Любовь в твоих глазах

... если ты любви себя отдашь, Она тебя верней увековечит, Чем этот беглый, хрупкий карандаш. Отдав себя, ты сохранишь навеки Себя в созданье новом - в человеке. © Вильям Шекспир Белёсые полосы облаков отбрасывали на белый песок, что неширокой полосой обрамлял гавань, неровные короткие тени. Они быстро проносились по земле, скользя до длинной, уходящей краем своим прямо в море, скалы, и исчезали за ней. По спокойной глади бухты изредка пробегали светлые барашки волн. Вода неспешно переливалась на солнце, меняя оттенок в зависимости от хитрой игры светотени - от тёмно-синего, до лазури или бирюзы, - тут же перетекая, смешиваясь и путая все цвета в одном большом водовороте. Далеко, за пределами узкой бухточки, в самом открытом море промелькнула над водой низко летящая чайка и тут же пропала. Единственные живые существа на всём пляже - кривоногие крабики, - и те расползались перед неспешно шагающими по песку людьми. Гости дикой бухты ничуть не стеснялись полного одиночества и отсутствия всякого зверья. Более того, они вполне наслаждались обществом друг друга, явно и отчётливо отдавая предпочтение друг другу перед всеми царями подлунного мира. Две молодые женщины, облачённые в неприлично короткие для своего статуса одежды шли босиком, и лишь у одной из них на ноге покоился деревянный башмак-лодочка, явно выструганный рукой мастера. Единственными одеждами помимо этого были широкие лоскуты ткани, обёрнутые вокруг бёдер наподобие носимых варварами с севера штанов, да подвязанные ремнями короткие туники, достаточно свободные, чтобы не стеснять движений молодых тел. Будь здесь, в диком крае, представители духовенства или воины-эллины, эти женщины, пришедшие на заброшенный пляж с одной целью - поработать, - подверглись бы насмешкам и осуждению. Но здесь не было обычных мужчин с их дикими повадками, тех, про которых часто говорят, что они - "продукты своего времени", хотя по истечение веков обязательно оказалось бы, что такие мужчины во все времена одинаковы. Здесь не было пафосно разодетых святых отцов, призывающих к сомнительной морали и ждущих ото всех полного согласия со своим мнением. Не было, наконец, и тех, как правило немолодых, женщин, которым во все времена было по вкусу осуждать и эти времена, и нравы, и иже с ними. Здесь были лишь две слегка раскрасневшиеся от быстрой ходьбы и весёлого смеха девушки, чьи руки были заняты несомыми кольями и верёвками, которые должны были помочь в одном безусловно важном деле. Они должны были вытащить пентеконтор. Тяжёлый корабль, по самый остов вошедший во влажный песок, ещё оставался на поверхности. Песок на берегах морей как правило жесток: он легко утаскивает в свои недра всё, чему не посчастливится оказаться на поверхности. Стеклянная тара и ящики с продуктами, награбленное добро случайных пиратов и остатки выброшенных на берег судов, - всё это засасывало в сырой песок с невероятной быстротой. Так что Сотирии и готовой ей помочь Горгоне повезло: они пришли вовремя. Пройди ещё несколько дней, и от быстроходного судна осталась бы на поверхности одна только палуба. Но им ли было горевать об этом? Чувствующие необычайное душевное родство, согретые теплотой друг друга, они готовы были, кажется, горы свернуть. Или выстроить новые - а Медузе это было вполне под силу. Странно переплелись их такие разные и такие схожие судьбы. Девушка, чей взгляд не мог даже пробиться через вечный мрак болезни, и женщина, чей взгляд нёс болезнь и смерть другим. Что было у них общего? Почему так легко вспыхнула эта привязанность - нечто среднее между дружбой и чем-то большим, о чём ни одна из них и помыслить не могла? Может быть, именно из-за этой "разности", из-за бесконечного отличия от "нормального мира". Всю свою жизнь и Горгона, и Сотирия пытались жить по правилам своей страны, эпохи, мира. Набивали шишки и ошибались, ибо в их мире женщине без мужчины было никак, - а ни одна из них не могла бы служить роль хорошей жены, матери, подруги. Они жили отщепенками от общества. И лишь повстречав друг друга, медленно и постепенно, осознавали таинственное и сакральное: они могут быть нужны. В мире древности, где физическая сила играет роль и переменной, и константы, они нашли друг друга. Медленно, но верно, приходили к выводу: они действительно нужны друг другу. И друг для друга эти две девушки не были уродливыми или чужими. Общее дело, как и общее горе, сплочает неимоверно - ведь так говорил кто-то из очень древних людей. Они открывали друг в друге скрытые таланты и желания, порой тыкая наугад, а порой просто ища совпадения. И самое главное - находили. ... Горгона безумно любила прикосновения. Она не знала, как пришла к этому, и почему только прикосновения полюбившейся гостьи стали такими нужными, теми, которых всегда не хватало. Она знала одно: от лёгких касаний подушечек пальцев, пробегающих от запястья до фаланг, сердце пускалось вскачь, подобно испуганной рыбке в сетях рыбака. Сотирия иногда могла молча созерцать её ладонь - просто опускала невидящий взгляд на переплетения линий, поступающих на внутренней стороне ладони, держа её в своих - узких и аккуратных. Пальцы у неё были горячие и тонкие, с огрубевшими от работы подушечками. Ловкие, привычные к замесу глины для помощи отцу и перебиранию необходимых вещей, мытью кистей и скребков, они легко находили на ощупь каждую напряжённую мышцу и обволакивали своим человеческим теплом. Она не боялась даже сопутствующего её подруг аксессуара - змеиного гнезда, которое всегда приветствовало её возмущённым шипением, но стоило ей заговорить, как они магическим образом успокаивались и сами обвивали её руки, вынуждая гладить и почёсывать гладкие сухие головы и извивающиеся тела. Горгона в эти моменты всегда замирала на полуслове, даже иногда рот не успевала закрыть и останавливалась так - с приоткрытыми губами, стараясь не дышать, и ощущая, как по шее и щекам ползут красные пятна. Она сама плохо знала, почему её тело так реагировало. Что-то странное поднималось изнутри. Что-то тёплое, прежде незнакомое, не чета телесному возбуждению. Нет, это чувство было совершенно другим. Оно исходило из самых глубин души, эмферное и неощутимое; его не хотелось прятать, и хотелось поделиться. Почему-то рядом с земной, человеческой девушкой не возникало желания спрятаться от этих чувств. И, кажется, чувства эти были взаимны. Им было одинаково хорошо друг с другом. За то короткое время, которое они провели вместе - обратная дорога, занявшая чуть меньше времени, только сблизила их, - выяснилась их схожесть во взглядах и какое-то особое, ни на что не похожее мировоззрение. Любовь к природе, трудолюбие, и доброе, лишь зачерствелое от грубого отношения сердце, - и всё одно на двоих. И вот теперь обе девушки брели по пляжу, иногда касаясь кончиками пальцев свободных рук. Обойдя пентеконтор по периметру, они задумчиво рассматривали его палубу и нос, которые возвышались над пляжем, отбрасывая тёмную неровную тень. Медуза, склонив голову на бок, порой посматривала на спутницу, задаваясь немым вопросом. Можно ли сказать про неё "разглядывала"? Здравый смысл подсказывал, что это невозможно, ведь даже мудрому Гиппократу, жившему, кажется, на севере Эллады, не под силу было научить незрячую видеть. А с другой стороны... Гречанка всегда так живо и любопытно покачивала головой, а глаза её загорались таким интересом, что можно было на секунду поверить, будто она реально видит, и обдумывает то, что видит. Возможно, все недостатки её тела сглаживались богатым воображением... Да, в это хотелось бы верить. По крайней мере, у Горгоны не было никакого желания и тем более повода считать девушку калекой. Ну разве калекой она была? Разве такой живой, такой сильный духом человек мог быть в чём-то неполноценным? Нет, для древней полубогини, переминающейся с ноги на ногу близ остова корабля, эта девушка с далёкой земли оказалась самым правильным, самым нужным человеком. Такая вот ирония хулиганки-судьбы. -... Да дарует море нам силу вытолкнуть этот корабль из песка! - Громкий, почти весёлый вскрик Сотирии разорвал тишину, увлекая разум к внешнему миру, выдёргивая из цепочки собственных мыслей. Сотирия покрутилась на здоровой ноге, безумно красивая в этот момент. Простая одежда, немного растрепавшиеся кудри и выступившая в уголках губ неуловимая улыбка делали её буквально нимфой, наядой дикого пляжа. С трудом подавляя в себе желание ещё несколько секунд понаблюдать за ней, молодая женщина ответила спутнице: - Ты права, сестра, ибо наших сил не хватит на эту громаду, Зевс её подери. - А он может? - девушка неожиданно вскинула брови, комично подвигала ими и рассмеялась, звонко и переливчато. С того момента, как Горгона не только разрешила остаться в её доме, но и согласилась сопроводить в родные места, настроение её стремительно улучшалось. Нельзя сказать, чтобы она полностью преодолела свою робость по отношению к загадочной женщине, но, чувствуя в ней отклик своему настроению, вела себя гораздо раскованнее. Долгожданное спокойствие, безопасность и приятная компания медленно, но верно делали своё дело. Медуза удивлённо округлила глаза, опешив. Шутки о развратности верховного бога были, скорее, не шутками, а былью, - но лично с ней никто не шутил, никогда и ни под каким видом. Разве что в очень далёкой юности, когда, как известно, трава была зеленее, небо над землёй Эллады чище, а сама она ещё не обладала своим пугающим даром. Женщина беспомощно замерла со своими инструментами в руках, зарывшись пальцами ног в тёплый песок и не зная, как реагировать. Но девушка, которая остановилась рядом с ней, повернувшись туда, откуда в последний раз доносился голос Медузы, улыбалась так искренне и приветливо, что ступор рассеивался сам собой. Неловко улыбнувшись, Горгона быстро обвела взглядом всё окружающее их: берег, замершие в беспорядке злополучные и жалкие статуи, деревянные доски и сам корабль из тёмного дерева, который казался поистине неподъёмным даже для целой армии. Губы сами собой дрогнули в улыбке, и полубогиня нерешительно усмехнулась, не зная толком, как вообще отвечать на шутки и не обидит ли она часом милую сердцу девушку: - Зевсу все дороги открыты, может, ради своей похоти и не такое сделает. И замерла, ожидая, что же ответит на это Сотирия. Но та, вопреки всем опасениям, осталась довольна ответом: улыбнулась ещё шире, кивнула удовлетворённо. Потопала по мокрому, держась рукой за борт корабля и на ощупь ища, где бы можно было зацепиться и взобраться на палубу. Ловким движением уцепилась за канат, свисающий с борта, и взобралась на палубу. Горгона, затаив дыхание, следила за тем, как подсвеченная солнцем тёмная фигурка карабкается по палубе и без опаски бродит по её краю, легко балансируя на узкой полосе дерева. Некогда казавшаяся немощной и хрупкой, девушка открывалась сейчас с иной стороны. И пусть не было в её руках и ногах силы воина, была зато ловкость и стойкость. Сочетались в ней тихая стойкость характера и замечательное владение теми органами чувств, которые замещали ей зрение. - Иди сюда, сестра! - девушка легко опустилась на бортик, улыбнулась, подставляя лицо солнечному теплу. Медуза усмехнулась, прячась в тень пентеконтора. Задумчиво склонилась к земле, туда, где край деревянного остова уходил в сухой песок. - Лучше ты спускайся, - женщина хотела помахать рукой, но быстро сообразила несообразность данного действа. Сотирия пожала плечами, тонкая и хрупкая в своих одеждах, которые колыхал слабый ветерок. Легко спрыгнула на песок с высоты и взмахом головы откинула волосы назад. Лицо её выражало интерес к происходящему, - казалось, что в светлых глазах отражается отчётливое "Ну и что мы будем делать?". Вопрос был хороший. Вопрос был нужный. Они могли отправить пентеконтор в плавание, но не смогли бы столкнуть его в воду. Если раньше у Горгоны ещё оставались надежды и сомнения по этому поводу, то теперь становилось понятно: без помощи самого моря им было не обойтись. Тёплая ладонь легла на плечо женщины, мягко вытаскивая из раздумий. Неожиданно посерьёзневшая девушка прикрыла веки, так, что белёсые зрачки стали почти невидимыми: - Тебе нужна помощь отца? Горгона вздрогнула, сдвинув брови у переносицы. Голос её получился каким-то удивительно-странным, то ли хриплым, то ли просто удивлённым:. - Откуда ты знаешь, что морской бог мой отец? - Я люблю мифологию, и древние легенды не раз подтверждались в реальности, - просто ответила девушка, - И я слышала на корабле о Форкии, о нём говорили мореплаватели. Сопоставить Тесея и Минотавра не так сложно, - она коротко улыбнулась, вновь возвращаясь в своё тихое созерцательное состояние. И то верно, - Горгона мысленно хлопнула себя по лбу. Ну конечно, Сотирия, эта умная и разносторонняя девушка, была в курсе об её отце! Чтож. Возможно, сам старый Форкий и не ждал такой встречи, но ей определённо стоило состояться. Медуза улыбнулась собственным мыслям, а затем протянула руку, подцепляя пальцы своей подруги. Потянула её в сторону от корабля, чтобы её не задело приливом. Сотирия послушно отступила, ответно сжимая чужие пальцы. Тёплый песок щекотал ступни, ветер трепал волосы девушки и беспокоил успевших задремать змеек. Тёплые сухие пресмыкающиеся извивались и порой стремились переползти на плечи гречанки. Милые, достаточно умные создания успели сообразить, что девушка не только не причинит им вреда, но и всегда готова приласкать. Солнце, едва скрываемое мелькающими по небу облачками, смотрело весело и задорно, как будто подбадривало путешественниц в их начинаниях. Вблизи берега вдоль вдруг промелькнуло что-то тёмное и тут же скрылось в волнах. Какая-то морская птица, наверное - с такого расстояния видно не было, но одно присутствие чего-то живого невольно навевало тёплые мысли. Наверное, что-то с выше - а может, и сама мать-Деметра решила послать им знак: всё получится. Невольно улыбнувшись таким мыслям, Горгона распрямила плечи, вдыхая полной грудью йодистый солоноватый воздух. Вскинула руки, откидывая голову назад. Величественная, красивая - вся земля, вся морская гладь теперь простирались прямо под её руками. И она, владычица одинокого плодородного края, заговорила гулко и нараспев, позволяя ветру подхватывать её слова и уносить прямо в глубины моря: - О отец, да восславится имя твоё пред Олимпом! Да вознесётся дух твой средь имён всех морских богов... - порыв ветра подбросил и закрутил водоворотом горсть песка; рванул с неожиданной силой своеобразные волосы женщины. Но та лишь заулыбалась шире, глядя на то, как море стремительно темнеет у самого входа в бухту. Ощутила, как девушка, стоявшая чуть позади неё, касается пальцами её руки, не говоря ни слова. Незрячий взгляд Сотирии почему-то обжигал кожу, и Медуза могла поклясться: гречанка смотрела прямо на неё. Ни один человеческий взгляд на свете не был таким. Ни от одного не припекало странным теплом кожу, ни один не придавал ей такой уверенности в себе. Сильные руки Горгоны напряглись, вынося на поверхность из глубин её тела все неземные силы, что скрывались там доселе. Как будто незримые нити потянулись от кончиков пальцев к водной глади, становясь более видимыми с каждым словом. -... Твоя дочь явилась просить у тебя помощи, о Форкий! Крик почти утонул в бушующем урагане. Волны разметались, ударяясь о скалы при входе в гавань. Море пенилось и бурлило, но шторм этот поразительным образом оставался в пределах крохотной неровной бухты. - Помоги нам извлечь из зыбучих песков это судно и добраться до тех мест, откуда оно прибыло сюда! - последние слова женщина выкрикнула на одном дыхании, ощущая, как вздрогнула рядом с ней гречанка, но смело осталась стоять, сжимая в кулаке рукав её туники. Лишь обернувшись к Сотирии, Медуза смогла сполна рассмотреть её в этот момент. Лицо девушки было мокрым от солёных брызг, чудесные волосы местами спутались, а выставленный вперёд подбородок казался неожиданно острым и волевым. Уловив движение Горгоны, гречанка сама повернулась к ней, мгновенно встревоженно поднимая брови. Полубогиня перехватила её руку, успокаивающе прокричала, перекрывая рёв волн: - Всё хорошо, дорогая моя, Сотирия! Отец услышал меня, и помощь его нам будет неоценима! Словно внимая её зову, море забурлило сильнее, нарастая и приближаясь к берегу. Грязно-белые барашки на вершине этой волны, дрожа, сливались с облаками. Поднявшийся сильнее ветер закрутил песок по всему пляжу, растекаясь в стороны. Потемневшее небо приобрело серо-лиловый предгрозовой оттенок. По мере приближения гигантской волны температура воздуха стремительно понижалась, а сам он приобретал терпкий йодистый аромат. Даже до того небольшого возвышения, на котором замерли две человеческие фигуры, долетал этот почти замогильный холод. Непрогревшаяся вода наступала неестественно, жутко, так, как никогда бы не стал наступать обычный прилив. Воистину, это было потрясающее зрелище: бурлящие, собранные воедино тёмные воды; утекающий в море мутными реками песок, постепенно обнажающий остов корабля. Яркие, низкие, свинцовые облака, почти стелющиеся по земле и абсолютная гробовая тишина, не нарушаемая ни единым звуком кроме бурления водных массивов. Гигантская волна на секунду зависла над песком, как будто прицеливалась. А затем обрушилась на пентеконтор, затопляя его и приподнимая над мокрым песком, с чавкающим звуком вытаскивая его из почвы. Сотирия вздрогнула, крепче, почти до побелевших пальцев вцепляясь в руку подруги и ощущая тёплые поглаживающие движения по своему запястью. Горгона, это грозное, как сама стихия, создание, с неожиданной заботой успокаивающе притянула к себе девушку, прекрасно понимая её страх: не видя опасности и ориентируясь лишь на слух, можно легко поддаться панике. Да и не могла она в этот торжественный момент оставить её в одиночестве! Просто не могла. Девушки стояли, держась за руки и ожидая, пока мощная волна не стащит пентеконтор в воду. Ветер хлестал по щекам, холодя и царапая кожу, по которой бежали мурашки. Глухой всплеск разнёсся над бухтой, когда гладкое скользкое днище корабля, приподнятого над волнами, рухнуло на воду. Волны хлынули на берег, расплескавшись и широко расползаясь по песку. Уже в естественном стремлении отхлынуть и обнимая стремительно сползающий на свободное пространство пентеконтор, водяные массивы будто ударились о невидимую преграду и отхлынули назад. Растеклись, бурля и пенясь, постепенно меняя свой цвет на более светлый, бирюзовый, как после шторма. Горгона, затаив дыхание, следила за тем, как покачивается на волнах новообретённый корабль, поначалу низко склоняясь бортами к барашкам волн, но затем постепенно выравниваясь. Тёмное небо полыхнуло светом, который вдруг прорвался сквозь завесу туч. Серый песок засиял ярким молочно-жёлтым цветом, стремительно светлея. Корабль закачался на волнах, блистая светлым деревом палубы, которая дышала парами испарений. Свежее дерево, немного отсыревшее, волшебно пахло и ощущалось под ногами приятной влагой, немного опасной при раскачивающейся палубе. Девушки, поднявшиеся на борт, не удержались от улыбки, пока балансировали на скользкой-шаткой палубе. Одежда промокла, ибо добираться пришлось вплавь. Змеи на голове у Горгоны недовольно шипели, растрёпанные и сердитые. Плотные лёгкие кудри Сотирии промокли, и струйки воды стекали по и без того липнущей к телу одежде. Но гречанке это ничуть не мешало. Напротив - она вдруг весело расхохоталась, подставляя лицо свежему ветру, и ощущая, как громадина корабля медленно разворачивается туда, где по всем законам физики и природы должен был располагаться вход в бухту. - Мы движемся к открытым водам! - оклик этот был скорее утверждением, нежели вопросом, но Медуза не преминула согласиться: - Верно, - и добавить, легко балансируя на палубе и перебираясь поближе к спутнице и сестре, - Отец может облегчить нам плавание, милая. - Он понимает тебя без слов? - девушка сделала неровный шаг по скользкому дереву и неосознанно ухватилась за чужую руку. Подняла голову, отбрасывая взмокшие кудри назад и глядя безликими широко распахнутыми глазами в пустоту. Горгона сделала ещё шаг и оказалась у того борта, где замерла Сотирия. Чуть ниже располагались скамьи гребцов, ныне пустые и мокрые, которые приглашающе блестели влажной деревянной поверхностью. Быстро сообразив для себя что-то, полубогиня сильнее сжала руку девушки. Потянула её на себя, протягивая вторую руку и перекрикивая волны: - Идём, Сотирия! Тут мы будем в безопасности. Та вздрогнула, чувствуя под ногами качающуюся поверхность и знакомый уже запах сырости, въевшегося в дерево пота гребцов, что глумились над ней и обещали расправиться. Она на несколько секунд замерла, боясь последовать за ведущими её руками. Как будто опуститься на эти скамьи значило снова вернуться в былую атмосферу безысходности и страха. Ветер завывал в криво натянутых парусах; ничем не закреплённая ткань хлопала о мачту и болталась, как огромная медуза в воде прилива. Тишина и пустота, нарушаемые лишь природными звуками, да эти тёплые, пусть и холоднее человеческих, руки на её руках - вот было то единственное, что окружало Сотирию. То, что возвращало её в реальность, не давало окончательно погрузиться в воспоминания об ужасном плавании. Словно, стоило ей опуститься "вглубь" пентеконтора, как все страхи, заглушённые новыми впечатлениями, вырвались наружу. Несколько мучительно долгих секунд, в течение которых тяжёлый корабль разворачивался, неизбежно кренясь на бок под сопротивлением водной толщи, тянулись, кажется, вечность. Эти несколько секунд две девушки провели друг напротив друга, не двигаясь и, наверное, даже не дыша. Одна - чуть выше ростом и более крепкого телосложения, - стоя на скамье, что была буквально вырублена в самом корабле, и ногой упираясь на возвышение, которое представляло собой палубу. Другая, - продрогшая и кажущаяся оттого ещё более хрупкой, - держала первую за руки, не решаясь шагнуть к ней, вниз, в неизвестность. Но вот словно что-то незримо щёлкнуло в воздухе, снова пуская замершее до этого время вскачь. Перемкнуло какие-то незримые контакты человеческой психики, зажигая в растерянных глазах огоньки и возвращая им осознанность. Сотирия отмерла, подаваясь вперёд и делая, наконец, неуверенный шаг навстречу. Руки, на которые она доверчиво оперлась, поддержали, помогая спуститься ниже и сесть на мокрой скамье. Разницы не было - всё равно одежду с тем же успехом можно было отжать и разложить на палубе. Мокрое всё было. Сырое, скользкое, парнóе, как в хорошей бане. Гречанка мгновенно уловила эту атмосферу. Напряглась, скользнула под бок к своей защитнице от воспоминаний, позволяя ненавязчиво водрузить руку себе на плечо. Мысли захватили в свои сети, беспощадно закружили. Огромный для всего двоих спутниц корабль медленно и плавно скользнул между скалами, выплывая в открытое море. Да и не он шёл - его влекло за собой некой могущественной, неведомой силой. Той силой, частью которой была женщина, что склонилась к встревоженно льнущей к ней девушке и позвала тихонько: - Сотирия... - а когда та вежливо взглянула на неё, ни при каких обстоятельствах не теряя кротости облика и выученных, почти аристократических манер, бросила невнятно: - Тебе видятся образы, связанные с прошлым твоим плаванием? Девушка молчала долго, прислушиваясь к шелесту и плеску воды за кормой, искренне желая проникнуть сознанием за пределы не способного видеть тела и взглянуть хоть глазком туда, куда они направляются. Медленно, мучительно медленно кивнула, сдерживая невольно рвущийся из груди тяжёлый вздох. Признавать свою слабость и страх перед этой женщиной было не противно и не обидно - ведь Горгона видела её самой разной, вплоть до полной наготы, когда высвобождала, дрожащую на ветру, из лап захватчиков. И всё же приятного было мало. Ощущая, как корабль плавно, но уверенно набирает ход, она нервно свела колени и уставила невидящий взгляд в пол. Повисло неприятное напряжённое молчание, нарушаемое лишь плеском волн за бортом и тихим, почти неслышным дыханием двух девушек. В том, что кораблю было задано верное направление, сомневаться не приходилось. Древний морской бог легко маневрировал им на просторе, задавая направление, которое осталось в самих глубинах моря. Как отпечаток ступни остаётся во влажной глине, так памятный след оставался в "сознании" единой морской стихии. Лишь только колыхающиеся за бортом водоросли могли проследить и заметить этот путь. А Горгона... Дочь морского царя это просто знала. Ей не нужно было рассчитывать и переживать об успехе миссии - всё было предрешено. В хорошем смысле этого слова. Желая сгладить свою неловкость, женщина окинула печальным взглядом сгорбившуюся на лавке ранее весёлую девушку. Нехорошо было с её стороны лишний раз напоминать о отвратительных минутах насилия, - словесного и физического, ибо не пнул или не ткнул носком сандалии пленницу только ленивый, - Сотирии, которую только-только приободрили зажившие раны и возможность воротиться повидаться с родными. Горгона не сомневалась в том, что уговорит гречанку вернуться назад. В неотстроенной заново деревне ей будет точно не лучше чем в чистом, крепком, приспособленном для жилья доме. Но вот её настроение... Полубогиня призадумалась, искренне теряясь в том, что она могла бы сказать и как могла бы успокоить девушку. Сотирия и без её жалости была сильной - не ныла и не жаловалась по пустякам, и молча делала своё дело, не осуждая чужие поступки и ожидая уважения к себе. Сколько бы веков ни прожила Медуза, сколько бы ни повидала людей, девушка всё равно опережала свой век на многие-многие годы. Она была особенной. И всегда по-особенному выходила из ситуации. Когда горячая рука коснулась её открытой кисти, Горгона инстинктивно вздрогнула, будя только успокоившихся змей. Сердце подпрыгнуло к гортани, потом снова рухнуло в пропасть. Радостное чувство "дежавю" захлестнуло мозг, подкидывая картины так сблизившего их разговора в тот день, когда полубогиня рассчёсывала волосы Сотирии. Как будто сейчас должно было свершиться что-то важное, что могло бы снова вернуть на лицо девушки улыбку, а Медузе - её воистину хладнокровное спокойствие. - Пожалуйста, расскажи, что ты видишь. Голос прозвучал немного надломленно, тревожно. Как будто действительно откололся какой-то ощутимый осколок гранита от той стены, которая изначально стояла между ними и которая так сильно раскрошилась в последнее время. - Я чувствую ветер, я чувствую море, - девушка говорила просто, не разводя колен, но видимо расслабляя их, - я очень хочу знать, что происходит там... Там. Слова оборвались на этом слове, которое вмещало в себя одновременно так мало и так много для понимающей души. Горгона перевела на девушку заинтересованно-усталый взгляд, качнула головой в знак смущения. Она чувствовала необычайную вину за произошедшее. То было странно - ведь ранее ей показалась бы странной сама мысль о том, чтобы извиняться или ощущать вину за какие то поступки перед... Человеком. И всё же необходимость просить прощения, пусть и косвенно, не вызывала никакого отторжения. Как будто так и надо было - сидеть, прислонившись плечами друг к другу; говорить о море и скалах, слушать шелест родных для каждой по-своему водных просторов и быть абсолютно счастливыми. - Я вижу... Яркое синее небо. - Женщина задумалась, не зная даже толком, как описать для девушки лазурь и плывущие в ней облака. - Оно... Ммм... Мокрое. Да, мокрое и тёплое. - Голос её звучал неуверенно, хотя бы потому, что она никогда не пыталась описывать цвета кому-то, кто никогда в жизни их не видел. - Похоже на море, но не такое тёмное. Сотирия понимающе кивнула, придвигаясь ближе - хотя куда уж ближе-то было. - Мы проходим мимо берега, - Медуза привстала и развернулась корпусом, стараясь охватить взглядом побольше и это "большее" пересказать. - Там светлый лес, кричат птицы... - И пахнет лавром, - неожиданно закончила за неё Сотирия, мечтательно откидывая голову назад. - И пахнет лавром, - подтвердила ей женщина, с интересом глядя на то, как меняется выражение лица незрячей девушки по мере того, как она воображает себе эту картину. -... Так любишь бывать в лесу? Вопрос получился неожиданный и странный, но Горгона быстро нашлась и пояснила, пытаясь изобразить на лице вымученную улыбку: - Я помню, как ты радовалась лесу, когда мы шли в город. - Да, люблю, - девушка пожала плечами, не заметив ни интонации собеседницы, ни её нервных попыток вернуть себе, высшему божеству, какое-никакое самообладание. - Я покажу тебе наш лес, познакомлю с его... Моими друзьями, - Женщина слушала её, не отрываясь и боясь проронить хоть одно лишнее слово. Корабль нёсся с куда большей скоростью, чем могли бы нести его взмахи вёсел. Он оставлял за собой длинный след из пушистых барашков, которые медленно-медленно таяли где-то позади. Полубогиня сделала у себя в памяти заметку - обязательно рассказать об этом гречанке, когда та сможет выслушать, и снова устремила взгляд на последнюю, ощущая, как предательски теплеет что-то в груди. Солнце медленно начинало клониться к закату, - что поделать, даже вечные летние дни имеют свойство заканчиваться. Сотирия, уже нисколько не боясь недр корабля, склонила голову на чужое плечо. Просто, без опаски, улыбаясь от того, как закопошившиеся змеи, найдя в её волосах пристанище, устанавливают там свои порядки. Чуть помолчав, продолжила говорить, описывая природу и как будто через эти рассказы отпуская свой страх. И правда - он больше не впивался так сильно, не вызывая желания забиться под лавку и спрятаться. Было неожиданно хорошо и удобно. Даже на страшном корабле, несущемся какой-то неведомой птицей по волнам. Скоро они должны были увидеть родной берег Сотирии, её родителей, возможно, частично отстроенный город. Им предстояла ещё масса дел - подумать о том, как на движущемся с такой скоростью судне изготовить маску, которая позволила бы скрыть лицо полубогини. Проговорить так много, найти решение и прочно растущее взаимопонимание. В конце концов, просто пожить. Но почему-то вместе с голосом Сотирии, вместе с собственным дыханием и неловкими, какими-то глупо-влюблёнными ответами приходило понимание: вместе они со всем справятся. Человек и Бессмертная. Инь и Янь. Константа и переменная. Горгона решительно потянулась к руке девушки, которая вдохновенно описывала родной край, и поймала её ладонь. Подержала, положила к себе на колено, сдерживая желание выкинуть какую-нибудь этакую штуку. Прижать к себе. Обнять крепче положенного. Может, даже... Поцеловать? Медуза решительно отогнала от себя подобные мысли, следя за реакцией гречанки. Сотирия замерла на полуслове, забавно склонив голову на бок. Но руку не убрала - только рефлекторно сжала и разжала пальцы. А потом, повинуясь какому то внутреннему голосу, положила и вторую руку на чужое колено, становясь как-то близко, невыносимо близко к спутнице. Её всегда безликие глаза сейчас смеялись, а улыбка отражала трепетное "а что, ТАК можно?". Женщина не удержалась от неловкой, но очень искренней улыбки. О да, Сотирии можно было всё. Не столь важно было, куда нёс их пентеконтор, и как отреагирует семья этой девушки на новую подругу, - пока только подругу, но в сердце уже неотъемлемой частью поселилось сомнение в слове "пока" - своей дочери. До тех пор, пока Сотирия рядом с ней - Горгоне любое испытание было по плечу.