Звездопад сожалений

Люди хотят править королевствами, но забывают, что у всех корон есть шипы.

Ячи всегда любила сказки. Мама в детстве часто читала ей их. Но в какой-то момент перестала, решив, что её дочь достаточно взрослая, чтобы обходиться без потрёпанных книжек с яркими обложками и резными аппликациями. Разве это не чудо, когда раскрываешь страницу, а там целый дворец вырастает на твоих глазах? Но Ячи всё равно продолжает любить сказки. Там есть принцессы в одиноких башнях, злые зубастые драконы, принцы на белых конях, и добро всегда побеждает зло. Злодей всегда оказывается на коленях, не важно, сколько лет заняло его свержение у героя и его друзей. Принцессы выходя замуж под свадебные колокола в красивых белых платьях, бросают букет цветов, народ плачет и смеётся, и все живут долго и счастливо в безоблачном будущем, полном радости и лучистого счастья. И вроде сейчас она тоже часть этой фантастической сказки: злодей повержен, тучи разогнаны, над каждой башней и каждой крышей реет флаг Империи Белого Солнца. Но, оборачиваясь на проходящего Владыку, Ячи не уверена, что злодей стоит на коленях. Его походка величественна, спина пряма, взгляд остр и жесток. Аура вокруг него цепкая, как шипы роз, что сотнями расцвели в императорском саду. У неё бегут мурашки, а Владыка не смотрит вниз, на жалкого человечишку. Ячи глядит по сторонам: все думают также. Ждут и боятся, когда демон сделает свой следующий шаг. Надеются, что его успеют остановить и повергнут окончательно в этот раз. Спина Цукишимы прямая, напряжённая, плечи каменные, а глаза уставшие. Ячи его жалко. Она пыталась разговорить нелюдимого ангела, когда, гуляя по саду, решила присесть рядом. Владыка тогда бродил по лабиринту из низких кустов роз, а Цукишима устало следил за каждым его шагом, как следили десятки глаз охраны, стоящей меж колонн галереи первого этажа. — Не хочешь отдохнуть? — спросила Ячи, подсаживаясь на ажурную лавочку. Цукишима косо посмотрел на неё, но промолчал. В тот день было очень жаркое солнце и совсем не было ветра. Тяжёлые белые одежды мало кого спасали. Казалось, одному Владыке было хорошо в тонком тёмном воздушном наряде, шлейфом тянущимся за ним. Ячи смотрела на демона. В его глазах искрились эмоции, много эмоций, но лишь когда он не смотрел ни на кого. В бутоне оранжевой розы он видел больше, чем в человеке, попавшемся ему на пути. Ячи сжала кулачки. — Интересно, что Его Величество будет с ним делать… Цукишима вскользь оглядел её из-под очков. — Ничего. — М? — Ячи рассеянно повернулась. Жара была адская, плитка нагревалась, а деревья и кусты словно съёживались, пряча свою спасительную тень. — Повезёт, если запрёт где-нибудь, где он не будет мозолить глаза. Ячи тихонько рассмеялась. Ангел-секретарь дёрнул перьями в брезгливом жесте. — Думала, ты совсем не умеешь разговаривать. А ты вон какой остряк. Больше они не говорили. Немного посидели в комфортной жаркой тишине, и Ячи убежала на кухню. Тесто за неё месить часто некому, а тётушки и без того слишком добры, хотя сами трудятся в поте лица в любую погоду днём и ночью. Она убежала, а Цукишима остался сидеть на лавочке, устало обмахиваясь пушистыми перьями. С тех пор, как Хитока увидела Владыку в саду, стала всё чаще встречать его в различных частях замка. Император дал добро, и Владыка беззастенчиво гулял везде, где ему вздумается. Были исключения, вроде сокровищницы и оружейной, ещё в тренировочный зал злодей не совался, но в остальном его присутствие фантомно ощущалось везде. Он мог средь бела дня заявиться на кухню, нагло усесться на едва целой табуретке и смотреть, как работают кухарки, как летит мука, как запекается мясо. И затем молча уходил, унося за собой напряжение и забирая силы. Да, за его спиной были верные воины империи: Яку-сан, Куроо-сан, порой Лев-сан или Иваизуми-сан, но их присутствие совсем не ощущалось, а наоборот, лишь пугало. Иногда казалось, что Владыка подчинил волю своих бывших соратников себе и теперь разыгрывает спектакль. Они безмолвно стояли за его спинами, редко когда роняли словечко, ещё реже били поверженного демона по рукам, когда он тянулся к миске с начинкой для пирожков. Куда бы Владыка не пошёл, там смолкали всякие разговоры и шутки, стихала музыка и танцы, и становилось темно и холодно, хотя после «тёмного дня» ни одной тучки на небе больше никто не видел. Они не кланялись ему, но пугливыми кроликами замирали в коридорах, прижимаясь к стенам. Не находилось наглеца, посмевшего бы плюнуть Владыке под ноги или толкнуть его, как было раньше. Теперь люди бежали, стоило им увидеть бывшего короля в другом конце коридора. А если разойтись не выходило, прижимались к стенам, в страхе склонив головы. Кто смельчак и поднимал глаза, пылающие ненависти, в конце концов их опускал, напуганный властной аурой. Тёмные времена ещё не ушли. Беспокойство засело в сердцах людей. Из замка слухи разносились по всей империи и возвращались обратно с ещё более пугающими подробностями. От простого «Владыка напугал кучера» до «Владыка едва не расчленил парня одним лишь взглядом; говорят, бедняга потерял палец во сне после их случайной встречи». И как бы ни трубили ангелы о безопасности и светлом будущем, люди им не верили. А потом Император объявил о ярмарке, и люди узрели ужас во плоти. *** — Вы уверены, Ваше Величество? — суетливо спросил Сугавара, озвучивая вопрос, витавший в воздухе. — Да. — Но разве это не напугает народ ещё больше? — вмешался Дайчи. — Выпускать Ойкаву на улицу, пускай и под вашим личным контролем… Император поднял руку, указав на Шимидзу. Та достала папку листов, отвернула парочку первых и начала говорить, уткнувшись в текст: — Традиционно на день коронации представителя Небес проводится ярмарка, на которой верные подданные могут продемонстрировать свои умения и таланты в ремесленничестве, военном деле, скачках, и иных видах деятельности. Задача этого праздника показать разнообразие интересов нации, укрепить связи между правящим лицом и его народом, а также продемонстрировать надёжность коронованного избранника в серии испытаний с лучшими гражданами нации. — Это всё, конечно, забавно и весело, — кисло начал Куроо, — но толку от этого не будет, если, а мы знаем, что это точно произойдёт, Ойкава решит участвовать. Но что хуже, если он решит отсидеться, — Куроо наклонился к маленькому столу, — то это подорвёт настрой всего населения. — На ярмарке будут люди, ангелы и демоны со всей империи, — подхватил Яку, заложив руки друг на друга. — На окраинах до сих пор не верят в то, что Владыка жив и… эм, обручен с Императором. — демон неловко замялся, но тут же взял себя в руки. — Это может стать для них шоком. Дело может принять непредсказуемый оборот. Ушиджима смотрел прямо. Его непроницаемое лицо не выдавало ни одной эмоции. — Я понимаю причину ваших сомнений, — начал Император, и все обратились вслух. Его отношения и степень лояльность к Владыке были не до конца ясны, потому многие начали напрягаться от того, сколько разрешено демону. — Но вспомните, о чём я говорил вам ранее. «Ойкава горд, и эта гордость его погубит». — Сейчас он чувствует себя в безопасности, думает, что ему всё дозволено потому, что это его заслуга. Но это не так. Куроо прищурился. — Он удивил меня, когда выплеснул магию. Но уверяю, это сказалось на нём гораздо сильнее, чем ему кажется. — Как это? — в голосе Иваизуми прорезалась сталь. Вашиджо взял слово, его большие брови самоуверенно поднялись: — Сейчас, когда руны и запирающие заклинания высасывают из него силы, Его Высочество не способен как прежде контролировать потоки магии, потому что едва ощущает её, прежде, чем она забирается из его тела. Это значит… — …он не чувствует магию и не знает, как она на него влияет, — могильным тоном заканчивает Хаджиме. — Верно, — кивает ювелир. — После той вспышки, которая, признаться, шокировала меня, баланс в его теле был нарушен. Сейчас последствия могут быть незаметны, но в скором времени ситуация обернётся в нашу пользу. — Скоро — это ко дню коронации? — уточняет Куроо. Он не знает, что чувствует по этому поводу, но язвительная тварь внутри него гогочет от радости. Вашиджо в ответ тянет уголки морщинистых губ в стороны. Какой жуткий старик, в последнее время только и делает, что улыбается. Губы Ушиджимы тоже слегка дёргаются. — Ойкава не представляет опасности, ни сейчас, ни потом. — Тогда в чём прок звать его на ярмарку? — гнёт Дайчи. Ушиджима прикрывает глаза, блаженная улыбка появляется на его лице, и Иваизуми бледнеет. — Хочу, чтобы он в последний раз порадовался. Куроо щурится. Бочонок эля заменится бутылкой редкого ячменного виски, прямой доставкой с самих Небес. Есть, что отпраздновать. *** Иваизуми смотрел на носильщиков, которые после объявления о ярмарке снуют без остановки, нося различную утварь, флажки, гербы, верёвки, палатки. Контролировать их поставили его, хотя у Хаджиме полно других дел. Кому-то же надо тренировать молодняк. Но как только он тут появился, на первом этаже, галереи которого огибают обширный сад, Ойкава мстительно закрылся в верхах башни. Тендо подплыл незаметно: — О чём думаешь, Ива-и-зу-ми? — певучие интонации всегда бесили его, но это — выведет кого угодно. — Ни о чём. — Правда, что ли? — улыбка расцветает на лице красноволосой бестии. Хаджиме не отвечает. До праздника две недели, а ещё через неделю после начала этого балагана состоится коронация. У Иваизуми очень плохое предчувствие на счёт этого всего. — Не будь букой, поговори со мной, — Сатори виснет на нём, как вис Ойкава. И эту руку хочется сбросить куда быстрее. — Тендо, я работаю, отвали. — Ты просто смотришь за тем, чтобы мальчики на побегушках не запнулись о собственные ноги, не обманывай дядю. — И чего «дяде» надо? — они встречаются глазами. — Знать, что гложет верного рыцаря империи. Того, кто одной рукой раскидывал сотни демонов, а второй рубил головы предателей и неверных. Иваизуми не понимал ребячества. Одно дело веселье, когда все шутят, пьют, поют или танцуют, когда всем хорошо. Но намеренное выпячивание детской манеры общения — просто зачем? Что в этом весёлого, такого занимательного? Ойкаве всегда помогал подзатыльник, Тендо же плевать за всякий кнут, только пряник подавай. — …Хорошо. У ребёнка, особенно назойливого и приставучего, лучше иногда пойти на поводу. — Меня беспокоит эта затея с ярмаркой. Тендо склоняется ниже, внимательно прислушиваясь. — Что-то не сходится. Раньше Ушиджима никогда бы не выпустил Ойкаву. Он просто ни с того, ни с сего позволил ему бродить где вздумается. Явно что-то задумал. — И-и? — подталкивает советник. — И мне это не понравится. Тендо смеётся, но его смех слишком высокий, прерывистый, бьющий по ушам. Неприятный. — Тебе никогда ничего не нравится, Иваизуми-кун. — «Иваизуми-кун» хмурится. — Но это не повод отменять праздник. Посмотри на это с другой стороны: народ увидит Ойкаву, всего закованного в цепи, нашего императора, надёжней которого не сыскать на всём белом свете, сложит два и два и прекратит раздувать мрачные слухи. Рука ангела очертила небо, но Иваизуми не убеждён. — Я всё равно не понимаю, с чего такая разительная перемена. Тендо улыбается шире. — Но ты же в курсе? Мистер правая рука, — губы кисло гнутся. — Я? — Тендо нелепо пучит глаза. — Что ты! Вакатоши дуб каких поискать, даже я не могу сказать, о чём он думает. Иваизуми не верит этой нахальной роже. — Но я знаю, что будет весело. Тендо распрямляется, его лицо расслабляется, и он смотрит вперёд. — С тех самых пор, как Вакатоши встретил Тоору-куна, с ним стало очень весело. Ангел хлопает в ладоши и уходит, насвистывая новую балладу. Иваизуми хмурится лишь сильнее. Вот уж чего ему знать было не обязательно… *** Ойкава сидел в комнате с тех самых пор, как Ушивака объявил о какой-то там ярмарке. Соблазн походить по первым этажам, распугивая всех и вся, был очень велик, но Ойкава решил отложить свои «рейды страха» до лучших времён. На каждом обеде, уже традиционном, он еле сдерживался. От всякой еды стало воротить. Что в рот не возьми — потом блевать дольше, чем пешком пройти все двадцать этажей. Ушивака, придурок, исправно таскал его на обеды каждый день, настойчиво пихал в рот то масляные шпроты, то пряники с малиновым вареньем, то пережаренную индейку. И стоило только пикнуть, как этот обмудок просто приказывал съесть всё до последней крошки, а потом уходил по своим делам, оставляя его блевать в маленькой ванной. И этот круговорот продолжался уже неделю. Голова болела и кружилась, живот скручивало даже от воды, а давление играло на перегонки с магией, кто быстрее его доконает. Очкарик, ходивший за ним по пятам с восьми утра до восьми вечера, уже начал что-то подозревать. Ушивака велел ему закрыть свой рот, так что сосуществование было относительно мирным. Но даже сейчас, читая в кресле, Ойкава чувствовал присутствие слуги слишком явно, чтобы сосредоточиться на тексте романа. Плод внутри него стал проявлять магическую активность. Если кто-то подходил слишком близко и этот кто-то не Вакатоши, то тварь начинала тянуть своими ещё не сформированными ручками за его магические протоки. как за нитки. Ойкаву перекручивало, ощущения обострялись так, что сосуды в глазах лопались, всякая магия ощущалась роднее, чем своя собственная, и это давило на тело и разум. Его тянуло вцепиться в первого встречного и жадно исследовать чужую магию, и это напрягало как никогда прежде. Ойкава родился в сильнейшей демонической семье континента. Ему всегда хватало своей магии, надобности в чужой никогда не было. Поэтому он уважал чужие границы, не лез с глупыми вопросами и заклинаниями, чтобы «пощупать» магические потоки других. Но тварь внутри него — не его ребёнок, а Ушиваки. Ушивака жадный, властный собственник-тоталитарист, ему нужно в каждый документ сунуть свой нос, особенно если он не доверяет исполнителю, нужно исследовать, пометить каждый угол, присобачить табличку «МОЁ» на каждый предмет интерьера. Это его ребёнок, любопытный и жадный до чужого. Но страдает-то он, Ойкава, которому все эти телодвижения не упёрлись. Не можешь есть, ешь. Вот что сказал ему «семейный врач» Вашиджо. «Не твоё в тебе не останется, а ребёнку пойдёт на пользу». Поэтому там, где Ойкава избегал контакта, маленький сучёныш толкал его вперёд, словно паразит цепляясь за всякую магию, витающую вокруг. Магия весит, и весит много. Вторая кожа, третье сердце, пятый глаз. И у каждого она своя, уникальная. «По кусочку от каждого блюда» — девиз язвенников. Ойкава уже заработал так называемое «магическое несварение», когда от количество неоднородных частиц, витающих в воздухе, хочется или выбеситься, или проблеваться, или разлечься пластом, ожидая, пока чудовище в его животе нажрётся всякой гадости. Вторая кожа имеет свои кровотоки, но более эфемерные, многослойные, только лишь часть из которых привязана к внутренним органам. Это как закрепить грузики на сетке: потянул за край, потянулась вся конструкция. Но это тяжёлое сооружение. Каждый «выкрутас» плода обходится Ойкаве достаточно дорого, чтобы он перехотел платить после первой же «сессии». Словно дух вышибают, швыряя к ближайшей магической частице. Как дети едят снег, или нет, как выгуливают собак, что им не по размеру. Вот дёрнет суку — полетишь следом. Ещё и рога ноют, давят на кожу. Никакие поглаживая не спасают, лёд просто мочит волосы, которые стали слишком сухими и ломкими, а крема на основе яичных желтков, которые ему впарил Сугавара, вообще выставили его дураком перед очкариком. Ангелам то что? Есть перья, нету, — крылья полые, пустые. Да, будет больно, если оторвать или отрезать, но никакой связи между телом и крыльями нету. У демонов же их физиологические особенности напрямую воздействуют на весь организм и магию. Дёрни за хвост — выведешь из строя. Вгони топор в рога — как руку отрубишь. И живот всё растёт, день ото дня, потихоньку, но неумолимо. Словно кто-то забыл поставить на паузу процесс роста. Одеяния всё свободней, пояса всё ниже и шире. Никто не заметил и вряд ли заметит ещё какое-то время, но когда всё вскроется, Ойкава спрячется под кроватью и не будет вылезать, пока не родит. Подушки не спасают, поясницу тянет буквально всегда, а инородный вес, утяжеляющий его лёгких шаг, вызывает лишь отвращение. Оно не его, чужое, подсаженное извне. Но боль-то своя, родная. И спать нельзя, и есть уже не можно, и ходить запаришься, а о полёте не стоит и мечтать. Он так соскучился по крыльям. Ночью, перед предполагаемым рассветом, который на его земле никогда не наступал, бывало, вылетит в одиночестве, пока все спят. И летит-летит-летит над полями и лесами, над горами, озёрами и реками. И всё тёмное, мрачное, острое. Родное. Ёлки выглядят как брёвна с шипами, но порежется об иголки разве что дурак или пьяница. Вода ледяная и быстрая, но стоит заплыть поглубже, не чураясь бездны под ногами, как окажешься в тёплом бассейне подводных вод. Умеешь задерживать дыхание? — Узришь пещеры, доверху наполненные драгоценными камнями, и всё светится изнутри холодным тусклым светом, и вокруг сплошная магия. Ива-чан нашёл его в одной из таких пещер. С магией нет проблем не дышать по долгу, а с его — целые часы раз плюнуть. Но глупый деревенский мальчик увидел, как он забрёл в быструю крутую реку и кинулся следом, боясь, что утонет. Глупый-глупый Ива-чан. У него есть мощный хвост, широкие крылья и почти бездонная магия. Что ему станется? Глупый-глупый Ива-чан… Сам едва не задохнулся, ослепнув от красоты диких самоцветов. Оказавшись под водой, где света больше, чем на её поверхности, он едва не погиб, вдохнув воду. А потом отдубасил его за спасение! Вот тебе и благодарность, называется! Вместе они видели столько чудес. Двуглавые олени, орлы, в чьих клювах два ряда зубов, рыбы, чьи хвосты светятся на дне… Природа, привыкшая к вечной темноте и люди, которые не смогли с ней смирится. Ива-чан упрямый, он снова победил. В этот раз Тоору почти не поддавался. — Ваше Высочество, что-то случилось? — очкарик возникает за спиной также неожиданно, как его застаёт закат. — Что? — Вы смеялись. В глазах очкарика смесь испуга и омерзения. Боже-боже, будто демоны не умеют смеяться! Ты вон выйди, послушай, что поют на улицах. Да в этих песнях он только и делает, что смеётся. А ты не поверил, да, дурачок? — Ничего. И очкарик отходит к стене, сливаясь с ней. Ойкаве даже немного жаль парня: молодой, высокий, неплохо обращается с крыльями и силой, может постоять за себя, а вынужден часами стоять недвижимым, пока Великий Ойкава-сама не соизволит куда-то пойти. Уж прости, парень, ты вылил воду на голову Владыки, теперь стой, расплачивайся. Плод внутри него дёргается. Не физически, нет, до этого ещё пару месяцев, но магически. Всё тело Ойкавы едва не швыряет на другой край кресла, тот, что ближе к очкарику. И Ойкава мысленно рычит, вцепившись в подлокотники. Магия как кровь, как слёзы — её качество меняется в зависимости от эмоций. В обители спокойствия случился минутный всплеск — и сучёнок среагировал молниеносно, жадно, будто от этого зависит его жизнь. Но магию он тянуть ещё не может, и если он уродится в отца, то никогда не сможет. Ойкава улыбается. Но если маленький тварёныш будет страдать от жажды познания без возможности её утолить… Это уже другой разговор. Сквозь сон чувствуются руки на плечах. С чего это очкарик такой смелый? Ойкава ведёт плечами, пытаясь стряхнуть назойливые поглаживания, которые подозрительно стали похожи на эротический массаж. Веки тяжёлые, ресницы спутанные, тело тёплое и непослушное. Постепенно приходит понимание, что руки слишком жёсткие для неженки-секретаря, а ладони больше тех, чьи всю жизнь держали только перья и чернильницы. — …Отвали, — голос глухой, сонный. Вакатоши смеётся одним дыханием. Руки лезут под широкий вырез, оглаживают грудь и шею, грубо мнут затёкшие плечи. Ангел наклоняется ближе, чтобы провести по животу, тёплому и мягкому, слегка округлому. — Никаких вопросов, — предупреждает Ойкава. Но Ушивака всё о своём да о своём. — Ты ел сегодня? — Нет. «Плохо», — качает головой и отходит. За окном сумерки, чистое небо полное звёзд, луна яркая как солнце, и лёгкий ветер будоражит высокие шторы. Перед лицом возникает тушёное мясо с овощным гарниром, и Ойкава, зная, что, если откажется, будет только хуже, лениво пихает в рот овощи. Никакого мяса, оно плавает в жиру и специях. Вояки может и рады, но он — особо королевских кровей! Такие грубые блюда ему не к лицу и жирнят кожу. Мясо остаётся нетронутым. Ушивака подсыпает в тарелку горох, и Ойкава съедает только верхние, ещё не успевшие утонуть в жире масла. — Доволен? — суровый взгляд уже никого не пугает. — Вполне. Ублюдок номер один тянет его на кровать. С бесячим трепетом стягивает платье с плеч, целует-целует-целует, лижет, и опять по новой. Ублюдок номер два закручивается в счастливую спираль, и Ойкаву скручивает следом. Магия колеблется, отзываясь на эмоции зародившегося существа, и Ойкава на языке чувствует фразу: «Мы счастливая семья». Когда это создание выйдет на свет, Ойкава первым делом даст леща. Ушивака кончает ему на грудь, ведь «великий лекарь Вашиджо-сенсей» сказал, что внутрь пока нельзя. Ну хоть убирает за собой, хороший пёс. — Держи. Перед глазами стакан воды и непонятная полупрозрачная пилюля. — Что это? — Вашиджо-сенсей сказал пить на ночь каждый день, начиная с третьего месяца. Ойкава рычит, но принимает таблетки. Чёрт знает, что могли в них запихнуть, но вряд ли ему захотят навредить, пока он носит ребёнка. Пилюля на вкус такая же как на вид: вязкая, горькая и тягучая из-за того, что её оболочка буквально тает во рту. Наверняка над ним решили поиздеваться. Ушивака в этот раз укладывается к нему лицом. Целует хмурые брови, не реагирует на щипки и царапины, которые демон ему оставит на утро, а лишь зажимает клешнями. — У плода уже формируются магические протоки. У него есть ручки и ножки, — вдруг вещает император. — Зачем ты мне это говоришь? — Ты полюбишь его, Ойкава. Хочешь ты того, или нет. — Никогда. Ойкава чувствует, как Ушивака улыбается. Постепенно он засыпает, но Ойкаве на спится. Всё ещё отрицается им факт того, что в нём что-то растёт. Это ненормально, так не должно быть. Ойкава никогда не рассчитывал на семью, не мечтал о жене и спиногрызах, а лишь о верных соратниках, которым не страшно подставить спину, и крепком государстве, которое будет единым в стремлении к безопасности. Правда — такой лозунг был у тех, кто шёл против него. Хотели правды, видите ли. Ойкава никогда не врал, ни одной живой душе, если его спрашивали напрямую. Все просто любят перескакивать сразу на выводу, пропустив стадию вопросов. Он помнит единственный разговор с Иваизуми, который остался между ними после его заключения. — И стоило оно того? — когда Ойкава не понял, Иваизуми сделал шаг вперёд. — Стоило ли оно того, чтобы врать мне все эти годы? — Ива-чан. Рыцарь дёрнулся. Точно, он же больше не «его». — Я бы ответил, если бы ты потрудился спросить меня прямо и по существу, Иваизуми. Ойкава смотрел ровно, без злобы и обид, которые остались между ними. — Но ты никогда не решался на это. — И что, это я, по-твоему, виноват в случившемся?! — Ты так и не спросил. Я лишь это имел в виду. Больше они не говорили. И Иваизуми в саду не появлялся. Удивительно, что ему вообще хватило духа подойти к, как он считает, предателю и врагу. Ойкава печально улыбается, когда его нос утыкается в чужие ключицы. Посмотри, Иваизуми, куда нас завела твоя «правда». Смотри, не отворачивайся. Дальше будет только хуже. *** Первый день ярмарки выдался воистину напряжённый и масштабным. Столько народу не было на площади в День Победы, сколько сгрудилось у ворот города сейчас. Смотрели пропуски, сумки, задавали вопросы и проверяли лотерейные билеты. Сотня счастливчиков со всех уголков империи сегодня будет бесплатно пить и есть на главном празднике нового государства. Куроо смотрит на толпу, скрываясь за кулисой. — Нервничаешь? — Бокуто появляется из-за спины удивительно тихо и сразу же хлопает по плечу с такой силой, что, будь Куроо человеком, давно помер бы от переломов. — Не особо, — лукавит он. — Просто не понимаю, почему Его Величество сам не возьмёт приветственное слово. — У него через неделю второе день рождения, друг! Прости его. Бокуто добродушный, и Куроо улыбается ему. Толпа всё прибывает, как приливает Полуночное озеро на северной границе города. Единым морем люди, демоны и ангелы толпятся внизу. На многих мест не хватает, так они лезут на крыши выставленных лавочек; у кого есть крылья, смело взлетают. Всюду горны, барабаны, флажки и песни. Кто о чём: кто гимн, кто балладу, а кто уже наклюкался и поёт пьяный бред под смех окружающих. Жара в двенадцать часов начинает набирать обороты. — Император суров, раз решил собрать всю эту толпу в такое время, — Бокуто читает его мысли. Как всегда. — Да уж. А мне эту толпу развлекать. — Брось, Куроо! — снова тяжёлый хлопок. — Уж тебе не привыкать. — Это оскорбление или комплимент? Они смеются и перебрасываются ленивыми шутками, пока не подходит Сугавара. Акааши щерится в тени — не любит солнце и на свету сильно хочет спать. — Пора начинать? — Держи, это подсказка, — ангел протягивает маленький листок. Куроо пробегается глазами по тексту. Всего пара поправок, ничего «взрывного». — Хорошо. — Готов? — кивок. — Тогда иди. — Зажги! — хлопок ладоней бодрит. Куроо поднимается на сцену по деревянным ступенькам. Они нещадно скрепят, новые, сделанные впопыхах, зато толпа сразу замечает его. Куроо поправляет белый пиджак, громко прокашливается и терпеливо ждёт, пока все завывания и свист прекратятся, чтобы он смог начать речь: — Приветствую, граждане Империи Белого Солнца! Сегодня мы собрались с вами, чтобы начать празднование, посвящённое коронации нашего любимого Императора Неба — Ушиджимы Вакатоши! — толпа ревёт, и Куроо наслаждается радостным гудением. — Ешьте, пейте, пойте, танцуйте! Всё для вас! — очередная волна радости. Куроо краем глаза видит, как Сугавара подаёт знак. Он набирает воздуха побольше в грудь и продолжает, толпа ждёт в нетерпении. — Но, позволю себе предположить, вы проделали такой долгий путь не только ради вкуснейшей еды и напитков. Наверняка вы приехали за главным призом — тысячей золотых! Массы людей, демонов и ангелов взрываются овациями. Куроо кривит улыбку. В любом городе за пределами столицы тысячи золотых хватит на если не всю, то большую часть безбедной жизни. — Вы правы — Император обещал награду тому, кто пройдёт все испытания. Но какие они, вы знаете? — люди гудят, кто-то выкрикивает вопросы, и Куроо парой шуток снова берёт внимание толпы в свои руки. — Нет лучше кандидата рассказать вам об этом, чем сам Император, как вы считаете? — и прежде, чем его голос окончательно заглушат, Куроо рвёт глотку: — Встречайте, на сцене Его Величество Ушиджима Вакатоши! Сцену трясёт от аплодисментов и свистков. Не дожидаясь самого Императора, люди, ангелы и демоны кидают на сцену флаги и цветы, кто-то закидывает целые корзинки. Удаляясь, Куроо не забывает поклониться Императору, отдавая ему всё внимание. Когда Ушиджима выходит из-за кулис, все сразу замолкают. Слышно, как над кем-то летают мухи. — Кхм-кхм, — Ушиджима прокашливается, и Куроо прыскает в кулак. Сугавара шлёпает по спине. — Приветствую всех граждан империи. Спасибо, что проделали такой долгий путь, чтобы добраться сюда. Толпа снова благосклонно воркует. — Сейчас я расскажу вам об испытаниях, которые необходимо пройти каждому, кто решит побороться за главный приз в тысячу золотых. — все затаили дыхание. — Во-первых, решившимся нужно будет пройти отбор, чтобы доказать своё право на борьбу. Я уважаю стремление каждого к самовыражению и самосовершенствованию, но для творческих людей и ремесленников будут представлены иные конкурсы, тоже с наградой, но в сотню золотых, — люди загудели. — Приз, который я назначил, как главный, я желаю отдать тому, кто докажет мне с помощью силы, ловкость и ума, что достоин этого. Вместе с призом победитель получит мою признательность и благодарность. Для большинства один лишь взгляд императора на их скромную персону уже награда ого-го. А тут ещё тысячу золотых отсыпают. Этим можно будет хвастаться и гордиться до конца дней. — Первым испытанием будет забег. Он начнётся завтра в двенадцать и будет состоять из особо маршрута. Вам предстоит обежать столицу за внешней стеной и прийти к финишу, где вас буду ждать я и мои помощники. Люди, ангелы и демоны возмущённо зашумели. Обогнуть столицу?! С этим и за несколько часов не справится! — Правила забега объявят вам завтра. Только первая сотня участников получит право пройти в следующий тур. Гам стих. Пора закидывать вторую удочку. — Первым десяти, пришедшим к финишу, я пожалую награду в пятьдесят золотых. Куроо деловито кивает на реакцию толпы. Пускай они пару недель назад высчитывали каждое слово, император знал, как и куда направить внимание жадных до наживы и почестей масс. — Вторым испытанием будет конкурс силы. На выбор вам будет предоставлено несколько способов доказать своё физическое достоинство. Лучшие пятьдесят пройдут в третий тур. И-и-и — финал. — Последним испытанием будет серия конкурсов, связанных с военным искусством. Скачки, рыцарская дуэль, стрельба из лука, стратегическая игра. Выберите то, в чём докажете своё превосходство, и победите. Десять лучших участников будут сражаться за главный приз в финальном испытании. Император таинственно замолчал, и толпа заёрзала в нетерпении. — Тот, кто одолеет меня в битве один на один, заберёт приз. И — взрыв. Куроо смеётся с возгласов толпы. Конечно, все сразу думают о рыцарской дуэли на мечах, копьях или кулаках, но правда в том, что… — …Претендент волен сам выбрать испытание и обозначить правила испытания. Вот теперь всё стало ясно. У многих зажглись глаза. Сначала докажи, что лучший среди всех, а потом покажи, в чём ты сильнее всего. Вырвись вперёд стада — и получишь право диктовать свои условия. Ойкава не может не клюнуть на такую аппетитную наживку. — Хочу предупредить: наравне с вами в испытаниях будут участвовать и некоторые мои доверенные лица, — послышались осуждающие свистки. — Не беспокойтесь. Они будут участвовать с самого начала. Если кто-то из них не пройдёт испытание, он выбудет из турнира. У всех одинаковые условия. «Не хоть не добавил, что равные шансы на победу», — ухмыльнулся Куроо. Кому-то будет не под силу пробежать марафон, кто-то дохляк и не пройдёт второе, а кто-то не совладает с мечом или луком (таких, конечно, мало, но тем не менее). — Ах да, и последнее. Возбуждённая толпа вмиг смолкла. — В третьем испытании обязательным условием прохождения будет в одном из конкурсов победить особого противника. Император указал ладонью за кулисы, и Куроо почувствовал, как бегут мурашки по спине. Ойкава, звеня цепями, которые нацепили на его запястья, шею и лодыжки, величественно приближался к лестнице. Предательская капелька пота прокатилась по его загривку, когда Владыка поднимался по ступеням. Вышагивая каждый шаг, Ойкава шёл к Императору, стоявшему с вытянутой в его сторону ладонью. Когда демон занял своё место, Куроо увидел, как Ушиджима улыбнулся. Слегка, но это пугает. Толпа внизу в оцепенении застыла. — Ч-что это значит, Ваше Величество? — выкрикнул смельчак из дальних рядов. — Одним из противников в третьем туре станет мой супруг — Сверженный Владыка Ойкава Тоору. Лицо демона было скрыто изящным никабом, чтобы спрятать тряпку, которую они всей оравой впихивали Ойкаве в рот полтора часа назад, чтобы тот лишнего не болтал. Скрывая нижнюю половину лица и накинутая на рога, ткань вкупе с цепями действительно создавала ореол безопасности и надёжности. — Почему он не в темнице?! — Почему жив?! — Убейте его! — Да! Вперёд! Предсказуемо, толпа взорвалась, воспылав ненавистью к, как оказалось, живому тирану. Знавшие мрачно смотрели, а не знавшие требовали вил и огня. — Спокойно! — громогласный голос императора заполонил площадь. — Разве вы не видите, он не представляет угрозы. Ойкава, не будь ему дан прямой приказ, непременно бы что-нибудь выкинул, а так стоял столбом, смотря в никуда. — Да разве эти цепи сдержат его! — Ваше Величество! Возмущение и страх всё набирали обороты, грозя лопнуть чашу. — Я подчинил тирана, угрожавшего и причинявшего вам боль, — резким голосом начал Ушиджима. — И теперь у каждого достойного будет шанс доказать себе и всем, что он более не опасен! Снова оглушительное молчание. Руки Ойкавы смирно перед ним, но Куроо клянётся, что сегодня кто-нибудь или что-нибудь полетит из окна королевской спальни. Люди, ангелы и демоны, подумав и проникшись, начали галдеть, обсуждая не то победу, не то планы убийства. Сугавара махнул из-за кулис, и заиграла музыка. — Объявляю ярмарку открытой! И Император, схватив Владыку за цепь его наручников, пошёл прочь. Не останавливаясь, Ушиджима подземными ходами устремился к замку. Куроо и вся шайка-лейка пошла следом. Нехорошо было бы пропустить представление, верно? *** Куроо держал Ойкаву за рога, если тот после извлечения кляпа вздумает боднуть кого-нибудь. Бокуто рядом держал меч наготове, Акааши притаился у стены, Цукишима раскрыл магические круги, а Вашиджо бесстрашно подошёл к демону, чей взгляд так и кричал о жажде расправы и кровавой мести. — Лучше бы тебе не дёргаться, милок. И начал развязывать тряпку, пропитанную ослабляющими зельями и на которой нарисованы руны молчания. Бесстрашный старик вытащил кляп, не побоявшись прорезавшихся клыков, которые Ойкаве не терпелось пустить в ход. Пульсирующая вена на виске, загнанное дыхание — да он в бешенстве, присвистнул Куроо. Но вот старик без происшествий отошёл на безопасное расстояние, Акааши принял тряпицу и тут же скрылся, оставляя разбираться с истерикой Владыки кого покрепче и понадёжней. Минута, вторая, а Ойкава всё не поливает их грязью с ног до головы. Куроо наклонился проверить, жив ли тот, или помер со стыда? Никакого отклика, только бешеные глаза, устремлённые в одну точку. Узкие щелки вместо зрачков, красные белки, зеленоватая окантовка радужки, но действий — никаких. И Куроо отпустил, отступая на два шага назад. Цепи, естественно, никто снимать не собирался. Наверное, — добавил Куроо, смотря в спину императора. — Как тебе моя идея, Ойкава? — Сын Неба повернулся, расправляя белые крылья, которые давно не показывал. Ойкава всё смотрел на одну точку. Кончики его пальцев подрагивали. Напряжённое молчание сохранялось до самого возвращения ювелира, за которым шёл, беспечно щебеча, Сугавара с тарелкой в руках. Ангел-целитель тут же подошёл к Владыке, наклонился к нему, держа в пальцах ягоду в шоколаде. — Вот, держи, съешь. Полегчает. Ойкава перевёл на него глаза. Сугавара, замявшись, отступил. Взгляд Владыки вернулся к императору. — И это твой план, Ушивака? — его голова наклонилась, шея хрустнула на всю комнату. — Такой дешёвый трюк — вывести меня из себя, опозорив перед всей империей, чтобы каждая крыса знала о «сверженном тиране»? Ушиджима не ответил, стоял без движения. Ойкава повёл плечами, глубоко вздохнул и медленно выдохнул, скрывая наконец от мира свой убийственный взгляд. Куроо мог поклясться, что из его ноздрей повалил пар. Буквально. Утробное рычание зашевелило кожу на горле, стянутом стальным ошейником с вырезанными на металле заклинаниями и знаками. — Что ж, пусть так. Ойкава открыл глаза. — Не думай, что я пропущу хотя бы одного. — На меньшее и не рассчитывал. Старик Вашиджо разогнал их по мелким поручениям, словно стаю нашкодивших котов. Ничего, завтра для того, кто не участвует, Куроо будет много возможностей насладиться не только ажиотажем победы, но и предвкушением унижений не кого-нибудь, а самого Владыки! *** Ойкава не помнил себя от бешенства, когда стоял на сцене. Сначала на него подло накинулись толпой, запустив первым агнелочка-бодрячка, чтобы тот знатно присел на уши, связали, скрутили, нацепили цепи, а когда он справедливо укусил Бокуто и едва не выбил Акааши глаз, Ушивака — тупой ублюдок — просто приказал ему не шевелиться, и гнилая стайка смогли закончить своё дело. Вели под конвоем, всё как положено, одного лишь Куроо не видать. Тендо не убирал руку с плеча, сколько Ойкава не пытался её стряхнуть, а очкарик, следуя прямому приказу, вёл под руку, поторапливая. А он мог просто идти. Не порычать, не припугнуть резким движением. А затем тысячи глаз — и все на него. Концентрированный поток ненависти. Такого он не ощущал даже на поле битвы, когда впервые вышел армия на армию и потерпел первое, казалось, незначительное, но на самом деле ключевое поражение. Даже тогда за спиной были те, кто верили, и чужая ненависть казалась глупой и далёкой. Недостижимой. А тут сама магия жжётся, переполненная единым негативным чувством. Ребёнок неуютно ворочается, реагируя на тысячи кольев, направленных в их пока что общую чувствительную ауру. Ни рукой не двинуть, ни заткнуть наглецов. Ойкава был уверен, ублюдок Ушивака хотел насладиться зрелищем и наверняка бы оставил его там, наблюдая, как беспомощного «Сверженного Владыку» закидывают гнилыми помидорами, горящим маслом и ножами для разделки кожи. Не будь в нём его ребёнка, Ушивака без зазрения совести бросил бы его в эту самую толпу ради одного лишь интереса или очередной своей глупой проверки. Когда его вели обратно подземными коридорами, свежими и недавно прорытыми, заболела рука. Правое запястье, месяцы назад сломанное Бокуто, но зажившее, дало о себе знать. Затем запульсировала правая нога, и Ойкава понял, что сойдёт с ума, если не выпустит пар. Он в детстве частенько чем-нибудь бился и плакал от боли. И всегда ушибы болели только от того, что он не мог успокоиться, как от скачка давления. Раны затягивались почти моментально, а на любой перелом уходила максимум неделя — если он не использовал магию. Какую игру ты затеял, Ушивака? Опозорить, чтобы выбесить? И зачем? Глупая забава, высокомерное глумление над тем, кому запретил с помощью примочек и заклинаний давать отпор. Но ничего, скоро он отыграется. Месяцы унижений подойдут к концу. До самого заката Ушивака сидел с ним в рабочем кабинете. Приказал сидеть и говорить только если захочется есть или по нужде. Ойкава молчал без особых усилий. А когда солнце, необычайно жаркое для конца ноября, зашло и опустилась холодная по-зимнему ночь, он подсел с бокалом вина. — Выпьем за начало ярмарки. Ушивака чокнулся с ним бокалами, начиная пить фруктовое вино. Ойкава принял бой. Там, на поле брани, Ушивака всегда действовал напролом, в одиночку. За ним шли, потому что видели и верили, что он прорубит им путь к победе. Все стратегии и тактики были не его авторства. действуй Ушивака только своими методами, Ойкава может и нашёл бы способ его переиграть. Заманить в ловушку, задавить числом расщеплённые отряды. Но ему помогали, а Ойкава играл на два фронта. Там, где он ожидал прямолинейное нападение фланга, поджидала подстава и магические ловушки. Там, где засаду готовил он сам, всегда давили числом. Шаг за шагом, поляна за поляной, лес за лесом, у него отобрали королевство. И он отыграет его назад. — Ты сегодня тихий. — Не вижу смысла тратить на тебя сл- Грубый ответ заткнули поцелуем со вкусом вина. Ушивака быстро отстранился. Пускай этот ублюдок и был сторонником грубой силы, он годами находился в окружении стратегов — не мог не запомнить парочку подлых приёмов. — Омерзительно. Допив вино, Ушивака поднялся. — Я хочу, чтобы ты понял, Ойкава, — прямой честный взгляд. — Ты больше не угроза никому в моём государстве. И ушёл. Ему позволили спать на диване. Ойкава, всё-таки не сдержав порыва, залил все документы на столе вином. Получай, урод. *** Иваизуми впервые за долгое время вышел в город без доспеха. Конечно, в мирное время мало кто хотел таскать на себе тяжести, только обязанные по службе. Но так ему было спокойнее. Броня на случай, если кто вздумает ударить в спину. «Хм, — качает он головой. — А ведь раньше я даже о таком подумать не мог». Раньше, до всего этого, можно было без опаски гулять по крутым улочкам, смело заходить в любую забегаловку или кабак, зная, что верхушка неприятностей — это или пьяная драка, или долг трактирщику. Но сейчас всё по-другому. Из мириады знакомых лиц дожили до империи единицы. В столицу наплыла и набежала кучка новых мелких торгашей. Когда-то знаменитые места растащили на малоизвестные лавочки; ремесленные мастерские стали напыщенными музеями и бутиками; уютные отели, где можно было провести ночь с приятной столичной девушкой, заменились на дорогие ювелирные лавки и пекарни, где за булку хлеба просят чуть ли не тридцать серебряных, хотя раньше за эту сумму можно было если не кутить всю ночь, то знатно повеселиться в таверне. Здания побелили и отреставрировали. Заколоченные окна заменили на ажурные стёкла или целые витражи. И везде флаги-флаги-флаги. Куда ни глянь — везде белое солнце. Иваизуми стал скучать по привычной темноте. Когда глаза не слепит, когда всегда дубак, зато эль и дружеские объятия греют сильней всякого огня. Когда не надо было искать уголок, где скрыться от вездесущей жары. Сейчас куда ни сунься — везде окна. Вместо стен витражи, вместо деревянных дверей прозрачные стеклянные или арки. Все открыты и все доверяют — но все на виду. Сады, которых расплодилось будь здоров вместо кладбищ и мемориальных захоронений, изобиловали одними лишь кустами и цветами. Тени под всеми высокими деревьями всегда заняты, там не найдёшь уединения. Нигде не найдёшь. Куда не глянь — наткнёшься на человека, демона или ангела. Раньше Иваизуми мог только мечтать о такой живости, но вот едва ли больше полугода прошло, а он хочет, чтобы эти шумные морды на улицах замолчали. В замке хотя бы не так хорошо слышно ночные гулянки, которые порой бывают такими громкими, что не все солдаты на утро слышат колокол. Он должен был быть в охране. Он должен был как обычно быть в доспехе с мечом наперевес, стоять за спиной короля — императора — и принимать восхищённые взгляды юношей и девушек, а не расхаживать живой культурной инсталляцией, давая каждому встречному если не пощупать себя, то влезть в личное пространство с глупыми вопросами о битвах, все детали которых давно выпустили в многотомной хронике священной войны. Со всеми возможными комментариями. Толпа за воротами действительно внушительная. Беглым взглядом Иваизуми насчитывает почти две тысячи тел — только тех, что на земле. — Неужели в провинции дела так плохи, что они готовы рубиться в этой мясорубке? — Куроо за плечом недовольно морщится. — Похоже на то. — А ты чего туда полез? — спустя минуту молчания спрашивает Куроо. Между ними много недосказанностей возникло после образования империи, но пока теплота прежних уз пересиливает. — Хочу навалять императору. Куроо смеётся, не ожидая такого ответа. — Ну да, вам уже пора бы решить все свои разногласия раз и навсегда. Кот лукаво наклоняется и заговорщески шепчет в ухо: — А то знаешь, ставки стынут. — И на кого поставил ты? Куроо выпрямляется, щурясь от солнечных лучей. — Ты уж не серчай, Иваизуми, но Император выглядит всё же более вероятным чемпионом. — Хм. Будто он сам не знает. Он был в числе первых, прямо за Ойкавой, когда они впервые столкнулись с Ушиджимой. Сила, прямая и бестактная, не знающая преград и не замечающая препятствий. Шрам на груди ещё достаточно свеж, чтобы он мог об этом забыть. — Ой, ладно тебе, остынь, — машет руками Куроо. — В любом случае, желаю удачи сегодня! Они не жмут руки, как раньше, и демон уходит. Иваизуми ходит в толстых перчатках, в водолазке с длинными руками и высоким воротником. Он не стыдится шрамов, но и не гордится происхождением некоторых из них. Да и нет желания больше давать некогда самым близким друзьям и товарищам доступ к открытой коже. Откуда знать, кто из них окажется ядовит? Дайчи записывает Иваизуми под номером «2079», велит не потерять повязку и отпускает в гущу народа. До старта полчаса, а Императора всё нет. Но вот ангел прилетает, Иваизуми удивлён, что он один, и сразу на поле опускается тишина. — Приветствую всех участников забега. Сейчас я объясню вам правила, и мы сразу начнём. Овации с трибун могут казаться не очень громкими, но здесь, внизу, буквально оглушают хлопки, свист и выкрики. Все толкаются и жмутся ближе к Императору. — Правило первое — нельзя терять номерные повязки или срывать их с других. Замеченные за этим будут признаны неспособными пройти испытание и будут удалены с маршрута. Логично. — Правило второе — запрещается вредить или как-либо агрессивно мешать другим участникам. На пути вас будут ждать несколько ловушек, будьте бдительны. Те, кто решат столкнуть соперника в яму или поставить подножку, будут удалены с маршрута и лишены права посещать столицу на пять лет. Сурово. — Правило третье — ваш результат засчитывается только в том случае, если вы прибежали к финишу без посторонней помощи, сохранив свою номерную повязку, и до заката солнца. Если вы пересечёте финишную линию с чьей-то помощью, без повязки или после захода солнца, ваш результат засчитан не будет. Справедливо. Крикливый дурачок прокричал вопрос: — А через город бежать можно? На него шикнули сразу тридцать душ. Самые умные нашлись. — Ах да. По пути вам нужно будет собирать флажки. Всего их пять. Большая часть их них спрятана за стенами столицы и лежит прямо на маршруте, так что там их достать проще. Однако, — участники затаили дыхание, — вашей главной задачей является прибежать к финишу раньше остальных. Каждый флажок даёт вам преимущество согласно его цвету. Зелёный засчитывает ваш результат на одну позицию выше. Фиолетовый — на три. Жёлтый — на пять. Голубой — на десять. И белый — на двадцать. Волна восклицаний прокатилась по полю. — Вы имеете право пройти напрямую через город, но там спрятано не более пятидесяти флажков, и даже я не знаю, какого они цвета. Даже если вы прибежите раньше, участники, собравшие все флажки, но финишировавшие позже вас, окажутся впереди. И тогда вашего результата может не хватить, чтобы попасть в сотню прошедших испытание участников. Иваизуми усмехнулся. Думали схитрить? А не выйдет. Поиски флажков, чтобы чувствовать себя увереннее, в городе могут занять гораздо больше времени, и тогда в этой лазейке не будет смысла. С другой стороны, если бежать в толпе, можно всё равно оказаться за пределами желанной сотни мест. — И последнее. Снова все споры стихли. До старта одна минута. — Первые десять финишировавших закрепят за собой места, и даже те, кто вслед за ними прибегут с флажками, не смогут подняться выше этих финалистов. Прозвучали гонги, и растерянная толпа побежала вперёд. Маршрут начинается недалеко от главных ворот. Иваизуми видит, как большая часть сворачивает в город, надеясь на то, что они придут в десятке и закрепят за собой место без всяких флажков, которые спрятаны в городе. Иваизуми им сочувствует. Флажки прятали Куроо, Сугавара и Тендо. И если первые двое просто прячут в очень глубоких и тёмный местах, вроде тех, что они заныкали за ящиками и под лавками, коих сейчас сотни в городе, то Тендо многие засунул в просто невозможные места, ещё и окружил их магическими загадки. Кажется, что вот она, лёгкая добыча, всего лишь забраться на крышу? А фиг там — решай головоломку, до которой додумался Тендо. Иваизуми сомневается, что ангел сам бы решил больше половины своих загадок. Так что город — дохлый номер. Может парочке счастливчиков и повезёт, но все остальные застрянут там до самого заката. Настоящее испытание для тех, кто выбрал внешний маршрут. Иваизуми бежит в толпе не больше тысячи участников. Почти три четверти ринулись в бедную столицу, остальные же решили попытать счастье здесь. Маршрут, по сути, — это большой круг вокруг столицы. Но не полный. Конечно, они понимали, что даже верхом на лошади на полном скаку обогнуть столицу полностью за световой день не выйдет. Так что они оставили подсказки. Этим всем занимались те, кто участвовать не собирался, так что Иваизуми знает лишь о том, что помимо ловушек, призванных замедлить невнимательных бегунов, есть и какие-то подсказки или способы сократить путь. Спустя час непрерывного бега их осталось не больше двухсот самых выносливых. Многие остановились или перешли на шаг, растеряв весь свой пыл, Иваизуми же продолжал бежать в привычном темпе, может чуть быстрее, чем на тренировках. Крыльями ангелам пользоваться запретили, ровно как и крылатым подвидам демонов, чтобы не жульничали. Но ангелы летали над их головами — судьи наблюдали за соблюдением правил. Впереди показался целый луг зелёный флажков. У кого не сбилось дыхание, припустили. Иваизуми подобрал флажок, слегка начиная замедляться. На него многие ориентировались, думая, что он заранее знает все ловушки и секретные лазы, но Ушиджима был искренен, когда говорил, что все в равных условиях. Первой ловушкой взаправду оказалась огромная яма. Либо оббегать, тратя время и рискуя сорваться, либо перелезать по стене, используя верёвки и лианы. Иваизуми подбежал к краю ямы, похожей больше на глубокий ров. И решил лезть по стене. Часть участников последовали его примеру, многие из них сразу сорвались вниз. Иваизуми — рыцарь, привыкший к тяжёлым тренировкам и боям. По молодости они с Ойкавой куда только не забирались. Один лишь Северный Пик остался ими не освоен — все остальные Шпили и вершины протоптаны ими не один десяток раз. Перебравшись на ту сторону в числе первых, Иваизуми обернулся. Упавшие в яму не выбывали. Но их единственный путь наверх — верёвки. Ров очень глубокий, земля там влажная, а они пачкают руками лианы и верёвки, осложняя другим их путь. Те же, кто решил обежать, очень скоро поймут, что это не только широкий ров, но и очень длинный, и либо вернутся назад, где уже собирается толпа, либо будут пытаться перебраться на ту сторону через дно. До финиша помогать друг друг можно — но надёжно ли? Всюду уже слышатся крики возмущений, но они постепенно остаются позади. Вскоре рядом с ним бежит старый знакомый. — Привет, Аонэ. Ты тоже решил поучаствовать? — Иваизуми смотрит только вперёд, зная, что ангел не ответит. Оба бегут с флажками в руках, оба не запыхались. Аонэ, в отличие от многих ангелов, решил спрятать крылья. — Гм. — Ради главного приза? — Гм. Больше ничего Иваизуми спрашивать не стал. Ещё час бега в заметно поредевшей толпе привёл их ко второму рву. На самом краю второй ямы на их пути торчали фиолетовые флажки. Часть воткнута между камней внешней стены и тоже на самом краю маленькой пропасти. Иваизуми наклоняется вслед за Аонэ, подбирая флажок. Ангел, не оборачиваясь, побежал в обход, ведь в этот раз верёвок на стене не было и сама яма была гораздо короче, так что обежать её за десять минут — дело плёвое. Но Иваизуми спешить не стал. Основное мясо сейчас в городе, а те, кто перебрался через первую ловушку, либо уставшие и шагают пешком, либо грязные и им некофортно или неудобно бежать. Фора в час уже перетекает в разницу в целых два. Так что время подумать есть. Три шага назад — на безопасное расстояние от влажных краёв. Ойкава часто смеялся над ним, что он лишь груда мышц без зачатков логики и мозгов, но потом этот почётный титул отобрал Ушивака, а Ойкава получил неплохой удар в живот. Покрутив флажки и так, и этак, Иваизуми задумался. Все бежавшие с ним давно ушли вперёд, кто-то плетётся сзади, но слишком далеко, чтобы его нагнать, если он выдвинется сейчас. Но Иваизуми думал. Это не просто забава, чтобы развлечь народ — это проверка. И в первую очередь для тех, кто участвовал в войне. Достаточно ли умны, сообразительны? Император наблюдает за ними через летающими над головами ангелами, и Иваизуми не хотел бы оплошать. Его меч теперь служит другому королю, и слуги этого короля имеют совершенно иные повадки. Мысль, противная, но приставучая закралась в голову. Эта яма не давала ему покоя. Зачем делать второй ров, но только такой, который так легко обойти? Будь организатором Ойкава, он бы обязательно… …заставил его поваляться в грязи смеха ради. А Куроо очень хорошо знает Ойкаву. Сугавара тоже далеко не такой простак, каким выглядит, успел поднатореть. — Вот что ты задумал, Ушивака? Проверка «на вшивость»? Готов ли он полезть на самое дно ради нового короля, перед которым преклонил колено и которому поклялся служить? Ради Ойкавы Иваизуми, пуская не с самыми лучшими словами, но сделал бы это на задумываясь. А ради Ушиджимы, который того свергнул? Готов ли он прыгнуть в яму, зная, что ничего не получит, выбравшись из неё. — Как вы заморочились ради меня, Ваше Величество. Смешок слетает с губ. — Право, не стоило. Шаг, второй, третий, ров идёт параллельно телу. И уже оказавшись на другой стороне, слыша вдалеке топот сотен нагоняющих тел, Иваизуми решает — хрен с ним, и прыгает вниз. Куски грязи сразу падают за шиворот, штаны и чистые сапоги пачкаются, а любимая в последнее время водолазка неприятно липнет к телу. Иваизуми идёт ближе к стене. На первый взгляд ничего особенного: обычная кирпичная стена. Но земле на дне мокрая. Если приглядеться с такого близкого расстояния, можно легко заметить пробивающийся на поверхность ручеёк. У которого есть вполне конкретное направление. Иваизуми подходит к стене вплотную, видит, как два кирпича едва заметно вдавлены. Сверху или даже сбоку этого не увидеть, только тут, когда стена на расстоянии вытянутой руки. Слыша топот ног и крики, Иваизуми нажимает на два кирпича, продавливая их до конца. Они легко уходят, а на месте целого куска стены образуется подземный проход, по дну которого и течёт тот ручеёк. — Неплохо, признаю. Он заходит, и стена за его спиной снова становится видимой. — Возобновляемая иллюзия. Тендо, говнюк. В своё время они с Ойкавой не раз попадались на такие ловушки. Кажется, вот он, вражеский гарнизон, скачете ближе — а это просто иллюзия. Скачете дальше, но там вас встречает засада из целых десяти рот, они гонят вас назад; в разворачиваетесь — а на встречу мчится иллюзорный отряд. И точно ли иллюзия может двигаться? Если бы не магическая чуйка Ойкавы, их бы прямо там и растерзали. Потери, конечно, были велики, но они хотя бы выбрались из такой хорошо подготовленной засады. Иваизуми выплывает из воспоминаний, когда прямой туннель сворачивает вправо. Развилка. Слишком темно, не разглядеть, и он на ощупь пробует оба прохода. Мало ли, какая-нибудь высокая ловушка или растяжка для особо мнительных. В левом проходе находится флажок. При касании он начинает светиться, заменяя собой факел. — Что ж, спасибо за подсказку. Дальше путь однообразный и утомительно долгий. Голубой флажок найти труда не составило — не тогда, когда у него в руках буквально факел без огня. Но трубы на вид одинаковые, серые, каменные, сырые. Здесь промозгло, воняет мхом и тиной, вода затхлая, а грязь, которую он собрал, спускаясь в яму, неприятно застыла, стесняя движения. В конце концов путь вывел на лестницу, в середине которой меж камней стены торчал белый флажок. Иваизуми вздохнул и повез наверх, взяв флажки в зубы. Открытый люк вывел к Западным воротам, тем, за которыми ждал участников финиш. Все пять флажков в руках, удивлённые ангелы, демоны и люди с завистью провожают его. Бедняги в городе больше пяти часов, а, судя по лицам, успехов ноль. Иваизуми спокойно пробегает через ворота, пересекает красную финишную черту и бежит прямо к улыбающемуся засранцу Куроо. — Ну как тебе моя ловушка, понравилась? — Очень, — вяло парирует Иваизуми, сдавая Дайчи все свои флажки и номерную повязку, которая изрядно запачкалась. — Какой я? — Третий. — Неплохо. Кто первый? — Тот чудак, Юджи, — Куроо махает ладонью, бросая ему мешочек с обещанной наградой в пятьдесят золотых. — Очень энергичный молодой человек, — отмечает Дайчи, принимая флажки и повязку запыхавшегося четвёртого финишировавшего. — Его вечеринки популярны сейчас. — Но ущерба от них куда больше. Советники солидарно молчат. Группировка весельчака Юджи сыграла не самую последнюю роль в войне. Они были самыми непредсказуемыми партизанами и оказались дельными шпионами. К их услугам частенько прибегали во второй фазе войны, чтобы вывести Ойкаву из себя, вынуждая его поддаваться на непроверенную информацию и посылать отряды либо в ловушки, либо на пустые места, где их количество, вооружение и командиров быстро срисовывали шустрые партизаны. В благодарность корона выделила главарю банды Юджи таверну, где почти каждую ночь собирается если не вся, то точно значительная часть столичной молодёжи, чтобы весело и «с огоньком» провести время. — Неудивительно. Юджи знает столицу, как свои пять пальцев. Куроо деловито кивает. Иваизуми был больше сторонников камерных посиделок. Игра в карты на желания или раздевания, в зависимости от наполнения их стаканов, болтовня о пустом или высоком, тупые анекдоты, планы на будущее. Куроо же с Бокуто любили экспериментировать, и Юджи явно им помог в некоторых их… запросах. — Кто второй? — решает уточнить Иваизуми, когда седьмым прибегает Аонэ — гора мышц, которая не умеет уставать и вообще не знает такого слова. — Шимидзу. Брови Иваизуми взлетают вверх. — Я не видел её пару дней, но не думал, что она… — Никто не думал, друг мой, — улыбается Дайчи, принимая последнего в первой десятке участника. — Но она умеет удивить. Собирается интересная команда. Дайчи просит остаться до самого конца, ведь после этого будет речь императора, и Иваизуми присаживается в тени дерева с тарелкой тушёного мяса. Всё больше людей прибывает на относительно небольшую поляну. Рядом плюхается Аонэ с похожей тарелкой, и они молча наблюдают за тем, как Куроо пропускает последних участников за красную линию и встаёт перед ней, говоря, что сотня мест закончилась. По всей столице прокатываются разочарованные стоны, но зато можно выдохнуть — они закончили. Император снова входит на небольшую сцену, которую поставили буквально час назад и уже через десять минут будут разбирать. — Поздравляю всех, кто завершил первое испытание. Тех, кто не смог или не успел, желаю попытать удачу в следующий раз. Голову торчащие из-за городских ворот и стен, шумно вздыхали. — Тех, кто прошёл, я приглашаю во второй тур. Он пройдёт послезавтра на главной площади в полдень. Прошу всех участников явиться немного заранее, чтобы выбрать испытание, которое вы будете проходить. Звучат горны и гонги, и Иваизуми облегчённо вздыхает. Наконец-то можно отдохнуть и помыться. Взгляды, обращённые к нему, Иваизуми игнорирует. *** На центральной площади много народу. Все шумят, смеются и поют. Кто посмелей или постарше, принялись квасить с самого утра. Всюду запахи еды, музыка, аплодисменты выступающим артистам. Лавки набиты едой, украшениями ручной работы или доспехами, есть книги, банда Юджи продаёт билеты на экскурсии по канализации. Кто чем занят. Иваизуми заруливает к Дайча, которого за версту видно и слышно благодаря орущим лысому и Ное, которые, едва пройдя забег, теперь прилипли к капитану и что-то нечленораздельно то ли требуют, то ли хвастают. — Привет. — Здравствуй, Иваизуми. Они кивают друг другу. Сегодня рыцарь выбрал одежду с более короткими рукавами и без воротника. Странное дело — днём хоть без трусов ходи, а ночью стоит такой дубак, что пришлось разжигать камин. Раньше здесь всегда было холодно, не на было перепада температур. Просто начиная где-то с августа во дворце начинали топить камины и печки и прекращали в лучшем случае к маю-июню, а то и круглогодично. — Что дают на выбор? — он переходит сразу к делу. Нет охоты стоять возле шумных энергичных молодых людей, пускай они хоть трижды воины, доказавшие свою силу. Сегодня Иваизуми не любит шум. — Гири, штангу, перетягивание каната, измеритель силы и битва с медведем. — С медведем? — Только на руках. Задача опрокинуть лапу зверя. Не переживай, — Дайчи ободряюще улыбается. — Голову не откусит. Пять огороженных пространств видны на площади. Толпа народу собралась около медведя, поглазеть на него видимо, у канатов и штанг. Пока разрешено, кто-то пробует измеритель силы. Берут кувалду, замахиваются и ударяют по магическому кругу. Чем сильней удар, тем темнее его цвет. — А чт- — Император всё расскажет, — предугадывает советник и удаляется проверять списки. Вскоре показывается император. В этот раз сцена прежняя, на ней два кресло, одно из которых уже занято Ойкавой. Иваизуми смотрит на него, но Тоору не отвечает. Его глаза смотрят в пол, руки на коленях, и во всём теле такое смирение, которое Иваизуми у него не видел даже в самые чёрные дни. — Добро пожаловать на второй тур! Сегодняшнее испытание покажет, насколько вы физически развиты. Девиз нашей Империи — «На плодородной почве растёт богатый урожай», — толпа говорила вместе с императором. — Докажите, что достойны пожинать плоды вашей упорной работы. Слышатся хлопки и свистки, и снова все замолкают в ожидании правил. — Участники вольны выбрать любой способ проверки силы. Чтобы попасть в следующий тур, вам нужно занять место с первого по десятое в любой из представленных вариаций. Правила те же, что и в первом туре. Занявшие первые три места в каждом конкурсе сразу переходят в третий тур, остальные вольны пробовать разные способы, пока не найдут для себя более подходящий. В каждой зоне у вас будет три попытки. Если в течении трёх попыток вы не заняли место с десятого и выше, то переходите на следующее. Если же все ваши попытки оказались провальными, вы выбываете. Снова гонг и снова овации. Народ уже захвачен конкурсной программой, никому нет дела до демона, который смиренно сидит на кресле возле императора. Иваизуми не торопится выбирать, везде уже собралась толпа, так что он просто ждёт, когда она рассосётся. Взгляд то и дело возвращается к Ойкаве. Опять на него повесили цепи. Но не только это. Иваизуми видит тень какой-то эмоции в его лице, но с такого расстояния не разглядеть, не понять. Да и есть ли у него право понимать? Он разорвал их связь самолично. Взрывы хохота слышатся сразу из нескольких мест. Кто-то уже уложил медведя, кто-то заставил магический круг покраснеть с помощью кувалды, кто-то уже опрокинул оппонента в грязь в перетягивании каната. Иваизуми бегло осматривает все зоны, вслушивается в разговоры. — …Не переживайте, на всё нанесены специальные чары! Люди, ангелы и демоны абсолютно равны в этом конкурсе… — Сугаваре приходится нелегко в толпе желающих поднять гири. Было бы странно, если бы они об этом не позаботились. Демоны, которые от природы сильней, или ангелы, чей характер, как у Аонэ, строится вокруг их физического превосходства. Любой из них не станет тягаться с человеком просто так, но здесь, где магия уравнивает шансы… Вполне любопытное мероприятие. Вскоре появляются первые лидеры, списки выкрикиваются и вешаются на шаткие стенды. Неудачники уходят понурые, многие пихают рюмки в руки запить поражение. В конце концов становится достаточно свободно, чтобы можно было начать занимать очередь. Иваизуми бросает взгляд на Ойкаву — совершенно бессознательно — и встречается с ним глазами. Они ни к чему не приходят в процессе этой воображаемой беседы, но Иваизуми чуточку легче, что они хотя бы переглянулись. Смех, музыка и танцы съедают все эмоции, которые плескаются в глазах Владыки, а Иваизуми не в настроении их расшифровывать, зная, что это ни к чему не приведёт. Первым делом Хаджиме решает испытать измеритель силы. Имя Аонэ закономерно красуется на первом месте, но Иваизуми не против побороться с этим быком за титул чемпиона. Кувалда в руках действительно тяжёлая. Если такую не удержать над головой, можно запросто умереть от проломленного черепа — своего или чужого, вопрос удачи. Пара примерочных замахов, привычный пошире, и кувалда резко опускается на магический круг со всей силой, которую Иваизуми смог сложить. Мимолётный поцелуй, увиденный им на сцене, почему-то выбесил его до глубины души. Круг сверкает и звенит, его цвет стремительно из белого бежит по цветовой палитре, пока не останавливается на багрово-красном, почти чёрном, а цифры над ним не показывают 997. Напротив имени Аонэ стоит 995. Иваизуми может собой гордиться, но он просто отходит, сразу топая к палаткам с едой. Он голодный, как волк. Жуя мясо, Иваизуми смотрит за другими участниками. Многие стремятся побить рекорды тех, что заняли первые место, кто-то тратит попытки, чтобы обогнать соперника, заработавшего на одно очко больше них, в общем, народу весело, народ развлекается. Шимидзу под замершие свистки без единой смены эмоций поднимает штангу, взлетая на пятое место в списке, и уходит, теряясь в толпе. Крикуны Дайчи орут на перетягивании каната под острые шуточку Куроо. Кьётани, мальчонка, который следует за ним третий год к ряду, тратит третью попытку, чтобы добить кувалдой до его рекорда. Хотя пацан не промах, на шестом месте, там у всех разница в одно-два очка. По истечении трёх с лишних часов выявляются пятьдесят победителей. Уже слышны слёзы проигравших. Забег был относительно несправедливым испытанием, здесь же, когда знаешь своих соперников, видишь их лица и, что важнее, наблюдаешь за их успехами, одно очко, которое отделяет от победной десятки, кажется роковым. Но такова жизнь. Кому-то не хватило одного очка, одного усилия, одного дня — и всё пошло прахом. Но может оно к лучшему? Император поздравляет прошедших и объявляет о начале третьего тура, который состоится через два дня в субботу, за день до коронации. Иваизуми смотрит на Ойкаву, тот снова не поднимает глаз от земли, но даже отсюда Иваизуми видит внутреннюю борьбу: отчаяние против гордости. Ойкава гордый, особенно гордый как король демонов (бывший, к слову), но очень редко когда на чаше весов перевешивало его собственное достоинство. До того, как они встретили Ушиваку, Ойкава всегда делал правильные вещи, принимал взвешенные и самые выгодные решения. Но затем что-то задело, надломило его. Первое поражение, второе, потеря правого фланга, перебежчики и предатели. Немногочисленные победы легко меркли в тёмных пятнах круговорота интриг внутри Обители. Иваизуми тяжело вздыхает. Они оба стали старше, их лучшие годы позади. Но сейчас Хаджиме снова видит заплаканного мальчика, которого двадцать лет назад вытащил из быстрой горной реки в разгар зимы. Тогда Иваизуми чётко знал что делать, или, по крайней мере, догадывался. Сейчас он бы подсел к этому маленькому мальчику и заплакал вместе с ним — настолько растерянным и смятенным он себя чувствовал. *** — Ива-ива! — Бокуто перехватывает его в коридоре. — Сегодня пятница, надо повеселиться! Куроо и Акааши, верные его спутники, идут сзади. По лицу астролога Иваизуми может предположить, что кое-кто уже устал вытаскивать начальника демонического корпуса из таверн под утро. — Завтра третий тур, не забыл? — Да ладно тебе! — огромная ручища хватает его за плечи и самоуверенно тащит к выходу из душного замка. — Успеешь ещё! Ха-ха! Бокуто обезоруживал своей харизмой. Иваизуми ради интереса пробовал с ним тягаться, когда они были детьми. Раз на раз не приходился. Сейчас Иваизуми к нему не лезет, знает — сдастся только чтобы не расстраивать здоровяка. — Куда пойдём? — подплывает Куроо под вторую руку, Акааши плетётся рядом. — Куда-нибудь в тихое место. Не хочу толпу видеть. — Аха-ха, понимаю, дружище! Куроо знает место. — Да, Ива-Ива, — кот пародирует сову, докатились. — Пойдём в тихое место, выпьем по чарке эля. — Я буду пиво. — Как скажешь. Я плачу, — Куроо щедро вышагивает с крупным мешочком денег. Хозяин-барин, думает Иваизуми, когда они заходят в тёмный подвальчик. Ярмарка в самом разгаре, сегодня, вероятно, самый шумный день из всей программы. Завтра финал, народ в предвкушении, туристы с деньгами делают ставки, все пьют, пьют, едят и пьют, из всех углов слышатся музыкальные инструменты и взрывы смеха толпы, собравшейся перед кукольными театрами, разыгрывающими сценку пленения Владыки. Бар действительно оказывается почти пустым. Единичные посетители, занявшие угловые столики, преклонного возраста или просто любители тишины. Место не процветает: где пыль, где скрипящее половицы, где въевшийся в древесину барной стойки жир. Иваизуми надеется, что заведение не закроется. Сначала они шумно болтают, шутят и даже поют пару песен. Никто не против, их не слышно из-за шума на улице. Иваизуми часто поглядывает на Акааши. Этот демон ему мало знаком, в их компании он самый новый член. Появился из ниоткуда за год перед финальной битвой, Ойкава странно быстро ему поверил, особенно учитывая его бдительность и осторожность. И с приходом таинственного астролога, казалось, ветер удачи наконец-то подул в их сторону. Одна победа за другой, ни даже отвоевали приграничные к столице земли, всего пару деревень, но это ощущалось победой. А потом… Кенма, письмо, которое пришло всем приближённым Ойкавы, тайные переговоры, длительные торги, и прочее, не самое радужное. — Что-то случилось, Иваизуми-сан? — Акааши всегда вежлив и даже холоден. Он редко идёт на контакт, предпочитает держать расстояние и закапываться в звёздные карты и книги. — Да так, ничего… — пиво здесь действительно вкусное. — Просто понял, что мы впервые пьём вместе. Под вопросительный взгляд рыцарь добавляет: — Общие застолья не считаются. Куроо растягивает губы в улыбке: — Господин Иваизуми проникся твоим обаянием, Акааши, — и подмигнул. Акааши непробиваемый. Постепенно шумные разговоры, смех и шутки смолкают, они просто тихо пьют и едят, иногда заводя беседы на отвлечённые темы, чтобы тишина не была слишком неловкой для непритёртой шестерёнки. С парнями Иваизуми привык молчать. Для Бокуто это было нехарактерно, но он и не стереотипный заводила. Они через многое вместе прошли, хотя всё равно порой Иваизуми ловил себя на мысли, что чего-то не хватает. Он знал, чего, но отказывался об этом думать. Макки и Маццун не одобрили бы… — Ну-ну, чего такое скорбное лицо! — Куроо машет рукой перед глазами. — Да так, вспомнил кое-кого. Все за столом думает не на того, неудивительно. Парни просто не знают. Эта часть истории Иваизуми известна только ещё одному человеку демону. — Воа, как поздно! — театрально удивляется Бокуто. Из него вышел бы дерьмовый актёр. — Пора расходиться, кое-кому завтра ещё выступать. Они шутят и обсуждают ажиотаж предстоящих испытаний, пока Куроо оставляет владельцу неприметной забегаловки щедрые чаевые. И правда, уже успело стемнеть. На одном перекрёстке Акааши вдруг останавливается: — Здесь я с вами попрощаюсь. Удачи завтра, Иваизуми-сан, — астролог склоняет голову. Крылья за его спиной раскрываются с лёгким шорохом, и он улетает. Какое-то время они идут в комфорте, но Бокуто не выдерживает и прощается следом: — Победи завтра, Ива-Ива! — Конечно, — они хлопают друг друга по плечам, и самый шумный товарищ покидает их с хлопками крыльев. — Вот и улетел, — вздыхает Куроо, провожая друга с сочувствующей ухмылкой. — А ты чем займёшься? — Хм, — Куроо рассеян и слегка пьян. — Без понятия. Иваизуми смеётся, вспоминая былые времена. Вопреки ожиданиям, главные проблемы в их компании доставлял не Бокуто, а Ойкава или Куроо, особенно когда те напивались. Уютное молчание снова накрывает их. На дальних улицах ещё гуляют, за городом пускают салюты, но Иваизуми рад, что на этой улице никого нет. — Вижу, ты настроен серьёзно. Могу я спросить, почему? Тяжёлый вдох пробивает лёгкие. — Если бы я знал, Куроо. — Ясно. До самых ворот замка они не роняют ни слова, а перед прощанием тихо жмут руки и расходятся. Иваизуми не сторонник задушевных разговоров, эта работа для Куроо или Ойкавы. Но последние сутки его одолевает желание собрать всех старых друзей, усадить их за один стол, налить каждому эля, вина или пива, и просто поговорить. Он хочет понять. Проходя мимо королевской спальни, он задерживается, всего на миг замедляя движение. Тендо стоит на страже, но делает вид, что не замечает очевидной заминки. Возможно, пустая болтовня ничего не решит. Но, возможно, слова в кои-то веки окажутся полезнее мечей. *** В этот раз испытание вновь проводится за городскими стенами. Самое просторное поле вмещает всех желающих, тут хватает места и для пастбища для стрельбы из лука, и есть сцена для рыцарских дуэлей, верёвками и песком огорожена площадка для битвы на конях, широкий шатёр прячет испытание тактической игрой. Император восходит на сцену, участников хорошо видно, их от безликой толпы отделяют колышки и флажки. — Приветствую всех участников, прошедших в последний тур. Толпа громко аплодирует, кого-то закидывают цветами и женскими платками. — В испытаниях этого тура вам предстоит доказать, что вы достойны называться лучшими гражданами Империи Белого Солнца. В предыдущих испытаниях вы доказали, что лучше прочих выносите тяготы обычной жизни. Но в этот раз вам предстоит показать, на что вы способны как воины. Шум стихает, а Иваизуми снова не видит Ойкаву. Сосёт под ложечкой. — Чтобы пройти этот тур, вам нужно занять первое или второе место в любом из конкурсов, которые вы снова в праве выбрать. Но, — народ замирает, — если один участник займёт третье место во всех предложенных военных аттракционах, он будет в праве вызвать одного из десяти прошедших, чтобы занять его место. Чтобы иметь право на такой вызов, участнику нужно занять третье место в каждом конкурсе. Счастливый билет, который нужно зубами выдрать? Что ж, справедливо, как всегда, Ваше Величество. — Также в этом туре действует особое правило. Сердце Иваизуми застучало быстрее. Нехорошее предчувствие. — Любой из участников имеет право вызвать моего супруга, Сверженного Владыку Демонов, на поединок в любом конкурсе. — толпа зашумела, но быстро успокоилась, заинтригованная. — Победа над ним награждается сотней золотых, также победитель может отказаться от денег и заместо этого обязать проигравшего выполнить одно желание. Вот и оно. Иваизуми прикусил щёку. — Однако. Если участник, вызвавший Владыку на дуэль, проиграет, будет исключён из турнира и навсегда лишён права в нём участвовать. Это его условие. Иваизуми уверен, что Ойкава тоже хотел бы загадать желание, но ему тупо не позволили. Пожизненное исключение, что ж, лишить проигравшего ежегодной возможности лёгкого заработка, особенно таких сильных участников, которые уже прошли в финал. Это в его стиле. — Каждый может воспользоваться правом вызвать Владыку на дуэль лишь раз, и лишь в одном испытании. Однако даже победа над ним не гарантирует, что вы пройдёте дальше. Конечно, ведь ещё десяти лучшим предстоит одолеть самого Императора. Иваизуми огляделся по сторонам. Некоторые остались к этой новости равнодушными, но их единицы. Большинство облизываются, надеясь явно отыграться своим желанием. — Единственным правилом является не убивать соперника. Всё остальное в качестве желания разрешено. А вот это зря. Гомон стих, когда снова послышался звон цепей. Иваизуми смотрел во все глаза на Ойкаву, который снова выглядел, как подобает королю, а не наложнице. Серые штаны, двухцветная двойная туника, ткань на рогах. Цепи на наручниках стали гораздо длиннее и свободнее, на ногах их убрали. Ошейник остался, но вряд ли причинял какие-то существенные неудобства. Ойкава снова сиял величием и статью. — Как сказал ваш Император, — на этом слове его бровь дёрнулась, зато народ пришёл в ужас от одного лишь его голоса, Иваизуми зажевал улыбку. — Каждый из вас может попытать удачу. Но запрещено только убивать соперника. Не думайте, что останетесь с целыми костями, если посмеете бросить мне вызов. Толпа зароптала, отхлынывая прочь от сцены. Словно пропали цепи, словно не было оков, он стоял с высоко поднятой головой и сверкающими глазами, жаждущими указать челяди её место. Вот такой взгляд Иваизуми больше по душе. Против такого можно будет и сразиться. — Третий тур объявляю открытым. Гонги, трубы, выстрелы из магических колец. Ойкава стоял на сцене, испепеляя глазами всех участников, стоявших внизу, ждал, кто же первый осмелится пойти против него. Иваизуми усмехнулся и уже потянул руку, но его опередили. Лысый из отряда Дайчи, который прошёл по краю в прошлом туре, тянул руку вверх. — Да, Танака? — Император со сцены не ушёл. Он будет зорко наблюдать за каждым движением того, кому сегодня дали небольшое попущение. — Я хочу вызвать его на дуэль. Ойкава поморщился, когда к нему обратились без почестей. — Какое испытание выберешь? На секунду пацан задумался, Иваизуми смотрел на этого молодого бойца. Он смог проявить себя только в самом конце войны и хоть был для них лёгким противником, благодаря тактике закулисных генералов ему дали возможность раскрыться, и это вынудило Ойкаву бросить добычу, не прикончив её. Иваизуми помнит, как их конницы столкнулись в долине. На горизонте маячил дождь, они рассчитывали на быструю победу, но в итоге разбежались с почти равными потерями, лишь оцарапав друг друга. Судя по тому, что он показал на поле битвы, единственный конкурс, где у лысого есть шанс, это классическая рыцарская дуэль верхом на конях. В остальном Ойкава гораздо лучше. Рассчитывать на то, что Владыка растерял свои навыки за месяцы безделья, Иваизуми не стал бы. — Испытание копьями. — Да будет так, — кивнул Император, и все принялись готовить место и лошадей. Пока никто нигде участвовать больше не хотел. Толпа потекла вслед за лысым, а Иваизуми задержался у сцены, чтобы увидеть, как Император что-то шепчет Ойкаве, схватив его за руку. Когда вторая рука Ушиваки поползла к чужому животу, Иваизуми не выдержал и отвернулся, быстрым шагом преодолевая расстояние до трибун, выделенных для особых зрителей и участников, всем остальным приходилось или летать над полем, или лезть друг другу на головы, чтобы разглядеть хоть что-то. Слуги и пажи готовили двух молодых сильных жеребцов: белого и вороного. Всё обмундирование, уготованное участником и лошадям, смутно напоминало что-то Иваизуми. И только когда лысый расправил крылья, которые ему разрешили вытащить из магической завесы для дополнительного равновесия, Иваизуми понял, к чему этот фарс. «Первая победа Императора». Знаменитая картина, широкое узкое полотно, которое весит в одной из комнат музея и занимает целую стену. Две армии: черная и белая, несутся друг на друга, их короли, за которых они гибнут, скачут на конях, одетые в их цвет, с копьями на перевес. Ойкава на этом полотне изображён с огромными рогами, перекошенным от ярости лицом и красными глазами, одетый в чёрный доспех, восседая на вороном коне, с чёрным копьём в руках. Позади него толпа сливается в одну сплошную чёрную тень, похожую на бездну. А против него весь в белом, на белом коне и с белым копьём в руках доблестный Ушиджима, чья осанка и величественное выражение лица несут за собой солнце и процветание в эти прогнившие земли. Художнику, трудившемуся над полотном, в награду выделили небольшое поместье на землях ангелов. Бедный старик так исхудал за полгода беспрерывной работы, Иваизуми сомневается, что он смог насладиться даром нового государя. А потом его осенило. Рыцарь быстро оглянулся на едва видимые в толпе другие испытания. Копье. Меч. Лук. Кулаки. Тактика. Пять орудий, пять сражений, которые Ойкава проиграл. Пять столпов, на которых держится победа Ушиджимы. Всё это — спектакль унижения, осознаёт Иваизуми, и сразу тошнота подступает к горлу. Он смотрит на Ушиваку, сидящего на деревянном троне с низкой спинкой. Ойкава стоит внизу, поправляет чёрные кожаные перчатки и нагрудник. А лысый смелый, раз даже шлем не надел. Император кивает, и противники взлетают на коней, а Иваизуми смотрит на императора, пытается в его глазах разгадать умысел. Он сказал, что хочет, чтобы Ойкава «в последний раз повеселился». Но что это значит? Раньше Иваизуми считал Ушиджиму прямолинейным правдолюбом, который не умеет улыбаться. Это был просто ангел с целью, методами её достижения и союзниками. Обычный, немного безэмоциональный, но понятный. Сейчас же за этой простотой Иваизуми видит бездну. Не кстати вспомнился глупый разговор, который Ойкава завёл по пьяни, когда они с Куроо сцепились насчёт философии войны. — Как думаешь, Ива-чан, зеркало отбрасывает тень? — Что? — язык у рыцаря заплетался, как заплетались ноги, и все они висели друг на друге, пытаясь идти прямо единой стеной. Бокуто, правда, забыли в таверне, но тем не менее. — Какой-то слишком заумный вопрос, даже для тебя, Ойкава, — Тецуро смотрит себе под ноги, мотая головой. Маленькие рожки, которые он обычно прячет в своих патлах, сейчас невинно торчат. — Это… как-то… — Да так, — смеётся принц демонического царства, — просто в голову пришла глупая мысль. Иваизуми смотрит на своего друга, и Ойкава улыбается так ярко, когда замечает взгляд. Многие задавались вопросом, какие же между ними отношения. Иваизуми никогда ответить не мог. Это что-то выше уровня слов, они просто не нужно. Он может не понимать, что они говорят глазами, Ойкава может не понимать, но вместе они как-то… связаны. Это тоньше, чем чувства, тише, чем шёпот, эфимернее, чем магия. Связь. Иваизуми идёт, смотря под ноги плавающим взглядом. Есть у зеркала тень? Должна быть, оно же, ну, отражает свет, значит, за ним света нет, зато есть тень, верно? — Ива-чан, не думай так усердно, вена на лбу лопнет, станешь некрасивым. Ойкаве везёт, что сегодня Иваизуми слишком пьян для точного подзатыльника. А ещё он снял наручи. Засранец. Ойкава в седле выглядит почти незнакомо. Казалось, это было десятки лет назад, когда они, даже не посмотрев друг на друга, вскакивали на коней, поправляли доспехи, проверяли оружие. Впереди главная битва двух армий, двух миров, которую они проиграют, а потом Иваизуми станет предателем, Ойкава останется один, его запрут в тюрьме… Этот Ойкава, его Иваизуми разгадать не может. Снова. И вроде движения всё те же, прежняя осанка и поджатые губы, привычное напряжение в руках, знакомое спокойствие перед поединком. Но что-то изменилось, надломилось. Иваизуми смотрит только на него и впервые не знает, видит ли Ойкава его в ответ. Звучит сигнал, лошади встают по разные стороны от перегородки, всадники смиряют друг друга настойчивыми взглядами. Ойкава кривит губы в усмешке, поправляя копьё. Даже отсюда Иваизуми видит, что стержень копья металлический. Всё остальное обито мягкой тканью и хлопком, но стержень — если ткнуть куда надо, хлипкий нагрудник разлетится в щепки. Возможно, тело это конструкция проткнуть не сможет, но сломает кости наверняка. Ойкава наклоняется вперёд, лысый поправляет крылья. Свисток, кони на дыбы, погнали друг на друга. Иваизуми не моргает, когда Ойкава наклоняется ещё ниже и резко выбрасывает руку с копьём в сторону. Лысый пытается уклониться и одновременно задеть, но лишь чиркает близ лица, когда летит вниз с промятым нагрудником. Его белый конь добегает до другого конца ринга, пажи ловят спокойное животное, а лысый кашляет кровью. Точный мощный удар — два сломанных ребра, диагностирует подлетевший Сугавара. Ойкава смотрит сверху вниз на поверженного соперника и, разворачивая коня, возвращается на позицию. Ещё два раунда впереди. Заминка не длится долго, и скоро вновь звучит свисток. Снова соперники бегут друг на друга, но в этот раз лишь сталкивают их орудия. Пух и хлопок летит во все стороны, оголяются стальные наконечники. Ойкава быстро скачет дальше, одним резким пришпориванием разворачивая коня, и тут же набирает скорость, вырывая преимущество. Но лысый, видимо, всегда готовился командовать именно конницей. Он даёт демону набрать скорость, когда в мыле из-за тяжести орудия тяжело скорректировать удар. Ангел легко уворачивается и отвечает ударом в бок. Ткань туник разрывается, кровь брызгает на песок, победа идёт лысому. Когда они снова разворачиваются друг на друга, у Иваизуми бегут мурашки по спине. Ойкава улыбается холодно и жадно, не обращая на магию, залечивающую открытую рану. Он смотрит на лысого, как лис на кролика, и Иваизуми его не узнаёт. Конечно, у Ойкавы частенько были «заносы», но он никогда не давал себе переступить какую-то черту, всегда ходил по краю, но знал, когда надо сделать шаг назад. Потому что был на этом краю не один. Если земля начинала сыпаться под ногами, Иваизуми оттаскивал его за шкирку. Они после долго ругались, но Ойкава признавал, что был неправ. Он был разумен. Сейчас же эта грань, которую видит Ойкава, сдвинулась дальше, но бездна под ногами осталась. И некому предупредить, окликнуть, сказать, что это лишь мираж. Третий свисток, соперники скачут навстречу друг другу. Ойкава метит в голову, это Иваизуми понимает сразу, как старый друг поднимает копьё. И лысый понимает тоже. Попасть в голову копьём на скаку крайне тяжело, но Ойкава часто делал невозможное. Возможно, от того, чтобы выиграть проигрышную войну, его удержал сам Иваизуми. Металл трещит, деревянные подпорки скрипят и ломаются, кони встают на дыбы, стремясь ударить врага копытом. Подлетают слуги, разнимают бешеных животных, смотрят на дуэлянтов. Копьё Ойкавы едва не снесло лысому голову, но съехало и лишь чиркнуло по шее, распоров кожу, примыкающую к плечу. Копьё же Танаки (сейчас Иваизуми помнит это имя) в левом плече демона по самый наконечник. Слепое пятно в защите нагрудника. Чтобы дать свободу рукам, область подмышки не защищается. А наплечники не спасают от таких ударов. Копьё победителя медленно вынимают из демонического плеча, и глаза публики обращаются к императору. У ангела распорота шея, пускай лишь край, но не будь это игрой, где есть целители, он бы умер через несколько минут. У демона же всего лишь повреждено плечо. А зная Ойкаву, он мог бы забыть об этой ране, пока она не начнёт гноиться. Ойкава поворачивает голову к Ушиджиме, и глаза его яростные, горят огнём битвы и мрачного азарта. Ушиджима встаёт с насиженного места, подходит к краю платформы, смотрит на ущерб. Два лекаря хлопочут над шеей Танаки, и лишь один, под тяжестью собственного долга, едва-едва пытается закрыть рану в плече Владыки. Стоит Императору открыть рот, Иваизуми начинает молиться, чтобы тот не сказал «ничья». Это недопустимо. Ойкава взбесится. — Славный поединок вышел. Победитель не ясен, но соперники достойны друг друга. — Владыка морщится, а Танака цокает. — Полагаю, победу нужно отдать тому, кто одержал бы её в реальном бою. Танака, — ангел поднимает глаза, он сильно побледнел от потери крови, — ты дважды получил серьёзные травмы. Будь копья настоящими, то никакая защита тебя бы не спасла. Толпа недовольно бурчит. Иваизуми скрещивает руки. — Ойкава, — демон сжимает поводья. — Ты рисковал неоправданно, и лишь удача помогла тебе не умереть от удара, под который ты подставился в третьем раунде. — Ойкава щурит глаза, и даже со своего места Иваизуми чувствует волну ненависти. — Однако раны, полученные тобой, даже если бы оружие было бы отравлено, позволили бы тебе прожить дольше, чем те, которые получил Танака. По сему победа присуждается тебе. Напряжение лишь едва-едва отпускает Ойкаву, а лысый разочарованно рычит. — Больше ты позориться не будешь, Мистер Лысина Империи, — Ойкава ехидно машет сопернику здоровой рукой и слезает с коня. Иваизуми замечает, что раны, которые сейчас хорошо видно из-за порванной одежды, лишь перестали кровоточить, но выглядеть совершенно свежими и тонкими, будто бы любое движение порвёт защитную плёнку и снова хлынет кровь. Иваизуми сомневается, что Ушивака отказал бы ему в лечении. Вероятно, магии целитель просто не хватит, так как вся она поглощается рунами. «Так вот, в чём твой план», — глаза Иваизуми темнеют. «Истощить его сильными соперниками и тяжёлыми битвами, чтобы он позорно проиграл счастливому слабаку». С такими ранами, особенно если их будет много, даже выдержка Владыки затрещит по швам, и рано или поздно он допустит ошибку, которая станет фатальной. Так было во время войны. Куча не смертельных кровоточащих ран, которые в конце концов добили Ойкаву. Там потери, тут засада, здесь серьёзное поражение. Один перебежчик, второй, первое поселение-предатель, второе, корпус отказался выполнять приказ, уже вторая армия не подчиняется; раз попытались в собственном замке отравить, второй раз умыкнули план-перехват. Капля по капле, но из него выжали все соки. Такую гнилую тактику не ожидаешь от столь честного в некоторой мере Ушиджимы, но вот от тех, кто стоит за ним… Вероятно, император просто позволил своим союзникам проявить их таланты. Его грубая сила и их тактические уловки и стратегии, одно другому не мешает, это же война, а не игра в шахматы, где правилами запрещено скидывать фигуры с доски. Соперники расходятся, и Иваизуми чудится сон из прошлого, где Ойкава, восседая на коне, едет в победоносном венке, солнца всё так же не видать, но ему летят букеты пожухлых цветов и старые протёртые ленты. Он улыбается и обещает, что всё будет хорошо. И ему верят, потому что Ойкава не имеет двойного дна, он говорит то, что имеет в виду, пускай это и звучит иначе из его уст. Точная копия своего отца, вот о чём этот сон. Маленький деревенский мальчик, чья бабушка удерживает его, чтоб не кинулся под ноги королю, принёсшему победу. Отцу Ойкавы кидали букеты, кричали поздравления, подавали хлеб с солью и лучшее вино из старых виноградников. Иваизуми не знает, хотел бы он увидеть Ойкаву в оливковом венке или всё-таки нет, пускай останется как есть. *** — Он хорош, да? — кривит губы Куроо, толкая его локтём. Иваизуми бубнит что-то нечленораздельное, пытаясь не поперхнуться булочкой с творогом. Испытания продолжили. Пока сильные игроки думали над тактикой победы над Ойкавой, более слабые, которым ничего не светит, стали рубиться на мечах, кулаках или пропадать в таинственной палатке с таинственной тактической игрой. Символические первые места были такими же хлипкими, как ставни в прогнивших домах на окраинах: любое телодвижение, и «победители» скатятся в конец списка. Хотя некоторые и правда любопытные, им не тягаться с теми, кто прошёл войну. Это испытание «для своих». — Как планируешь? — что и о чём речь, нужды уточнять нет. Иваизуми пожимает плечами и утирает рот, чтобы убрать оставшиеся крошки. Ойкава сидит на главной сцене по левую руку от Ушиджимы и надменно ждёт следующего смельчака. — Оя-оя, — Куроо вдруг коварно улыбнулся. — Или наш доблестный Иваизуми-кун решил подождать, пока все остальные истощат великого демона, а затем подло добить его? — Не неси чушь. Они невесело смеются. — А где Бокуто? — Иваизуми был так поглощён собой, случайными мыслями и случайными людьми, что забыл о таком шумном демоне. — Малыш Бо? — Куроо лукаво щурится. — Тоже участвует. Ты не знал? — Не заметил. — Во дела. Конечно, Бокуто такое веселье пропустить не мог. — А как он прошёл? Я не видел его в первом испытании. — А этот дурачок ринулся в город, потому что Акааши проговорился, что спрятал пять флажков на базаре. — Ага. «Проговорился». — Не мешай совам вить гнездо, — махнул рукой демон-кот. — Святоша. Через миг Куроо валялся моля о пощаде, и Иваизуми, только выкрутив соски другу, отпустил. — Ауч! Да за что?! — За всё хорошее, — улыбнулся рыцарь, и кота как след простыл. Время тянулось к обеду, и наконец-то все действительно сильные игроки начали шевелиться. — Эй! — крик Бокуто прокатился по полю. — Ойкава! Вызываю тебя на кулачную дуэль. Ойкава, который, по всей видимости, только собрался обедать, встал с тяжёлым вздохом. Его раны всё ещё выглядели свежими и почти нетронутыми, только тонкая плёнка потемнела и края кожи сморщились. Император встал, свидетельствуя вызов, и народ сразу обступил смельчака на траве. Приказали сделать круг шире, Ушиджима остался на сцене, а Ойкава спрыгнул вниз. — По законам дуэли вам запрещено удерживать противника, кусать его, щипать, пытаться задушить или вырвать глаза или язык, — очень приятно. — Проигравшим считается тот, кто сдастся, не сможет продолжать сражаться или пропустить десять ударов подряд в голову и грудь. Иваизуми хмыкнул. Когда они тренировались, правила у них были похожие, только более жёсткие. Пять ударов подряд в любое место — и ты «труп». Либо блокируй, либо уворачивайся, либо подставляй что-нибудь другое. Народ плотным кольцом обступил дуэлянтов, Иваизуми, как и остальные участники, оказались в самом центре. Здесь уже царил жар, и сильные ауры соперников будоражили дух. Бокуто настроен очень серьёзно. Этого демона-весельчака, для других генерала-дурачка, редко когда можно было увидеть именно что собранным. Он мог смеяться посреди кровавого мессива, мог плакать от грустной сказки, которую рассказывали детям менестрели в парках, мог был душой компании и центром любой вечеринки, а мог быть понурым генералом, подчинённые которого пытались всеми силами воодушевить нерадивого товарища. Но серьёзным… Иваизуми видел Бокуто таким только раз, два года назад, когда Кенма сорвался с Северной башни и оказался распят на неровном ржавом заборе. Бокуто вездесущий. Вы всегда узнаете, что он рядом. Его присутствие ощущается так ярко, что не понимаешь, как он вообще мог родиться демоном, если от его ауры буквально слепнешь, а такое под силу одним лишь ангелам. И даже сейчас Иваизуми мог закрыть глаза и с точностью сказать, где Бокуто, в какой позе, куда направлен его взгляд. Колоссальное давление. — На пощаду не рассчитывай, — говорит Бокуто, его пальцы, сжатые в кулаки, хрустят. — Больше не отделаешься отговорками. Ойкава не отвечает, принимая боевую стойку. На них нет защиты, нет доспехов, есть лишь руки и ноги. Иваизуми поднимает глаза на сцену, Ушиджима смотрит ровно, но Иваизуми чувствует едва заметное изменение. Будто бы не озвученное предупреждение, какая-то напряжённость, готовность сорваться вниз и остановить поединок. Звучит свисток, толпа вдыхает и ждёт. Ждёт. Ждёт. Ждёт… Кто-то кричит пахабное: «Двигайтесь уже!», но этот звук тонет в напряжении, царящем здесь, в эпицентре. Иваизуми дышит, но понимает, что двигаться вряд ли смог бы. Воздух густой и сухой, душно, голова пуста, а тело словно отрезано от головы. Но он дышит и смотрит, ожидая вместе с остальными. Бокуто шире, Бокуто мощнее, Бокуто сильнее. И пускай крылья ему ни к чему, а рогов у него из-за редкой мутации нет, с виду точно обычный человек, на него страшно смотреть. Иваизуми пытается быть объективным, он видит, что Ойкава похудел, что раны ему мешают, хоть и не беспокоят болью. Он видит, что Бокуто настроен чуть ли не на убийство, а решимость Ойкавы выражена только в поднятых кулаках, но Иваизуми её не чувствует. Бокуто уничтожит его. И вот бывший генерал, а ныне советник делает шаг вперёд. Второй, третий, никакой стойки, лишь чистая жажда насилия и превосходства. На секунду Иваизуми мерещится, что Ойкава отступает. Раньше его никто не осудил бы. Бокуто — это цунами. Волны могут быть сильными, но кажутся лишь баловством до тех пор, пока все воды не отходят вглубь океана. И тогда поднимается огромная стена воды, цунами, сносящее всё и вся на своём пути. Раньше никто не осудил бы его. Но сейчас Ойкава простить себе этого не сможет. Раньше тоже не смог бы, и если бы тогда сбежал, потом долго убивался бы, тренируясь, пока кости не треснут. Сейчас же у него нет выбора, и Ойкава, выдыхая, принимает безысходность и делает выпад первым. Бокуто настоящая гора, сравнимая с самим Ушиджимой, только со стороны демонов. Но Ойкава — тот, кто правит этими горами, тот, кто ими безраздельно владеет и повелевает. Кто первый получает по лицу, Иваизуми не успевает заметить, сразу нарастает скорость движений, и удары летят ото всюду, он слышит лишь свист толпы, гогот пьяниц и глухие удары кожу о кожу. Ни звука от участников, ни стона, ни эмоции, лишь сухие выпады, блоки, повороты, отскоки и замахи. Ойкава прыгает, ногой ударяя Бокуто по шее, тот даже падает на колено, но его кулак обрушивается на колено, и Ойкава издаёт первый звук, заваливаясь назад. Бокуто моментально подрывается и, словно съехав с катушек, начинает бить лежачего, подняв того за воротник. Четыре сильных удара по лицу, Иваизуми слышит, как ломаются кости рук, которыми Ойкава пытается прикрыться. Земля дрожит от каждого движения Бокуто, Иваизуми едва может стоять во время этого маленького землетрясения. Но тут вспышка — и уже Бокуто летит прочь, спиной ломая опоры сцены, неприкрытые флагами и тканевыми гербами. Вспышка магии режет льдом по огню, Ойкаву шатает, его нос сломан, со рта капает кровь крупными каплями, кулак, которым он отправил бывшего генерала в полёт, дрожит и явно не выглядит целым. Он тяжело опирается на левую ногу, и левая рука, из раны в плече которой снова течёт кровь, висит без движения. Ойкава потерян, Иваизуми, стоя в шаге от него, чувствует эти сомнения, как дерево на горе, обдуваемое безжалостными ветрами. Куроо рядом не моргает и не дышит, его узкие зрачки светятся жёлтым, а магия пульсирует в ногах, но Иваизуми не переживает. Куроо не сорвётся, он взбудоражен и взбешён, но он будет стоять и смотреть. Бокуто медленно поднимается, сплёвывая кровь. — Это всё? — А ты хочешь ещё? — Ойкава огрызается, выпрямляясь. Его лицо снова надменное и холодное, словно не он полминуты назад едва не помер. Бокуто не отвечает, хрустит шеей и костяшками пальцев. — Готовься. Драка становится ещё суровей, чем была. Для толпы позади них это просто развлечение, они не чувствуют этих тяжёлых эмоций, они смотрят на драку сильных демонов, на то, как Владыка «огребает по заслугам», они свистят и кричат глупые кричалки, аплодируют и выпрыгивают, чтобы получше разглядеть то мясо, что творится сейчас в узком кругу. Бокуто оказался повален на землю резкой подножкой, но не растерялся и взял Ойкаву в захват, начиная душить. Это запрещено правилами, но император молчит, а судья не свистит, ожидая приказа. Они брыкаются, Ойкава пытается ударить Бокуто рогами, но тому плевать, он сильнее сжимает локоть, и Иваизуми клянётся, что слышит, как трещат, двигаясь, шейные позвонки Тоору. И сейчас, только сейчас, за миг до неисправимого конца, Император спускается вниз, разнимая, судья свистит, а народ стонет в разочаровании. Они ведь так надеялись увидеть смерть Владыки! Ойкава совершенно белый в руках императора, его голову держат, а он закашливается кровавым кашлем, пока Куроо рванул к Бокуто убедиться, что тот не натворит ещё больше глупостей. Ойкаву скручивает на земле, Сугавара с щелчком «вставляет голову» на место, и Иваизуми выдыхает, понимая, что не дышал почти две минуты. Ушиджима поднимается, читает речь, которую слышат только зеваки, вручает мешочек с золотом, который принимает деньги, но руку с плеча Бокуто не убирает. Иваизуми включается только когда слышит: — …право отказаться от денег и загадать одно желание. Бокуто подходит к Ойкаве, который, белый, держится за пережатое горло и не пытается встать. — Я бы очень хотел, чтоб ты сдох, Ойкава. — его голос твёрдый и низкий. — Но, увы, этого, видимо, не случится. Ойкава не отводит взгляда, но его правая нога дрожит от боли пока Сугавара прижимает руками колено. — Так что вот моё желание… Поле Знамений замирает. Воздух встал, солнце печёт, но ни ангел, ни демон, ни единый человек не смеют дышать в этот миг. — Не смей попадаться мне на глаза. Иваизуми смотрит на Бокуто. Зрачки горят так ярко, электричество проходит по стоящим колом волосам, Иваизуми чувствует, как падает давление. — Иначе я за себя не ручаюсь. Широкие совиные крылья раскрываются, и он улетает. Акааши вслед за ним, как только передал деньги обратно Императору. Ойкава же падает наземь окончательно, его грудь ходуном ходит, Сугавара бубнит что-то под нос самому себе, его лечебная магия двигает кости. Народ разочарован таким исходом, они считают, что если не убивать, то унижать Владыку следует уж точно. Но для них, близкого круга, это было самым настоящим аттракционом страха. Магией Бокуто пользоваться умеет из рук вон плохо. Весь Бокуто про инстинкты и природу; но гром в их королевстве гремел исправно в те моменты, когда «Малыш Бо» был искренне чем-то расстроен. Если бы Бокуто сорвался, многие погибли бы на месте. Но он сдержался. Надо будет сходить с ним выпить, выдыхает Иваизуми, позволяя каменной шее размяться и хрустнуть застоявшимися позвонками. Ойкава уже сидит, прижимая с кислым лицом платок к носу, из которого всё ещё бежит кровь. Сугавара лишь поправляет волосы, слипшиеся от крови, улыбается, но ничего не делает, лишь сидит рядом. И, не упустив момент, радостный Юджи выскакивает на площадку: — Ваше Высочество, — его голос дурашлив и высок, — а давайте с вами постреляем из луков? Ойкава смотрит на парня, затем на Ушиваку, который ждёт решения, и кивает, поднимаясь с земли в помятой пыльной одежде и с намятой физиономией. — Валяй. Костяшки на правой руке сбиты, и по тому, как он не разжимает руку, Иваизуми может судить, что Ойкава сломал несколько пальцев. Они перетекают к пастбищу для стрельбы, на границе которого, возле шатра с тактической игрой, краем глаза Иваизуми замечает Шимидзу и Вашиджо. Они тихо переговариваются редкими фразами, один лишь старик лучится довольством. Соперники встают рядом. Терушима долго и тщательно подбирает лук, хотя Иваизуми знает, стрелок из него не очень. Явно рассчитывает на лёгкую победу. — Когда я выиграю, то заберу деньги, — улыбается пацан. — Хм. Ойкаве же подносят первый попавшийся лук, явно не тот, на который он указывал, но Ойкава не возмущается. Тридцать. Паскуды, хотя Иваизуми может их понять. Наверное. — Я даю вам три тренировочных выстрела, — вещает Император. — После этого вы выстрелите три раза на результат. Тот, чьи стрелы наберут больше очков, победит. Юджи никудышно пристреливается, у него явно хромает техника и терпение, которое требуется для грамотного выстрела. Но на чистом везении он задевает семёрку и восьмёрку, первая же стрела воткнулась посреди поля, не долетев до цели. — Не будете пристреливаться, Ваше Высочество? — Юджи смешинка в рот попала. — Нет. Иваизуми видит усталость Ойкавы, видят все, кто ещё не ослеп от солнца или страха. Хаджиме мрачно смеётся про себя: дураки дураками и помрут. — Тогда я первый! Парень натягивает тетиву, у него дрожат руки от напряжения, к которому он не привык. Выпускает стрелу, та, шатко пролетев по воздуху двадцать метров, чудом остаётся в мишени на отметке «три». Ойкава хмыкает, уверенным движением вставляет стрелу и поднимает лук. Осторожно оттягивает тетиву, ему явно не удобно из-за ран, и держит он лишь двумя пальцами. Иваизуми смотрит внимательно, цепким взглядом проходясь по каждому синюшному ушибу, ссадине и начавшейся припухлости. «Глупая привычка, — думает он. — Я уже давно должен перестать быть его няней». Выстрел срывается раньше, чем Ойкава успевает выцелить, и стрела летит выше мишени. Промах. Юджи на радостях свистит, толпа одаривает его комплиментами и выкриками в поддержку. Второй тоже проходит по грани, едва задев самый крайний круг, приравненный к единице. — Фух, повезло, — Терушима утирает пот со лба. Ойкава снова проделывает всё то же самое, и снова промах. В этот раз стрела ушла вниз, разорвав нижнюю границу холщовой мишени. — Вижу, вам сильно досталось, — Терушима празднует победу, а толпа вторит его рекламным выкрикам об очередной вечеринке сегодня вечером. Ойкава опускает лук, когда стрела соперника поражает четвёрку. Самую малость до пятого кольца не хватило. — Сдаётесь? — Юджи, улыбаясь во все тридцать два, разворачивается к Владыке, который за миг заправил стрелу и пустил в полёт. — Прости, что ты сказал? — лениво интересуется Ойкава. Его стрела угодила ровно в яблочко. Десятка. Иваизуми пробивает на смех, и парня отправляют на другие испытания. — Теперь я наконец-то могу поесть? — Ойкава поворачивается спиной к подошедшему Ушиваке, отдаёт лук и колчан слуге, который уже лебезит прочь на дрожащих ногах. — Конечно, — Ушиджима улыбается и подаёт руку. Им на сцене накрывают стол, другие участники, снова взяв передышку, решили побороться за первые места. Жизнь снова закипела, снова зазвучали овации и смех. Иваизуми тоже поучаствовал, чтобы быть уверенным, что пройдёт дальше. Стрелок из лука из него неважный, но четвёртое место вполне заслуженное. В испытании с копьями уверенное второе, кулачных боёв рыцарь решил избежать, чтобы не валяться в кровавом песке, а шатёр ему не был интересен. Он ждал, кто сделает следующий ход. И долго ждать не пришлось. *** Ещё четверо вызвали Ойкаву за прошедший час, даже не давая ему отдышаться. Двое прошли прям по грани, но всё же уступили. Один из демонов, взявшийся неизвестно откуда, Куроо шипел на него всю дуэль, хитрый змей, решил, что у него получится ударить Ойкаву по слабым местам в классической дуэли с копьями, но каким бы вёртким тот ни был, сила удара оказалась выше у Владыки. Второй, тоже из отряда Дайчи, предпочёл кулачный бой и скакал как ненормальный. Пару раз задел особо тёмные гематомы и сломанные кости, но и сам в конце концов ушёл со сломанным носом и огромным синяком на обеих руках, память об инстинктивном блоке, когда нужно было увернуться, а он не успел. Места распределились, и теперь люд ждал, когда же оставшиеся сильные участники вызовут порядком потрёпанного Владыку на дуэль. Первым из таких оказался Аонэ. Железная Стена Аонэ. Он хорош в обороне, его магия делает любой доспех почти непробиваемым, но в атаке ничего выдающегося или уникального Иваизуми не заметил. Но этот кулачный бой выжал из Ойкавы последние соки. Аонэ умело ставил блоки, делал выпады прям тогда, когда надо, в момент рассеянности соперника, и Ойкава ещё пару раз сильно получил по лицу. Последний удар Иваизуми посчитал достаточно подлым, на что Куроо закатил глаза, назвав его моралистом. Иваизуми рыцарь, воспитанный в установках чести и достоинства. Лежачего не бьют, если не битва насмерть, то по откровенно слабым точкам не бьют, и прочие мелочи. Уважение к сопернику, кем бы он ни был. Тётушка ценила его именно за это. Ойкава выбился из сил, получив ещё несколько ран, в том числе колотых, за прошлые дуэли, и Аонэ воспользовался этим, резко ударив Владыку в бок под рёбрами. Ойкава повалился, хотя порывался встать, но даже его тело подвело. Толпа улюлюкала, а Иваизуми видел результативность постановки Ушиджимы. Измотанный хлипкими победами, которые Ойкава всегда приравнивал к поражению, и добитый вторым настоящим. — Аонэ победил. Ангелы, демоны и люди взорвались овациями и поздравлениями. Император снова предложил деньги, и все затаили дыхание. Что же выберет?! Но Аонэ без промедления принял сумму и удалился. Не успел народ остыть, как вперёд вышла Шимидзу, первая в стрельбе из лука. Она встала над Ойкавой и своим спокойным голосом произнесла: — Не желаете сразиться со мной, Ойкава-сан? Ойкава уродливо улыбнулся и пропел: — Конечно, дорогая. Император стоял на сцене, и она, глядя ему в глаза, чётко сказала: — Я выбираю тактическую игру. Жалость это была или таков план, Иваизуми не понял, но немедля пошёл в палатку, к которой испытывал интерес последний час. Хоть шатёр и был большим, всех вместить он не смог. Но первые любопытные, кому было скучно наблюдать за таким однообразным занятием, уже покидали красный шатёр, оставив внутри сотню сугубо заинтересованных лиц. Посередине стоял столик с двумя стульями, на нём доска, часы, на отдельном пьедестале Вашиджо, судья в этом испытании. Когда Ойкава вошёл внутрь, держась за бок и прихрамывая (на левое плечо ему всё же наложили повязку, так как оно не прекращало кровоточить), Шимидзу поднялась с места, которое успела занять. Оба соперника встали друг перед другом, пожали руки и уселись за стол. — Орёл или решка, Ваше Высочество? — Вашиджо держал в руках монетку. — Пусть дама выбирает, — сипло отмахнулся Ойкава. Его взгляд бегал по столу, на котором было множество фигурок, карт, кубиков и полей. — Решка, — отозвалась Киёко. И выпала решка, когда монетка, прокатившись по всей доске, повалилась на одну из сторон. — Что ж, ваш ход, — ювелир убрал монету и нажал на часы со стороны Ойкавы. «Пять царств» — карточная настольная игра. У каждого игрока, после того, как он выбрал государство (они отличаются по цвету и парой особых карт действий), имеется своя колода и армия. Задача — захватить территорию соперника и вынудить короля сдаться. Смесь шахмат, карт и военной стратегии. Очень скучная игра, если в доме есть алкоголь. Шимидзу рассматривала пять карт в руке. На её стороне карты стояла фигура короля, генерала на коне и три блока маленьких пехотинцев. С королевством Ойкавы её разделяли болота, лес по краям карты, пустыня в самом центре и парочка рек, вокруг которых были нарисованы поля с различными символами. Тётушка любила эту игру. Иваизуми, когда только его пустили во дворец, часто находился под присмотром, как и Ойкава. Она звала их на обед, а потом они с Ойкавой могли часами играть в эту стратегию. Игра, в которой важен каждый ход. В самом начале любая упущенная возможность кажется несущественной, но уже к середине становится понятно, равны ли шансы или стоит сдаться. Ойкава всегда играл до последнего, и всегда проигрывал матушке. Иваизуми был безнадёжен в этой игре, Бокуто был недостаточно усидчив, а в общей компании они никогда не доставали доску, заменяя скучные игры алкоголем, шутками и тупыми приколами разряда «кукарекни в окно, ты проиграл, Тецу-чан». Полтора часа на каждого. Надо думать быстро, если не хочешь остаться с секундным таймером под конец, но и нельзя торопиться, особенно в серьёзной игре против серьёзного соперника. Шимидзу выложила на стол карту призыва, взяла из коробочки фигурку всадника и бросила кости. Каждая пройденная клетка — это как минимум поглощённый ресурс, а как максимум бонусы и препятствия, что ожидают игроков на пути освоения. Вашиджо нажимает на кнопку, и ход переходит. Ойкава карты в руки не берёт, лишь бродит глазами по доске, от одного края к другому. Он думает около пяти минут, прежде чем решает взять карту случайного события. Вашиджо берёт карту со знаком вопроса и вслух зачитывает: — Держава с наименьшим количеством боевых единиц получает дополнительных ход, держава с наибольшим количеством боевых единиц отступает на одну клетку назад тем юнитом, который прошёл дальше всех. Шимидзу смиренно двигает коня на клетку назад, где ей повезло проскочить ловушку и отдаёт судье один блок пехотинцев согласно штрафу, написанному на клетке. Ойкава бросает два кубика, продвигает один отряд на десять клеток в обход северному лесу и сразу второй, когда на кубиках выпадает семь, следом за первым. «Пять царств» — несправедливая игра. Она рассчитана на компанию, где каждый игрок в свой ход может кардинально изменить расклад на столе. Но если в компании друзей это весело из-за непредсказуемости, то в дуэли один на один любая несправедливость может оказаться фатальной. Вашиджо выдаёт Тоору ещё два отряда пехотинцев, которые тот получил, пройдя нужную клетку, и ход переходит. Шимидзу берёт карту из колоды, рассматривает каждую. Её эмоции никак не изменились. Иваизуми бы так не смог. В любой карточной игре он мог продержаться только самое начало, а потом, если поражение нависало над ним, словно лавина, рвал на себе волосы. Карты — искусство. Можно показать, что ты слаб, что легко проигрываешь, а на деле просто ждёшь нужную руку, которая за два хода может обеспечить победу. Это долго, изнурительно, но очень интересно, если в доме нет алкоголя. — Не желаете выпить? — Откажусь. Ойкава щёлкает пальцами, и слуги несут бутылку вина, наливают бокал и передают Императору, ведь за обедом тот дегустировал первым всё, перед тем, как отдать что-либо на пробу своему супругу. Ойкава терпеливо ждёт бокал, в это время Шимидзу огибает болото единицей кавалерии, и ход переходит. Вашиджо нажимает на кнопочку, та с мягким звуком опускается, часы тикают на стороне Владыки. Он потягивает вино и смотрит на поле боя, но не долго, ставит бокал на стол и берёт карты в руки, которые ещё не трогал. Смотрит на руку — на стол, на руку — на стол. Такие гляделки продолжаются почти минуту, пока он наконец-то не вытягивает карту. Чтобы сбросить её рубашкой вверх. Вашиджо смиренно забирает карту, перемешивает общую колоду и выдаёт ему одну взамен. У каждого игрока есть своя колода, рубашки такого же цвета, как и фигурки выбранного царства. Карты из своей колоды добираются каждый ход, если карт меньше пяти. В каждой есть особые сильные карты, дающие уникальные преимущества, но есть также общая колода. Там в основном находятся карты продвижения по полю, замедления противников и ловушки, в которые может попасть даже тот, кто их расставил. Общая колода ценилась среди обычных игроков мало: кому нужны скучные карты, когда есть куча уникальных, обладающих неповторимыми свойствами? Однако среди знатоков эта колода зачастую пользовалась даже большей популярностью. Иваизуми пытался вникать, но безуспешно. Ойкава бросает кости, два его отряда огибают снежный лес на карте, идут друг за другом по пятам. Если так пойдёт и дальше, то уже через ход конница Шимидзу встретится с пехотинцами Ойкавы. У Шимидзу синяя колода. «Царство лугов» имеет преимущество в перемещении, у них много карт дальних атак, особый юнит — арбалетчики. Быстрые широкие ходы с помощью конниц и страшная боевая мощь дальнобойных отрядов. У Ойкавы же жёлтая нация, «Царство песков». Их сила в численности. В колоде множество карт дешёвого призыва маленьких отрядов. Они достаточно медлительны, практически беспомощны по одиночке, но в загашнике этой колоды есть карты «мешанины», также они хорошо ложатся на любую местность. Ещё есть зелёная нация, «Царство лесов», одна из любимых колод тётушки. Мощная оборона и карты призыва помощников из ближайших природных локаций: болот, лесов, гор. Лично Иваизуми предпочитал красную нацию, «Царство гор». Куча условностей, зато мощные атакующие отряды, лучше всего подходят для быстрой экспансии, и все бонусы в этой колоде рассчитаны на молниеносный захват. Ей всегда играют новички, потому что она кажется самой весёлой и выгодной, но любая ловушка — и тебе надерут задницу, если не будешь осторожен. Ойкава и Куроо обожают фиолетовых, «Царство болот». Слабые в прямом столкновении, зато куча карт с ловушками и всякими гадостями, например, переманиванием юнитов противника на свою сторону. С этой колодой нужно грамотно играть, потому что если расходовать все ловушки в самом начале, то под конец сметут, а если передержать, то будет поздно защищаться. Иваизуми с ностальгией вспоминает, как эти двое дрались за право играть этой колодой, когда они были мелкими и ещё не додумались сбежать в погреб за первой бочкой эля. Ход переходит, Ойкава потягивает вино, и Иваизуми не уверен в том, что в этой игре соблюдён баланс. В начале, безусловно, все равны, но чем дальше, тем заметнее превосходство обороны над быстрым передвижением, ловушек над прямолинейной атакой, фарша из призывов над временем, доступным для игры другому игроку. Шимидзу оценивает расстояние. Время безжалостно утекает сквозь пальцы, и для всех обывателей, которые с едва скрываемой скукой наблюдают за противостоянием, неясно, зачем так долго высчитывать очевидные ходы. Но для Иваизуми и сидящего рядом Куроо всё более, чем очевидно. Ойкава уже начал набирать карты из общей колоды, карты из которой можно разыграть в любой момент, даже в чужой ход. Там есть совсем слабые, которые меняют количество выпавших чисел на кубиках или передвигают выбранные фигурки на какое-то количество клеток, но есть и сильные, которые способны разом порушить любую стратегию. Если Шимидзу поспешит, она может проиграть за три хода, и Ойкава церемониться не будет. Девушка поправляет очки и кладёт две карты рубашками вверх, разменивая их на серые, из общей колоды. Вашиджо тасует карты, вслепую выдаёт ей две взамен. Киёко вытаскивает синюю карту и призывает отряд лучников, ей в руки кладут фигурку лучника. Она заканчивает ход досрочно. Снова судья нажимает на затвор, часы на одной половине стола останавливаются, начинают идти с другой. Между конницей и первым отрядом пехотинцев четыре клетки. Леса на стороне Ойкавы закончились, дальше экватор, где заместо узких коридорных клеток большое поле, рассчитанное на целые армии. Ойкава смотрит руку. У его двух юнитов пехотинцев будет шанс против конницы только если он успеет вывести оба отряда на широкое поле и если у Шимидзу нет никакой карты, дающей ей преимущество. — Бросаю вызов. Брови Куроо взлетают. Эти карты не любит никто. Есть карты случайных событий, «сокровища», которые добавляют перчинки и веселья, а есть карты вызова, на рубашке которых нарисована гора костей. Всем игрокам бросается вызов и оговариваются условия его выполнения, а также штрафы, которые понесёт игрок, не справившийся с заданием. И даже если может выпасть что-то выгодное одной нации, шансы на это невелики, особенно в начале игры. «Так рано?» — бормочет Куроо и ряд других бывалых игроков, пока Вашиджо достаёт чёрную карту. — Каждый игрок бросает кость. Выпавшее число очков прибавляется к боевой мощи юнита, который находится в пределах пяти клеток от случайно выбранной области. Если в пределах области есть юниты других наций, они должны столкнуться. Юнит со слабейшим показателем силы проигрывает, а игрок, чей юнит потерпел поражение, сбрасывает карту с руки вслепую. Если же в пределах пяти клеток от случайно выбранной области никаких юнитов нет, игрок, бросивший вызов, теряет ход. Оба участника кивают, и судья снова достаёт монету. Там, где она упадёт, будет случайная область. Вашиджо закрывает глаза, монета на кончике большого пальца, и он выстреливает ей в воздух. Ойкава делает глоток вина, монета падает, громко ударяясь о дерево доски, и хаотично катится, пока не падает, дребезжа, на границе леса позади пехотинцев Ойкавы. Вашиджо отсчитывает пять клеток, и коннице Шимидзу не хватает буквально одного поля, чтобы попасть в зону усиления, в то время как оба юнита Ойкавы оказываются в зоне действия. Ойкава не глядя бросает один кубик, тот падает на пятёрке. Иваизуми смотрит внимательно, оба ни одной эмоции не показали, хотя только что игра буквально перевернулась с ног на голову. Ойкава отставляет наполовину выпитый бокал и берёт карты в руку. Вашиджо кладёт ему на ладонь ещё одну фигурку жёлтых пехотинцев, когда Владыка разыгрывает карту призыва юнита. Два кубика летят, и вот уже три отряда окружают конницу, два взяли в кольцо, а третьему не хватило клетки, чтобы захлопнулась ловушка. Вашиджо нажимает на часы, ход переходит. — Хорошо играете, Ойкава-сан. Владыка дёргает уголками губ. Шимидзу, долго не раздумывая сбрасывает три карты, разыгрывает одну синюю и, пока ждёт три серых из общей колоды, бросает кубики согласно условию на разыгранной синей карте преимущества. Умножение выпавшего числа передвижения для одного юнита. Этого хватает, чтобы подтащить лучников за болото, где под прицелом оказываются два отряда, окружившие конницу. Ход быстро переход, и только тогда она берёт в руки выданные ей новые карты. Игра становится динамичнее. Спящие зеваки просыпаются от стука затворов, ход переходит быстро, карты разыгрываются одна за другой, фишки стучат по доске. Ту конницу Ойкава всё-таки забрал, зато Шимидзу начала движение остальных фигурок навстречу. Разыгрались несколько карт случайных событий, всё перемешалось, отряды Ойкавы, которых теперь много по всему полю, оказались разбросаны. Армия Шимидзу, которая за последние полчаса разрослась до ровных строев конницы и целого фронта лучников, планомерно продвигалась быстрыми шагами благодаря бонусным картам. На часах у неё осталось двадцать пять минут, у Ойкавы сорок, но теперь он взял паузу и глубоко задумался. На первый взгляд, победа Шимидзу предсказуема. Но Иваизуми не понаслышке знает, что такое слепая самоуверенность. На карте много природных зон, в каждой заранее заготовленные ловушки, которых тем труднее избежать, чем плотнее строй. Шимидзу уже потеряла несколько боевых единиц в болотах, а она всё ближе к пескам, самой богатой зоне на ловушки и подлянки. Она разыграла три карты общей колоды и теперь оперирует преимущественно родной, Ойкава же каждый ход последние полчаса не глядя сбрасывает жёлтые в обмен на серые. Часики тикали, народ изнывал в тоске по действиям, и Иваизуми понимал, что близится финал. Кульминация всей партии — эндшпиль. В шахматах и картах к этому моменту у соперников мало чего на руках, и дело остаётся за малым. Но здесь, в игре, где к концу масштабы только нарастают, а каждая ошибка становится всё смертоноснее, ценна каждая карта, каждая минута, которая тратится на обдумывание, просчитывание ходов соперника, подсчёт использованных карт, вычисление оставшихся. У Шимидзу, например, остались только самые сильные карты синей колоды. Она получит огромное преимущество, если разыграет их, но Ойкава либо готовит ловушку, либо у него есть что-то, что лишит её этих карт. Так как сам Владыка жёлтые почти не разыгрывал, никто не знает, что у него осталось в запасе, какая сила спрятана за пазухой. Время на часах сравнялось, а Ойкава всё ещё не пошевелился. Его взгляд сосредоточен на экваторе и снежном лесе, который, считай, является границами его царства. У него не выстроена оборона, заготовлены лишь пара ловушек, которые Шимидзу пройдёт не поморщившись, его многочисленные отряды пехотинцев слишком разбросаны по карте и слишком далеко, быстро их стянуть в одно место не получится. Значит, Ойкава делает ставку на один-два трюка. Иваизуми осматривает огромный стол. Шимидзу не оставила короля беззащитным, но её тонкая защита падёт, если Ойкава получит окно для атаки. Но ровно то же работает и в обратную сторону. Стрелка часов показывает десять минут, игра всё ближе к блицу. Ойкава наконец-то решается, бегло смотрит на карты в руке и разыгрывает две серых, одна из которых активирует зыбучие пески, а вторая пробуждает нечисть тундры. Ход переходит, и Вашиджо выставляет в большом снежном лесу три фигурки: медведя, стаи воронов и крокодила. Вино давно допито, но нового бокала Владыка не просит. Шимидзу думает слишком долго для времени в её распоряжении, на часах замирает семь минут, когда она передаёт ход, разыграв две карты и продвинув фланг вплотную к зыбучим пескам. Теперь, когда твари тундры пробудились, Вашиджо бросает кубики, делая ход за них, пока Ойкава размышляет над следующим шагом. Звери не могут убить короля, но могут уничтожить слабые юниты, чья сила меньше трёх, а это все лучники и пехотинцы. Некоторые отряды Ойкавы стоят спиной к монстрам. Что он задумал? Шимидзу может просто ждать, пока твари уничтожат все ближайшие к лесу юниты за следующие три хода, а потом добить его. Ойкава скидывает последнюю жёлтую карту в руке, всего одна осталась у него в запасе, но теперь все пять серые. Он бросает их веером на стол: — Думал, уже не придёт, зараза. У каждой карты общей колоды есть свой номер, он указан в самом её уголке. Существуют особые комбинации, синергия между серыми картами и цветными, а также чисто внутри серой колоды. Если собрать такую комбинацию, то эффект карт усилится, а игра буквально разделится на «до» и «после». — Комбинация перехода собрана, — говорит Вашиджо, забирая карты, а знатоки со всех углов палатки свистят и восторгаются упрямством Владыки. Комбинаций перехода очень мало. В основном они доступны вкупе с синей колоде, которая специализируется на этом. Такая комбинация меняет два противоположных природных ареала местами, оставляя на месте лишь фишки игроков. Слуги щёлкают пальцами, и тундра на стороне Ойкавы меняется с лугом и реками на стороне Шимидзу. Твари, выпущенные из северного леса и уже выбравшиеся из него, оказываются среди тыла синей армии, последние юниты которой ещё застряли на узких коридорных дорожках. Ход автоматически переходит, но Шимидзу не предпринимает ничего, ожидая, пока судья заберёт все фигурки, угодившие в зону тундры, а также сделает ход тварями, которые, достигнув первых тылов, беспощадно сжирают их. Если тварь, живущая в определённой местности, съела юнит, она продолжает ход до тех пор, пока цепочка «из еды» не прервётся, и только тогда она умирает и её фигурку убирают с поля. Шимидзу поправляет очки, когда все фигурки тварей возвращаются к судье, а в её распоряжении остаётся одна конница, два отряда лучников и беззащитный король. И две карты в запасе. — Браво, — её речь скупа, но не от обиды, она всегда такая. — Благодарю, — Ойкава с улыбкой склоняет голову. По две минуты на ход каждому, когда снова назревает опасная ситуация. Хоть Ойкава и уничтожил армию Шимидзу за один ход, он поменял их ареалы местами. На лугах просторно, там много клеток для передвижения, а также есть бонусы, продвигающие вперёд. Тундра же — локация с коридорными клетками, где за раз поместится только один отряд. У Ойкавы есть вблизи той местности пехотинцы, но они опаздывают на один ход. У Киёко же есть конница, которая может раз в три хода продвинуться на клетку дальше — и достать вражеского короля. На часах тридцать секунд, когда Шимидзу разыгрывает одну из двух оставшихся карт и отбрасывает отряд Ойкавы на одну клетку назад, а следующим движением она бросает кубики, и этого хватает, чтобы достичь жёлтого короля. — Шах и мат, я полагаю. Ойкава смотрит на поле. Стрелки его часов останавливаются, красный флажок поднят, он мог бы даже не успеть сходить, даже если бы Шимидзу не успела раньше него. Владыка тяжело вздыхает, а Вашиджо объявляет его поражение. — Хорошая была игра, — он тянет руку, Шимидзу тут же её пожимает. — Вы крайне тяжёлый и неприятный соперник, Ойкава-сан. — Сочту за комплимент. Их руки разъединяются, доска очищается чьим-то щелчком пальцев. Император поднимается: — Шимидзу, деньги или желание. — Желание. И народ снова застывает в ожидании. Иваизуми смотрит на Ойкаву, тот доволен хорошей партией, но разочарован собственным поражением. Вино и тепло заметно расслабили его, и он не ждёт подставы. — Ойкава-сан. — Да, дорогая? Их взгляды снова пересекаются. — Я хочу, чтобы вы извинились перед каждым, проживающим в замке, за «чёрный день». Брови Ойкавы, как и многих других, взлетают. — Я не могу заставить вас пообещать больше не колдовать, это невозможно. Но я хочу, чтобы вы принесли извинения за то, что напугали их. Многие из служащих в замке потеряли сознание от страха, были травмы. Чем дольше она говорила, тем шире раскрывались глаза Ойкавы. — И как я должен это сделать? — голос враз грубее, прорезались клыки. — Как пожелаете. Но главным условием будет их прощение. Пока они не скажут, что простили вас за тот день, моё желание не будет считаться исполненным. Куроо присвистнул. Иваизуми согласен — эта женщина ненормальная. Да ни одна живая душа в замке не простит бывшего тирана! Особенно люди, которые до одури его бояться! — Кого это касается? — Каждого служащего в замке. — Советники тоже? — Абсолютно. — Кто будет следить за этим? — Лично я, а также доверенные лица, я представлю вас друг другу позднее. Больше Ойкава ничего не сказал. Девушка встала, поправляя складки платья, присела в лёгком реверансе и удалилась, оставив ошарашенного Владыку переваривать её «желание». Император смотрел на супруга с лёгкой полуулыбкой. Иваизуми смотрел в пол, сжав кулаки. Шимидзу не могла не слышать, какое Бокуто поставил условие, а он является одним из советников, он генерал, а также тот, кто крутится вокруг Акааши сутками, астрологу тоже предстоит принять извинения Владыки. — Это самоубийство, — шепчет Куроо, и Иваизуми согласен. Многие ещё не смирились с тем, что Ойкава жив. Ещё меньше смирились с его положением, пускай Владыку ограничили, но недостаточно, по мнению подавляющего большинства. После летней истории с колесом бесконечных попыток смертоубийства оставшиеся не пойманными всё ещё точат вилы на него. И что значит — «пока они не простят»? Любой может сказать: «Я прощу тебя, только если ты вылижешь языком весь замок!», и по делом. Иваизуми чувствовал, как бежали мурашки вверх по телу. Это ярмарка унижений, долгоиграющий план. Сколько займёт исполнение этого желания? А если найдутся те, кто никогда не простят? А если найдутся те, кто дадут волю своим фантазиям? Как это проконтролировать? Больше вопросов — меньше ответов. — Мда, Шимидзу задала задачку, — бухтит Куроо, поднимаясь с подушек. Император выводит супруга из шатра, они поднимаются на сцену, просят начать подсчёт результатов. И Иваизуми понимает — время пришло. Он не планировал истощить Ойкаву, как думал Куроо, он просто ждал, пока соберётся с духом. И сейчас решить хоть один вопрос с помощью мечей — необходимо им обоим. Иваизуми на краткий миг снова может чувствовать Ойкаву, понимает его, даже не смотря на бывшего друга. Рука ползёт вверх, слуга пробегает мимо него с кипой бумаг. — Да, Иваизуми? — Император смотрит, Иваизуми нет. — Хочу вызвать Ойкаву на дуэль. — Какое испытание выберешь? — Мечи. Толпа ропчет, Иваизуми плевать. Мечи — одно из немногого, в чём Иваизуми превосходит Ойкаву, пускай на самую малость. Их битвы часто были достаточно суровыми, очень долгими, но радостными. Дух соперничества, жажда победы и азарт — вот что управляло ими, когда они в сотый раз скрещивали клинки. Иваизуми надеется, что ощутит те же чувства ещё раз. Император отходит к своему креслу, а рыцарь поднимается на сцену. Ойкава потерян, тонет в мыслях и противоречиях, Иваизуми чувствует, как бурлит его голова. Сталь ложится в руки как влитая. — Ойкава. Он поднимает голову. Но не меч. — Сразись со мной. Звучит свисток, звуки внизу нарастают, но они их не слышат. Иваизуми не знает, хочет ли он победы. У него не было ненависти к Ойкаве, никогда. Было разочарование, непонимание, тысячи вопросов, главный из которых: «Почему?». Куроо, Бокуто, да даже Акааши проще, они взращивают в себе этот огонь, горечь которого Хаджиме не смог познать. По всем законам жанра он должен ненавидеть, жаждать наказать того, кто первым предал его доверие, кто разрушил их дружбу и королевство своими руками. Но Иваизуми не мог, только не с Ойкавой. — Подними меч, Ойкава. Сейчас нужно сразиться. Здесь нет эмоций, нет конфликта. Есть тень былых чувств, которые Иваизуми не может назвать словами, есть истончившаяся ниточка связи, которая всё ещё витает между ними, когда они проходят мимо друг друга. Иваизуми отказался от Ойкавы, как от правителя. Но ещё не бросил его, как друг. — Тупокава, не беси меня. И как друг, Иваизуми надерёт ему задницу. Ойкава наконец-то поднимает меч, встаёт в стойку, вытягивая уставшие руки вперёд. Иваизуми первым бросается вперёд. Он наступает сурово, не давая себе послаблений в каждом ударе. Победа или поражение — это всегда было вторично. Меч Ойкавы отклоняется в сторону, открывая беззащитный корпус. — Соберись, тряпка! И Ойкава, его Тоору, реагирует на голых инстинктах, отбрасывая его назад широким рубящим ударом снизу-вверх. Вот теперь они могут понять друг друга. Иваизуми читает эмоции на знакомо лице лучше, чем собственные перед зеркалом. Ойкава, он уверен, тоже видит его насквозь, но это не мешает демону пропитаться злостью и глухой яростью. Иваизуми знает все его болевые точки, знает каждый изгиб тела, где спрятано слабое место, и знает, что больней него Ойкаве не сделает никто. Они бегут навстречу друг другу, и Иваизуми тонет в пылу битве, в лаве, растекающейся по мышцам. Да, так и должно быть! Пусто в голове, горячее дыхание, быстрые движения и сильные удары, звон металла о металл, сверкающие глаза. Пускай в них боль, обида, ненависть, да что угодно! Лишь бы не останавливался этот танец, лишь бы не прекращались попытки победить, доказать неправоту. Лишь бы не перестал пытаться дотянуться. Иваизуми делает упор на левую ногу, шагая вперёд, и размашистым ударом заставляет Ойкаву потерять равновесие, сбиться с бешеного темпа. Подсечка, и демон падает на спину, роняя оружие. Острие к горлу и горькое: — Я победил. Ойкава смотрит, и глаза его похожи на водоворот. Иваизуми боится долго смотреть, боится, что потеряет себя в том, кого знает даже лучше, чем сам того желает. Иваизуми и Ойкава — две половинки одного сердца, связаны, но Иваизуми всегда был разумнее, всегда мог быть холоднее, всегда знал, когда надо остановиться. Он отступает, и Ойкава даёт ему уйти. Волна жара и чувств ещё бьёт по ногам, будто он стоит по колено в океане, и Хаджиме знает — что-то изменилось. Они не решили не одной проблемы, но он чувствует, что лёд тронулся. Лава в груди жжётся, а дыхание загнанное, даже слишком, но ему легче. — Деньги или желание. И Иваизуми не может решить. Деньги ему не нужны, но он не хочет рушить подобие доверия, которое образовалось за эти краткие минуты. Иваизуми ударил ножом в спину короля, но ещё не предал друга. Не до конца. Он тянется к деньгам, когда Ойкава рычит: — Не смей жалеть меня! Только не ты! И Иваизуми сшибает волной, ноги подкашиваются, он понимает, Ойкава оголил настоящего себя, того, которого прятал очень долго. Иваизуми осеняет — он не задал самый главный вопрос. — Хорошо. Тогда ответь на вопрос, Т… — Иваизуми прикусывает язык. — Ойкава. Давно ты знал о том, что я собираюсь тебя предать? Они смотрят друг другу в глаза, на сцене вакуум, пустота, где Иваизуми слышит своё дыхание и чужое сердцебиение. Ойкава кривит губы в усмешке. — Только сейчас понял? Иваизуми хмурится. — Как долго? — Два месяца, Ива-чан, — Ойкава склоняет голову. Он всё ещё не встал, держится на одних руках, и с разбитых в драках губ снова капает кровь. — Почему? Иваизуми не нужно договаривать, Ойкава слышит все вопросы, заданные в одном, в своей голове, как Иваизуми слышит его голос в своей. — А зачем? Иваизуми видит, как Ойкава отступает, как тот оголённый инстинкт, как кусочек того, кого он привык знать, снова прячется в скорлупу, и Иваизуми позволяет. Его собственная кровь остывает, сердце успокаивается. Ниточка потеряна. — Хм, — Ойкава улыбается. — Ты же мой друг, Ива-чан. Был им, по крайней мере. И Иваизуми отступает следом. Шаг назад, второй, и уже он спускается со сцены. Оборачивается в последний раз: — Вот именно. Был. Император помогает ему подняться, подносят списки. Сквозь шум бушующего океана Иваизуми слышит, как оглашают имена, выцепляет и своё среди них. Время близится к закату, когда завершается последнее соревнование. Семь перед ним проиграли, потому что выбрали типичные испытания: мечи, кулаки, копья. Император хорош во всём, что касается культа тела. Может стреляет он неважно, не так великолепно, как разбирается во всём остальном, но это не умаляет его заслуг. Когда настаёт очередь Иваизуми, он выходит перед Императором, который уже избавился от своего белого пиджака перед битвой с Аонэ, и говорит севшим голосом: — Давайте сыграем в больше-меньше. Иваизуми не очень хорош в сложных играх, и сил для физической борьбы у него не осталось. Быстро появляется стол с пачкой стандартных карт, они без предисловий начинают. — Больше. — Меньше. — Меньше. — Меньше. Хотя нет, больше. В конце концов Иваизуми быстро проигрывает. В душе пустота и высохшее болото. Ему не интересно, как отреагирует народ, как проявит себя Терушима, выбивший в дуэли последнего члена десятки, когда сам занял все третьи места каким-то чудом. Ему не интересно, что последняя участница из десяти, Шимидзу, решила сыграть в домино. Не интересно, когда Император с гордость проигрывает и выдаёт ей с фанфарами обещанный приз и вешает золотую ленту на грудь. Он не смотрит на Ойкаву, не смотрит на Куроо, который быстро бросил попытки «связаться с землёй», не обращает внимания на лекарей, которые проверяют его парой холодных заклинаний. В голове абсолютно пусто. Только усталость тела и разума. Лишь ночью, оказавшись в постели, Иваизуми вспоминает лицо Ойкавы. — Ты первый отвернулся от меня. Идиот. Ойкава спрятался. Ойкава проявил чувство, два ли не запретное между ними — он пожалел его. Ещё тогда, год назад, он, оказывается, знал о предстоящем предательстве. И всё равно допустил его. Ойкава, которого он знал, как минимум задал бы вопрос, попытался исправить ситуацию, да хотя бы узнать, в чём дело, в конце-то концов! Этот Ойкава, новый и лишь смутно знакомый, отгородился от него, закрылся, а потом состроил такое лицо, будто является великомучеником и прощает глупца! Злость тлеет в груди, и Иваизуми тушит её сожалением. Он хотел выстроить доверие, попытаться дотянуться вновь. Да, сделанного не вернёшь, сказанные слова не заберёшь назад и не забудешь. Но Ойкава всегда играл по своим правилам. Надуманным, сложным и запутанным. Он сам завернул себя в паутину и сам отбросил руку, которую Иваизуми протянул. Нить, пискнув, оборвалась, и Иваизуми забылся сном без сновидений. *** Ячи бредёт по коридору ранним утром. Сегодня долгожданная коронация! Они ждали больше полугода, и вот, время пришло! На часах семь утра, не спят почти все, птицы поют, солнце греет после невероятно холодной ночи, и снова назревает жаркий день. Всюду вешают белые ленты и цветы, много цветов. Носят белые скатерти и белую посуду, расставляют столы и лавки, десятки сундуков несут на смотр Вашиджо-сану, главному ювелиру Его Величества. В её руках стопка белых штор, сверху которых сложены платки. До тронной залы ещё далеко, и она уже пару раз запнулась о ковёр, но Ячи не сдаётся. Ей ничего не видно за огромной стопкой, но на этом этаже почти никого нет, всё буйство происходит ниже. Хотя как она спустится по лестнице, одному богу известно… — Доброе утро, милашка, — знакомый голос свистит над ухом, а из рук забирают значительную часть стопки отглаженных штор, которые в тронном зале ещё будут поправлять магией. — Доброе, Куроо-сан! — Держи, очкарик, помоги, — демон нагло пихает Цукишиме половину своей ноши и кладёт сверху ещё парочку, окончательно открывая вид для Ячи. — Меня зовут Цукишима. — Как скажешь, Цукки, — улыбается советник, а ангел обречённо качает головой. Ячи старается идти с ними в ногу, быстро замечает, что они не торопятся, ждут её. Ячи всегда боялась высоких и больших людей. Они сильные, быстрые, их шаги равны целым пяти её маленьким прыжкам! Но с этими двумя спокойно, хотя ни одного из них Ячи понять не может. Ленивыми фразами они перебрасываются до самого пункта назначения, где во всю кипит работа: крылатые летают под самый потолок, развешивая шторы, ленты, цветы и украшения, на земле маленькие муравейники ставят столы и лавки, накрывают скатерти и выставляют посуду. Остатки штор исчезают из её рук, и когда Ячи поднимает глаза, Куроо нагло впихивает всю стопку в руки ошарашенного Цукишимы: — Вперёд, мистер бодрость, за работу. Ячи осматривается. Её быстро подзывают, чтобы помочь со столами и посудой, но также быстро отзывают, чтобы не мешалась под ногами бегающих туда-сюда людей, демонов и ангелов. Она тихонечко садится в углу, рядом со спящие ангелом, который положил голову на скрещенные руки. Его совершенно не беспокоит суматоха, он не слышит ни криков, ни смеха, ни запеваний. Его не волнует ни ветер, дующий из открытых окон, ни слуги, которые за малым не бьют его чем-нибудь по голове, когда носят из угла в угол мебель, сундуки и прочие элементы сегодняшнего торжества. Ячи тянется его разбудить, но её прерывают, мягко перехватывая ладонь: — Не стоит. — Ой! — она боязливо склоняется перед министром Дайчи, который мягко ей улыбается. — Суга всю ночь работал, дай ему отдохнуть, хорошо? Она ответственно кивает и оставляет спящего ангела в покое, продолжая тихо наблюдать за хаотичным танцем единого народа. Кого-то сильно волнует предстоящее мероприятие, кто-то просто ждёт окончания беготни, а кто-то хочет повеселиться. Долго посидеть, чтобы насладиться приятной суетой, Ячи не дают. Главная экономка по центральной башне сурово кричит на неё и отправляет в прачечную за новой партией скатертей для столов, которые уже заносят с нижних этажей. Ячи подрывается и бежит быстрейшим путём. Она срывается, два раза падает, запнувшись о ковёр, но благополучно получает последние для замка чистые горячие скатерти, только-только стиранные и высушенные. Обратный путь такой же тяжёлый, руки едва выдерживают, но очень быстро на подхвате оказывается Цукишима. — Сбежал? — она улыбается. Цукишима совсем не такой твёрдый крендель, каким хочет казаться. — Да, — его улыбка кажется опасной, и Ячи не рискует расспрашивать. Они тихо идут по коридорам, пока не замирают, как вкопанные, столкнувшись с Владыкой лицом к лицу. Ячи тут же предпринимает попытку отступить к стене, но замечает за его спиной Шимидзу-сан, которая смотрит прямо на неё. — Вы ко мне? — прорезается голосок, когда две пары глаз не моргая смотрят на неё. — Да, — нехотя отвечает Владыка, отводя глаза. — Я слушаю, — Ячи заинтересована, она приосанилась, но расправить складки платья нет возможности. Владыка какое-то время собирается с мыслями, его брови скачут, глаза бегают по полу, а пальцы цепляются друг за друга. Ячи наблюдает за ним с нескрываемым интересом. Она видела его во множестве ипостасей: пленным и самоуверенным, сломленным и больным, отстранённым и язвительным, холодным и властным. Но таким скованным — впервые. Платье, надетое на нём, совершенно сбивает её с толку: благородная фиолетовая ткань с широким вырезом и длинными рукавами-фонариками, драгоценные цепочки и прогрядывающаяся кольчуга из рун — всё это кричит о его статусе и силе, благородстве знати и стати, которой он сейчас не следует. Шимидзу-сан выходит из-за его плеча, встаёт между ними с руками за спиной, и это словно помогает Владыке решится. — Я хочу попросить прощения. Скатерти едва не падают из её враз ослабевших рук, но Цукишима поспевает вовремя. На его лице она видит отражение собственных сомнений и растерянности. — З-за что? — За день, когда я выпустил магию. Должно быть, это сильно напугало тебя, — он прикусил язык, глаза всё ещё смотрят в пол, и Ячи не может поверить своим ушам. Ей не дают придти в себя, Владыка резко поднимает голову с каким-то отчаянием, смешанным с раздражением, спрашивает её: — Ну как, прощаешь? Ячи отступает назад, совершенно не понимая, что за спектакль перед ней разыгрывают. Цукишима снова приходит на помощь: — Ах, я понял. Если я правильно услышал, то вчера вы проиграли Шимидзу-сан, и она загадала вам просить прощения у всех в замке, верно? — когда Владыка не отвечает, прищурив глаза, Цукишима растягивает губы в зловещей улыбке: — Или я ошибаюсь? — Ты совершенно прав, — кивает Шимидзу-сан, и Ячи теряет нить разговора. — Так что, Ваше Высочество, — Цукишима встаёт в высокомерную позу, задирает подбородок, — не хотите и у меня попросить прощения? Владыка быстро берёт под контроль свою ярость, которая успела обдать Ячи горячи воздухом, и тоже начинает улыбаться, слегка склоняясь в поклоне: — Ах, конечно, простите меня, господин пугливый секретарь. Не знал, что ваши чувства так легко задеть, и искренне прошу прощения за то, что напугал вас до дрожи в ногах своей магией. Улыбка Цукишимы сползает с его лица. Повисает тишина. — Я дала задание Его Высочеству заслужить прощение служащих замка всеми возможными силами, — вмешивается Шимидзу, и Владыка выпрямляется. Цукишима снова на коне. — Пока все не простят его, моё желание не будет считаться исполненным. — Вот оно как, — кивает Ячи, чувствуя скачок напряжения между Цукишимой и Верховным Демоном. — Что ж, тогда… — Кей выпрямляется, топорщит крылья. — Будьте паинькой, и, возможно, я подумаю над тем, чтобы простить вас. Хотя, конечно, ничего не могу обещать, — его губы снова растягиваются. — Ведь моя тонкая натура не способна быстро принять решение насчёт столь сильной личности. Он кланяется: — Прошу прощения, сейчас мне нужно заняться приготовлениями к торжеству. И уходит, не оглянувшись. Ячи мнётся некоторое время и решает бежать следом. Она не хочет думать над тем, что услышала, что ей привиделось или послышалось. Это явно был солнечный удар. — Вижу, вам предстоит долгий путь, — говорит Шимидзу и тоже покидает Владыку, улетая в открытое окно. Ойкава сжимает руки в кулаки. *** — Ну вот, теперь ты готов, — подтверждает Вашиджо, убирая инструмент от сетки рун. Ойкава вздыхает. Сетка новых золотых цепочек от рогов до пояса, расшитого драгоценными камнями (необычными, конечно же), хоть и выглядит обворожительно, но порядком мешает помимо всех прочих эффектов ещё и своим звоном. А маленькие руны, спрятанные в звеньях, словно пираньи, подсаженные на плечи — так и трещат, посасывая магию. Время час, коронация начнётся в три, а за это время, как он подорвался в шесть утра, ещё крошки в рот не брал. Как и многие, но Ойкаве нет до них дела. Они выходят из спальни, где Ойкаву прихорашивали последний час, в кабинет, где тихой компанией сидят Куроо, Ушивака — тупой ублюдок — и Шимидзу. Они проводят в тишине ещё час. За дверью и окнами слышно, как кипит работа, как люди, демоны и ангелы работают рука об руку, чтобы успеть. Перекроить площадь под народные гулянья, хотя ещё ночью там всё кишело магазинчиками и лавками; вешать объявления, цветы и ленты; собирать оркестры и организовывать толпу, прибывшую посмотреть на коронацию из первых рядов. Куроо всё время смотрит на дверь, Шимидзу просто сидит с закрытыми глазами, Вашиджо иногда возится со своими сундучками, Ойкава не сводит глаз с узкого окна, а Ушивака сидит на подлокотнике рядом с ним, не убирая своих рук от его плеч. — Время пришло, — отмечает Куроо, бросая беглый взгляд на часы. Все, кроме императорской четы, покидают комнату. Они остаются наедине, и Ушивака начинает говорить: — Сегодня я расскажу всем о ребёнке. — Что? — Ойкава смотрит с яростным шоком, Ушивака гладит его по руке. — Пришла пора. Сугавара уже догадался, так что скрывать нет смысла. Ойкава отворачивается. Придурок. Суга, этот летающий мешок перьев, вчера до трёх ночи лечил все его переломы, синяки и ушибы, чтобы сегодня супруг обожаемого всеми Императора выглядел под стать венценосному ослу. — И что ты хочешь от меня услышать? — спрашивает Тоору, когда чувствует взгляд на затылку. — Лишь то, что ты не причинишь ему вреда. — Клятва? — Да. Ушивака разворачивает его лицо к своему и целует в накрашенные нежным цветом губы. Ойкава брыкается, но хватка слишком жёсткая. Мычит, но этому ослу всегда плевать, это для него «слабовато» в качестве контраргумента. Целует до тех пор, пока Ойкава не начинает задыхаться, а на краешках век не образуются маленькие капельки влаги. — Вот теперь ты готов. Ойкава рычит, когда его тащат к выходу. Коронация начинается. *** В зале толпы придворных, в дверях слуги выглядывают из-за спин друг друга, все глаза на них, когда они идут по ковровой дорожке до тронов, встают друг напротив друга. Ушивака сжимает его руки, отпуская, и поворачивается к священнику из Поднебесной, который стоит на лестнице. Император опускается на одно колено, Ойкава остаётся стоять. — Клянёшься ли ты, Ушиджима Вакатоши, оберегать Империю Белого Солнца, защищать её жителей, кем бы они не являлись? — священник в золотой робе держит пальцы к небу. — Клянусь. — Клянёшься ли жертвовать телом и эгоистичными желаниями во благо Империи? — Клянусь. — Ойкава кривит губы в усмешке. Ой, не тому это пустоголовые доверяют свои жизни, ой, не тому вверяют будущее. — Клянёшься сделать всё возможное для процветания Империи, для её благополучия и светлого будущего? — Клянусь. — Голос Ушиваки звучит особенно низко, и Ойкава чувствует мурашки. Вот последняя строчка этому ублюдку по душе. — Тогда властью, данной мне Небом и Землёй, нарекаю тебя Императором! — священник водружает тонкую корону на тёмноволосую голову. Ушивака поднимается, крылья, до этого лежащие на земле, расправляются шире. Он поворачивается к Ойкаве, смотрит с уверенной прямотой, и Ойкава лениво тянется за державой на подушке, которую держит священник. Владыка кладёт предмет выдуманной власти в широкую ладонь, и они вместе разворачиваются к людям. Те, один за одни, опускаются на одно колено, склоняя головы. Но обряд не завершён — Ойкаве предстоит сделать тоже самое. Это его коронация в том числе. Они разворачиваются друг к другу, и Ойкава ненавидит, каким счастливым выглядит поработивший его ублюдок. С посылаемой ненавистью, всей, что есть, он опускается на одно колено, не разрывая контакта глаз, и Ушивака улыбается. Даёт священнику в руки державу, берёт чёрную корону с тонкими невысокими вертикальными шипами и начинает говорить: — Клянёшься ли ты, Ойкава Тоору, во всём следовать моим указаниям, хранить моё слово и ценить власть, данную тебе мной? — Клянусь. — Губы двигаются против воли, но в этот раз Ойкава сопротивляется лишь для острастки. — Клянёшься ли делать всё, что в твоих силах. чтобы хранить верность мне и моим идеалам? — Клянусь. — Надо же, уже меняем клятву? Потрясающе. — Клянёшься ли идти со мной рука об руку в будущее, которое ожидает Империю? — Клянусь. Корона приминает причёску, неприятно холодит горячие рога, Ойкава берёт подол белого плаща и прикладывает к губам и лбу, поднимается, опираясь на руку. Он даже благодарен: Ушивака не заставил его вывернуть себя на изнанку во благо его политики, хотя мог. Жалеет, что ли? Стоявшие на коленях встают следом. Многие в ужасе от короны на его голове, их шатает, когда они смотрят на их руки, соединённые вместе. Ойкава не смотрит на Бокуто, хотя чувствует его взгляд на себе. «Прости. здоровяк, — он улыбается про себя, — сегодня избежать тебя не получится». Они спускаются вниз, все в замке тянутся за ними. Последний этап — выход на площадь. Никто не смеет нарушать священную тишину, всем и каждому последний месяц читали лекции о том, как должен пройти обряд восхождения Императора на престол. И хотя Ойкава был бы рад, что называется, поднасрать, но идёт молча. У него заготовлен сюрприз. Бомба, так сказать. Центральные ворота открываются под звон колоколов, и толпа ревёт, взрываясь овациями и поздравлениями. Они подходят к краю лестницы. Головы людей, демонов и ангелов единым потоком простираются до самого горизонта, прерываясь лишь на крыши зданий и лавочек. Ушивака громко зачитывает речь, поднимает то их руки, то державу, и народ вторит пламенным словам. Секта, думает Ойкава. — Да будет пир. И веселье начинается. Обряд ещё не завершён, но для народа больше ничего интересно, кроме еды, не будет. Знать и служащие бывшей Обителя всё ещё хранят молчание, когда они возвращаются в тронный зал. Все занимают свои месте, Император и его супруг остаются стоять. — Дамы и господа, у меня для вас есть важное объявление. Головы, уже уткнувшиеся в пустые тарелки, снова поднимаются, чтобы посмотреть на них. Ойкава дрожит от нетерпения, ох, как он испортит подготовленную речь, ох! — Я знаю, что многим из вас пришлось не по душе моё решение оставить Ойкаву в живых, — оглядываются друг на друга: с чего вдруг этот вопрос? — Но на то было несколько причин. Ойкава задерживает дыхание. — И одна из них заключается в том, что я хотел, чтобы Ойкава, который является сильнейшим демоном, выносил моё дитя. Роптание и шёпот уже не сдержать. Попадали вилки, разбились несколько бокалов, уронили первые подносы. Кто повскакивал с мест, кто с них свалился, но всё пришло в движение. — Благодаря стараниями Вашиджо-сенсея и пары доверенных лиц мне удалось исполнить задуманное, и сейчас Ойкава носит под сердцем моё дитя. Ойкава скользит глазами по взбунтовавшейся толпе. На улице гулянья слишком громкие, чтобы кто-то заметил смятение внутри белых стен. Ойкава видит, как Куроо стоит с выпученными глазами, как падают очки с носа Акааши, как Бокуто падает на стул, как ангелы прижимают руки ко ртам, как Тендо улыбается, присвистывая. Видит, как Иваизуми держится на спинку соседнего стула. Кажется, его друг постарел на глазах. Ушивака откладывает державу и подходит к нему, обнимая со спины. Руки на животе, который уже набирает темп роста, но всё ещё незаметен под одеждой. — И сейчас я хочу попросить вас услышать клятву, которую- Ойкава отбрасывает ангельские руки и отступает на шаг в сторону. — Если ты думаешь, Ушивака, — он сходит по ступенькам вниз медленно, растягивая слова, — что я позволю и дальше тебе пользоваться мной, как вздумается, — разворот на лестницу, — то ты ошибаешься. Гордо поднятый подбородок. Прямой взгляд. Ровная спина. — Тебе удалось подловить меня с помощью Круга Подчинения, — по залу прошёл взволнованный шёпот, этого никто не ожидал от «благородного и чистого» Ушиваки. — Но больше этого не повторится. Тень начала накрывать тронную залу, захлопнулись ставни, затрещала посуда и поднялись края скатертей. Ойкава вспомнил все унижения, все потери, глаза его налились чистой ненавистью, клыки вылезли, прорезались когти. — Ты отобрал у меня всё, что было мне дорого. Всех, кого я ценил и любил, — оторвались ленты, съехали гобелены, открывая скрытые за ними круги. — Ты забрал мою свободу. Этого я никогда тебе не прощу. Ушивака стоял на лестнице и смотрел, Ойкава сорвался окончательно: — Поэтому я проклинаю тебя и твоё царство! — лопнули руны в цепочках, прижались люди к стенкам, напуганные и плачущие. — Не видать тебе ни покоя, ни процветания, ни счастья, ни семейных радостей. Закрутился воздух вокруг Владыки. — Я проклинаю твоё дитя! Ты потеряешь всё, что тебе дорого, Ушивака, — Ойкава дьявольски улыбнулся, в полной темноте были видны лишь его глаза. — И этот выродок будет первым! Раскрылся магический круг под ним, кто-то закричал, попытался вскочить, но не мог пробиться через ветер и давящую тёмную магию. — Ты отплатишь мне сполна! И Император расправил крылья, разрезая магию и воздух. Они столкнулись, отлетая к дальним столам, откуда все кинулись врассыпную. Магия потекла через Императора, его крылья засветились чистым белым светом, он взмахнул ими — и всё закончилось. Развеялась тьма, прекратился ветер, попадали оторванные ленты с потолка, опустились скатерти. Император сжимал ладонь изо всех сил на рту Владыки, придавливая его всем весом к трещащему столу. — Не смей. Ойкава пытался дотянуться рукой до ненавистного лица, глаза его искрились остатками магии, но руку перехватили, прижали, скрутили. Дайчи, Цукишима, Куроо, Танака и ещё несколько тел раскрыли магические цепи и ловушки, заставили Владыку опуститься на колени. — Всё-таки не хочешь по-хорошему, — сказал Император, поправляя белые перчатки, испачканные в крови, капающей из носа супруга. — В темницу его. Ойкаву потащили, и он из последних сил прокричал: — Запомните мои слова — ваша империя падёт меньше, чем через двадцать лет! Иваизуми смотрел, как его дружно тащат прочь, как затыкают рот и связывают руки, передавливают шею. Иваизуми был в ужасе. Чистое безумие предстало перед его глазами, концентрированная ненависть, обида и отчаяние. Он смотрел на Ойкаву с того самого момента, как тот ступил ногой в тронный зал, и не сводил глаз. Он видел, чувствовал, но нить была потеряна. Лишь на миг ему почудились злые слёзы, но его духа, с виду благородная, ведь кто он, как не рыцарь, пугливо закрылась за стенами отрицания и презрения. А потом словно упало на него ведро холодной воды. Ойкава носит ребёнка. Рука легла на рот, пролетели стрелами все слова, со злобой брошенные в друга. О боги, что же он наделал.