Выстрелы грянут без предупреждения

      Последняя смена в этом году закончилась гораздо раньше, несмотря на бесчисленное количество гостей, желающих встретить тысяча девятьсот девяносто второй с отключённым от выпивки мозгом и абсолютно пустыми после азартных развлечений карманами.       Армин и сам недоумевал, как мистер Пиксис с такой лёгкостью согласился перенести его рабочие часы на дневное время, ведь по графику он должен был проторчать в огромном зале чуть ли не до рассвета. Однако внутренний голос тихонько подсказывал, что на сей факт не в последнюю очередь повлиял его сегодняшний компаньон на вечер.       О встрече уже успелось подумать и передумать не один раз. Казалось, что так охотно согласиться отправиться куда-то с эксцентричным практически незнакомцем было весьма и весьма глупым решением.       Потому что он в какой-то степени боялся. Боялся, что его еле разожённую веру в искренность чужих намерений растопчут и пустят по ветру, а ещё хуже – воспользуются.       Разве можно не испытывать страх перед неизвестностью, если сталкиваешься с ужасным отношением – как к игрушке – постоянно? Тот же Жан, который и предложил проехаться с ним «кое-куда» ведь тоже сначала…       Жан.       Он был до невозможности странным человеком. С одной стороны, простым для понимания в лице Армина: напыщенный и самодовольный, без особого терпения, с тысячей амбиций да слишком острым языком. А с другой стороны… После того случая появилось призрачное ощущение, что суть Кирштейна куда глубже, чем кажется на первый взгляд.       С ночным небом, которое Арлерт так любил, то же самое: если смотреть на него пристально, можно заметить, что сильнее прочих звёзд вперёд выпячивается Полярная со своим слишком ярким сиянием. Но потом, взглянув на то же небо через новенький телескоп, понимаешь, сколько интересного изначально укрывается от твоего взора.       Так, может, и под позолоченной обёрткой да раскидистым самомнением кроется нечто… большее? Или всё это – просто заблуждение?       — Хей, Армин, помнишь про завтра? Я заеду за тобой в девять.       — Вы так и не скажете, куда мы поедем?       — Это сюрприз.       «Сюрприз? — Армин тяжело вздохнул, всё ещё спускаясь по широким ступеням. Он недолюбливал сюрпризы всей своей натурой. Потому что обычно они не приводили ни к чему хорошему. По-крайней мере, за всё время работы крупье. — Вдруг я просто хочу верить его словам, а на самом деле он…»       Кстати, вот и он. Ровно в условленный час, как и обещал, стоял, оперевшись спиной о свою БМВ, прямо перед парадными дверьми казино, где, если память не изменяла, нельзя было парковаться.       Носок начищенных туфель настырно шаркал по асфальту, будто рассчитывая стереть с него автомобильную разметку. Жан сегодня, впрочем, как и во время каждого визита в казино, был истинным воплощением стиля и элегантности. Даже движения выказывали некую окрылённость вместе с довольством своим внешним видом. Вот уж точно – настоящий пижон.       Услышав почти осторожные шаги, Кирштейн тотчас метнул взгляд по направлению звука. Поначалу какой-то полупустой: словно устал разочаровываться каждый раз, как видел очередного хрыща, с пьяными возгласами удаляющегося прочь из казино, а не того, кого так сильно ожидал. Но стоило завидеть Армина, янтарь на кайме глаз засветился сотней лучей полуденного солнца.       — Привет, — Жан тут же выпрямился и расправил плечи, обворожительно улыбнувшись. — Как настроение?       — Добрый вечер, — взамен только вкрадчивый, дежурно вежливый ответ. Как всегда. Уловив эту бьющую ключом чужую энергию, что была подобна огненным всплескам лавы, Арлерт даже стушевался. Но был обязан признаться себе – Кирштейн в такой непринуждённой, почти наглой изысканности выглядит настолько уместно, насколько вообще возможно. Как и при каждой встрече у игровых столов, которые стали значительно реже и непродолжительнее. Только даже данный факт не отменял некоторую тревогу: он до сих пор не знал куда они едут, да и что можно ожидать от недюжинного баламута. — Всё отлично, особенно когда с работы можно уйти не так поздно, — послышался смешок в ответ. — А Вы как? Постоянно пропадаете куда-то.       — Соскучился, что ли? — лукаво прищурился Жан, в параллель открывая дверцу машины, чтобы пригласить Армина сесть на пассажирское, и рассмеялся.       «Опять начинается… Может, я всё-таки зря принял его предложение?»       После хлопка автомобильной дверцей перед лобовым стеклом мелькнула чернота пальто. Через секунду Кирштейн уже сидел на соседнем месте и проворачивал ключ в замке зажигания.       — Чего киснешь? — поинтересовался он, дёргая сцепление, а после плавно проворачивая руль, чтобы машина выехала с парковки.       — Что? — Арлерт беспокойно оправил ткань своей свободной куртки. Как-то неуютно. Одно дело говорить с ним в привычной обстановке, другое – сейчас. Прямо как тот раз в кладовке…       Жан лишь пожал плечами, не переставая следить за дорогой, и сказал, будто само собой разумеющееся:       — Да ты не переживай, долго скучать не придётся. Ехать не особо далеко.       Каждое слово «водителя» Армин расценивал не то как флирт, не то как попытки ещё больше расположить к себе. И всё указывало на то, что он прав в своих домыслах.       В голове поселился другой вопрос: что самому думать по этому поводу? Ответа не находилось – он потерялся, бесследно утонув среди роя сомнений.       Ко всему прочему, Жан ещё и слушал странную музыку. Арлерт убедился в этом наглядно, когда, притормозив на очередном перекрёстке, тот включил магнитолу, выкрутив микшер на среднюю громкость. Завязался разговор, сумевший хоть как-то разбавить парящее над головой напряжение. Кирштейн начал рассказывать, что текста песен Донована – вещи, гениальные по своему смыслу.       «Или по его отсутствию», — тут же подумал Армин.       А потом вид беззаботно подпевающего Жана, который еле-еле шевелил губами, повторяя слова полюбившейся, как он сам сказал, песни, заставил хоть немного успокоиться, а настроение – улучшиться.       С удивлением обнаружилось, что пейзажи, быстро скользящие за стеклом беспорядочными широкими мазками кисти по тёмно-синему холсту вечера, по крайней мере, были Армину смутно знакомы. Они на всех парах неслись по одной из главных улиц Ковент-Гарден.       Догадки подтвердились, когда на внеочередном перекрёстке мелькнула табличка с надписью: «Мейден-стрит».       Да, точно, в конце этой улицы находился огромный по масштабам театр, куда их, будучи пятнадцатилетними, словно выводок утят, притаскивала миссис Йегер – хозяйка семейного поместья и гражданская жена сбежавшего отца Эрена, так радушно принявшая друга в новый дом. Однако тот, несмотря на убеждения всех окружающих, никогда не называл его своим, почти истерично повторяя, что его дом перестал существовать вместе со смертью матери.       Богемный зал с украшенными лепниной стенами и высоким потолком, помнится, как сейчас, сиял светами софитов. Акустика была превосходная: партия оперы, которой так восхищалась Дина, вилась сотней сложносплетённых нитей, отражаясь, точно свет от зеркал, и лилась сладкой негой в уши.       Эрен был поникшим, разозлённым, строптиво выказывающим всю степень своего неудовлетворения. И Арлерт прекрасно его понимал: ему было сложно. Слишком сложно справиться с ужасным поворотом судьбы, разорвавшим жизнь на две половины с сердцевиной в виде искалеченного трупа самого родного человека. Но в тот миг, со всеми наступившими переменами в характере, он всё равно оставался тем самым Эреном, с которым они шли бок о бок с детства. Теперь эта грань стёрлась, словно линия на песке во время прилива, а друг стал другим. В последнее время узнавать его было всё труднее и труднее.       Незабвенная память о тех временах заставляла сердце всякий раз замирать в приступах тоски. Тогда всё было проще. Тогда Армин ещё не превратился в заложника своего образа жизни. Тогда дедушка ещё был жив.       Звук смолкающего двигателя автомобиля помог отвлечься, вырывая мысли из головы, словно какой-то непослушный ребёнок поперёк наказам взрослых срывает полевые цветы. Они уже на месте.       — Приехали, — для пущей уверенности, раздался голос с водительского сидения с последующим хлопком дверцы. Жан уже успел пристроить БМВ на автостоянке прямо у дверей какого-то здания. Несмотря на бесчисленное количество автомобилей и потенциальных желающих отхватить такой лакомый кусочек, у него это получилось с подозрительной лёгкостью. — Ну что, пойдём?       — Получилось отыскать место так быстро? — удивился Армин, выбравшись из салона. Он ступил на припорошённый снегом асфальт. Холодный воздух в ту же секунду засаднил в горле, как после мятной конфеты, — Ничего себе, ловко.       — Я и не искал, — прыснул Кирштейн со смеху, кратко приподняв брови, — а арендовал. Мне показалось, нам так будет удобнее, — кисть руки дёрнулась, указывая на украшенные к праздникам двустворчатые двери в приглашающем жесте. — Идём, нечего стоять и мёрзнуть.       Его слова пошатнули спокойствие Армина, зажигая противоречивый интерес. В чём крылась причина такого сора деньгами: действительно ли в своеобразном проявлении заботы или в неуёмном стремлении Жана порисоваться и показать свои финансовые возможности во всей красе? Какой же он до ужаса непонятный. Странный.       Взгляд украдкой обрисовал фасад заведения. Пришпиленные друг другу тесным соседством таунхаусы сливались в единое помещение на нулевом этаже. Этот самый этаж выглядел так, будто его кропотливым трудом отлили из цельного куска золота – каждый выступ, вплоть до уходящих вверх колонн, каждая декоративная рейка сияла отполированным желтоватым металлом. На больших прямых маркизах бордового оттенка всё тем же золочёным отблеском было выведено название ресторана: «Рулс». Известный всем, роскошный, и, наверное, адски дорогой.       А вслед за тем ясность больших глаз переключилась обратно на Кирштейна. Тот уже стоял у входа, по-прежнему улыбаясь. В хитрющем взгляде, какой бывает только у редкостных плутов, плескались маленькими отблесками смешинки. Но, по какой-то причине, верилось, что ни капли притворства в нём нет.       «Нельзя рубить с плеча. Ведь странный – не значит сразу плохой, верно?» — мудрая мысль вспорола глотку всем до сих пор безосновательным опасениям, поэтому Армин двинулся прямо за ним, прикрывая за собой входные двери. Будь, что будет.       Казалось бы, за столько времени, что было проведено в качестве персонала одного из роскошнейше обставленных казино в Мэйфер, Армина вряд ли возможно было удивить тем, что касалось интерьера. Но ресторан, о котором он достаточное количество раз слышал из разговоров между состоятельными посетителями, всё же смог поразить своей удивительной атмосферой.       Словно в кукольном домике маленькой аристократки девятнадцатого века, каждый закоулок уютного зала был обставлен столь скрупулёзно, что глаза так и норовили чуть ли не вприпрыжку пробежать по всякой из сотни картин, покрывающих своим плотным панцирем стены до последнего дюйма, взбежать по колоннам к витражному потолку со свисающими с него чугунными люстрами, перекочевать на украшенные ели и снова приземлиться на белоснежные островки скатертей. В воздухе так и витал дух старой Англии, элегантной и чтимой многими поколениями. Как в музее. Как в сказке.       К ним немедленно подошла администратор, приветственно склонив голову:       — Добрый вечер, рады видеть вас в нашем заведении, — она повернулась к Жану, добавляя уже мягче. — Мистер Кирштейн, как и просили, мы подготовили Вам и Вашему другу столик. Пожалуйста, пройдёмте за мной.       «Неужели он так тщательно всё спланировал? — метался в раздумьях Арлерт. — А по нему и не скажешь, что может основательно подходить к чему-то».       — Добрый-добрый, — подхватил Жан, будто разговаривал со старой приятельницей, а не с представителем заведения. — Непременно, ведите.       Торопливо снующие между столиками официанты стали их главным препятствием. Народу было, хоть отбавляй. Впрочем, ничего удивительного – один из центральных районов города в новогоднюю ночь вряд ли выглядел бы иначе.       Дальняя часть зала, негласно отделённая от остального пространства большой деревянной аркой, на которой были развешаны посеребрённые искусственным снегом еловые венки, встретила их более спокойно. Гомон остался где-то там, за спинами, густой и нестихающий, пока здесь негромко вели беседы, по всей видимости, сливки современного общества.       Армин сразу же провёл параллель с простым игровым залом и приватной зоной, а это означало лишь одно – место явно обошлось Жану многократно дороже. Да и бронировать его, наверное, нужно за неделю минимум, если не за несколько.       Они сели слева от большого камина со старинным циферблатом, отсчитывающим последние часы до полуночи.       Администратор же, поглядывая на Жана, прям из кожи вон лезла: слишком приторно улыбалась, наклонилась поближе, подавая меню, как бы невзначай поправила волосы. Но в ответ получила лишь полное отсутствие внимания: объект, на который были направлены все её чары, сразу же повернулся к Армину.       — Заказывай всё, что хочешь, — уголки губ Кирштейна подёрнулись вверх.       Меню так и искрило, кусалось разнообразием: напитки, сытные закуски, множество основных блюд традиционной английской кухни. Но намного больше, чем разнообразием, оно кусалось другим – своими ценами.       — Я… — Армин нервно сглотнул, оглядев строчки ещё раз. Дорого. Не хотелось тратить чужие деньги, как данность. — Я даже не знаю. Давайте на Ваш вкус.       — Хах, ладно, — хмыкнул Жан, наскоро закрыв меню и протянув обратно девушке. — Принесите самое лучшее.       — У нас есть пятёрка самых востребованных блюд.       — Значит, несите всё. Каждому из нас, — до противности услужливый, почти томный голос, отчего-то, приносил Кирштейну только раздражение, но виду тот так и не подал. Вместо этого опять обратился к своей сегодняшней компании: — Любишь сладкое?       После несколько растерянного: «Да», полученного в ответ, он добавил:       — И самый вкусный десерт.       Наверное, разговор можно было бы считать законченным, как и пожелания к заказу, только вот девушка, как пришпиленная, осталась стоять на месте. Жану отдалённо вспомнилось, что он, возможно, уже виделся с ней однажды, когда заглядывал сюда. Может, во времена очередной кутёжки. Может, даже подмигнул ей тогда. Но какое это имело значение теперь, когда он здесь с совершенно другим человеком?       — Спасибо, что провели, — бровь вопросительно взмыла вверх. — Что-то ещё? Так ждали нашего прихода, что аж ужинать останетесь?       Разумеется, попытки подбить к нему клинья Кирштейн распознал быстро – слишком уж явно они выражались. И, быть может, в любой из прошлых разов воспользовался бы подвернувшейся возможностью. Сейчас же такая перспектива развития событий была ему никоим образом не интересна, стоило сразу дать это понять.       — Ваш заказ скоро будет подан, — её губы сжались в тонкую бескровную полоску, когда она таки отступила назад. Но улыбочка да милейший голос полностью не пропали – надо ведь держать марку заведения. — Приятного вечера.       — Ну разумеется, — парировал Жан напоследок.       — Да, спасибо, — всё-таки сказал уходящей девушке Армин, который до сего момента только озадаченно наблюдал за развернувшейся сценой перед собой. А как только остался наедине с Жаном, посмотрел на него с некоторой укоризной.       И его поразило то, насколько тот вдруг изменился: самодовольство молниеносно испарилось, прежняя хитрость ускользнула в потайной уголок зрачка, оставляя совершенно иное выражение лица. Не холодное или, тем более, жёсткое, а просто другое. Только лёгкая полуухмылка осталась нетронутой – с островатой ноткой, какая обычно была присуща особам неординарным.       — Извини за это, — Жан кратко махнул в сторону арки, за которой миг назад скрылась администратор. Голос выровнялся своим бархатным тембром, как натянутая струна гитары. — Не хочу, чтобы подобное испортило тебе впечатление о вечере.       — Всё в порядке. Мистер Кирштейн, а зачем…       — Жан. Пожалуйста, зови меня Жан, — вырвался короткий смешок на собственную мысль: «Я же не такой дед, как Эрвин, чтобы ко мне на свиданке «мистером» обращаться, ей Богу». — Ты же даже не на работе. Мы просто отдыхаем.       Армин кивнул. Жан путал его, сбивал с толку и сызнова ставил на ноги, как дьявол во плоти – пылкий, обаятельный, искушающий. Понятия не имелось, как нужно себя вести.       — Хорошо. В общем… Жан, понимаешь, блюда довольно дорогие для моего бюджета, и я…       — Стой-стой. Подожди, — у того в непонимании сощурились глаза. — Думаешь, тебе нужно будет за это платить?       — Я…       — Армин, деньги – это мелочи. Я не потребовал бы с тебя ни пенса, — Жан выразительно вздохнул, подпирая рукой щёку. — Просто давай отлично проведём время, договорились?       — Договорились.       Первыми подали закуски. Армину, конечно, доводилось пробовать еду разной изысканности, в том числе и в поместье Йегеров, но настолько отменный салат с крабом – вряд ли когда-то. Вкус был потрясающим.       А потом принесли ещё. И ещё. Не успелось опомниться, как стол уже чуть ли не ломился своей помпезностью под тяжестью блюд. Пусть Арлерту и было невдомёк, зачем настолько большое разнообразие, но он промолчал.       — Ты хоть иногда выбираешься куда-то? — поинтересовался Жан, сбрызгивая понравившуюся устрицу лимонным соком. — Как не приду, ты всё время на работе.       — Да как-то не до веселья, — усмешка с еле заметной грустью юркнула прочь со стола и растворилась во всеобщем гвалте. — На развлечения нужно приличное количество средств, так что это не по мне.       — Надо отчитать старика за маленькую зарплату для крупье, — Жан склонил голову вбок и зашёлся плутоватой улыбкой. — Эксплуатирует по полной, а вознаграждения хрен получишь.       — Нет-нет, ты что! — взяв те слова за чистую монету, Армин начал отнекиваться. Мало ли. Лишние проблемы уж точно не нужны. — Мистер Пиксис здесь ни при чём! Зарплата приличная, просто… Я коплю.       — Да я же просто шучу! — интерес к последующей фразе Армина пересилил, поэтому он после краткого смеха вопросительно добавил: — Копишь? На что, если не секрет?       — На учёбу, — донеслось в ответ. — Хочу накопить на колледж.       — Ого, колледж, — Кирштейн понимающе качнул головой. На лице отразилась ностальгическая нотка, неразличимая и далёкая. — Ты молодец! Всегда наблюдал за людьми, которые рвутся сидеть по уши в книжках, с восхищением.       — Почему это?       — Потому что сам так не умею, — было отмечено, что у удивлённого Армина глаза будто цвет меняют – идут волнами, как океаническая гладь при приливе. Жан даже на секунду застопорился. — Кхм, короче, не по мне это. Со скуки помереть, да и только.       — А чем, по-твоему, лучше заниматься? — Армин вопросительно прищурился, с безмятежностью отодвинул пустую тарелку из-под закуски и оглядел основные блюда. Стейк, хоть и выглядел изумительно, аппетита не вызвал. В отличие от Жана, который уже активно уплетал его. Зато с радостью для себя он увидел, как официант подносит десерт. Вот это уже другое дело. — Ты же увлекаешься чем-то? Я имею в виду, помимо игр в казино.       — Подловил, — улыбнулся Жан. Его впечатление взбудоражила проявившаяся разговорчивость у собеседника. Наконец-то. — Даже не знаю. Ну-у, например, мне нравится стрельба. Знаю множество марок и видов оружия. Для меня это, как бы сказать, повод отпустить себя и все проблемы. Ещё рисую иногда. Так, по настроению.       — Ты рисуешь!? — глаза заметно округлились. Арлерт даже десертную ложку отложил, несмотря на то, что было сильнейшее желание попробовать неимоверно красивый шоколадный фондан с фисташковым мороженым. Если нечто вроде стрельбы он ещё был готов услышать, то рисование – уж точно нет. — Ого, неожиданно. Сам я рисую из ряда вон плохо, но история искусств мне нравится.       У Жана замерло дыхание. То, с каким энтузиазмом Армин подхватывал каждое его слово, то, каким он был прекрасным в приглушённом свете – чистая безоблачность взгляда, лёгкая полуулыбка и золотые нити чёлки на лбу, – заставило собственные глаза прицельно блеснуть. От такого вида было не оторваться, как ни пытайся.       — Хах, а ты думал я только деньги просаживать горазд? — когда самолично сказанное стрельнуло в мозг, Кирштейн захотел снова хихикнуть от того, насколько правдивы в сущности своей эти слова. — Да, люблю почиркать карандашом или красками иногда. Может, как-нибудь покажу тебе.       Момент, когда разговаривать стало намного комфортнее, пробежал мимо Арлерта, оставшись только неоспоримой данностью. Десерт в тарелке нещадно быстро заканчивался – налегать на сладости всегда было его ахиллесовой пятой. Об этом с детства знали и Микаса, и Эрен, которые притаскивали похищенные кульки с конфетами из Йегеровской кухни вместо нормального перекуса. Поэтому он так увлёкся, что даже не заметил растаявшее мороженое на уголке своих губ.       А вот Жан заметил. Он вообще с завидным вниманием, о каком сегодня, наверное, даже и не мечтала девушка-администратор, глазел, как Арлерт блаженно прикрывал глаза от чудесного вкуса десерта. Немного погодя, было принято решение оповестить о своём наблюдении:       — У тебя мороженое, — он продублировал расположение на своём лице, чтобы тот понял. — Вот здесь.       — Ой, — Армин, спохватившись, медленно провёл пальцем от уголка своих губ к центру и украдкой облизнулся.       В голове Кирштейна в тот же момент разыгралась хищная буря, сносящая все приличные и допустимые мысли своими сокрушительными масштабами. Хотелось бы ему увидеть подернутый дымкой взгляд, почувствовать чужие руки у своего ремня, когда он бы так же провёл по губам Армина к центру рта, скажем, своим членом, нетерпеливо потираясь, а потом сказал бы, что нужно…       — Вот же неряха, — цыкнул Армин сам на себя. — Я тут подумал, может, мы… — и обеспокоенно оглядел застывшего на месте Жана, который методично прикусывал губу. — Всё хорошо?       — А?.. — состояние ступора, к счастью, выпустило из своих цепких лап, поэтому Жан только шумно сглотнул. — А, да-да. Всё отлично. Ты что-то хотел?       — Если ты наелся, то… Может, прогуляемся? — предложили ему с совершенно невинной улыбкой. — На улице такая красота сегодня. Еды, правда, осталось навалом, не знаю, куда всё это девать.       — Прогуляемся? — замешательство наскоро разбавилось с любопытством. Уж что-что, а погулять вместо времяпрепровождения в фешенебельном ресторане Кирштейну ещё никто не предлагал. — Да к чёрту еду. Пойдём!       Для Жана будто бы прошли секунды перед тем, как довелось оставить приличную сумму в расчётнице и оказаться посреди многолюдного бульвара недалеко от ресторана. Он был слишком погружён в свои думы неожиданной прогулкой и Армином, радостно рассматривающим кутерьму вокруг – поток людей так и устремлялся в восточную часть района, поближе к Темзе.       Вечерняя прохлада украдкой пощипывала щёки, когда очередной порыв ветра несильно обдавал лицо. Непонятно, о какой красоте толковал Арлерт, ведь погода сегодня была не из лучших: мокрый снег оседал на одежде и цеплялся за волосы. Но всё-таки так называемое волшебство выражалось в чём-то. Неизвестно в чём именно – в вечерней красоте Ковент-Гарден или всё-таки в до ужаса эстетичном профиле Армина, который Кирштейн, будь у него лист бумаги и карандаш, принялся бы рисовать, любовно выводя каждую линию.       — Пойдём туда, — поступило предложение от Жана, когда тот указал в сторону толпы, двигающейся в одном направлении. Естественно, причина ему помнилась ясно – праздничный фейерверк прямо над Темзой, на который раскупали билеты ещё в октябре. Одной из «красных зон» (самых лучших для наблюдения) как раз были сады неподалёку. Поэтому в голове родилась идея.       — Там же сады набережной Виктории. Сегодня вход в них по билетам, нас не пустят, — по голосу едва ли можно было уловить, но Арлерт сник. Ему давно хотелось понаблюдать за чудесами пиротехники настолько близко. Жаль только, что билеты достать было сложно, раскупали их практически сразу, да и цена… Видимо, не судьба.       — Кто сказал? — Жан хмыкнул, будто принял непрозвучавший вызов, и целенаправленно развернулся, устремляясь за людским потоком. — Вперёд!       Время на наручных часах подсказывало, что ещё минут двадцать у них в запасе точно есть. До садов оставалось недолго, но Кирштейн, несмотря на спешный шаг, захотел продолжить разговор:       — Ты часто тут бываешь? Довольно хорошо ориентируешься.       — Ходил пару раз в театр с семьёй друга, — улыбнулся Армин, нагоняя своего собеседника. — Да и колледж…       — Колледж?       — Да, вот там, — рука Армина указала на север. — Королевский Колледж, один из самых престижных! Я хотел бы там учиться. Ты же слышал о нём?       — Ещё как слышал, — у Жана вырвался тихий, короткий смешок. — Я сам там учился. Скажем так, какое-то время.       — Ого… Правда? — Армин удивлённо моргнул. — То есть, ты бросил учёбу?       — Да.       — Но почему?       — Надоело, вот и всё, — тот только пожал плечами. Чугунные ворота с контролёром возникли перед ними, как мираж среди пустыни. Пришли. — О, вот и сады. Давай-давай, не стой, пойдём!       — Билеты? — пробухтел немолодой мужчина, выглядящий в слоях тёплой одежды, как качан капусты, когда к нему приблизились. Он оглядел парня напротив – вид у того был холёный и больно деловитый, словно к себе домой пришёл, честное слово.       — Разговор есть, сэр, — Жану пришлось чуть наклониться над коренастой фигурой. Народ сзади уже подскопился, а время поджимало. Нужно было шевелиться. — Мы сможем пройти без всяких билетов?       Армин, неуверенный, правильно ли услышал чужие слова, хотел было отдёрнуть Кирштейна, но ему только махнули рукой, мол, «да погоди ты».       — Нет билетов – нет фейерверка. Вас таких тут ошивается с лихвой, — контролёр нахмурился.       — А так? — Жан выудил из внутреннего кармана пальто несколько сложенных купюр и протянул контролёру. — Там на двадцать таких билетов хватит. Подарок Вам, так сказать.       — Приятно иметь дело с толковыми ребятами, — теперь мужик расплылся в раболепной улыбке. Ну кто бы сомневался. — Заходите, парни.       Жан кивнул Армину в сторону ворот, пропуская вперёд, а после быстро отправился за ним:       — Сказал же! — его глаза горели таким азартом, будто он только что выиграл какое-то важное пари.       Арлерт всё же посмотрел на него. Впервые за весь вечер, не отрываясь и не бегая глазами по многочисленным картинам в ресторане. Сейчас он мог сравнить улыбчивого, с раскрасневшимися от ветра щеками Кирштейна с расшалившимся мальчуганом. Прямо как они с друзьями когда-то. Насколько же это забытое чувство? Похоже, уж что-что, но соскучиться с Жаном просто невозможно.       Их целью стала площадка, где летом обычно во все стороны летели брызги от большого фонтана. Именно там, по наводкам прохожих, будут отсчитывать секунды до полуночи.       Свет гирлянд и вереницы фонарей красили обычную серебристостью снега в бледно-оранжевый. Вокруг – сплошь и рядом зеваки, пришедшие на скорое представление. Кто-то из них шёл целыми семьями, другие парочками, а кто-то и в одиночку. Дети вдалеке либо перекидывались куцыми снежками, либо хрустели карамельными тростями, купленными родителями в одном из открытых здесь павильонов.       Армин так загляделся, что не учёл наледь, покрывающую тротуары после мокрого снега. Подошва ботинка предательски заскользила. Он неуклюже взмахнул рукой, силясь найти хоть какую-нибудь опору, чтобы не свалиться…       И почувствовал сначала одну ладонь, схватившую его за предплечье, а после и вторую, накрепко удерживающую за талию.       — Эй-эй, не в мою смену, — помогая ему вернуть равновесие, заметил Жан. — Ворон-то не считай, аккуратнее.       — Спасибо, — Армин в ответ лишь неловко улыбнулся.       — Пустяки, кто ж захочет, чтобы ты на асфальте растянулся, — Жан обвёл взглядом толкучку в десятке метров от них и решил, что, по всей видимости, это та самая площадь у фонтана. Вернее, её край. — Эх, народу дохрена, придётся протискиваться поближе к реке. Давай руку.       — Что?..       — С твоей везучестью мы в толпе разбредёмся, — Жан рассмеялся. — Но я не настаиваю, можешь сам идти, только не потеряйся нигде.       — Нет, ты прав, — тут же раздалось возражение. И, к удивлению Кирштейна, его руку за секунду сжала рука Армина. — Пойдём, у нас мало времени.       Если они думали, что на краю площади много народу – то чёрт, они слишком ошибались. Потому что дальше было просто адовое столпотворение. Все жались друг к другу и толкались, пытаясь выбить себе места получше. А это притом, что контингент в «красной зоне» был самым состоятельным.       Но благодаря нахрапистости Жана таки удалось подобраться почти к самым перилам. Потому как острить на каждый недовольный возглас себе в спину, всякий раз придумывая что-то новенькое, у него, можно сказать, было в крови.       И вот, они стояли на месте. Руки расцепились. Блики мутного неба отражались в Темзе, как абстрактные узоры. Холода не ощущалось. Кирштейну, по крайней мере, точно – было слишком тепло. Вовсе не на улице – на душе.       Тем не менее, кожей чувствовалось, что стоящему рядом Армину некомфортно. Вечно кто-то притирался, ненароком задевал. Одна компания вообще была вплотную. Тот всячески старался отодвинуться, но двигаться было попросту некуда.       В конечном итоге Жан не выдержал.       — Verpiss dich! — злобно бросил он этой самой компашке. Вряд ли они поняли смысл, но интонацию – наверняка. — Не липнуть к незнакомцам не учили? — он потянул Армина за рукав, отступил на шаг назад, освобождая место перед собой, и оградил своими руками.       — Зачем ты так? — тот только хихикнул, когда оказался под такой защитой от посторонних, и зыркнул на Кирштейна через плечо. — Они же ничего не сделали.       — Я видел, что тебе неприятно, поэтому… — Жана прервал синхронный выкрик, обозначающий начало отсчёта. Пришлось переключиться и громко начать считать со всеми.       «Двенадцать!»       Ликование позади не стихало. Армин тоже восторженно считал, пока в голове творилось нечто странное – полный крах ожиданий и выстраивание новых, более схожих с реальностью. Насчёт сегодня, насчёт праздника. И насчёт Жана.       «Шесть!»       Кирштейну пришлось сдержать порыв податься чуть вперёд и устроить руки на чужих плечах. Он и так при первой встрече наворотил дел.       «Три! Два! Один!»       — С Новым годом, Армин!       — И тебя, Жан, — под яркую улыбку Армина над рекой тотчас взорвались тысячи искр. Он непроизвольно охнул.       Залпы фейерверка один за другим вырисовывали сложную композицию, скользя отблесками разноцветных звёзд по водной глади реки, точно это одновременно происходило и наяву, и где-то там, в зеркальном отражении. Грохотали, неслись со свистом к небесам и меркли, достигнув своего пика. Завораживало всё. Начиная от такой красоты перед глазами, заканчивая всеобщими поздравлениями позади. И, конечно же, ровным, но шумным дыханием Жана где-то у макушки.       Обратно к машине удалось добраться довольно быстро. Всякая неловкость в общении, казалось, испарилась. Они охотно обсуждали произошедшее: Жан полусаркастично высмеивал тех недотёп из толпы, а Армин искренне смеялся.       «Давно не было такого хорошего настроения, — думал Арлерт, — Хах, как же он шутит…»       «Как же он потрясающе смеётся», — пусть никто и не знал, но в тот момент в голове у Кирштейна прокручивалось именно это.       Подвезти Армина до дома было жестом, не терпящим возражений. К тому же, оказалось, что живёт тот довольно далеко – на северо-востоке, едва ли не на границе с Ист-Эндом.       «Интересно, и как он каждый раз на работу-то добирается?» — только и мог гадать Жан, когда они уже ехали по шоссе, а впереди виднелась дорога на возвышенности.       — Знаешь, Армин, мы можем так выбираться почаще. У меня, если честно, за этот день впечатлений больше, чем за прошлые полгода.       — Это потому что на свежем воздухе нужно гулять, а не надираться на баре, — тот дёрнул уголком губ.       — Эй, ну ты совсем уж святое не трогай! — Жан тоже невольно улыбнулся.       — Ладно, не буду. Главное, приходи проигрывать деньги за мой стол, — расслабленный голос прозвучал даже с какой-то хитрецой. Жану понравилось.       — А ты, оказывается, вымогатель!       Оба рассмеялись. Домишки по обе стороны дороги на холме показались чересчур быстро. Их время на сегодня заканчивалось.       — Послушай, — голос Жана сразу стал серьёзнее. — Я не могу перестать думать о том, какая хрень происходит с тобой в казино. И что я тоже… Мне жаль, Армин. И я не хочу, чтобы такое опять повторилось. Идиотов навалом. Поэтому подумал, что тебе можно найти другую работу, ну, скажем, побезопаснее…       — В этом нет необходимости. Всё хорошо.       — Я мог бы помочь тебе с поиском, — продолжал Кирштейн.       — Я подумаю, — Армин согласно кивнул, чтобы хоть как-то замять эту тему. Не скажет же он, что просто не может уйти из казино, потому что его держат обязанности информатора Йегеров вместе с чувством долга за материальную помощь с их стороны несколько лет назад. Да и Эрен, Микаса… Друзей он тоже бросить не мог. Но разве можно об этом сказать? Жан же не при чём, он к подобному не имеет никакого отношения, верно?       Они затихли. До момента, пока Арлерт не сказал притормозить у весьма недурного (можно было сказать – самого недурного) дома, объясняя, что живёт здесь.       — А ничего так у тебя хоромы, — усмешка вновь пробрала лицо Жана.       — Снимаю комнату, так что хоромы не мои. Ты только не шуми, а то разбудишь всех в округе.       — Тут одни старпёры, что ли? — сразу вспомнилось практически родное Сохо, население которого никогда не спит. Здесь же была полная тишина.       Армин опять решил промолчать, так что его бессловесность воспринялась в качестве согласия. Жан вспомнил, как Эрвин тоже говорил ему не сигналить в Баттерси по вечерам, потому что, видите ли, там только древность и проживала! Во главе с самим Смитом, конечно же.       — Открой бардачок, — попросил Кирштейн, вслед заметив чужую растерянность. — Ну давай, смелее.       Один щелчок, и Арлерт уже держал в руках небольшую коробку пёстрого цвета.       — Ещё раз с праздником, Армин.       — Я ничего не готовил в ответ, поэтому…       — Забей. Мне просто захотелось сделать тебе подарок. Вот и всё. Это не значит, что ты должен дарить что-то в ответ, — рука Жана отчаянно пыталась не послушаться и метнуться к чужому колену или к порозовевшему от смущения лицу. Но впервые его первостепенное желание перекрывало иное. И, похоже, это было нечто вроде страха – спугнуть, сделать что-то не так. Но как такое может быть? Он ведь всегда был уверен, что всё делает так! А сейчас?       — Спасибо, — Армин теперь заглядывал сквозь зрачки, казалось, в самые потаённые уголки сознания Кирштейна. — Я не только о подарке. За вечер, за фейерверк, за компанию. Это был изумительный праздник, правда. Но… Мне нужно идти, уже поздно, завтра на работу.       — Да, конечно, — согласился Жан, когда дверца пассажирского сидения отворилась. — Пока, Армин.       — Ещё увидимся, Жан.       Это звучало настолько многозначительно, что, едва Армин оказался у себя на пороге, Жан от нахлынувшего запала быстро развернул автомобиль с громким визгом колёс по асфальту и, протяжно просигналив ему, со всей прыти помчался прочь.       — Ох, ну просил же… — рука Арлерта коснулась собственной переносицы, стоило увидеть зажигающийся свет в окнах напротив. Нужно заходить поскорее, пока свора бабулек не обвинила его во всех смертных грехах.       Кирштейн в это время летел по трассе до выжимания педали в пол под бодрую мелодию по радио:       — Он сказал: «Ещё увидимся, Жан», — вслух произнёс он. И поймал себя на том, что улыбается, как последний идиот. — Ханджи, Моблит, чёрт подери, вы были правы.

***

      Лондонская погода была, как обычно, отвратительной. Промозглый дождь сменялся снегом, смешивался с ним, а то и вовсе рассеивал густой туман. Ничего нового. Это вам не страна восходящего солнца.       На этот день неудача отошла немного в сторону, оставляя за собой только пасмурную погоду и редкий снег. Температура из-за влажного воздуха казалась в разы холоднее, чем в частый дождь. Наледь уже успела покрыть тротуары, а белые хлопья лежали слоем толщиной в несколько пальцев на крышах машин и домов.       Эрвин предполагал, что вечерний сеанс терапии с Леви сегодня получится ленивым и не особо плодотворным. Вопреки предположениям, его «пациент» отвечал довольно охотно. Даже тишина кабинета и офиса с приправой из унылой погоды не позволили вопросу испариться. Теперь каждый выходной день с такими встречами приносил пользу для Аккермана и заряжал энергией Смита.       Рождество было не так уж и давно, а теперь их снова настигает праздник. Новый тысяча девятьсот девяносто второй год Эрвин встретил бы либо дома, если бы Конни и Саша не вырвались на свидание в кино, либо поехал бы в казино, чтобы навестить Пиксиса. Но у Дота дел было по горло: многомиллионный успех сегодняшнего вечера уже обязывал быть в кармане. В общем, планов на сегодня не было никаких, хоть ради отдыха и стоило отложить бумажную работу, позволить себе немного расслабиться от напряжённой недели после праздника.       В отличие от морозного пейзажа за окном, освещаемого уличными фонарями, в кабинете Смита стоял приятный весенний день в горах. Вновь терапия с переносом сознания, которую Леви мечтательно прокручивал перед сном. Этот «новый мир» дарил ему спокойствие. Он видел в лазурном небе глаза Эрвина, а в снежных шапках гор его кожу, где изгибами скал рисовалась его нежная улыбка. Отныне всё можно было представить легко. Всё, кроме одного.       — Прикосновения не порочат тебя, не делают грязным твоё тело. И уж точно не убьют, — такой уютный голос Смита прорезался сквозь ветер из долины, проникая даже под веки. — А теперь…       — Могу я? — неосторожно спросил Леви, будучи по пояс в траве и одновременно сидя в кожаном кресле. — Ну… — его рука слабо потянулась вперёд, всё же сложно координировать движения сразу в двух пространствах. Кожа на перчатках слегка скрипнула о подлокотник кресла, отчего Эрвин приоткрыл глаза.       — Я здесь, Леви, — едва слышно добавил он. Для такого глубокого сеанса располагаться в кресле напротив было лучшим решением, чем сидеть за рабочим столом.       Немного подрагивающая от земной гравитации рука в плотной перчатке вытянулась вперёд. Веки Аккермана всё ещё были закрыты. Так он старался не терять своё воображение. Завидев это, Смит слегка улыбнулся. Старания подопечного, безусловно, радовали его.       Следом вытянулась и ничем не покрытая ладонь, в которую тотчас уткнулись кончики пальцев. Эрвин не спешил с действиями, а только следил за инициативой Леви. Как все пальцы боязливо коснулись ладони, как тонкие брови свелись к переносице, а ресницы едва дрогнули.       — Всё хорошо. Возьми мою руку. Меня тоже омыл дождь и высушил ветер, — Смит призывал к действию. Не заставлял, а скорее вежливо просил.       Тёплая кожа, наконец, встретилась с холодной оболочкой. Эрвин бережно обхватил небольшую ладонь, будто это было соприкосновение Луны с Солнцем. Огонь и лёд соединились, чтобы вместе создать необъятный океан чистого доверия, недоступного обычному человеку.       Сердце Леви застучало быстрее. Отчего-то, стало так незабвенно странно. Он не понимал, что это: боязнь или интерес. Было ли это природным явлением в горах или счастливой случайностью. Или же жизнь действительно может протекать сквозь руки, как песок.       Стоило ли ему поддаться в сторону Смита, желающему вывести его на дорогу разумности? На удивление, это было не так противно, как он ожидал, а даже наоборот – давало веру в то, что мир в его голове и есть этот мир наяву.       — Ну ты и великан, Эрвин, — негромко сказал Аккерман, когда расслабился вновь, а ладонь в два раза больше его обхватила собственную.       — Я великан? — Смит издал несколько тихих смешков, аккуратно держа руку Леви. — Может быть и так. Наши предки верили в великанов. Легенды о неимоверно сильных гигантах, видимо, не просто сказки.       — Да, ты один из них, — шикнул тот, постепенно раскрывая глаза.       Наконец-то, до него дошло осознание происходящего на самом деле. Придвинувшийся Эрвин сидел напротив, даже ближе, чем в долине, хоть и был дальше вытянутой руки. Уши начало странно печь, точно их на секунду опустили в кипящий котёл. Леви не одёрнул руку, но всё же медленным жестом вернул её на подлокотник. Такая близость не была ему противна. Ведь он сам её захотел.       Впредь, он примерно может представить какой Эрвин: большой и тёплый, подобно домашнему коту, который никогда не против того, чтобы его погладили или приласкали. Хоть он и не чувствовал его широкую ладонь на ощупь через перчатки, чужие руки не прилипли к кожзаму. А, значит, они чисты. Значит, бояться нечего.       Леви как-то сдавленно выдохнул. Происходящее не посеяло панику в расслабленном сознании с открытыми дверьми, в которые он любезно впустил своего врачевателя.       — Хочешь прекратить? Ничего страшного, сегодня ты славно постарался. Твои успехи очень радуют меня, Леви, — Смит заприметил замешательство своего пациента, поэтому поощрил его словами.       — Да. Пожалуй, хватит, — кивнул Леви, всё ещё не поднимая глаз, попутно прокручивая подаренные часы на другом запястье.       В долине через текущие облака пробился ещё один лучик света из похвалы.       — Не хочешь съездить на склад? Пришло очень интересное ружьё, — Эрвин поднялся с кресла, поправляя пиджак и рукава.       — Новое? Я, вроде бы, с каждого стрелял, и из последних моделей тоже.       — Что ж, думаю, тебя заинтересует трёхствольный штуцер, — лукаво улыбаясь, Смит подошёл к шкафу с верхней одеждой.       — Погоди, что? — Леви пришёл в некое недоумение, не веря своим ушам. — Где ты откопал его? Они же теперь только в музеях висят. Их ещё выпускают? — он взял своё драповое пальто, которое Эрвин уже снял с вешалки и подал ему.       — Не выпускают.       — А как ты его нашёл? Своровал из музея?       — Я похож на вора? — улыбка не сходила с довольного лица. — Тогда я бы не стал красть только одно ружьё, — чуть не засмеялся Эрвин, надевая пальто.       — Просто никому не пришло бы в голову воровать столетнее ружье. Кроме тебя, — отмахнулся Леви, скрывая смешок за фырканьем.       — Разве не хочешь посмотреть на такой улов? — Эрвин открыл дверь кабинета, позволяя Леви выйти первым.       — Чёрт с тобой. Поехали.       Аккерман всё ещё бухтел себе под нос, приходя то ли в восторг, то ли в раздражение от такого заявления. Даже включение сигнализации и проверка дверей перед выходом не обошлись без причитаний под нос, чему Смит по-доброму удивился.       На выходе Эрвин надел тёплые перчатки для защиты от мороза, а не грязи. Поручив Леви закрыть высокие входные двери офиса, он поймал пришедшую в голову на смелость забавную «шутку».       Эрвин не стал дожидаться, пока его друг спустится с лестницы. Наклонившись, он набрал в руку снега с тротуара, а после прижал его с обеих сторон, формируя небольшой комок из белых хлопьев. К счастью, снег ещё не успел растаять, да и не собирался в ближайшую ночь.       Замах руки произошёл мгновенно. Снежок попал прямо между лопаток Аккермана, отчего тот тотчас вздрогнул. Смит, в свою очередь, развернулся так, как делают это солдаты гвардии при королевском дворе, даже топнул ногой для точности. И изобразил наигранную непричастность, как будто это всё сделал не он.       «Ну и дурак», — цокнул Леви, спускаясь с лестницы и пытаясь достать ладонью до спины, чтобы смахнуть снег. Эрвин в это время открывал машину ключами с совершенно непринуждённой физиономией.       — И что это было? — скептичное лицо Аккермана наполовину выглядывало над крышей легковушки.       — Что было? — Смит огляделся по сторонам безлюдной улицы и сел в машину, явно корча из себя невиновного.       — Это ты кинул в меня снежок, — Леви приземлился на пассажирское сидение спереди, как только дверца открылась.       — Я? — густые брови Эрвина так странно изогнулись в удивлении, словно из плотины вылезло два сосновых бревна. Не обращая внимания на собеседника, он включил автомобильную печку. — Я ничего не делал. О чём ты? — мотор уже был заведён, но требовалось ещё пару минут, чтобы он успел прогреться.       — А кто это, по-твоему, был? — пронзительный Аккерманский взгляд не отрывался от виновника ни на миг.       — С дерева упало.       — На этой стороне нет деревьев.       — Наверное, прилетело, — Эрвин пожал плечами, пытаясь избавиться от внезапной улыбки.       — За идиота меня держишь? — Леви обернулся, чтобы натянуть ремень безопасности и пристегнуться.       — Леви, у тебя спина белая, — из груди всё же вырвался смех, скорее похожий на хмыканье, от которого Эрвин сразу постарался избавиться. Однако это было тщетно. Смех заполнил весь салон и даже перебил звук включённого двигателя.       — Да пошёл ты, шутник, — так беззаботно и мягко это прозвучало из уст Аккермана, что даже не показалось настоящей обидой.       Теперь гудящий мотор перебивал все звуки. Смит включил магнитолу и настроил на любимую радиоволну. В канун Нового года Англия любила вспоминать давно забытое старое, поэтому даже сейчас заиграла всеми известная песня в исполнении обожаемого Глена Кэмпбелла, вещая о «волшебной ночи». Ко всеобщему сожалению, ежегодная смена цифры в календаре заставляла всё больше убеждаться, что чудес не бывает.       На Леви снова нахлынули воспоминания о своём детстве. О шестидесятых – холодных зимних и безумно жарких летних. На сотни раз перепетая всеми песня Луи Армстронга некогда играла и по радио в дядиной Мазерати. Пока маленький мальчик сидел в огромной тёплой шинели на переднем сидении, выпуская пар изо рта и рисуя на запотевшем стекле, Кенни каждый раз менял маршрут пути к своему дому, чтобы ни единая душа не смогла вычислить, что у его родной сестры есть отпрыск.       Задумавшись об этом, Аккерман почти улыбнулся, расслабляясь на спинке сидения. Эрвин уже тронулся с места, руками выкручивая замёрзший руль.       Настроение было откровенно неплохим, если таковым его можно обозначить. Не чувствовалась угроза или опасность. Вот так ехать окольными путями, дабы не встрять в пробку, вместе со своим начальником, доктором и… другом. Если можно было назвать Смита другом. Но, наверное, даже нужно после всего того, что он сделал для Леви.       Конечно, в таком кругу вряд ли возможно обзавестись настоящими друзьями. На удивление, один близкий друг имелся. Фарлан. Да уж, за такого «приятеля» приходилось теперь ещё и головой отвечать. А вот у Эрвина друзей было полно самых разных: от знакомых и коллег, до практически родных детей, братьев и сестёр.       Леви скучал по тому времени, когда у него тоже была семья и ровесники-единомышленники. Он увидел группу мальчишек на перекрёстке, в одном из которых заметил юного себя. Да, раньше было хорошо, однако и в будущем может быть не хуже.       Решая не погружаться и дальше в колодец из старых воспоминаний, он мельком взглянул на Эрвина: привычное отбивание ритма пальцами по рулю и немое шевеление губ вместе с играющей песней. В нос вновь ударил запах травы и горных рек. Ощущение умиротворения появлялось чаще. Бесконечное раздражение теперь прерывалось, а в небе проскальзывало всё больше лучей.       Впервые хотелось, чтобы началась какая-нибудь болтовня ни о чём. Он был бы даже рад несмешным анекдотам Смита, которых довелось наслушаться из пожелтевшей книжки-блокнота на праздновании Рождества. Однако никто ничего не говорил. Наверное, из-за боязни нарушить долгожданное безмолвие или ляпнуть совершенно лишнее.       Вспомнилась и болтливая Ханджи, что потягивала вино весь рождественский вечер, явно заливая тяжёлый рабочий день. И Жан, что донимал всех в округе, выигрывая только в словесном поединке с Конни. Тогда, по воле случая оставшись один во время всеобщей уборки посуды в столовой, Леви ненароком подслушал их разговор с заднего двора.       — Чего такая кислая рожа, подруга? — съязвил Жан, втягивая сигаретный дым и вздрагивая от холода. — Не удалось сегодня со своим кельнером перепехнуться на останках какой-нибудь обгоревшей бабки? — шутки про судмедэкспертов стали неотъемлемой частью каждого их диалога.       — А что? Хочешь посмотреть на это? — усталый взгляд Ханджи сквозь линзы очков вместе со словами отразил атаку.       — Я бы после такого зрелища даже трахаться бы не смог.       — Тогда тебе точно следует это увидеть, Мистер Осеменитель, — Зое даже не застёгивала дублёнку, несмотря на погоду. Видимо, корни, исходящие из жарких стран, делали её кровь на несколько градусов горячее.       — А мне нравится такое прозвище. Можешь же, когда хочешь, старуха, — Кирштейн пожал плечами. — К слову о твоей скорой старости. Не боишься, что обугленной одинокой бабкой станешь ты?       — Следи, как бы ты не остался без члена. У нас бывали экспонаты без хрена за неумением совать его куда не нужно, — она пристально всмотрелась в лицо друга, желая напугать его до чёртиков. — Думаю, что это пиздец как больно.       — Да иди ты нахер! — отмахнулся рукой Жан, чувствуя, как в паху заболело от самовнушения. — Я вообще-то про тебя и Моблита говорил. Я ведь ещё хочу надраться до потери памяти на твоей свадьбе, а мы с тобой уже не молодеем! — слегка неразборчиво пробубнил он с сигаретой в зубах, пока разводил руками.       — Эй, Павлин, заткнись, — Ханджи толкнула его в грудь и огляделась на окна дома. — Что ты вообще несёшь?       — То и несу! Между прочим, Нина Риччи сейчас выпускают отпадные свадебные платья, даже с размером на твои сиськи! Мы с Нанабой присмотрели несколько для тебя.       — Нашёл, где трепаться о таком, — прошипела сквозь зубы Зое. — Ты бы ещё прям за столом ляпнул.       — А чё такого? Вы же не малолетки. Или так и будешь мужику яйца оттягивать? Если ты старше малыша Моблита, так ещё не значит, что его нужно в подгузники одевать постоянно, — Кирштейн непонимающе испепелял подругу взглядами и аргументами.       — Я не лучшая кандидатура на эту роль, — она игнорировала пристальный взгляд друга. — Дай ещё сигарету, — от таких вопросов последние нервные клетки приходили в состояние погибели.       — Кто тебе такое сказал? — Жан протянул пачку сигарет и помог подкурить во второй раз.       — Я не дура и сама всё прекрасно понимаю. Его мамаша прокляла меня с первой встречи. Уж слишком много дерьма в свою сторону я слышу каждый раз от неё, — с очередным вдохом никотина вино ударяло в голову сильнее, развязывая язык и высвобождая всё наболеевшее. — Мне кажется, что лучше бы я не появлялась в его жизни. Лучше бы он и правда нашёл себе тихоню-однокурсницу, настругал парочку детишек и работал дантистом в частной клинике, а не разделывал жмуров и трахался со мной.       — Эй, — ладонь Кирштейна легла на плечо Ханджи. — Не говори такого. Если бы его мамашка была довольна сопливым сынком, это бы сделало его счастливым? — он тоже решил закурить вторую сигарету подряд, выкидывая тлеющий фильтр в большое керамическое кашпо возле двери. — А я тебе отвечу: нет, не сделало бы. Да у него глаза горят каждый раз, когда он смотрит на тебя, старая. И его самого её планы мало волнуют. Он за тобой и в огонь, и в бездну.       — Ну ты завернул. У Эрвина наслушался? — Зое слабо улыбнулась, пытаясь переварить сказанное в голове.       — Это дед у меня наслушался, — Жан лукаво улыбнулся, не упуская момент похвалить самого себя. — Раз вы такая необычная парочка, и ты не ждёшь принца на белом коне…       — В любом случае, я сделаю это чёртово предложение первая, — перебила друга Ханджи, поскольку знала это «напутствие» заранее. — Не хочу, чтобы он и тут ухлестнул за мной.       — Ты и так лишила парня девственности. Дай ему фору хоть где-то!       — Ну уж нет. «Свекровь» должна знать врага в лицо, — засмеялась она.       Леви пришёл в небольшой ступор от услышанного. И что ему делать с этой информацией? Он буквально стал свидетелем чужой личной жизни практически в подробностях. Подслушивать посторонние разговоры вовсе не хотелось. Но куда он мог деться от контраста тишины в столовой и громких голосов на улице?       На самом деле он даже представить не мог, что такой скромняга, как Моблит, добровольно втрескался по уши в такую женщину.       Вскоре все вместе собрались, будто на семейном воссоединении. И у Аккермана закралась мысль, что он застал сотворение ещё одной новой семьи.       Бёрнер сел на ковёр прямо перед креслом, на котором уже развалилась Ханджи, отвлекаясь от любой болтовни. Это было заметно: ей сейчас никто не был нужен, она очень устала. Вопреки своему изнеможению, она положила руку на плечо Моблита, чтобы он пересел ближе к ней. Все снова залились разговорами, пока Зое зарылась пальцами в русые волосы своего любовника, медленно перебирая пряди. Вне всяких сомнений, такое внимание от дорогой женщины ему понравилось, поэтому он прильнул к ладони, бережно сохраняя такое воспоминание в сознании.       В голове размывались краски тёплого камина, чувства от дорогого подарка на запястье, хихикающие Конни с Сашей в одинаковых свитерах, неуёмный Кирштейн и радостный Смит.       Абсолютно точно он источал необъяснимое, что-то недосягаемое в каждом дне, давно позабытое старое. То самое, о чём сам Эрвин не забывал никогда. То самое, что читалось в бездонных глазах каждый раз, когда перед ним оказывалась фотография с тремя улыбчивыми солдатами, а лица из красивых настенных рамок под стеклом пристально наблюдали за каждым принятым решением.       Удивлением для Леви стало то, как ему удаётся сочетать в себе столько противоречий. Строгий и ответственный начальник, чуткий и понимающий терапевт, а ко всему прочему ещё и надёжный друг. В голове не укладывалось – за какие-то несколько месяцев он смог выстроить в Аккермане то, что разрушалось многие годы.       В период долгой дороги на склад за окном наперегонки бежали грёзы прошедшего времени, как восполнение утраты памяти, что даёт надежду на перспективное будущее. Этого нельзя отрицать, поэтому Леви верил в подобное чудо. Как причитания мамы после отвратительного клиента или плохой отметки в школе. На всё был один ответ: «Всё будет хорошо, нужно только поверить».       В который раз за поездку тонкие чёрные брови свелись к переносице, выказывая сожаление. Такое молчание прервал тихий голос Смита, что на несколько секунд протянул строчку из песни. Это не показалось раздражающим, а даже наоборот – хотелось, чтобы он и продолжал так петь. Пусть хотя бы этот едва слышный низкий голос будет путеводителем из пустоши уныния.       Они уже проехали пост охраны и были у дверей склада. Эрвин не стал парковать машину, вместо этого подъезжая сразу к дверям. Музыка и мотор стихли, оставляя только шум завода и свет фонарей по периметру.       — Пойдём. Тебе, наверное, уже не терпится посмотреть на него, — Смит расплылся в улыбке и вышел из автомобиля.       Леви пожал плечами и последовал его примеру. За городом было куда холоднее, нежели в центре, отчего он содрогнулся. Снег здесь таял мгновенно, превращая всю территорию в одно огромное болото. Однако на крышах он оставался нетронутым, хоть и не сиял как рассыпанный сахар, в отличие от того, что был в центре.       Эрвин ключом из внутреннего кармана пальто открыл дверь в больших воротах, указывая рукой, чтобы друг прошёл первым. Эти потаённые замашки истинного джентльмена крылись практически во всех действиях, которые требовали взаимодействия с другими людьми: подать пальто, пропустить вперёд, предложить место поудобнее и кусок повкуснее. К такому самопожертвованию приучили его отец и Дот. Даже если бы Смит был бедняком, то разделил бы последнюю корку хлеба с другим, отдавая ему ту часть, что побольше.       Громадный склад уже в который раз встретил своих владельца и завсегдатая. Привычное окружение опасной стали в железных коробках проводило их по длинному коридору к главному контейнеру. Его двери так же отпер Смит, снова пропуская Аккермана вперёд. Всё совершенно иначе. Не так, как он приглашал туда впервые, чтобы оценить его способности. Теперь никаких проверок не будет. Да и к чему они нужны на такой встрече?       Холодный свет полигона заставил пощуриться непривыкшие глаза. Стенды с оружием Леви знал наизусть. Он имел дело с каждой моделью огнестрела, испытывая и оттачивая свои умения. Только вот длинный и широкий кожаный чемодан на металлическом столе оказался тут впервые.       — Это оно? — Аккерман поспешил к столу с горящими от интереса глазами.       — Да, — идущий вслед Эрвин тепло улыбнулся такому неподдельному интересу.       Леви глубоко вздохнул, чувствуя волнение. Как будто это встреча с персонажем из сказки, которого он никогда не видел воочию.       Пальцы тут же ухватились за защёлки кейса, нетерпеливо открывая каждую. Крышка распахнулась, и перед ним предстало гладкоствольное трёхствольное ружьё из антикварной коллекции. Казалось, что сердце перестало стучать на несколько секунд. Достаточно просто бросить взгляд на это произведение искусства, чтобы понять – перед тобой находится оружие высокого разбора для настоящих ценителей.       Превосходный деревянный приклад шоколадного цвета, идеальная пригонка деталей, художественная резная гравировка из мельчайших узоров.       Всё это выглядело, как застывшая в металле и дереве музыка. И не просто музыка, а тяжеловесная классика Баха или Бетховена.       — Нравится? — тихий голос Смита вывел из мира любования, но не заставил Аккермана обернуться.       — Да. Оно прекрасное, — полушёпотом ответил Леви, пока рукой заскользил по прикладу, проверяя реально ли оно.       — Хочешь пострелять? — Эрвин подошёл к ящикам, чтобы достать снаряды. — Ему подойдут любые наши патроны на двенадцатый калибр.       — Стрелять обычными патронами? — Аккерман вытащил штуцер из бархата, в момент ощущая тяжесть веса.       — Ну, серебряных и золотых у нас нет, но можем попросить Жана сдать все свои украшения на переплавку, — снова улыбаясь, решил пошутить Смит.       Леви дёрнул уголком губ, оставляя очередную порцию ребячества от начальства без ответа. Сейчас его волновало лишь ружьё, которое удобно легло в обе руки. В самом деле, по весу с этим экземпляром не сравнятся даже сборные снайперские винтовки.       Он вытащил из коробки три больших патрона, а после направился к стойкам, по пути снимая предохранитель. Откинуть ствол для перелома показалось сложнее всего. Не так-то просто держать груз наперевес одной рукой. Пришлось приложить силу, чтобы открыть патронник. Старания обращаться аккуратно с такой редкостью, как будто ружьё уже заряжено, ещё имели власть над силой.       Наконец, показались три литых патронника, три равных отверстия в одном стволе. Нет, это не какие-нибудь помповые дробовики из лёгкой стали, которые паяют на заводе. Здесь все отточено вручную, за что ценность возрастала на глазах, как акции Пиксиса. Леви обнаружил какой-то странный крючок, перекрывающий дуло сверху и попытался убрать его, однако не получилось. Цокая от непонимания, он поместил патроны в два других. Большим пальцем они легко протолкнулись, вопреки тому, что это представлялось куда сложнее. Ствол захлопнулся с щелчком. Приклад упёрся в плечо, а ноги переместились в стрелковую стойку. Всё произошло за считанные секунды, пока Смит искал дроби с порохом для настоящей охотничьей стрельбы.       Прицел не внушал доверия, а руки тянуло вниз от тяжёлого железа. Аккерман прищурил глаза, целясь в центр мишени, спустил курок и надавил на спусковой крючок. Громкий пронзительный звук выстрела со всей мощью ударил по барабанным перепонкам так, что в ушах начало звенеть. Вместе с ним плечо, в которое отдало увесистым прикладом, больно дёрнуло назад.       — Леви! — громогласно раздалось позади.       Реакция не заставила себя долго ждать: Эрвин наскоро подбежал к Леви, замечая, как его тело всё больше ведёт назад. Крепкие руки обхватили дрогнувшие плечи, не позволяя отшатнуться. Серые глаза широко распахнулись и несколько раз медленно моргнули.       — Всё в порядке? Леви, ты слышишь меня? — вопросы Смита сначала были едва различимы за шумом, а после стали чётче и понятнее.       — Да… Да, — Аккерман пару раз кивнул головой и посмотрел наверх, замечая нахмуренные брови и обеспокоенные глаза.       — Ты слышишь меня? — повторил Эрвин, чтобы удостовериться в том, что Леви оглушило на несколько секунд, а не на всю жизнь.       — Слышу, — третье подтверждение дало заверение, что волноваться понапрасну не стоит.       Лицо Смита стало спокойнее, а в глазах теперь читалась некая строгость.              — Стоило дождаться меня. Это непростое ружьё, Леви, оно способно убить даже стрелка, если у того в голове пусто, — своеобразно обругал Эрвин своего друга, метая взгляд то на ружьё, то на его лицо. Такой тембр и вправду вселял виновность, которая заставляла слушаться. Звон в ушах стал стихать, но до конца не исчез.       Он разместился позади Аккермана, нависая головой сверху, чтобы отчётливо видеть слегка дрожащие руки и огнестрел. Оголённые ладони прошлись от плеч до штуцера, перехватывая ствол, чтобы «разбить» его с прикладом и открыть обоим взор на патронник.       Сейчас Леви было всё равно, что его так бесцеремонно касаются, поскольку стеснение за уже не первую свою оплошность перед Эрвином хотелось поскорее устранить. Возражение и недовольство от незнания того, как обращаться с таким оружием, могли бы стать очередной ошибкой. Сердце неуёмно колотилось от лёгкого испуга, а плечо и рука начали больно ныть.       Неожиданно просквозило то чувство в груди. Практически такое же, как и когда ладонь Смита мягко сжала его собственную. За исключением одного – теперь инициатором был не он. Странное впечатление от физического контакта будет храниться ещё долго в его памяти. Уши опять как-то странно запекло у кончиков. И это своеобразное покалывание иголками по спине запретило ему отстраняться. Всё происходящее было больше приятным, нежели пугающим.       — Видишь, патронника три, — начал объяснения Эрвин, на что Аккерман снова отвечал лишь краткими кивками. — Это – предохранитель, — он указал большим пальцем на тот неизвестный крючок, который его друг хотел убрать вовсе, однако ничего об этом не сказал. — Ты можешь стрелять либо как из дробовика, либо с одноствольного, — переключатель сместился на два патронника, оставляя лишь один сверху.       — А с трёх нельзя? — тихо поинтересовался Леви.       — Нельзя. Иначе ствол просто разорвёт от давления и температуры, и можно остаться без глаз насовсем, — негодовал Смит такой неосмотрительности, пальцем сразу же закрывая предохранитель, тем самым защищая их от нежелательного произвольного выстрела. — Это сваренный в одно целое ствол. Видишь? Никаких швов и зазубрин, его оттачивают долгими выстрелами из каждого дула, чтобы он принял правильную форму, — теперь же рассказы Эрвина стали успокаивать, вовлекая узнать больше об этом ружье. — Есть и минусы.       — Сильная отдача, — прошипел Аккерман, двигая плечом.       — Ты стрелял с двух патронов, что способны свалить лося насмерть. Надо поднять приклад повыше и зажать поплотнее, — одна из рук Смита поправила тыльную сторону ружья, чтобы ложе выглядывало на дюйм из плечевого сустава.       Его действия были точны и автоматичны, моментами напоминая дядю, который обучал Леви стрелковому искусству.       В дополнение Эрвин прижал его плечо своей рукой, чтобы отдача не откинула его назад в очередной раз. Вторая ладонь, что держала переднюю часть штуцера скользнула в карман пальто, спешно выудив оттуда одну охотничью дробь. Он сделал заряд, проталкивая большим пальцем до щелчка в верхнее дуло. Остальные два перекрытых трогать не стал, поскольку нужно вразумить друга о правильном пользовании.       — Недостаток не только в сильной отдаче, но ещё и в этом, — указательным пальцем Смит показал на конец ствола, — прицел всего один, а патронника аж три. Чтобы попасть в одну точку, придётся сводить несколькими выстрелами в одну цель. Только тогда ты поймёшь, как это работает.       «И правда. Их три, а целик всего один. Зачем тогда вообще три дульных среза?» — всерьёз задумался Аккерман, пропустив мимо глаз то, как Эрвин вскинул заряженный ствол обратно. Одна из его рук так бесцеремонно ухватилась за ладонь в перчатке, чтобы переместить её на переднюю часть ружья.       — Стреляй, — призвал к действию Смит, а Леви вмиг приложился щекой к штуцеру, глядя в прицел. Он выискивал два других отверстия в дальней мишени, которые даже и близко не были у центра.       Шумный выдох носом теперь послужил командой для него самого. Вновь спусковой крючок и выстрел. Менее громкий, чем первый. Отдача была почти незаметной. Руки Эрвина так крепко держали плечи, зажимая с обеих сторон, словно позади была стена, а не человек. Он даже и представить не мог, насколько его начальник силён, пока тело не шелохнулось ни на дюйм назад. Да и грудные мышцы у него и правда, что надо. Леви почувствовал это своей спиной даже через несколько слоёв одежды. Больше него был только Кенни, который мог поднять Леви в любом возрасте одной рукой без особого труда.       «А весит, наверное, фунтов двести или двести двадцать, если не больше…» — про себя прикинул Леви, а после быстро встрепенулся, замечая, что всё ещё находится в тисках крепких мышц. Раньше такого не встречалось. Раньше никто не держал его так, никто не прикасался к нему без разрешения, которое нельзя было получить. И он верил в то, что никто и никогда не притронется к нему.       Аккерман подметил, что Эрвин даже и не спрашивал его, а делал так, как ему хочется самому. Такая смелость и уверенность в себе не вызывала раздражение, какое ему представлялось наедине с самим собой.       — Как я и думал. Дробями стрелять намного лучше, — тут же перебил все мысли голос Смита. — Это ружьё для охоты, а не для заказов. А три патронника для того, чтобы добить в одно время и не дать животному убежать, — во второй раз он «разломал» штуцер сам, выбрасывая использованную гильзу.       — И на кого с ним охотиться? — Аккерман следил, как чужая рука заряжает очередную дробь.       — Можно на оленей или косуль. Как раз скоро сезон, — слегка пожал плечами Эрвин, пока готовил друга к очередному выстрелу. — Если хочешь, то можем съездить вместе. Могу достать нам разрешение, — по интонации голоса было слышно, что на его лице улыбка.       Леви, наконец, расслабился и совершил выстрел с полным спокойствием, как будто уже духом чувствовал стороннее позволение.       — Сначала я должен выполнить заказ, — он опроверг предложение, вспоминая о своей работе. Однако желание поохотиться из такого оружия было бы великим удовольствием.       — Да. Это верно, — Смит поменялся в лице, а хорошее расположение духа быстро сошло на нет. Хватка рук ослабла и он выпрямился, позволяя Леви свободно двигаться.       Спину и руки Аккермана обдало прохладой полигона, как только Эрвин отстранился. Показалось, что тёплое солнце исчезло, а его сменили грозовые тучи и проливной дождь.       Мышцы Эрвина больше не напрягались, а вместе с этим показалось, что радость снова покидает тело. Перед глазами виднелись ни то серая размокшая жижа с улицы, ни то пыльный южный город в руинах, ни то радостные мёртвые люди на фотографиях. Надежда хотя бы сегодня не вспоминать весь тот ужас, что окружал его каждый день и каждую секунду растаяла, как снег на мокрой земле. Широкие брови и лоб напряглись, пытаясь отогнать злосчастные ощущения. Хотелось провалиться. Сжечь всё к чёртовой матери. Но разве такой огонь успокоил бы его разум? Определённо нет. Избегание проблем не является их решением.       — Надеюсь, ты достаточно подготовился к исполнению заказа, — едва слышно процедил Эрвин, подавая дроби с порохом из кармана.       Он плечом облокотился на железную стойку, которая отгораживала зоны мишеней и стрелка. Глаза устремились на конечное попадание выстрелов, вот только мозг находился в совершенно ином месте.       Леви окинул Смита взглядом, перезаряжая ружьё, но отвечать на его слова не стал. Как-то совсем не хотелось говорить об этом сегодня, поэтому он решил проигнорировать. Руки уже тянуло от тяжести, но запал не спешил пропадать.       — Что ты чувствуешь, когда убиваешь человека? — вдруг заговорил Эрвин, чем сбил с настроя. Похоже, что пропустить мимо ушей в этот раз не выйдет.       — Ничего.       — Совсем ничего? — Смит обернулся, удивляясь такому слову. Он слышал немало россказней о том, что многим такое занятие доставляет удовольствие.       — Совсем ничего, — Аккерман освободил патронник от пустых гильз, собирая другие с пола, чтобы переложить на стойку.       — Тебе не жаль этих людей?       — Не жаль. Точно так же, как и не жаль животных на охоте. Только их мясо едят после убийства, а наёмники получают за это бумажками, — ружьё так и оставалось открытым в руках Леви. — Это механическая работа. Чувства могут только помешать. Мне не нужно улыбаться им и спрашивать, что они ели сегодня на ужин.       — Разве ты не наблюдал, как они умирают? Они не снятся тебе? — Эрвин достал новую дробь.       — Нет. А почему ты спрашиваешь? Что, когда-то пришлось прикончить человека, а теперь мучаешься? — он снова приступил к делу, бросая на друга взгляды в попытке прочесть всё по его лицу.       — Сам – никогда. Но, знаешь, — Смит помолчал, пока Аккерман стрелял, — это чувство, что по моей вине умерло много людей… И они продолжают умирать, — он посмотрел на свою ладонь, воображая, что она вся в гуще чужой крови и плоти.       — Эй, — окликнул того Леви. — Даже если тебе придётся кого-то убить в своей жизни, то никогда не вини себя в этом. Значит, так было нужно, либо тебе хорошо заплатили, — он поставил предохранитель обратно и положил штуцер на узкую столешницу.       — Кто тебе это сказал? — Эрвин заинтересовался столь громким изречением.       — Кенни, — тяжёлый вздох Аккермана будто бы сказал тысячу слов из сожалений и обвинений в адрес дяди. — Я был ещё маленьким мальчишкой, когда услышал это от него. Работа наёмником – это что-то вроде всемирного солдата. Понимаешь, Эрвин? — пальцы потянулись к резной железной колодке ружья, в который раз изучая всё на ощупь.       — Не совсем понимаю.       — Не будь наёмников, убивать «лишних людей» было бы некому.       — Разве солдаты не убивают? — Смит поудобнее расположился, подмечая, что их разговор приобретает откровенный оттенок уже не впервые за вечер.       — Киллеры и есть солдаты. Только у них никаких наград и почестей от народа. Никакой славы или достойных похорон. Вместо этого хороший чек, — кожа перчаток Аккермана скрипнула о железо.       — Я понял, — практически незаметно кивнул Эрвин. Эти слова он будет ещё долго прокручивать в своей голове, надеясь склеить пазл воедино. — Кто научил тебя стрелять?       — Кенни. Правда, первый мой опыт оказался совершенно глупым, — усмехнулся Леви. — Я стащил его кольт, чтобы посмотреть поближе, когда мне было шесть или семь лет. Кто же знал, что он заряженный? Да и кто знал, что у старых пистолетов сбивается предохранитель, если их просто уронить? — он попытался оправдать себя вопросами заранее.       — Ты в кого-нибудь попал?       — В стену. Я выронил его из рук. Он же чертовски тяжёлый! — продолжал негодовать Леви. — А он сам выстрелил, и сбежалась вся округа. Дядя так меня отхлестал, что я ещё неделю ходить нормально не мог, а на этот кольт мне даже смотреть было запрещено ближайший год.       Смит практически просиял улыбкой, однако предпочёл скрыть пару смешков за кашляньем. Леви смог на пол дюйма вытащить его из пропасти забытья, в котором он утопал ежедневно. Подобное совместное времяпровождение вселяло надежду. Дарило Эрвину то, что ему разглядеть не под силу. Самого себя.       Лучи света всё-таки вернулись. Дождь прекратился, покидая долину, чтобы оставить после себя лёгкий южный ветерок.       — Не смейся. Я был маленьким и ничего не соображал, — цокнул Леви.       — Просто представил этот пистолет, размером с твою голову, который ты пытаешься поднять хотя бы с пола, — Смит перевёл взгляд на ружьё. — Но ты смог поднять это.       — Похоже, что твои глупые шуточки сегодня не кончатся.       — Ты тоже не перестаёшь меня удивлять, — Эрвин пожал плечами, а его лицо источало всё тоже радостное спокойствие, какое было по пути на склад. — Оно твоё, Леви.       — Что? — чёрные брови застыли в изумлении.       — Ружьё, — он показал рукой на столешницу. — Это мой подарок тебе.       — Опять дурачишься? — в груди Леви заскребло, когда он вспомнил про дорогие часы. Нужно ещё прийти в себя после первого ценного подарка на запястье, а тут ещё один. И ещё дороже предыдущего!       — Нет. Это твоё ружьё. Я купил его для тебя, — благородный взгляд и отсутствие лишних слов Эрвина умели располагать к себе.       — Я… Я не знаю, что сказать, — Аккерман окончательно опешил от такого заявления.       — Не нужно ничего говорить. Подарки нужно принимать.       — Спасибо, Эрвин, — ладони Леви в сотый раз коснулись штуцера, пока мозг переваривал то, что теперь эта вещь принадлежит ему. — Ты точно уверен?       — Да. И я буду рад ещё больше, если ты не будешь сомневаться во мне, — Смит смог увидеть колебания друга, сразу заверяя того в обратном.       Пальцы приподняли рукав пальто и пиджака, чтобы проверить время. Оставалось меньше десяти минут до смены календарного года прежде, чем Аккерман вдруг спросил:       — Почему ты тратишь на меня такие деньги, Эрвин?       Вопрос застал его врасплох. Хоть и был ожидаемым. Конечно, Эрвин подозревал, что Леви когда-нибудь поинтересуется.       — Разве ты бы не хотел завести семью? Тратить деньги на женщину. Остепениться. Я видел, что Стейси из нашего офиса неровно к тебе дышит, — тянущее неприятное чувство проволокой связало Аккерману лёгкие, не позволяя свободно дышать. Подобное несвойственно отчасти бесчувственному и холодному наёмнику. Однако с иной стороны стояло любопытство.       — Наверное нет. Не думал об этом, — Смит покачал головой. — А что насчёт тебя? Может, ты хочешь себе девушку или парня?       — Парня? — глаза Леви округлились от слов, которыми изумил его Эрвин.       — Тебя это удивляет? Людям по своей природе свойственно испытывать влечение и к тем, и к другим. Это научно доказано, — голос Смита был таким спокойным, даже тоном убеждая в сказанном.       — Как это понимать?       — Мужчинам свойственно любить и мужчин, и женщин. И наоборот. Наш мозг так устроен. Просто под влиянием воспитания и психологического развития некоторые становятся моносексуальными, ориентируясь на свой или противоположный пол, — немного жестикулировал рукой Эрвин, а Леви внимательно впитывал для себя новую информацию. — От рождения все бисексуальны – это нормально.       «Это нормально», — повторил в своей голове Аккерман, пытаясь вспомнить, испытывал ли он когда-либо отвращение к своему полу, а не ко всей близости в целом.       «Кенни никогда не говорил плохо о таких. Не называл их пидорами или отбросами», — он прокрутил всё прошлое о дядином отношении, чтобы удостовериться, было ли у него такое «влияние воспитания или психологического развития». Но ничего подобного не вспомнил. Значит, в этом и нет чего-то плохого?       Необычных эмоций это не вызвало, кроме удивления тому, что Смит говорил об этом безо всякого стеснения.       Эрвин снова потянулся к часам. Время сегодня слишком скоротечно. Он даже не заметил то, как пролетели последние минуты и уже едва перевалило за полночь. Улыбка на его лице расцвела мгновенно. Этот год он встретил не в одиночестве, по-особенному тепло.       — С Новым годом, Леви.       — С Новым годом, — Леви отвернулся в другую сторону, чтобы Смит не увидел того, как его уголки губ изогнулись вверх, заставляя улыбнуться. Почти беззвучно он прошептал вновь: — С Новым годом, Эрвин.