проверила на количество фишек, которое вы запихали в свою прямую кишку, — прыснул Кирштейн от неприязни, затем толкая от себя ещё сильнее.       Глаза Арлерта растерянно забегали по всем присутствующим. Рука потянулась вниз, и он ладонью стал судорожно нажимать кнопку вызова охраны, которая была под каждым игорным столом для безопасности.       Для прибытия охраны требовалось минута или даже две быстрым бегом. К сожалению или счастью, стол находился достаточно далеко, чтобы добраться до него за несколько секунд.       — Знай с кем разговариваешь, выблядок, мы из «Северных»! — пропищал самый патлатый из них, прячась за своим дружком.       — Да мне похер, — не успел Жан сказать другие слова, как почувствовал, что в живот упирается рука с каким-то предметом. Как он успел предположить, это был маленький складной нож.       — Ты ещё не понял? Завались нахуй, пока я тебя прям тут не прикончил, — прошипел мужчина, пальцами держа острие наготове.       — Если ты испортишь мне костюм, то я выпотрошу всех вас, чтобы сшить себе новый, — в ответ пригрозил Кирштейн. Сохраняя самообладание и трезвую оценку действий, он ловко отвлёк внимание на свой внешний вид.       Корпус его тела слегка подался назад, а нога оперлась на носок для скорости, с которой он впечатал колено прямо в пах оппонента. В этот момент им движило то самое недовольство, скопившееся за весь разговор. Резкая боль заставила неприятеля согнуться. Однако не успел тот опомниться, как Жан напряг кулак правой руки, отводя её в сторону для замаха и впечатывая его в область щеки возле виска. Кольца вместе с костяшками нанесли двойной урон.       Одна из крупье за соседним столом прикрыла рот рукой, подавляя удивлённый вскрик. Небольшое количество людей быстро среагировало на ситуацию, желая поскорее вызвать охрану. Кто-то же, наоборот, воспользовался возникшей паникой для шулерства.       Арлерт, не успев опомниться, слез со своего стула, чтобы оббежать стол со стороны, где стоял Кирштейн.              Наконец, прибыло несколько охранников, которые тотчас увидели, как один из мужиков продолжает корчится согнутым, а двое других уже было хотели рвануться ближе к Жану, движимые жаждой отомстить за друга. Тщетно для них, крепкие вышибалы быстро скрутили каждого сзади. Шансов выбраться было мало, потому что эти громилы были даже крупнее Захариуса.       — Ты в порядке? — едва слышно пролепетал Армин в растерянности, осматривая, цел ли тот. Но не успел получить ответ, как Жан рванул вперёд от него на несколько ярдов.       — И проверьте их ещё, — вдобавок к предыдущему ущербу толстозадому попросил Кирштейн. — Они тут дохера чего спёрли, так что даже трусы с них снимите и в задницу загляните, — добавил он, будучи уверенным, что именно так эти парни и сделают. Как и со всеми неприятелями, на которых поступила жалоба. Такие жестокие правила применялись не ко всем, но в частности к подобным случаям. К счастью, Жана тут знали все, как облупленного, потому что его любил даже сам Дот. А кто ж осмелится противиться воле такого босса?       — Всё хорошо? — Арлерт спросил погромче, когда Кирштейн развернулся и направился к нему. Вот только его глаза отражали совсем не те эмоции, которые ожидались.       — Иди за мной. Надо поговорить.       Такой резкий тон и холодность не могли не испугать. Сердце заколотилось от страха больше, чем от этой спонтанной ситуации. Перечить Армин не стал, потому как понимал, что сейчас Жаном владеет адреналин от гнева. Лучше он выслушает его и постарается успокоить, чтобы отогнать все плохие мысли и вернуть настроение в прошлое русло.       Он не успевал идти за быстрыми шагами Кирштейна, который нёсся, точно ястреб, летающий над полем в поисках сегодняшнего ужина.       Длинный коридор для персонала вспомнился тем самым случаем, когда Арлерт был спасён от нежелательного исхода. Как случилось и в этот раз…       — Жан, подожди! — позвал Армин, протискиваясь между персоналом. Он уже упускал из вида стремительно идущую фигуру.       В этом коридоре не было кухни местного ресторана, зато были раздевалки, кладовые и несколько гримёрных, откуда сновали то танцовщицы и танцоры, то музыканты с инструментами. Все куда-то шли, за делом и без. Сегодня в центральном зале дел невпроворот у всех имеющихся работников и приглашённых. Даже если в некоторых местах было пусто да неприбыльно, то сцена казино всегда оставалась всеобщей любимицей.       Кирштейн услышал негромкий голос и смог распознать своё имя среди галдежа людей с шумом музыки. Он обернулся, замечая светлую макушку далеко позади себя. Пришлось вернуться, дабы не потерять насовсем. Руку Арлерта сжали, но сильнее, чем в толпе на площади. Этот жест был грубее, буквально говоря за себя: «Где тебя носит?».       Прежде чем добраться до хоть какого-нибудь свободного помещения без людей, Жан открыл несколько дверей, таким образом невольно застукав выпивающих официантов, что отлынивали от работы, уединившихся парочек, чьему соитию такое вторжение не помешало. Встретились даже те, кто умудрился покуривать травку в маленьких кладовых без вентиляции. Уж этот запах не спутаешь с обычными сигаретами.       В конце концов, они добрались до, вероятно, единственного свободного помещения, коим оказалась небольшая полупустая подсобка. Кирштейн завёл за собой Армина, после включая свет и закрывая дверь на внутреннюю щеколду. Не хватило и доли секунды, как того захлестнуло беспокойство. Наверняка его привели сюда не просто так. Что-то должно случиться.       — Жан, как ты? Ты в порядке? Он не задел тебя? — он приоткрыл его пиджак осматривая, нет ли раны. На чёрной рубашке такие следы было бы распознать хуже всего, да и освещение не располагало детализацией. Дрожащая небольшая ладонь ощупала торс, чтобы удостовериться, не влажная ли ткань от крови.       — Всё нормально, — холодно ответил Жан на такую проверку.       — Я видел, у него…       — Уходи с этой работы, — у Кирштейна желваки свело от напряжения. — Уходи отсюда. Я помогу найти новую или дам деньги, — глаза отражали странную смесь из злости и волнения. — Я смогу обеспечить тебя, — большие ладони обхватили щёки Арлерта, заставляя вздрогнуть от неожиданности, а сам он наклонился. Брови распрямились, больше не показывая злость, которую полностью перекрыла тревожность. — Я всё сделаю, не нужно будет ни о чём беспокоиться.       — …У него был нож, — наконец закончил фразу Армин, пока его глаза округлялись от внезапных предложений.       — Вот именно, Армин. У него был нож, — Жан сильнее сжал пальцами лицо, полное недоумения. — У него был нож! Ты понимаешь это? — он тряхнул руками. Арлерта покачнуло назад, и он схватился подрагивающими ладонями чужие запястья в надежде, что его оставят в покое. Светлые глаза всё больше обрастали неизведанным страхом. — Уходи отсюда.       — Я не могу уйти, Жан, — прошептал осипший голос.       — Почему не можешь? Я помогу. Дот ничего не сделает, я могу поговорить с ним… — вновь продолжал уверять Кирштейн в своей решительности.       — Нет. Я не буду уходить. Спасибо за предложение, но… — Армин отцепил руки Жана от себя. Ему не были противны касания, просто таким образом он ответно показывал не менее твёрдый настрой. — Это единственное место, где я могу остаться. На другой работе придётся выживать, а мне нужны деньги. Да и я больше ничего не умею, кроме как раскладывать карты.       — Не неси чушь. Ты знаешь много вещей. Ты можешь выбрать любое место. Обсерваторию, галерею или музей. Там тихо и спокойно, ты ведь любишь это, правда? Там тебе ничего не будет угрожать, — Кирштейн во второй раз потянулся к нему, чтобы прикоснуться, но его снова отстранили.       Арлерт опустил глаза. Всё, что было сказано – истина. За столь недолгое время он позволил изучить себя, доверился и не раз упоминал о своих желаниях. На несколько секунд он зажмурил глаза.       «А может всё бросить? Жить спокойной жизнью, ни о чём не волнуясь. Но… Но я обещал Эрену и его семье. Я обещал Микасе и обещал самому себе. Неужели стоит всех предать только ради того, чтобы было удобно одному мне?» — проскользнуло в голове за секунду, как вся жизнь перед наступлением смерти.       Душа и сердце разрывались на две разные стороны. Хотелось пойти за мечтой и не противиться словам Жана. Разве его слова – не правда? Разве здесь он был счастлив?       С одной стороны, обязательства постоянно лишали его свободы, обрубая крылья на корню. Мистер Йегер уже не раз вынуждал поступать против своих желаний. Использовал манипуляции, вызывая скоротечное доверие, и тут же обливая ложью, когда пути назад уже не было. Это не нравилось никому, а переживать осадок приходилось в одиночку. Делиться плохим не хотелось ни с кем. Главное, что благодаря этому были деньги, которые строились на месте и должности Арлерта, играя на руку всем, кто с этого кормится, только не ему.       Однако не случись работы здесь, Армин бы так и не научился взаимодействовать с людьми. Не встретил бы столько хорошего и плохого, ведь за несколько лет казино стало частью его жизни. И тогда бы он не познакомился с Жаном. Не узнал бы, что же значат эти чувства, о которых все так много говорят.       — Нет, Жан, нет, нет! — он слабо ударился спиной о стену, прислоняясь лопатками к холодному бетону. Попытка убежать от собственной воли сложно давалась ему под давлением со стороны.       — Я могу давать тебе деньги. Могу платить за то, что подвожу тебя до дома. Даже за то, что ты разговариваешь со мной, — Кирштейн пошёл на отчаянные меры. Другого выбора он не видел, кроме того, как в очередной раз выразить свои намерения.       — Что? — глаза Армина сверкнули таким же бликом, что и у Жана, когда тот сидел за игральным столом. — Ты шутишь? Скажи, что ты пошутил.       — Я не пошутил. У меня предостаточно денег, и…       — А мне не нужны твои деньги! Считаешь меня проституткой? Думаешь, меня можно купить? — шипя, Армин с презрением выскабливал вопрос за вопросом, воспринимая помощь Жана за очередную выбивку наживы. — Ты только что ударил человека за то, что он расценил меня, как кусок мяса! А теперь поступаешь так же! — тон становился громче, ударяя по ушам особенно высокими нотами гласных звуков.       — Я не это имел в виду, — Жан протянул руку, чтобы снова обхватить его щёку. Но по ладони и запястью в секунду ударил шлепок, опаляя кожу своей жгучестью.       — Ты хоть знаешь, каково это – работать? Как сложно зарабатывать себе на жизнь? Ты ничего не знаешь! У тебя нет никаких проблем и ты никогда не жил в голоде! — в груди Арлерта защипала обида, не оставляя в разуме никаких путей примирения. Ноги задрожали, а под коленями начало потеть. — Тебе не понять, что такое экономить деньги и жить каждый день, как последний! Ты ничего обо мне не знаешь! Ничего! — к горлу подступал ком, а нос уже начал скапливать влагу в преддверии того, как быстро слёзы польются из его глаз, словно горная река.       — Да, ты прав. Я ничего о тебе не знаю и у меня нет проблем с деньгами! — в теперь уже кратких словах Кирштейна проскальзывали грубые ударные, явно демонстрируя акцент. Он старался не переключаться на немецкий, хотя гнев тоже окутывал его всё теснее и теснее, заставляя голову кипеть. — Если бы мне…       — Кто дал тебе право решать всё за меня? — теперь всё тело Армина дрожало, а из глаза полилась первая крупная слеза. — Я не твоя вещь. Я вообще не твой, и мы даже не друзья! — кулаки сжались вместе с челюстью, чтобы сдержать поток рыданий.       — Да? И не друзья, и не любовники? — Жан покачал головой, морща губы и нос. Взгляд падал на что угодно, но никак не задерживался на Арлерте. Руки легли на пояс, а носок туфли стал судорожно отбивать по полу быстрый барабанный ритм.       — Если ты думаешь, что можешь купить меня за деньги…       — Да хоть раз я покупал тебя? Просил тебя о чём-то? — теперь уже перебил Кирштейн, не позволяя и слова добавить. — А ведь за этот месяц и даже до нашего свидания я ни с кем не трахался! Ни с кем! — его не находящая себе места нога со всей мощью пнула тумбу, которая стояла рядом с Армином, заставляя того вздрогнуть от громкого звука. С этого момента треклятые слёзы по инерции брызнули из небесных глаз. — Ты и сам не знаешь, что происходит в моей жизни.       — А что есть в твоей жизни кроме развлечений, алкоголя и секса? — дрожащий тембр старался не выдавать всё огорчение.       — Ты. В ней был ты, — Жан ткнул пальцем в его грудь. С каждой сказанной буквой слёзы предательски текли быстрее, крупным градом падая на пол и промачивая белую рубашку. — И нахера я тебя защищаю постоянно? Ради чего? — последний вопрос он буквально прокричал, побуждая Арлерта сильнее вжаться в стену позади.       Где-то далеко в своей голове, на распутье между чувствами и здравым смыслом Армин осознавал свою значимость для Кирштейна. На долю секунды он отбросил все гнетущие болью мысли. Захотелось прижаться к силуэту, который он сейчас различал через толстую пелену слёз. Развязать себе руки и убежать за своей мечтой вместе с ним. И плевать на эти деньги, если он кому-то действительно нужен.       — А мы, оказывается, друг другу никто, — нервная улыбка озарила напряжённое лицо Жана. — Ахуенно Вы это придумали, мистер Арлерт, — гнев просился вылиться наружу с каждой секундой, пока сердце стучало от естественного адреналина быстрее, чем от ЛСД. — Значит, буду спускать все деньги на шлюх, выпивку и дурь. Так ведь ты сказал? Ничего тебе от меня не нужно? Вот им точно от меня что-то нужно. Трахну какую-нибудь цыпочку прям сегодня. Я же имею на это полное право, как и все пристающие к тебе педики. И, знаешь, мне всегда нравились брюнетки. Всё, спасибо за внимание! Auf Wiedersehen! — закончил он свою пылкую речь, затем разворачиваясь к выходу.       Всякое слово из уст Кирштейна било сильнее хлыста по спине. Особенно сильно по ушам ударила дверь, которую захлопнули со всей яростью, отчего штукатурка по углам пылью осыпалась на пол. Становилось невыносимо больно, но он сделал это сам. Сам промолчал, сам громко заявил обо всём первый. За что расплачивается тоже сам.       Разжатые кулаки тут же обхватили лицо, закрывая глаза. Армин зажмурился, когда губы предательски задрожали, а мышцы на лице застыли искажёнными. Он медленно скатился спиной по стене, усаживаясь на собственные пятки. Солёная вода ни на миг не прекращала бежать, создавая тёмные озёра разочарования на форме и подаренном Жаном галстуке-бабочке. Теперь он не сдерживался, позволяя себе громко хныкать, словно маленький ребёнок, который упал с велосипеда. Воздуха и без того не хватало, так ещё и плечи крупно дрожали, заставляя икать и выхватывать урывками воздух ртом.       Арлерт постарался вытереть рукавами глаза, как волной захлестнул новый поток слёз. Ему пришлось зажать ладонью рот, чтобы не привлекать внимание снаружи своими рыданиями. В очередной раз он отказывается от собственной воли, насильно заставляя себя молчать и делать то, что ему говорят.       Ярость горела закисью азота, неся Кирштейна по коридору. Он толкал прохожих, не обращая внимания ни на кого, а возмущения пропуская мимо ушей. Музыка в зале уже казалась противно скрежещущей, а не мелодично играющей. Голос ведущего и певцов был омерзителен. Хотелось вырвать провода отовсюду, чтобы всё в конце концов затихло. Небольшие группы людей он преодолевал с такой скоростью, будто фанат пробирается к сцене с кумиром, чем привлекал к себе не очень лестную реакцию окружающих.       Наконец, он добрался до бара, ища глазами Фройденберга, который как раз делал коктейль. Всего он провел чуть больше полутора часов за игорным столом, да ещё и абсолютно трезвым. Жан добрался до друга быстрее, чем молния достигает поверхности Земли.       — Дай мне бутылку абсента, — громкий тон всё ещё оставался раздражённым, пока он тянулся за бумажником во внутренний карман.       — Подожди, я доделаю, — Марло встряхивал шейкер.       — Вот. И это тоже забирай, — Кирштейн протянул руку за бар на другую столешницу, на которой готовились напитки. Из руки выпало приличное количество купюр, а за ними звякнули ключи от квартиры и машины вместе с пультом сигнализации.       — Ты не поедешь сегодня домой? — одной рукой Фройденберг отодвинул деньги с ключами подальше, чтобы другие не успели заметить, а после достал охлаждённую бутылку спиртного из холодильных ящиков. — Эй, чувак, ты в норме? — бутыль не успел приземлиться на поверхность, как Жан уже схватил его.       — Нет, тачка пока что твоя. И нет, не в норме, — краткие, обрывистые ответы явно демонстрировали настроение.       Невозможно было не заметить такую озлобленность. Подобное с ним случалось очень редко, а если и случалось, то быстро проходило. Выглядело крайне подозрительно со стороны, но Марло решил пока не действовать, позволяя другу сначала прийти в себя. Фройденберг свернул купюры и засунул их в карман, думая о том, что подвезёт Хитч домой и сегодня, а потом заправит машину на эти деньги.       Жан уже в лифте открыл абсент и отхлебнул несколько больших глотков. Желание снять с себя весь стресс и утопить его в алкоголе преобладало над разумом. Благо, отель внутри работает круглосуточно, как и девушки по вызову.       Шикарный люкс с мебелью из тёмного дерева и отделкой из благородных металлов встретил своего владельца на ближайшее время. Кирштейн снял пиджак и швырнул его на кровать, а затем в секунду вспомнил, что ему требуется бумажник. В этом мешке для денег хранились ещё и другие запасы для особого случая, как раз, как этот.       Он быстро обшарил внутренние карманы, вытаскивая искомое. Несколько кредиток, водительские права и наличка, но никакой мелочи. Жан её никогда не забирал, а если и была сдача из неё, то предпочитал оставить на чай обслуживанию.       В конце концов, между всех вещей нашёлся футляр меньше спичечного коробка и гораздо тоньше. Ранее он служил ёмкостью для сухого парфюма, который удобно взять с собой. Перед глазами мало-помалу начинало плыть от ядрёного алкоголя. Длинные пальцы быстро открыли тонкую крышку коробочки, когда Кирштейн уселся на постель рядом с тумбой. Он включил прикроватное освещение, что, в отличие от основного, не так сильно било в глаза. Первая маленькая таблетка отправилась на влажный язык, после чего Жан сразу же запил её абсентом. Следом отправилась и вторая, только он пожелал разгрызть её зубами до состояния крупного порошка, а мелкие частицы втереть в обе десны. Так можно быстрее достичь кайфа, уж это он прекрасно знал. Горечь от амфетамина в сочетании с абсентом. Было бы неплохо залить его жжёным сахаром, но такие тонкости сейчас никого не волновали.       Пока ум оставался ясным, а язык ещё вязал слова во внятную речь, Кирштейн потянулся к телефону, набирая номер «массажных услуг».       — Приветствую Вас! Вы позвонили… — приятный женский голос уже обласкал слух. Вот что значит «сервис».       — Передайте телефон Нанабе или Майку, — Жан знал, если назвать их имена, то ждать долго не придётся. Как-никак, дружба со всеми порой очень выручает.       — Дурачок, это я, — так мягко обзывая, словно ребёнка, проворковала Нанаба. — Давненько тебя не было. Решил всё-таки поразвлечься? Твой мальчишка тебя не удовлетворяет?       — Не хочу ничего о нём сегодня слышать, — решительно перебил Кирштейн после вопроса. — У тебя есть брюнетки свободные? Желательно кареглазые и с длинными волосами.       — Есть. Выбирай: тебе Талию или Ириду? — к счастью, подруга не стала донимать лишними вопросами.       — У вас чё, блять, теперь Колизей? — усмехнулся Жан. — Давай Ириду. Только пусть нарядится покрасивее.       — Это греческие богини, глупый, — Нанаба тяжело вздохнула, что было слышно даже через трубку телефона. — Какой номер, Дон Жуан?       — Триста семь, — ответил уже протяжный голос. Похоже, что алкоголь достаточно быстро взял смесь экстази в свои владения. — И ещё две бутылки шампанского со льдом.       — Тогда придётся подождать. «Горничная» Ирида принесёт тебе шампанское через… — она зажала микрофон телефона ладонью, видимо, чтобы уточнить. — через десять минут. Идёт?       — Да, — сухо выдал Кирштейн и впечатал трубку в её былое место, после падая спиной на мягкий матрас.       Светлая хлопковая постель встретила его в свои объятия, как облака встречают Солнце, скрывая его для обитателей внизу. Так же, как и облака поглощают свет, чёрные зрачки забрали всё золото радужки, оставляя обруч по краям. Кровь стала разгоняться по телу быстрее, сосуды расширились, что начало проявляться в ощущении жары. Чувство было такое, будто его метали между тропиками и северным полюсом, оставляя пограничное ощущение.       Выброс гормонов спровоцировал очередной порыв эмоций. Гнев и напряжение переходили в другой поток, оседая тяжёлым грузом под языком и внизу живота. Жан слабо улыбнулся сам себе от того, как по телу разносится жар. Средний палец снова скользнул между губ, подушечкой втирая остатки с дёсен под язык, а после обсасывая его, добавляя указательный. Это создавало приятный влажный звук, которого Кирштейн сейчас так хотел. Язык слабо цокнул, шаря кончиком под губами, как змея. Вот бы опять не было никаких проблем, кроме того, что он не может жить вечно.       Он решил перестать мучить себя такими действиями, поскольку уже знал и вновь за вечер ощущал твердый член в своих брюках. Только в этот раз утешал себя тем, что ему не придётся справляться с этой проблемой в одиночку. Рука отправилась на грудь, ладонью умещаясь в середине. Далёкое биение сердца было совсем не таким, как раньше…       Начало нового дня в преддверии январского рассвета явно не удалось. Всё было, как всегда: песни Скотта Маккензи, громкая болтовня, звонкий смех и даже кое-что большее. Армин с огромным удовольствием уплетал батончик, который Жан купил ему в круглосуточном магазинчике на заправке. Конечно, он предлагал ему настоящий бельгийский шоколад, но тот и думать отказался, когда увидел лимитированную коллекцию повсеместного батончика с белым шоколадом. Делать нечего, хотелось угодить хоть так. Кирштейну даже удалось откусить немного прямо из чужих рук, и он поймал себя на мысли, что вкус не так уж плох, как представлялось.       Идиллию совместной поездки перебил резкий свист шин. Он пронёсся по дорожной полосе в секунду, почти оглушая обоих одновременно. Впереди из подземной парковки вылетела чёрная легковушка, точно не беспокоясь о том, что впереди могут стоять ограничители из-за проезжей части. Жан быстро зажал педаль тормоза, однако автомобиль не остановился, хоть и скорость была не критично высокой. Привод задних колёс стал выкручиваться, съезжая на скользкий асфальт.       Не долго думая, немыслимо мгновенным движением он дёрнул ручник, моля всех богов о том, чтобы колодки не примёрзли из-за постоянных дождей зимой. Тела по инерции дёрнуло вперёд, после силой впечатывая в сидения. Вскоре во всеуслышание его кратких молитв и отборных ругательств на немецком, ручник сработал и машина остановилась. Только вот эта остановка была аварийной.       — Твою мать, блять! Совсем ёбнулся?! — громко закричал Жан, сидя в салоне, чего Арлерт ожидал, но не такой звуковой волной.       Кирштейн засигналил, окончательно добивая уши. Но нарушителю это не помогло. Автомобиль на миг остановился, а затем рванул прочь ещё быстрее, чем до этого.       — Всё нормально? — он обернулся к испуганному Армину. — Не ушибся? — Жан придвинулся ближе, проводя ладонью по его лбу с растрёпанной чёлкой. В полутьме было сложно различить, есть ли какие-то ушибы, поэтому решение осмотреть руками показалось как нельзя кстати.       — Всё в порядке. Только… — Арлерт кивнул. — Шоколадка… — батончик теперь был неразлучен с обёрткой. Он сжал его от испуга так, что всё превратилось в однородную шоколадную массу без конкретной начинки.       — Шоколадка? — Кирштейн поразился тому, что его сейчас больше волновало состояние сладости, нежели наличие травм.       — Я испугался и случайно раздавил её.       — Господи Иисусе, чёрт с ней, я куплю тебе новую, — кратко посмеялся Жан. Сейчас это здорово разрядило напряжённую обстановку. Будь на его месте другая девица, то уже бы пищала громче клаксона или аварийной сигнализации, впадая в панику.       — Нельзя выбрасывать, я доем её, — Армин разжал руку, пытаясь развернуть обёртку.       — Тогда я тоже съем! — Жан поставил ручник на место и, пытаясь поддержать стороннюю беспечность, наклонился ближе к руке Арлерта. Получалось плохо, поэтому тот, заметив это, сразу же убрал её в сторону.       — Всё в порядке, Жан, — свободная ладонь Армина легла на щетинистый подбородок и щёку. Кирштейн тотчас почувствовал её ледяную прохладу, которая была очень приятная горящему от адреналина лицу. — Ты всё сделал правильно, — мягкий голос, как раз то, что было так нужно сейчас. Словно он заранее знает, как его успокоить и какие слова говорить.       Янтарь пытался поймать синеву напротив. Сложно было разобрать точное выражение лица, но приподнятые уголки губ было видно отлично. Глаза Жана забегали по силуэту и он хотел было прислониться, ближе, наконец поцеловать пухлые губы со вкусом недорогого шоколада и добавить к ним свой табачный привкус слюны. Не успел он и приблизиться, как голова Арлерта подбородком уложилась на его плечо. Щека прижалась к уху на несколько секунд, а холодные пальцы обхватили твёрдые мышцы шеи с другой стороны.       — Не переживай. Всё хорошо, — прошептал Армин, чем даже перебил музыку из магнитолы, отстраняясь после коротких объятий. Руки стали ворошить обёртку, пока шоколад не успел совсем растаять.       Кирштейн слабо кивнул, тяжело вздыхая от упущенного момента. Он вернулся на своё сидение, теперь слыша, как в ушах скрипят не шины гоночной тачки, а колотится сердце по звуку громче заведённого двигателя.       Теперь оно не стучит так, что вся кровь в жилах застывает. Оно бьётся где-то далеко, как шум морского прибоя в гавани. Это совсем не так. Даже экстази сейчас не даёт ему такого же эффекта, что в январском полумраке.       Руки поднялись вверх, пока тело ощущало весь их груз. Узоры на потолке показались чем-то очень близким и осязаемым. Как будто можно лишь протянуть ладонь и потрогать их пальцами. Именно это Жан и пытался сделать. Пальцы изгибались, словно друг за другом накладывали мазки масляной краски прямо на потолок, воображаемый холстом. Пусть полотно не белое, не идеально чистое. Но разве что-то мешает творцу исправить это?       Внезапно он вспомнил картины Клода Моне, которым так восторгался Арлерт. И нельзя отрицать – Кирштейн тоже. Поразительное сходство с живописцем Жан отметил в том, что его, судя по всему, мало волновали люди. Он очень редко тратил на них даже полотна или хотя бы листы бумаги, посвящая себя абсолютно иному. Армин же восхищался импрессионизмом и решительностью, заверяя, что его картины – это божье послание людям. А для Кирштейна каждая секунда этих восхищений, как и мир для Моне, стала уникальна и неповторима. То, что все называют это грубым и неприятным – не умеют видеть картину целиком. Как и для него – Арлерт был особенной картиной с многогранной историей, среди серой обойной бумаги других людей. Недавно Жан узнал о нём чуть больше. Правда, совершенно не при тех обстоятельствах и времени, которых хотел. И уж точно не со слезами на глазах.       Щелчок двери вывел из собственных грёз, погружая в происходящее. Он повернул голову, следя за тем, как заходит девушка с распущенными волосами тёмно-каштанового цвета, выкатывая тележку впереди себя, на которой красовалось два ведёрка со льдом и шампанским. Сейчас он забудет обо всём и просто хорошо проведёт время.       — Здравствуй, милый. Тяжёлый день был? — тембр её голоса был совершенно не такой, как он ожидал. Или это только потому, что он ни капли не схож с голосом Армина?       — Иди сюда, — не отвечая ни на приветствие, ни на обычный вопрос, подозвал рукой Кирштейн, расстёгивая свой ремень.