Psychological trauma is a disease of powerlessness.

      Медленно, словно пытаясь не напугать кого-то, Ханджи шла очень неторопливо, будто по тонкому льду. Она могла вывихнуть ногу, потому что каблуки были высокие, но это ее не останавливало. Под действиям морфия, Зоэ подчинялась лучше, чем обычно. Как только она поняла, что ничто не мешает ей открыть дверь и пройти по коридору, она подняла руку и постучала. Звук шипения, доносящийся из-за двери, сначала был тихим, а потом дверь открылась, и перед ней появился Леви. До её носа долетел запах чего-то похожего на немецкую колбасу. Это настолько смутило её, что она даже не смогла ответить. Леви провел её в комнату, которая с первого взгляда была похожа на зал ресторана.       Помещение было тускло освещено двумя высокими лампами на потолке, стоящими на большом мраморном столе. Во всем этом была какая-то торжественность. На столе было множество блюд с мясом и еще какие-то странные приспособления. На специальных подставках был большой хрустальный кувшин, сделанный в виде человеческого лица. Стеклянная крышка из такого же стекла стояла на серебряном блюде, а вокруг него на блюде была разложена черная икра. А в центре тарелки лежал самый огромный и самый красивый бифштекс из всех виденных на свете. Был он покрыт сложным геометрическим орнаментом, и на нем несколько небольших капель крови выделяли красное сияние. Точно такое же сияние было и в бокалах. Мало было овощей и зелени, но были всякие салаты, и, главное, был рис и нарезанная толстыми ломтями жареная свинина. Но свинина ли? Все это пахло чем-то вроде чеснока и было очень свежим и чистым. По сторонам были низкие вазы с фруктами, золотисто-красными яблоками и мятой. Но одним своим видом стол этот источал какой-то застоявшийся могильный запах. Пахло в нем кровью и просто мертвым телом, и это было так отвратительно, что Зоэ все время хотелось закрыть нос. Но стоило ей поднять глаза, чтобы изучить обстановку, как это неприятное чувство пропадало.       Откуда-то издалека доносилась тихая и завораживающая музыка. Она шла из массивного магнитофона, висевшего в углу и покрытого черным бархатом. Музыка играла только для них, а перед ними на столе стояли фужеры и лежали ножи. Музыка была странная и даже таинственная. Зоэ никогда не слышала такой, она, скорее, напоминала спиричуэлс, но так высоко и пронзительно, что музыка могла быть только одним из ее мотивов. Постепенно пение и музыка становились все громче и громче, и вдруг музыка стала настолько яркой и красивой, что Зоэ, к своему ужасу, узнала в ней записанную на магнитофонную пленку мелодию. Это была та самая очень знакомая мелодия, которую она слушала на чердаке ночью своего дома, когда стоял туман и слышались шаги. Тогда родители не спали и просто ненавидели друг друга, а она, чтобы успокоить себя, поднялась на чердак, чтобы послушать эту мелодию…       Заметив испуг Зоэ, Леви улыбнулся и положил руку ей на плечо. — Не бойся, не бойся, — ласково сказал он, но в его улыбке и голосе не было ничего, кроме пустой вежливости. — это только закуска.       Ханджи ощущала, что тут прохладно. Вырез её платья оголял еще по-девичьи упругую грудь и открытую спину, которые покрылись мурашками. В каждой клетке тела у Ханджи вибрировал свежий ветер, но это была совсем не та воздушная прохлада, которая успокаивала её. Это был ветер холода. В воздухе было что-то подозрительное. Ни надежды. Ничего утешительного. Никакого равновесия. Всё было как-то неправильно, и Ханджи хотелось повернуться и бежать — но бежать было некуда. Она ничего не видела впереди. Все вокруг лежало вне её поля зрения, и этот мрак был неподвижен. Ханджи хотелось заплакать — но плакать не получалось. Нет, слезы были. Это были серебряные полумесяцы в углах её глаз, но видеть их было неприятно.       Аккерман отодвинул стул и, как джентльмен, посадил Ханджи, налив гостье вина. К губам поднесли бокал, холодный стеклянный бокал. Она сделала глоток, стараясь не смотреть на ножи и вилки, стоявшие на длинном подносе. Ей не хотелось есть. Ханджи почему-то стало жутко. Она чувствовала на себе взгляд Аккермана, а видеть его совсем не хотелось. Было так холодно, что даже во рту появился неприятный вкус. Ханджи стало казаться, что она попала на планету с очень высокой атмосферой и теперь внутри ее собственного тела медленно сгорает кислород. Его хватало ненадолго, и он никак не мог выйти наружу. А потом стало невозможно дышать — весь кислород просто покинул тело. Это было похоже на холод смерти. Ханджи испугалась по-настоящему, а на её глазах выступили слезы. Леви, наверное, прочитал её мысли — но ничего не сказал. Он только ободряюще улыбнулся. Он вообще сегодня выглядел очень спокойным и даже печальным, будто к нему пришла какая-то беда, и он уже не надеялся её одолеть. Он вдруг стал похож на беззаботного домашнего мальчика, а не на безжалостного убийцу с тяжёлой судьбой. Ханджи подумала, что могла бы встать из-за стола и убежать отсюда, но из-за препарата это оказалось очень сложно. Она с трудом сглотнула слюну. Ей стало ещё холодней. — Тебе идёт это платье, Ханджи. Ты совсем замерзла. Лучше бы накинула на себя что-нибудь… Но скоро будет вторая часть вечера, и станет погорячее. Поэтому лучше тебе пока посидеть спокойно. Все равно с тобой больше никто не будет танцевать.       Ханджи кивнула. Теперь она видела, что от Леви исходит слабый и непривычный свет. Словно бы лунный, но с прожилками красного. Он был таким же, как в прошлую ночь, но был каким-то особенным, как светящиеся лучи от горящих свечей. Ханджи уже не могла разглядеть цвета, но ей казалось, что это был цвет крови.       Леви сел рядом и взял её за руку. В его руках она почувствовала странное тепло — словно в ней тлела полоска бумаги, зажатая между растопыренных пальцев. Ханджи не пыталась высвободиться. Если с ней и происходили перемены, она не заметила их. — Я надеюсь, что так всё и будет, — продолжал между тем Леви. — Лучше всего сейчас тебе думать о чём-нибудь приятном. — Что… дальше? — спросила Ханджи, хотя и понимала, что никакой другой вопрос ей теперь не зададут. Но это было так мучительно. Она пыталась отвлечься. Если говорить честно, то ей совсем не хотелось думать ни о чём. То, что происходило сейчас с ней, просто выходило за рамки ее опыта. Правда, её глаза всегда смотрели на то, что называют холодным оружием — нож. Ханджи не потеряла рассудок после морфия, и, конечно, ей совершенно не нравились происходящие с ней вещи — если они вообще происходили. Она чувствовала, что где-то в глубине сознания все эти процессы скрыты, но ей даже в голову не приходило, что это её собственное сознание делает что-то помимо нее. Все эти приятные ощущения, всё это лишь инстинкты, которые она привыкла испытывать. Временами они принимали неприятный характер, но такое случалось крайне редко. — Дальше? Я совсем забыл, — сказал Леви, видимо не ожидая от нее вопроса. — Я готовлю рёбрышки и мне нужно отойти. Скоро вернусь. Леви встал из-за стола и подошёл к плите, которая была почти перед носом. Вот откуда этот мёртвый запах. Она встала рядом и начала переворачивать рёбрышки, добавляя специи. А когда он отвернулся, чтобы взять нужные ингредиенты, то Зоэ быстро взяла нож в руки, спрятав его за своим бедром. Леви не заметил. — Блюдо готово, осталось положить на тарелку.       Внимание Зоэ сосредоточилось на его движениях. Когда он сел за стол, она приготовила нож, пока он накладывал себе кусочки и украшал блюдо. Аккерман встал и подошёл к ней, чтобы взять тарелку Ханджи и поставить на стол. Зоэ быстро и резко достала нож, желая порезать его и ранить лицо. Леви схватил её за кисть, нажав на неё, ослабив руку, но пальцы не отпустили оружие. Она попыталась оттолкнуть его свободной рукой, но Аккерман блокировал, прижав ей пальцы к столу. Теперь она не могла двигаться, зажатая между столом и Аккерманом. Сдавленный крик замер у неё на губах. Теперь он перешёл в жалобный хрип. — Отдайте мне нож, Ханджи. — сказал Аккерман, и его холодные глаза встретились с её глазами. Бросив взгляд на Ханджи, она увидела его лицо. Он ничего не говорил, но она поняла, что он сейчас сделает. Она расслабила руку и нож со стуком упал на стол. Аккерман отпустил её руку, и она подняла взгляд на него. Увидев свой нож, Зоэ удивилась, как он незаметно взял его в руки, играя с ним. Он не выглядел удивлённым. Он был просто на удивление спокойным. — Знаете что, Ханджи? В следующий раз, если это повторится, я убью вас за это, но сначала я вас поцарапаю…       Леви угрожал, угрожал, и Зоэ вдруг отчётливо поняла, что Аккерман не шутит. В его глазах зажглись недобрые огоньки, и он дёрнул головой, словно соглашаясь со своими угрозами. А может, так оно и было? Зоэ не стала гадать. Аккерман точно знал, что и зачем делает. Она понимала- сделай она хоть одно движение, и ей конец. Что-то действительно в ней переменилось. Ханджи не шевелилась. Он стоял, облокотившись на край стола, и задумчиво глядел на неё. А она сидела на месте и смотрела на него. Её глаза как-то неестественно расширились, а мысли вдруг потекли удивительно логично. — Ханджи, Вы же понимаете, что у вас нет выхода. Вы и так зашли слишком далеко. — Да. Вы правы. У меня действительно нет выбора. Этот путь ведёт в никуда, и я не вижу другого, доктор. — уже спокойнее и тверже сказала Ханджи. — Выбора нет, но есть выход, — ответил Аккерман. Он поднял глаза на Зоэ, и от его взгляда стало ещё тревожнее. — Я хочу предложить вам новую жизнь. Жизнь со мной. Продолжение следует...