Регенерация

Солнце припекало, а ветер, казалось, позабыл о своем существовании. Найдя в парке, наконец, скамейку, скрытую в тени, бледный, худощавый, казалось, измученный парень сел на нее. Стряхивая тонкими костлявыми пальцами, изуродованными шрамами и ожогами, пепел, он провел рукой по волосам. Они, как и раньше, топорщились безобразно в разные стороны, однако, если раньше подобная укладка подчеркивала взрывной характер героя, то сейчас намекала о бродяжническом стиле жизни. Лениво, с ненавистью и присущим скептицизмом наблюдая за прохожими, жизни которых не скатывалась в днище, парень вспоминал былые дни в Академии. Когда-то и он мог позволить себе так вальяжно и размеренно гулять, если бы не тренировки. Впрочем, никакого значения это сейчас не имело. Имело только следящее: где переночевать сегодня. Где взять новую пачку. Где добыть еды. Мог бы кто-то подумать тогда, что один из самых выдающихся первогодок будет сегодня перебирать последние деньги и искать пристанище? Вскоре вблизи появилась маленькая фигурка человечка, несшего сумку, набитую газетками. Тот предлагал прохожим приобрести за гроши свежий выпуск какого-то издания. Когда старичок проходил мимо скамьи с неотёсанным юношей, тот грубо окрикнул: — Слышь, старикашка. Ты почему мне не предложил газетку? Или я, блядь, какой-то особенный? Газетчик, казалось, совсем не обиженный подобным обращением, вежливо улыбнулся и, протягивая номер вперед, сказал: — Извини, паренек. Не хотел обидеть. Кладя последние оставшиеся деньги на ладонь старика, оборванец резко выхватил газету. — Чего уставился? Проваливай. Не говоря ничего в ответ, пожилой человек достал из сумки другой образец и продолжил свой путь по аллее. На первой странице красовался снимок Героя Номер Четыре. Заголовок гордо носил название: «Юный герой, Шото, имеет все шансы стать первым в этом году». Оглашение новых списков героев-лидеров было назначено на следующую неделю. Молодой человек на снимке, как всегда, абсолютно безэмоционален и спокоен, хладнокровен и строг. Фото было сделано на фоне развалин, пожара, а сам герой держал в руках тело маленькой девочки. Статья была посвящена последнему нашумевшему инциденту в центре Токио, где Шото удалось спасти множество людей и разобраться со злодеем, давно угрожавшем человечеству. Впрочем, Бакуго теперь в этом не разбирался. Он не знал, что сейчас происходило в мире героев. Не сказать, что подобный путь не устраивал Кацуки. Ему было просто плевать. Его давно волновало только три вопроса. А что происходило в мире — не его забота. Часто его узнавали люди на улицах, ведь когда-то он прославился на школьном фестивале, стал не раз жертвой злодеев, спасал мир и гордо носил имя Героя Номер Двадцать. Пока не пошел по другому пути. Бакуго предпочитал не вспоминать те времена. Также он не любил думать о своих прошлых отношениях. Он просрал все, что мог. Места среди нормальных людей ему не было и не будет. «Блядь, Шото. Ты никогда не угомонишься». Скомкав газету, парень бросил ту в урну. Только зря деньги потратил — чтоб опять увидеть эту рожу. Правда, Бакуго отдал бы все, чтоб вновь увидеть ту морду. Чтоб вновь почувствовать пальцами кожу этого идеального лица. Чтоб вновь коснуться губами… Блядь. Вцепившись пальцами за свои волосы, Бакуго истерично помотал головой. Он обещал себе не вспоминать Шото. Он клялся. Вот только Кацуки порой покупал газеты, чтоб вновь увидеть снимки этого человека. Он отдавал деньги, отложенные на сигареты, еду и возможность переночевать не на улице, за кусок бумаги, который он судорожно скомкает, разорвет, сожжет и выбросит. Бакуго ненавидел себя и эту жизнь. Когда он только окончил Академию и начинал делать успехи в карьере, то Кацуки, наконец, смог съехаться с Шото. Эти двое смогли зажить той жизнью, которая казалась идеальной. С первого курса они скрывали свои отношения, притворяясь соперниками. Бакуго постоянно проклинал публично Тодороки, а тот лишь молча принимал эту грязь. Шото не мог позволить себе выдавить и слова в сторону Кацуки. Театр театром, а чувства подделать было не так легко. Прячась в комнатах друг друга, они начинали с невинных поцелуев, мастурбации, минета. А затем Бакуго не выдержал и перешел грань, которую клялся не нарушать. Он был на крючке Шото, который, всегда повинуясь, не превышал имевшихся полномочий и правил Кацуки. Бакуго был без ума от Тодороки: он не понимал, как тот мог спокойно заниматься в Академии. Бакуго едва сдерживался, лишь бы не вскрыть их связь. Он поджидал свою жертву в туалете, не давая тому выбора. Он имел того в душевых. Он не давал ему покоя и в раздевалке. Шото это устраивало: он любил Бакуго и готов был принимать эту странную любовь где и когда угодно. Кацуки был зависим от Тодороки — он сходил с ума от его запаха, от его голоса, от его внешности. Он раздевал взглядом Шото, когда тот обедал в столовой, тренировался или же просто беседовал с кем-то в классе. Бакуго был на седьмом небе от счастья — он и его Шото теперь жили вместе. Он был счастлив, пока не услышал впервые «нет». «Извини, Кацуки, но я занят. Давай потом. Ладно?». Бакуго не понимал — неужели он заслужил это? Он всегда превозносил Шото, он всегда готов был порвать любого, кто искалечит того. А когда эта фраза стала своеобразным девизом Тодороки, Кацуки сдался. Он собрал вещи и ушел. Он начал снимать квартиру у офиса Шото, чтоб следить за тем. Но Бакуго выбрал новый путь, дорога которого лежала через ад. Бакуго начал пить. «Это временно», пока деньги не стали уходить на наркотики. Бакуго таскался по клубам, имел рандомных баб, просаживал деньги в баре. Герой уже был не тем, но его это устраивало. Он съехал в район похуже. Затем еще подальше. А затем он начал делить маленькую комнатушку на окраине. Главное, что на алкоголь и наркоту еще хватало. Он заблокировал номер Шото — портить жизнь тому он не хотел. Если тот отказался от него сам, то, значит, не так уж Бакуго был и нужен. Кацуки перестал работать как герой — в таком виде, запущенном и разбитом, агентства его не принимали. Тогда парень решил — можно попробовать воровать. Удирая от полиции, прячась от вымогателей его долгов, Бакуго менялся и понимал, что места в крохотной комнате ему уже нет. Сейчас Бакуго места нигде нет. Достав из урны скомканный номер, Кацуки развернул его и пригляделся. Он наделся увидеть в глазах Тодороки то же спокойствие, что и на его театральном лице. Он верил, что без него Шото был счастлив. Так хотел думать Бакуго, пока не разглядел в глазах бывшего глубокую тоску и боль. «Блядь, Шото». Парень вновь разозлился и скомкал бумагу. Та вновь отправилась в бак. Бакуго помнил адрес бывшего. Он клялся себе не возвращаться туда.