Psychological trauma is a disease of powerlessness.

      Она поняла, что может победить его, поняла, что он слаб и она наоборот, на самом деле, сильнее его. Улыбка, она наконец-то стала искренней, искренней, как фейерверк. Он видел это, потому что ничего не чувствовал, даже та фальшивая агрессия была блефом. Ей больше не хотелось видеть перед собой эти злорадные глаза, зло скалящиеся в предвкушении медленного и неприятного конца, она перестала их замечать. Но и ненависть, и злоба исчезли также внезапно, как и появились. Ханджи оказалась абсолютно невинным человеком. «Просто человек», как сказал бы Леви. Избавившись от этого наваждения, она поняла, что дальше ей надо быть осторожнее. Очень осторожной. Даже если она теперь сильнее него, это не значит, что ума у него нет. Ему не нужно бежать за ней, ему нужно просто следить за ней, чтобы в любой момент напасть. Тогда и будет видно, каков он на самом деле. В своем мире она чувствовала себя в безопасности.       Она приблизилась к двери, чувствуя тревогу, и дёрнула за неё, но та была заперта. Девушка побежала к другой двери, но та тоже была заперта. Только комната, в которую принёс её Леви в первый раз была открыта. В ней находилась красная ковровая дорожка, которой тогда не было, но сейчас она лежала на полу рядом с кроватью. Ханджи с резкостью подошла к шкафу, почти сломав его. Там не было одежды, но были другие вещи. Она вынула толстый кожаный саквояж, лежавший внизу, открыла его и стала рыться в его содержимом. В нём оказались коралловые заколки для волос, баночки с косметикой, очки в черепаховой оправе и много другого. Она стала вынимать их одну за другой, вглядываясь в них. Ничего. Зоэ кинула сумку в стену и выбежала из комнаты, решаясь пойти в другую, но чуть не встретилась с Леви. Тот стоял в дверном проёме, и при виде него её лицо скривилось от ненависти. Он подскочил к Ханджи, сильно толкнул её в грудь, а потом закрыл ей рот ладонью. Ханджи попыталась укусить его, но он сильнее сжал пальцы. По его лицу прошла судорога, он стал противно принюхиваться и гундеть, как зобастый чайник. Зоэ в ужасе попыталась освободиться, но он только сильнее сжал пальцы. Тогда она ударила его ногой в голень. Он отпустил её, и она попыталась убежать в спальню, но он схватил её за руку и потянул в спальню, при этом ещё сильнее притягивая её руку к себе. От неожиданности она притихла. Зоэ изо всех сил лягнула его ногой, и он выпустил её.       Ханджи ринулась в коридор. Она хотела бежать и бежать, ей нужно где-то спрятаться. Телефона дома нет и, кажется, Леви ко всему готовился, потому что нигде нет для неё безопасного места. Телефона нет. Кажется, Леви не так уж и прост. Надо куда-то бежать, чтобы он её опять не поймал. У неё есть только одна возможность спастись — надо обхитрить его и выиграть его психологическую игру. И она, задыхаясь, отчаянно заметалась по коридору, пытаясь затеряться в сплетении дверей. Надо всего лишь спрятаться, и он не найдёт её. Зоэ спустилась на первый этаж, забежав на кухню и затаившись в углу между газовой плитой и холодильником, и замерла, прислушиваясь к происходящему на лестнице. Она успела взять с ящика кухонный нож и спрятать его в карман. Было страшно. Через некоторое время она услышала шум, который был похож на игру на скрипке. Зоэ осторожно выглянула из своего убежища. Леви в коридоре, видимо, очень уставший и издёрганный. Сейчас он пойдёт по коридору к выходу, и надо спешить — надо успеть проскочить, пока он не заметил её. До чего же смешно — коротышка и великанша. Как они не смешны? В этой ситуации есть такая нелепость…       Но Зоэ не могла смеяться. Она боялась, что её смех может быть услышан. Поэтому она только зажала рот руками и поползла по полу к другой двери с медной дверной ручкой. Двигаться надо было очень тихо. Она толкнула дверь. В ноздри ударил запах чабреца и ещё чего-то остро-кислого. Воздух был насыщен пряным медицинским запахом, висевшим в воздухе. Кажется, это зал…с этим же зеркалом. Шаги гремели совсем рядом. Зоэ поползла вперёд, оглядываясь и стараясь понять, где же ещё дверь. Ханджи бесшумно приближалась, и она встала, на подгибающихся ногах сделала несколько шагов, пытаясь изо всех сил не всхлипывать. Ей хотелось убежать, спрятаться, но она знала, что этим даст Леви шанс легко догнать её. В конце концов, она подошла к стене и, увидев ещё одну дверь, потянула на себя ручку, открыв её — она открылась с громким скрипом. За ней была комната… Микасы? Да, она. Снова бледные оттенки окружили её, как рисунки русалочек. Она бы продолжала заново всё смотреть, если бы сзади неё вдруг не появился тот, кого она меньше всего хотела бы здесь видеть. Зоэ резко закрыла дверь и решила спрятаться под кровать.       Шаги медленно затихали, но… Леви открыл дверь рукой, он сильно толкнул её от гнева. Она громко скрипнула, так, что уши девушки заболели от этого мерзкого звука. Дверца ударилась об стену. Ей казалось, что она с петель слетит из-за такого столкновения. Её взгляд расплывался, и поэтому она не могла видеть картинку в целом. Ещё несколько движений и её накрыло толстым серым одеялом. Оно мешало дышать, а прохлада воздуха рядом ещё больше пугала, словно уже был холод… На несколько секунд она закрыла глаза, чтобы легче стало дышать, но вдруг раздался голос Леви. Он говорил очень тихо. Она даже не могла понять, что он говорит — в нём было только одно слово — тварь. Он чувствовал жгучее чувство «любви, нежности и дикости» и говорил, чтобы она поняла. Иначе, он не посмотрит на её «до» и «после». — Никто не даст тебе ещё одного шанса. — сказал Леви, и его голос почему-то показался ей весёлым. — Не дразни судьбу, чтобы не стать жертвой своих собственных амбиций. Не я придумал эту дикость. Она в тебе… Прими её.       Ханджи понимала, что он хочет морально её добить. И, кроме того, он был прав, сказав о том, что у неё нет шансов стать жертвой собственных амбиций. Этот тип внушал такой страх, что перед его лицом не было никаких аргументов. Только чувство страха, которое оставалось на протяжении всей её жизни. Оно не было неприятным. Это было нечто незнакомое, но до жути притягательное и безумное… Она вдруг поняла, что её «безумие» начинает прорастать через её собственные порождения, и прорастает с такой силой, что это уже не казалось смешным. Что-то ещё теплилось в ней — тихое, вечно умирающее ничто. И сейчас это невидимое нечто собралось в комок вокруг её сердца, ожидая только нужного момента, чтобы разом взорваться всем своим смертельным запасом. Она ощущала, что как только это случится, она не станет прежней.       Она почувствовала, что он сел на кровать и её тело заныло от лишний нагрузки. Конечно, его ненависть к ней была естественной для «зверя», живущего по своим собственным законам. В её жизни, в её внутренностях, в её голенях, лодыжках — везде таилось что-то такое, что он вожделел — и было источником этого чувства. Даже не так. Вся эта смесь страха и вожделения была чем-то, что в полном своём сокрытии превращалось в то самое «Безумие». Только оно, злое, никогда не бывает ясным. Уже не надо было догадываться, что Аккерман понял, что Зоэ находится под кроватью — она детская и такая девушка, как Ханджи вряд-ли в ней сможет спокойно спать, не говоря уже о том, чтобы спрятаться. Понимал это и он, если бы был дураком, то уже давно бы ушёл. Но он понимал, что не будет объяснять кому-то, что он чувствует, или, по крайней мере, прямо говорить. Поэтому он стал её оскорблять, измываясь? Ему это доставляло удовольствие, потому что со всех сторон были страхи? Не будет ли дальше хуже, если он расскажет, что не хочет уходить, потому что его к ней тянет?       Леви сел на корточки и провёл по полу ладонью. Ханджи ужаснулась и хотела ударить ножом, и она это сделала. Высунув руку, она со всей силы воткнула в его внешнюю часть ладони (в тыльную), но стало ещё хуже — он ощутил острую боль и закричал. Она испугалась не меньше и стала кричать, вылезая из-под кровати, стараясь делать это довольно быстро. Удар ножом был болезненным, хотя и не таким, как на первый взгляд. Боль привела его в себя и он разозлился, но одновременно ощутил, что обессилен. Ханджи не убирала нож. Она ещё немного поплакала, потом, тихо всхлипнув, вышла из комнаты. Она сделала что-то опасное и что-то плохое, и могла действительно нанести вред посерьёзнее — но она этого не сделала. Значит, это была просто жалость. А жалость — это эмоция, да? Боль — тоже эмоция? А если нет, то что это такое? Леви снял жабо и обвязал руку, что сразу же вызвало новую вспышку боли — и на этот раз Леви уже не решался её снимать.       Зоэ сразу вспомнила дверь в ванную. Ханджи улыбнулась — тут можно закрыть дверь на замок и она закрыла её на засов. Она в безопасности, никто не войдёт. И как только это пришло в голову — она даже почувствовала, что немного пьяна. Но потом она вспомнила то, что хотела вспомнить, и улыбка сошла с её губ. Нет телефона и это убежище на время. Она попятилась назад, но тут же упала ударившись об бортик ванны. Это было на самом деле больно. Девушка спустя минуту поняла, что её неаккуратное действие стоило ей вывихнутой ноги. Похоже, она вывихнула её ещё до того, как ударилась об бортик. Сама боль — невыразимо сильной. Она встала на четвереньки, и попыталась залезть в ванную, держа повреждённую ногу на весу. Ханджи смотрела на неё с сочувствием, но помочь не могла — сейчас даже бинтовать было нечем, так что она могла только сидеть и лежать в ванной.       Глаза Леви были закрыты, но как только боль стала невыносимой, он открыл их и пошёл по следам девушки, которая уже со стонами, всхлипывала от боли и изо всех сил зажимала пальцами раненую ногу. Он, видимо, понял, что она нуждается в помощи и вскоре постучался, спрашивая её: — Ты в порядке? — вопрос, можно сказать, был задан на ходу, словно у него были свободны руки. Ответа он не получил. Тогда он толкнул дверь, но та не поддалась. Он повернул ручку ещё раз, но дверь по-прежнему не открывалась. Леви ударил по ней кулаком, но та не шевельнулась. Он ударил ещё раз, но дверь, словно сцементированная со стеной, даже не дрогнула. От этого удара Леви почти потерял равновесие, но потом ударил ногой в дверь, с тем же результатом. Тогда он ударил по ней ещё раз, и дверь заскрипела, но не открылась. Казалось, за дверью никого нет, но это было не так. Аккерман отошёл назад, сделал по комнате несколько шагов и снова вернулся к двери, на этот раз со всей силы ударяя её плечом. На этот раз она неожиданно потрескалась и почти ослабла. Тогда он ударил ногой в дверь ещё раз, и с оглушительным треском дверь раскрылась. Аккерман увидел плачущую агентессу, держащую свою ногу на весу, и подойдя к шкафу, взял шприц и ампулу в руки. Несколько раз вдохнув и выдохнув, он подошёл к ней и наклонился. Агентесса вздрогнула и жалобно ойкнула, она плюнула ему в лицо и начала махать перед ним своей ногой, сжимая её. А он продолжал, не обращая на неё никакого внимания, прицеливаться в её шею, осторожно делая маленький укол. Затем он вытащил шприц, она всхлипнула и согнулась, тогда он подхватил её на руки, словно ребёнка. — Доктор Аккерман, что вы делаете? — сказал вдруг её хриплый, полный слёз голос, — ведь вы больны… — Уймись, сука! — ответил Аккерман, не вытерпев такого, и грубо отвёл её от себя в сторону. Она отшатнулась и вцепилась в него ногтями, а он встряхнул девушку. — Молчи, стерва, и будь послушной, иначе пристрелю. — Вы не посмеете… — завизжала она. И тогда он дал ей пинка. Её визг резко оборвался, она обмякла и повалилась на спинку ванны. Ханджи почувствовала, что в глазах темнеет, а сердце забилось так часто, что стало трудно дышать. — Доктор Аккерман, — начала она, но её голос совсем затих. Тогда она подняла руку и Аккерман резко обернулся. И Ханджи вдруг поняла, что не может выговорить ни звука. — Спи, — коротко сказал Аккерман, — заснёшь, узнаешь.       Ханджи на секунду закрыла глаза и тут же почувствовала, что проваливается в странную тёмную пропасть. Она бессильно опустила руку и закрыла глаза. Продолжение следует...