Лед над водой и глубже

      Приглашение, что принесли помощники Цзюнь У, было начертано на дорогой рисовой бумаге изящным, витиеватым почерком. Еще не полностью высохшие чернила оставили чуть размазанные, едва заметные следы по краям, тем самым испортив идеальную четкость и тонкую задумку. Если не присматриваться, то и не заметишь, но Ши Уду замечал мелочи, замечал детали, замечал даже самые несущественные вещи, на которые большинство не то чтобы внимания не обратили, даже сомнений не допустили бы.       Ши Уду принял свиток из рук помощника Цзюнь У с коротким кивком, призванным обозначить благодарность, и сразу внутренне насторожился – нет, ничего такого, во всяком случае очевидного. Всего лишь приглашение во Дворец Императора, вежливое, немного отстраненное, каким и следовало быть подобному приглашению. Но что-то сходу царапнуло внутри, пока он разглядывал изысканные переплетения иероглифов, темные на светлом, нанесенные небрежно и в то же время аккуратно. Что-то такое, сложно объяснимое, не имеющее – пока – имени, но определенно не нравящееся Ши Уду.       То ли время, в которое принесли это приглашение – вечер, пусть еще и не поздний, пусть едва окрашивающий все вокруг в синее и серое, но все же вечер. Время, когда решаются несколько иные дела, нежели те, что могли возникнуть между ними.       То ли то, что с Цзюнь У его мало что связывало. Его лично. Поскольку все, что касалось обращений, они и так решали при всех. При всех, когда многие из Небожителей, собравшихся в огромном зале, полном напыщенного великолепия, явно скучали, развлекаясь кто чем. Наверно, совсем уж откровенно зевать они не позволяли себе исключительно из правил приличия, соблюсти которые было просто необходимо. А то бы многие наверняка и зевнуть пару раз не преминули бы.       А развлечения если их какие и собирали вместе, то все ограничивались празднествами, когда они едва ли обменивались хоть десятком слов. И которые Ши Уду с недавнего времени начал позволять себе пропускать. Та духовная сила, которой он владел, и те возможности, которые ему открывались, вполне позволяли так поступать, не опасаясь навлечь на себя неприятные последствия. Мелькнула мысль отказаться и от приглашения тоже, но что-то подсказывало Ши Уду, что это будет ошибкой, и ошибкой весомой. Ведь одно дело не прийти на празднество, на котором все равно ничего интересного не будет, и совсем другое – отказаться от личного приглашения Императора.       Ши Уду незаметно стиснул свиток в руках, задумчиво и недовольно, но вслух не позволил себе произнести ничего, кроме вежливого согласия и обещания появиться к условленному времени.       «Что могло ему понадобиться?» - Ши Уду хмурился, продолжая обдумывать прочитанное, перебирая слова – медленно, неспешно – взвешивая каждое из них, оценивая, мысленно обводя заново каждую черточку, каждую линию. – «Почему так? Ведь сеть духовного общения куда удобнее», - он хмыкнул, перебирая варианты. – «Чтобы – что? Подчеркнуть значимость момента? Показать свою влиятельность?»       Ни одна из этих идей не казалась стоящей внимания. Ши Уду вновь недовольно поморщился – он уже успел переодеться в домашние одежды, и теперь приходилось заново возиться с верхними одеждами для выхода. Ткань не слушалась, скользя под пальцами, сминаясь и путаясь, и Ши Уду недовольно одернул себя. Еще ничего не произошло, так к чему эти лишние мысли.       Цинсюаня во Дворце не было – наверняка как обычно развлекался где-то со всем этим сбродом, так и норовящим воспользоваться его возможностями как Повелителя Ветров. А Цинсюань то ли не понимал этого, то ли ему было все равно, главное, чтобы было с кем поболтать и весело провести время. Эта неразборчивость, обычно так сильно злившая Ши Уду, на этот раз оказалась как нельзя кстати – ему почему-то не хотелось сейчас ни разговаривать с Цинсюанем, ни объяснять, куда он собрался в такое время. Возможно, именно Цинсюань из всех возможных людей мог бы заметить, что что-то не так. Что его что-то беспокоит. Что он кажется слишком невнимательным и сосредоточенным одновременно. А этого Ши Уду уж точно не мог допустить. * * * То, что ждало его во Дворце Императора, ничуть не убавило сомнений, скорее, наоборот, лишь укрепило их. Ши Уду с нескрываемым недоумением разглядывал покои, в которые его проводили все те же бесшумные и незаметные помощники Цзюнь У. Как и подобало помощникам самого Императора Небес, они не отличались ни излишней болтливостью, ни отсутствием хороших манер. Хотя помощников было куда меньше, чем можно было предположить, и чем привык иметь в своем распоряжении сам Ши Уду. Раньше он об этом даже не задумывался, но теперь все эти детали, все происходящее, с каждым мгновением казалось все более и более странным. - Прошу, располагайтесь, - один из помощников, одетый, как и все остальные, цвета Цзюнь У – ярко-алое, белоснежное и тепло-золотое – вежливо указал Ши Уду на низкий столик, уместившийся в самом дальнем, неприметном углу комнаты. – Владыка скоро вернется, - извиняющимся тоном добавил он, заранее предупреждая о предстоящем ожидании. И вот эти покои меньше всего напоминали о делах или обращениях, или их привычных обязанностях. Нет, если уж к чему они и не располагали, так это к разговорам о серьезных вещах. Ши Уду невольно приподнял бровь, опускаясь за небольшой столик, украшенный ажурной резьбой, в которой угадывались очертания драконов, парящих среди облаков. Столь искусное творение наверняка не только стоило немало, но и было настоящей редкостью, которую далеко не везде встретишь. И ладно бы только это. Нет, вся обстановка, буквально каждая мелочь, говорили о том, что в такие покои приятно привести любовницу, и насладиться вечером, разделенном на двоих, предаваясь постельным утехам, нежели того, с кем тебя не связывало ничего особенного. Ничего такого, чтобы вот так вот расстараться. Ши Уду притянул ближе одну из подушек, в изобилии разбросанных по мягкому ковру – шелк, тончайшая вышивка, и аромат – пряный, едва уловимый, но такой соблазнительный. Какое-то изысканное, ароматическое масло, которым была пропитана невесомая ткань подушек. Ши Уду не смог определить, какое именно – сам он к подобным вещам был равнодушен, и для его золотых слитков всегда находилось куда более стоящее применение. Не только подушки, все вокруг представляло собой невыразимо насыщенный сплав шелка, ароматических масел и свечей, чьи золотистые огоньки лишь чуть-чуть разгоняли полумрак, окутывающий комнату. И тем самым придавали еще больше интимности этому месту. Ши Уду коснулся одной из свечей, провел пальцем по оплавившемуся воску, застывшему причудливыми волнами – не так уж мало. Что означало, что его ждут. И что не просто ждут, но ждут, тщательно подготовившись. Тщательно и заранее. «Еще и эти свечи», - Ши Уду недовольно огляделся, пытаясь понять, что он должен ощущать среди всего этого странного великолепия. Ведь обычно во Дворце Императора сияли сотни масляных ламп, освещая залы и комнаты теплым, рассеянным светом. А не эти свечи, которые и правда больше годились для какого-нибудь отдельного кабинета в низкопробной таверне. Разумеется, отделенного от остального зала занавесями – непременно яркими и безвкусными. Он достаточно насмотрелся на такие таверны, пока еще был обычным человеком. И никогда не понимал, зачем в этом всем столько нарочитости. Как будто яркие цвета способны были заменить яркие чувства. - Прошу прощения и благодарю за ожидание, - мягкий, вкрадчивый голос выдернул его из воспоминаний и размышлений. Ши Уду поднял голову и собирался подняться сам, но Цзюнь У остановил его небрежным жестом. - Не стоит, это лишнее, - в его интонации вплетись неожиданно властные нотки, и Ши Уду не оставалось ничего другого, как подчиниться этому тону и этому пожеланию. – Повелитель Вод, - он почтительно склонил голову, и Ши Уду сделал в ответ то же самое, ощущая себя до невозможности неправильно - ведь это ему подобало стоя приветствовать Императора Небес, а не наоборот. – Я взял на себя смелость предположить, что вы не откажетесь разделить со мной эти скромные покои и небольшую беседу. Он не сказал ничего особенного, вот совершенно ничего. Ни странного. Ни настораживающего. Ни неприятного. Но Ши Уду почувствовал себя так, словно очутился на тонком, тончайшем льду. И не просто тонком, но и уже пошедшем извилистыми трещинами, не предвещающими ничего хорошего. И отделаться от этого ощущения с каждым мгновением становилось все труднее и труднее. Если изначально у него еще оставались какие-то сомнения, то теперь они полностью исчезли при этих слишком вежливых интонациях и чрезмерной почтительности. Разговор тек плавно и неспешно, как сонные воды северных рек после долгой зимы. Ши Уду внимательно вслушивался в каждое сказанное слово, но так и не мог понять, к чему все это. Он время от времени подносил к губам чашу с чаем – тонкий, терпкий аромат касался губ, оседал на них горьковатым послевкусием. Тепло чаши в ладонях приятно согревало, и, если бы не обстоятельства, Ши Уду такое даже понравилось бы, вся эта сонливость и расслабленность. Он бы, пожалуй, с удовольствием поддался этому – не так часто ему выпадал случай подумать о себе, а не о ком-то другом, и заняться чем-то иным, нежели делами. Но за всей этой расслабленностью слишком явно ощущалось нечто другое, и он не позволял себе просто откинуться на шелковых подушках, ощущая, как скользит ткань, и как теплеют пальцы от еще не выпитого чая. Цзюнь У спрашивал о недавних заданиях – и Ши Уду сдержанно отвечал, что с большинством заданий вполне справляются помощники, он сам спускается лишь в исключительных случаях. Таких, как тот водный демон, избравший своим пристанищем глубокое, холодное озеро, и долгое время досаждавший жителям одного крохотного поселка на севере. Конечно, можно было обратиться к Богам Войны – в конце концов, демоны, были их заботой, но Ши Уду не упускал случая получить еще больше влиятельности, еще больше возможностей. Вода всегда оставалась водой, подчинялась ему и следовала за ним. И неважно было, шла речь о кораблях торговцев, желающих безопасного пути среди неспокойных вод моря, или вот о таком демоне, принадлежавшем воде и имеющем ту же сущность. Веер в его руках мог быть изящной вещицей, повелевающей водными потоками и волнами морей. А мог быть оружием, достаточно опасным и сильным, чтобы ни в чем не уступать оружию Богов Войны. И Ши Уду всегда пользовался и той, и другой стороной своего веера, ощущая, как преображаются в руках бумажные звенья, как источают то трепет и хрупкость, то стальную жесткость, в зависимости от того, что требовалось ему в каждое новое мгновение. Цзюнь У спрашивал о том, хватает ли ему помощников, и Ши Уду отвечал, что да, хватает, и что желающих приблизиться к его возможностям все равно неизмеримо больше, чем ему требовалось. И чем он смог бы поддерживать своей духовной силой. Вернее, его духовной силы хватило бы еще на столько же, если не больше, но он не собирался расходовать ее попусту. Другие могли сколько угодно думать, что он предпочитал ничем не заниматься сам, что избегал спускаться в мир обычных людей, но это лишь отчасти было правдой. Потому что Ши Уду предельно четко знал, что если во всем полагаться на других, то однажды эти другие или подведут, или наделают ошибок, и все последствия чужой опрометчивости все равно сваляться на тебя. Цзюнь У спрашивал, как обстоят дела в его храмах, и Ши Уду медленно делал несколько небольших глотков чая, прежде чем церемонно кивнуть и поблагодарить за беспокойство. Он перекатывал чашу в руках, задумчиво разглядывая янтарную прозрачность напитка в ней, и незаметно вдыхая почему-то особенно понравившийся ему аромат. Как будто чая раньше не пробовал. Мысль вызывала усмешку, ведь в его Дворце подавали самые разнообразные сорта и виды. Но здесь и теперь – его всегда холодные руки, бережно держащие чашу, согревались стремительнее, чем от самых теплых, подбитых мехом одежд, что он надевал, выполняя обращения зимой на севере, чем от любого другого, доступного ему тепла. Но чем дольше продолжался этот обмен бессмысленными любезностями, тем больше Ши Уду терял всякое терпение. Он и так не отличался этой добродетелью, но когда каждое пророненное слово не несло в себе никакого смысла, когда ответ на каждый заданный вопрос был собеседнику и так известен – его терпеливость таяла гораздо стремительнее, чем обычно. И он все же не сдержался. Нет, ничего такого, никакой непочтительности, ничего слишком резкого или нарушающего правила приличия. Вопрос Ши Уду прозвучал вежливо, спокойно, но это спокойствие было обманчивым, а вежливость была пронизана льдом. - Я бы все же хотел узнать, зачем именно вы меня позвали, - Ши Уду отставил чашу в сторону с некоторым сожалением – хотя на дне оставалось совсем немного терпко пахнущего напитка, тепло, исходящее от него, никуда не делось, и ему хотелось продлить эти мгновения как можно дольше. – Полагаю, дело достаточно важное, раз вы выбрали столь поздний час. И, похоже, попал в самую точку. Спокойно-равнодушное всегда лицо Цзюнь У мгновенно изменилось, потеряв мнимую расслабленность и покровительственную мягкость. В его темных карих глазах мелькнуло что-то такое, сложно уловимое, такое, чему невозможно было подобрать точного определения, но можно было с уверенностью сказать, что это не несет в себе ничего приятного. Ши Уду напряженно замер, думая о том, где же и в чем он мог допустить ошибку. Или что из сделанного им в недавнее время могло задеть Цзюнь У. Но ничего похожего на ум не приходило, как он ни перебирал моменты – недавние и более отдаленные, совсем незначительные и значимые, те, что касались холодных вод его морей и те, который затрагивали военное искусство Бога Войны Цзюнь У. И, разумеется, не угадал. Потому что в следующий момент на невысокий изящный столик между ними лег свиток с начертанными на нем иероглифами и символами. Резко переплетающиеся между собой, выполненные потускневшими от времени чернилами, они таили в себе нечто темное и опасное, нечто такое, к чему не стоило даже прикасаться, не то что пробовать воспользоваться. Ши Уду не пришлось вчитываться в значение этого заклинания слишком долго. Он знал его. Знал слишком хорошо, гораздо лучше, чем стоило знать тому, кто не был ни демоном, ни изгнанным божеством. Заклинание смены судеб. - Полагаю, мне не нужно объяснять, о чем я знаю? – Цзюнь У снова выглядел привычно умиротворенным, таким, каким он представал перед ними в Зале собраний, когда приходилось слушать многочасовые речи иной раз о совершенных пустяках, или на празднествах, когда он с неизменной рассеянной улыбкой наблюдал за представлениями и редко, как будто неохотно, касался тонкими губами чаши с вином. Словно в этом знании не было ничего особенного, и ничего особенного не происходило между ними. - Полагаю, не нужно, - в тон ему ответил Ши Уду и неспешно, почти не осознанно потянулся за веером. Насмешливо раскрыл его под настороженным взглядом Цзюнь У и спрятал за ним лицо, как он привык делать, когда не желал показывать ни свою неуверенность, ни свои сомнения. Глупо было отрицать все это и делать вид, что он не понимает, каким образом свиток с заклинанием смены судеб относится к нему. Если Цзюнь У как-то выяснил правду, то он уж наверняка выяснил ее всю полностью, до мельчайших черточек этого заклинания и до мельчайших подробностей о том, кому досталась незавидная участь и на кого легла вся тяжесть этого заклинания. За себя Ши Уду не волновался – он знал, на что шел, и знал, что однажды, так или иначе, ему придется расплатиться за совершенное. Но вот Цинсюань… Ши Уду закусил губу, думая о том, на ком последствия его поступка могли отразиться куда сильнее, чем на нем самом. Он ни мгновение не пожалел о сделанном, но беспокойство за Цинсюаня поднималось в нем отвратительно ледяной волной, такой, словно воды его собственных морей вдруг стали ему неподвластны, и он ничего не мог им противопоставить. - И что теперь будете делать, Владыка? – Ши Уду взмахнул веером несколько раз – открыто, непринужденно. Не давая ни малейшей возможности заметить или почувствовать все то, что ощущал он сам в этот момент. Ответ казался очевидным, даже слишком, но что-то подсказывало Ши Уду, что все не так просто. Иначе к чему эти разговоры, наполненные фальшивой вежливостью и столь же фальшивым интересом? И к чему эта комната, украшенная самым изысканным образом, наполненная пряными ароматами масел и тонкой свежестью зеленого чая? - Ну, самое первое, о чем я попросил бы, это сменить обращение ко мне на менее формальное, - в голосе Цзюнь У зазвучали насмешливые нотки. – И «ты» меня тоже вполне устроит, - он тоже отставил чашу в сторону и сложил руки под подбородком, выглядя так, словно они решали какие-то мелкие, незначительные вопросы, и между ними не было ни намека на этот свиток, таивший в себе столько запретного и темного. – Я не стану никому ничего раскрывать, - медленно произнес он, заставив Ши Уду насторожиться еще больше. Такие предложения – они всегда имели вторую часть, ту самую, где приходилось узнать, что же потребуется взамен за молчание. Ши Уду не был ни глуп, ни наивен, чтобы позволить себе думать, что его проступок просто так, по величайшей милости Императора, останется безнаказанным. Нет, скорее всего, дальше ему предстояло узнать об истинной цели их встречи, и Ши Уду не мог сказать, что он желает обладать этим знанием. - И я не стану отправлять тебя в изгнание, как следовало бы сделать за подобное, - вот теперь в голосе Цзюнь У появилось предвкушение. Такое, неприкрытое, полное уверенности, что Ши Уду не откажется, что бы он ни услышал. И как не отвратительно было это признавать – да, Ши Уду не отказался бы практически от любой просьбы, от чего угодно. И вовсе не ради себя. Судьба Цинсюаня волновала его гораздо больше, и он не мог, просто не мог позволить себе хотя бы не попытаться защитить его еще раз. – Я не стану ничего этого делать, если ты согласишься быть моим любовником.             А вот этого Ши Уду, пожалуй, не ожидал. Он мог представить многое.       Богатство, что пришлось бы отдать – мерцающее золото слитков, яркое и завораживающее, среди полутьмы зала в его Дворце.       Влиятельность, которую пришлось бы отринуть – сотни разноцветных фонариков, что взмывали в ночное небо на Празднике Середины осени.       Услуги, что пришлось бы выполнить – вода, подчиняющаяся ему, вздымающая волны и мягко направляющая речные потоки.       Но не то, что Цзюнь У захочет его самого.       Ши Уду ничем не выдал своего удивления, лишь веер на мгновение застыл в руках, да серебристо звякнули звенья подвески, что украшала его артефакт. Он не стал бы соглашаться на такое, если бы дело касалось только его и никого больше. Не стал бы. Да, так просто было бы подчиниться желанию Цзюнь У и делить с ним близость, и даже было бы неважным, сколь грубым он хотел бы быть. Но Ши Уду претило такое даже больше не из-за того, чтобы делить постель с тем, кого не желаешь, а из-за того, что он не привык и не стал бы подчиняться никому, даже если речь шла об Императоре Небес.       Но дело явно касалось не только его. Цинсюань. Глупо было бы рассчитывать, что его Цзюнь У не тронет, откройся правда о смене судеб. И будет иметь на это полное право, поскольку украденная судьба не была судьбой обычного человека, а принадлежала небожителю. И никто не позволил бы такому продолжаться безнаказанно, иначе сколько же других желающих могло появиться воспользоваться этой возможностью вознестись.       Слишком ярко представилось, что тогда ждало их обоих. Запыленный, обветшалый дом где-нибудь на самой окраине крохотного поселка, затерянного среди покрытых скудной растительностью холмов и пересохших рек, о котором и не знал почти никто. Жизнь обычных людей, наполненная тяготами и непрестанной работой, серая и выматывающая, такая, какую Ши Уду знал так хорошо, до таких мельчайших подробностей, что не хотел повторять. Вернее, для себя он ее, может, и повторил бы, но только не для Цинсюаня.       - Хорошо, - все же заставил себя произнести Ши Уду после продолжительного молчания. – Я согласен, - прозвучало это с усилием, как он ни пытался заставить свой голос слушаться и звучать непроницаемо и отстраненно. Он стиснул в руках веер так крепко, что едва не выронил его на витиеватую резьбу столика, среди полу опустевших чаш и влажно поблескивающих капелек пара, осевших на светлую поверхность. – Но я не хочу, чтобы это хоть как-то коснулось Цинсюаня, - жестко добавил он, почти сразу справившись с собой. – Если он хоть что-то узнает о смене судеб, или еще как-то окажется в это вовлечен…       - Мог бы все это и не говорить, - Цзюнь У оборвал его нетерпеливым жестом на полуслове, а потом снова начал приторно улыбаться. – Неужели ты полагаешь, что хоть кто-то здесь не осведомлен о твоей привязанности к брату? И что без него ты не станешь подчиняться никому, и принадлежать тоже никому не будешь, - вот теперь их разговор принял куда менее непринужденное течение, окрасившись серьезностью, впитав в себя все возможное недоверие их обоих. – Я ответил на твой вопрос?       - Вполне, - никто никогда не узнает, чего ему стоило это спокойствие, этот небрежный кивок головой, этот отложенный в сторону веер. Веер, который хотелось раскрыть, взметнув воды всех доступных рек поблизости, нарушив их сонную, подернутую туманом поверхность, и напомнить, на что способен он сам, и что его духовная сила уж точно не принадлежит и никогда не принадлежала кому-то другому. Цзюнь У и не ожидал от него другого ответа. Разумеется, все знали про Цинсюаня. Разумеется, несложно было догадаться, что ради него Ши Уду согласится на что угодно.       - Предлагаю сначала допить чай, - учтиво предложил Цзюнь У, теперь уже неприкрыто наслаждаясь тем, что получил в свои руки. – Не стоит пропадать такому чудесному напитку, - он нарочито бережно повертел в руках чашу, поднес ее к губам, даже не глядя больше на Ши Уду, словно чужое вынужденное согласие и собственное предвкушение было для него слаще, чем то, что за этим последует. – А остальное вполне подождет.       Справиться с собой и сделать вид, что ничего особенного между ними не происходит, у Ши Уду получилось даже быстрее, чем он рассчитывал. Всего несколько мгновений назад ярость и неприязнь затопили его с головой, а теперь его руки, взявшие со столика чашу, почти не дрожали. Еще немного тепла, еще немного ощущения гладкого, тонкого фарфора под пальцами. В чаше почти ничего не оставалось, но Ши Уду все же сделал еще глоток, ощущая терпкую горечь, что вплелась во вкус.       Цзюнь У пил свой чай медленно, так медленно, словно вообще раздумал делать что-то другое. Но Ши Уду прекрасно понимал, что он намеренно тянул время, желая заставить его думать всякое и представлять всякое, теряясь в неизвестности и предположениях, одно неприятнее другого. Делал неторопливые, мелкие глотки – и наслаждался этим окутавшим комнату ощущением собственной власти, такой, что была больше его возможностей и как Императора, и как божества.       Поднялся со своего места он все так же медленно, неспешно, расправил небрежным движением чуть примявшиеся одежды, а потом, больше не теряя времени зря, уверенно шагнул к Ши Уду. И опустившись рядом, впился в губы несдержанным, жестким поцелуем. Ши Уду едва удержал равновесие, подался назад, ощущая прохладный шелк под спиной – невесомые, словно сотканные из тумана гобелены на стенах, и шелк гораздо более теплый, нагретый его же ладонями – подушки, что теперь валялись в беспорядке возле столика. Ши Уду застыл на мгновение, пробуя понять, требуется ли от него отвечать на столь нескрываемое вожделение. А потом просто разомкнул чуть занемевшие от неожиданных поцелуев губы, впуская, позволяя большее, делая поцелуй глубже и непристойнее. Провел языком по губам Цзюнь У, чуть прикусывая, надавливая, прошелся по зубам – странное чувство, как будто он облизывает клыки, как будто он целует не божество, а демона, мелькнуло и погасло. Сложно было сосредоточиться на каких-то связных мыслях, когда приходилось цепляться за чужие плечи, чтобы удержать равновесие, а ощущения были такими яркими и интенсивными, что просто не позволяли остановиться и осознать происходящее. И это было к лучшему, потому что как бы Ши Уду ни нравилось то, что делал с ним Цзюнь У, полностью забыть о том, что все это между ними не добровольно, не то, чего хотел он сам.       «Ну, быть любовником означает вполне определенные вещи, и, похоже, отвечать на все эти ласки все же стоило».       Он мысленно хмыкнул, переводя дыхание после того, как Цзюнь У отстранился от него – совсем чуть-чуть, так, что было понятно, что он продолжит, и продолжит не только поцелуями, пусть и такими откровенными.       И не ошибся – Цзюнь У, вдоволь налюбовавшись его растрепанным, потерявшим привычную собранность видом зарылся пальцами в волосы, потянул к себе. Не причиняя боли, не заставляя испытывать неприятные ощущения, нет, совсем наоборот – так, что Ши Уду невольно подался вперед, под его прикосновения. Цзюнь У коснулся тонких, серебристых шпилек, что украшали прическу Ши Уду, погладил их пальцами, водя снизу вверх, словно изучая светлое серебро и синеватые камни. Потянул из волос бережно, мягко, так, как распускали бы прическу того, кто и правда дорог, того, кто вместе с тобой давно, того, кого можно любить, а не только желать. Выронил шпильки на шелковый ковер и, больше не обращая на них никакого внимания, продолжил гладить и распутывать пряди Ши Уду, пропуская их между пальцами.       «Так вот для чего вся эта обстановка – свечи, ароматические масла, шелк и полутьма. Уж явно не для того, чтобы обсуждать мои обращения, моих помощников и мои храмы». Ши Уду едва сдержал усмешку, немало позабавленный этой мыслью. Откинулся к стене, устраиваясь удобнее, позволяя использовать себя, использовать свое тело, отвечать, когда это требовалось, и просто подаваться под прикосновения, когда отвечать на них было бы лишним. Цзюнь У тем временем еще раз прошелся неспешными прикосновениями по его волосам, откинул пряди, чтобы не мешались, и так же плавно и медленно спустил ниже одежды Ши Уду, открывая худые плечи и шею. Обвел ключицы неторопливыми движениями, прочертил неровные, изломанные линии по плечам, коснулся губами обнаженной кожи, прикусывая и облизывая.       Все это не было неприятно или болезненно, наоборот, приносило удовольствие и желание получить больше. И, возможно, Ши Уду поддался бы этому удовольствию, позволил бы себе не думать ни о чем. Но мысль о том, что он не хотел этого, что это не то, не так, не оставляла его даже под распаляющими все больше прикосновениями. Его одежды теперь пребывали в полнейшем беспорядке, как и волосы, как и мятые подушки вокруг них и скомканные под его стиснутыми пальцами ковры. Ему даже делать ничего не приходилось, просто не сопротивляться, не отталкивать и не думать слишком много. Он уже был возбужден, когда Цзюнь У спустился ниже и коснулся его члена, провел по нему ладонью – почти не касаясь, лишь еще больше размазывая по коже липкую влажность смазки, больше дразня, чем делая что-то. И удовлетворение, мелькнувшее в глазах Цзюнь У, сложно было перепутать с чем-то другим.       - Устраивайся удобнее, - Ши Уду поначалу даже не понял, что Цзюнь У обращается к нему. Лишь когда тот мягко, но настойчиво толкнул его снова вплотную к стене, заставляя опереться на нее спиной, догадался, что от него требуется. Он развел ноги шире, подчиняясь чужим настойчивым ладоням, что надавливали мягко, но уверенно, не оставляя возможности сделать как-то иначе или усомниться в том, что должно было произойти дальше. Тепло ладоней Цзюнь У на внутренней стороне бедер обжигало, вверх и вниз по взмокшей коже, одежды Ши Уду в беспорядке путались по ногам, падали с плеч, ничем более не удерживаемые, но вот мысли… Мысли вовсе не путались, в отличие от одежд, и оставались предельно четкими даже в такой момент. Ши Уду был готов к чему угодно, и позволял делать с собой что угодно. Как они и договорились.       Но вот чего он точно не мог предугадать, так это того, что Цзюнь У распахнет еще шире его одежды, и так не скрывавшие ничего, разведет их края в стороны, но не заставит опуститься спиной на шелковые ковры, не потянет к себе на колени, чтобы удобнее было его взять. Он не сделал ничего из этого. Лишь снова прошелся ладонями, заставляя раздвинуть ноги еще чуть больше, чуть сдавливая и поглаживая обнаженную кожу, а потом просто опустил голову и коснулся губами возбужденного члена Ши Уду. Провел языком по длине, слизывая выступившую смазку, а потом обвел языком мгновенно увлажнившиеся губы, не выказывая ни малейшей неловкости или непривычности. И, разумеется, в потемневшем взгляде Цзюнь У, когда Ши Уду столкнулся с ним, не было ни намека на что-то, хотя бы отдаленное напоминающее привязанность или чувства. Только нескрываемое желание и вожделение.       Первый стон Ши Уду удалось сдержать, прикусив губу. Получилось это само собой, он не собирался делать ничего такого, даже не задумывался об этом – знал же, на что идет, знал, что от него ждут, и знал, что придется отвечать на все ласки, на все прикосновения и все, что с ним решат сделать. Но его тело словно сопротивлялось независимо от его воли, и, несмотря на все удовольствие, несмотря на то, что ему не было больно или неприятно, он невольно пытался сдержаться. Но следующий стон – невнятный, сдавленный – все же сорвался с его губ, теряясь в полутьме комнаты, слабо озаряемой золотом свечей, что расчерчивали темноту вокруг них мерцающими пятнами.       - Не нужно, не сдерживайся, - попросил Цзюнь У. И отстранился, внимательно вглядываясь в лицо Ши Уду.       Хотя на просьбу это было мало похоже. И за мягкими интонациями невозможно было не почувствовать сталь, неумолимую и безжалостную.       - Не буду, - пообещал Ши Уду, ощущая, как дрожит голос от ярости и возбуждения. Хотел поморщиться – как же жалко он должен был выглядеть и звучать в такой момент, как непохоже на обычного себя, что не подчинялся никому и не задумывался ни о ком. Но заставил себя лишь улыбнуться Цзюнь У – столь же лживо, сколь лживой была его мягкость и его слова.       Еще и еще, стоны, с каждым разом становившиеся все более громкими и откровенными, слетали с губ Ши Уду почти безостановочно, когда Цзюнь У взял его член в рот полностью, обхватывая губами, сжимая и лаская, позволяя толкаться в свой рот так глубоко, как только возможно. Слюна и смазка смешивались, стекали из уголка его рта, его движения были столь уверенными, столь умелыми, что в другой ситуации Ши Уду оценил бы это, наверняка оценил.       Но теперь лишь удивление плескалось зыбкими волнами глубоко внутри него. Он ждал не такого. Совсем нет. Грубости – истерзанных до крови губ, стиснутых до синяков и ссадин запястий, близости, что заставляет болезненно сжиматься и кричать вовсе не от удовольствия. Но то, что делал с ним Цзюнь У, не было похожего ни на что из этого, ни на что вообще, о чем можно было догадываться после его предложения. И оттого было еще неспокойнее, еще сложнее. Потому что получалось так, что дальше между ними могло быть что угодно. И Ши Уду никак не мог на это повлиять. Вот вообще никак. Впервые за все эти бесчисленные годы. * * * Лишь оказавшись в окутанном ночью саду возле своего Дворца, Ши Уду, наконец, позволил себе судорожно выдохнуть и провести ладонью по лицу. Словно этот простой жест мог помочь стереть все эти воспоминания. Тело не позволило бы сделать этого, как бы ему самому этого ни хотелось. Взмокшая кожа, где ее касались губы Цзюнь У, до сих пор горела огнем. Плечами, по которым так охотно проходились ладони Цзюнь У, сжимая и поглаживая, хотелось повести зябко, прижать к ним чуть подрагивающие руки, чтобы скинуть это ощущение, закрыть его хоть чем-то другим. Его семя, излившееся прямо в горло Цзюнь У – Ши Уду был уверен, что тот отстранится, отодвинется, не позволяя кончить вот так, прямо в себя, но он лишь проглотил все до капли и даже с каким-то сожалением провел пальцами по испачканным губам. И собственные крики и стоны удовольствия до сих пор отдавались в ушах непристойным эхом, которое не способен был заглушить ни вкрадчивый плеск воды в озере, ни шорох травы под ночным ветром. - И что я теперь… - начал он вслух и вдруг осекся, услышав удивленное: - Гэ, а ты чего так поздно? Мы тебя ждали-ждали, а теперь уже не получится, потому что… Цинсюань. Да еще и не один, а с этим никчемным Повелителем Земли. Как же не вовремя, вот совсем не вовремя. Впрочем, этот день показал Ши Уду, что теперь вряд ли в его жизни что-то будет происходить вовремя и так, как ему самому хочется, как он привык и как всегда сам распоряжался своей судьбой. Так не хотелось притворяться – отнять ладонь от лица, взглянуть холодно и непроницаемо. Так хотелось позволить себе эти мелочи и слабости, позволить себе растерянность и неуверенность, как когда-то невозможно давно, когда он еще был обычным человеком, которому пришлось заботиться не только о себе и не столько о себе. Разумеется, ничего такого он себе не позволил. - С тобой все нормально? – Цинсюань подошел ближе, в его голосе зазвучали встревоженные нотки, и Ши Уду мысленно выругался на самого себя. И так позволил себе слишком много, куда уж больше. Еще и Повелитель Земли так и впился в него взглядом своих желтых, неожиданно хищных глаз. То ли тусклое освещение в саду делало их такими, то ли раньше Ши Уду не обращал внимания, что внешность Повелителя Земли таит в себе нечто такое вот, хищное и смутно знакомое. Он так и продолжал смотреть на Ши Уду, как будто пытался разглядеть что-то важное, найти ответ на какой-то вопрос. И раньше Ши Уду не преминул бы отметить про себя, что это против всяких правил приличия, но теперь это лишь добавляло желания взять себя в руки как можно скорее. Пока они не заметили. Пока они не догадались. «Неужели по мне так заметно, что со мной». Он не один раз проверил, не остались ли следы на коже там, где их могли увидеть, не один раз подтянул повыше ворот одежд, поправил их на плечах, укутался в них плотнее, желая закрыться как можно больше. Это не должно было стать помехой, не должно было подсказать, что с ним, и почему это вовсе ненормально. А, значит, можно было сделать вид, что им обоим показалось, что они оба неправы, и что как у него Повелителя Вод Ши Уду, могло хоть что-то быть не нормально. И все же он немного замешкался с ответом. Совсем чуть-чуть, так, что и не почувствовать, как едва уловимо дрожит его голос, и как он запнулся и тяжело сглотнул, перед тем как начать говорить. - Разумеется, все нормально, Цинсюань. Что за странные вопросы ты задаешь.