Критика Чистого Разума

Джисону нравится учиться. Очень. Он один из тех, кто с удовольствием поднимается по утрам и идёт в университет. Потому что быть инженером — его мечта с детства. И пока все с трудом сдают теоретическую механику на "удовлетворительно", он получает по ней автомат, и всё равно просится на экзамен. Джисон и правда наслаждается учёбой, поэтому он всегда сидит на первой парте, чтобы ничего не пропустить. И не только потому, что зрение у него ниже среднего, просто на первую парту никто и никогда не садится, а Хану нравится слушать преподавателя, а не соседа. Но сегодня с самого утра день пошёл наперекосяк. Будильник не сработал, на пару он опоздал, а свободное место оказалось только на заднем ряду, которое было уже занято двумя самыми шумными и раздражающими личностями на потоке. Джисон не то, чтобы недолюбливал Минхо и Хёнджина, скорее избегал, потому что эти двое всегда влипали во что-то громкое. Самые красивые и самые проблемные ученики. Джисону это определённо не нужно. Особенно, на парах по философии, по которой в конце семестра не какой-то вшивый зачёт, а злоебучий экзамен с горой билетов. Джисон извиняется за опоздание и с хуевым предчувствием направляется на единственное свободное место в аудитории, на последнем ряду, где широкие парты рассчитаны на три человека. Минхо улыбается, когда видит его приближение (Хану уже это не нравится) и поднимается с лавки, пропуская Джи вперёд. Джисон смеряет его тяжёлым взглядом, но тот только кивает в сторону лавки и поднимает брови в ожидании. — Проспал из-за весёлой ночки, да, Сонни? — говорит игривым тоном Минхо негромко, так, чтобы слышал только Джисон. — Не твоё дело, — бросает Хан и, чёрт возьми, всё же садится между парнями. Чувство приближающегося пиздеца накрывает его постепенно, но Хан решает игнорировать его и сосредоточиться на лекции. Учёба важнее, чем какие-то два придурка. Тем более, Джи уверен, что их он точно сможет не замечать до конца пары. С этим Джи прекрасно справлялся второй курс подряд. Хёнджин и Минхо не один раз пытались завязать более "близкое" знакомство. Шутки, вроде бы неловкие движения, касания. Но Джисона это не волнует. Учёба всегда на первом месте. Он сосредоточенно, без остатка погрузившись в материал, переписывает имена философов и даты их жизни в тетрадь, совершенно забывая о существовании двоих соседей, которые, в свою очередь, оказались довольно молчаливы и также сосредоточены на материале лекции. "Чувства не ошибаются, — гласит очередной слайд, — однако не потому, что они всегда правильно судят, а потому, что они вообще не судят." Чувства. Джисон выводит это слово пожирнее. Разве может быть какое-либо чувство, кроме сонливости из-за большого количества домашней работы? Даже если и есть, то Джи это определенно не волнует. От пары проходит примерно 20 минут. Хан незаметно смотрит сначала на Минхо (тот сосредоточенно всматривается в экран проектора), потом на Хёнджина (тот записывает слова лектора в тетрадь) и сам заметно расслабляется и немного расставляет ноги в стороны, чтобы было удобнее сидеть. Кажется, чувство подступающего пиздеца ошиблось, как и Кант, который писал, что они не ошибаются. Джисон немного откидывается на спинку лавки и почти задыхается, когда его правое колено накрывает чья-то горячая ладонь. Какого хуя. Он бросает быстрый взгляд на Хёнджина. Тот удерживает конец ручки между зубами и задумчиво всматривается в доску. Джи на секунду даже кажется, что это просто дурацкое совпадение и парень всего лишь задумался, но ладонь начинает двигаться по штанине вверх и останавливается в опасной близости от промежности Хана, буквально обжигая кожу через лёгкую ткань тёмных брюк. Джисон вздыхает, пытаясь что-то сказать, но Минхо прерывает его, накрывая левое колено своей ладонью. — Сонни-и, — тянет он, — скажи, ты не хочешь с нами общаться? Джисон задыхается своим же вздохом. Он поднимает взгляд на слайд. Перед глазами всё начинает плыть. — Ханни-и, — тянет с другой стороны Хёнджин, — мы тебе не нравимся? У Джисона стресс, определённо. Он был готов к чему угодно, но только не к такому вниманию от двух самых красивых парней из своей группы. Ладонь Минхо неспешно скользит вверх по бедру, вызывая по телу Джисона мелкую дрожь. Пальцы останавливаются в опасной близости от яиц. Кожу на мошонке начинает буквально печь. Джисон шумно сглатывает. Ладонь Хёнджина справа тоже оживает, накрывая промежность Джи сверху и чуть сжимая яйца пальцами. Хан вздрагивает из-за нового прикосновения. Он поправляет очки, сползшие с переносицы, и сводит колени вместе. — Мы на лекции, — негромко произносит Хан чуть дрожащим от волнения голосом. — Ты так стараешься в учёбе. Такой послушный, прилежный мальчик, — голос Хенджина звучит все ближе. По спине Джисона пробегают мурашки. — Мы с Минхо тоже очень послушные, — он касается языком ушной раковины Джисона. Тот не может сдержать шумного вздоха. — Знаешь, Сонни, — подхватывает Минхо, — у нас есть один вопрос. — Какой? — слетает с языка раньше, чем Джисон понимает: он сам себя загоняет в ловушку сильнее с каждым словом. Между ног становится неожиданно тесно, а лицо будто обжигает горячим воздухом. Он попался. Минхо и Хёнджин переглядываются между собой и улыбаются друг другу. Джисон уже у них в руках. В прямом смысле. Хёнджин пальцами ловко подцепляет тугую пуговицу на брюках и освобождает её из плена петельки. Минхо подхватывает собачку замка и медленно, и беззвучно опускает её вниз, открывая замок. "Задача философии именно в том и состоит, чтобы определять свои границы", — курсивом написано на доске высказывание Иммануила Канта. Своих границ Джисон не видит. Не сейчас, когда кожа горит и конечности почему-то не двигаются, а мозг не отправляет команду "сопротивляться". Но, кажется, будто чужие границы не волнуют этих двоих от слова совсем. Вдобавок тело Джи предательски было не против такого расклада. Джисон не может поверить, что всё это ему не снится. Ведь Минхо и Хёнджин продолжают записывать лекцию (Хо левой рукой, а Хван — правой). Они на вид внимательно слушают преподавателя, слово в слово переписывают высказывание Канта в тетрадь и только одно выдаёт их — хищные полуулыбки, застывшие на лицах парней. У Джисона по позвоночнику пробегает холодная капля пота. — Что бы ты хотел сильнее: кончить мне в рот или в задницу Минхо? — произносит Хван, а у Хана, кажется, уши закладывает от волнения. Чьи-то пальцы (Джи уже не различает, где чья рука) оглаживают отвердевший член, что спокойно покоился до этого в левой штанине, а теперь выпирает и приносит дискомфорт. Хан судорожно втягивает воздух и на секундочку закрывает глаза. По телу пробегает волна тепла. Она расходится по низу живота и приятно оседает где-то в районе мошонки. Хёнджин с правой стороны придвигается ближе. Правый бок обжигает теплом. — Я страсть как хочу узнать, какой ты на вкус. Скажи, ты куришь? — шепчет Минхо совсем рядом и тоже придвигается ближе. Левый бок также обжигает теплом. Джисон переводит взгляд на доску и понимает: он пропустил уже несколько солидных абзацев. Джи пытается вникнуть в суть лекции, но все слова преподавателя воспринимаются будто на неродном языке. Чужая ладонь оглаживает член сверху по всей длине через ткань брюк ласково, но Джи пробивает, как от мощного разряда тока. — Нет, — отвечает он отчего-то охрипшим голосом. — Тогда, — делает паузу Хёнджин, а потом наклоняется и шепчет совсем тихо, — я хочу твою горячую головку у себя на языке. У Джисона сердце бьётся в груди быстро-быстро. Он вжимает ручку в бумагу так сильно, что крышка, сдерживающая стержень, вылетает и падает куда-то на тетрадь рядом, делая дальнейшее использование ручки совершенно бесполезным. Но пальцами Джи сжимает её ещё сильнее, потому что Минхо запускает ладонь прямо в белье. Он скользит по всей длине грубовато, чуть сжимая её пальцами под головку, оглаживает подушечками немного влажную вершину и также быстро вытаскивает руку обратно, лишая Хана сладких и таких желанных прикосновений. — Горячий, — говорит Хо, а потом подносит пальцы ко рту и быстро облизывает их языком, — и солёный. Мне нравится. — Крепкий, — вторит ему Хёнджин справа, оглаживая ствол сверху через ткань, — хороший. Как раз для моей задницы. У Джисона, кажется, голова кружится. А ещё стоит так, что в штанах тесно что пиздец. Хочется отдрочить себе погрубее да побыстрее, но Минхо с Хёнджином будто чувствуют это и наоборот в две руки гладят, мнут и ласкают медленно и нежно, намеренно мучая и продлевая сладкую пытку. Хану одновременно хочется сбежать и поддаться бёдрами вперёд. — Знаешь, что мне хочется, Ханни, — низким голосом шепчет справа Хёнджин, — это оседлать тебя и трахнуть у всех на виду, — он касается мочки уха самым кончиком языка, а ощущения, будто Хану выстрелили в сердце, — а ты бы спустил мне в задницу, — заканчивает Хван и обдает шею горячим дыханием. И Джисон, кажется, заканчивается тоже. Чужие пальцы гладят чувствительную головку с нажимом, мучительно, ведь этого недостаточно для того, чтобы кончить. — Ханни, детка, кончи для нас, — горячо выдыхает Хёнджин, закусывая свою нижнюю губу. У Джисона по спине пробегает дрожь. Преподаватель начинает вызывать к доске по одному из тех, кто пропустил предыдущее занятие. Хану не грозил вызов на всеобщее обозрение, но сама мысль о том, что он собирается (точнее его предательски слабое тело) сделать, горячей лавой пробегается по венам и обжигает лицо,  окрашивая его в розоватый оттенок. Уши закладывает. Чужие голоса затухают и уходят на десятый план. В голове остаётся только тихий монотонный гул. Джисон сильно закусывает щеку изнутри и стискивает ручку пальцами. Последней каплей становится тихий и мягкий шёпот Минхо. — Ну давай же, Сонни. — Ах-х, — приглушённо выдыхает Джисон, чувствуя металлический привкус во рту. На плечи вмиг наваливается усталость. Глаза становятся тяжёлыми. Хан тратит все свои последние силы на то, чтобы просто не завалиться на парту и не проспать до конца пары, спрятавшись за высоким парнем в наушниках, что сидит перед ними. Хёнджин оглаживает небольшое влажное пятно на тёмных брюках пальцами, растирая его и делая ещё больше. Он подносит влажные пальцы ко рту, и тут Джисона пробивает во второй раз. Он едва заметно вздрагивает, а удовольствие повторно прокатывается по всему телу. По аудитории раздаётся звонок. Джисон ждёт, что вот-вот проснётся. Что затянувшаяся сексуальная фантазия развеется, и он пойдёт на следующую пару. Но время идёт, а фантазия не заканчивается. Минхо и Хёнджин собирают тетради, Хо засовывает ручки в передний карман узких джинс, поднимается с места (Джисон успевает мельком оценить чужую задницу, а Минхо замечает это и шумно усмехается) и дарит Джисону одну из своих самых очаровательных улыбок. — До следующей лекции, Сонни, — бросает Хо. Хёнджин поднимается за другом следом (Джи также успевает заценить его задницу), и они оставляют Джисона за партой в одиночестве. Хан бездумно смотрит перед собой несколько секунд. Тело кажется таким тяжёлым и неподъёмным, что ему хочется свернуться калачиком на лавке и проспать следующую пару на задней парте. А последнее, что Джисон успел записать в тетрадь: "В основе наших чистых чувственных понятий лежат не образы предметов, а схемы". Джисон впервые за два года обучения в душе не ебёт, о чём это высказывание, но одно он знает точно — такие чувственные схемы ему по душе.