Лед над водой и глубже

      Вообще-то, до всех этих вынужденных встреч с Цзюнь У, Ши Уду и не обладал таким уж богатым опытом постельных утех. Вернее, его опыт в подобном был ничтожно мал, и многие, даже те, кто неплохо его знали, немало удивились бы, узнав об этом. Не то что бы постельные развлечения его никогда не интересовали, но то, что получалось в тех немногих случаях, когда он позволял своему телу получить желаемое, позволял доставить себе удовольствие, и разделить постель – все это никак не получалось назвать желанным или хотя бы приемлемым.       Его немногочисленные любовники как-то слишком уж быстро начинали искать выгоду в этой близости, искать возможности воспользоваться тем, чем обладал Ши Уду, и вовсе не считали нужным как-то особо таиться в своих намерениях. Ши Уду невольно поморщился, вспомнив о чужих словах, пропитанных ложью и мнимым удовольствием. О том, как все они начинали ждать дорогих подарков – и даже не стеснялись высказываться об этом вслух. О том, как намекали, ничуть не усомнившись, что Ши Уду, с его возможностями, просто обязан помочь им в противостоянии с теми, кто обладал схожими землями, и схожими делами, ведь ему это ничего не будет стоить. Как вели разговоры о мерцающих золотом слитках прямо в постели, среди разбросанных покрывал и скомканных простыней, едва закончив изливаться после близости, все еще разгоряченные и покрытые потом.       Это было отвратительно.       Это было противно.       Это было глупо.       И Ши Уду в какой-то момент просто перестал искать даже всего лишь разделенной постели, даже всего лишь мимолетных развлечений, пустых и неверных.       И не слишком уделял внимание своему почти отсутствующему опыту, пока не разделил эту вынужденную близость с Цзюнь У.       Похоже было, что Цзюнь У заметил его неловкость – и подсказывал тягучим, хриплым шепотом на ухо, в какие моменты близости нужно расслабиться - а в какие двигаться в столь же рваном и резком ритме, как он сам. Как устроиться удобнее на полу на шелковых коврах – и как сделать так, чтобы удовольствие получилось особенно ярким и долгим, и накрыло их обоих почти одновременно. Какие прикосновения болезненны и оставляют следы – а какие приносят удовольствие и возбуждают желание.       Но Пэй Мин ждал слов, ждал непристойных подробностей, о которых так открыто намекал Ши Уду, и выглядел при этом насмешливо и мрачно одновременно. Ши Уду никак не мог понять, зачем ему это было нужно, зачем желать услышать то, что наверняка сочтешь омерзительным, и наверняка будешь считать происходящее еще более странным и недостойным. Говорить не хотелось совершенно. Облекать ложь в слова, отталкивать от себя, окутываться этой темнотой, и этой грязью. Но говорить придется, поскольку чужое беспокойство и чужое недоверие и так зашли слишком далеко, и они оба теперь находились на слишком тонком льду, что мог рассыпаться на сотни острых осколков в любое мгновение. Ведь иначе Пэй Мин, из лучших побуждений, наделает глупостей, исправить которые будет не то, что сложно, а невозможно.       - Не думаешь же ты, Шуи-шисюн, что я не знаю, чем можно заниматься в постели? – голос Пэй Мина звучал понимающе и насмешливо, но его лиловые глаза оставались серьезными. Как если бы он хоть и ждал ответа – но не слишком-то его желал. Как будто его неприязнь к происходящему между ними была столь глубока, что каждое произнесенное слово лишь усугубляло ее – и ничего больше.       - До постели мы не добрались. Когда хочется так, что невозможно ни думать хоть о чем-то связном, ни сдерживаться, постель и ни к чему, - слова падали медленно, тяжелые и насквозь пронизанные отвращением, но Ши Уду прятал их лживость под медленными, полными неприкрытого удовольствия интонациями, и ленивыми движениями – коснулся белоснежного шелка своих сережек, погладил его пальцами, нежно и бережно, как если бы этот подарок Цзюнь У был ему по-настоящему дорог. – Поэтому он брал меня прямо на полу. Но мне так даже больше понравилось, - он погладил светлое, ярко сверкающее даже в густой темноте, что окутывала их, золото на серьгах. Выпутал зацепившуюся за это золото прядь волос, откинул ее, чтобы не мешалась. – Створки дверей в его спальне были приоткрыты – и я слышал, как переговариваются где-то неподалеку его помощники, как шелестят в их руках свитки, и как шорох их шагов то приближается, то удаляется – и ощущал одновременно с этим, как он толкается во мне, грубо и нетерпеливо, - и после этих слов Ши Уду провел ладонями по высокому, закрытому вороту одежд, что скрывал следы и ссадины, чуть отогнул его – словно случайно, словно невзначай – позволяя Пэй Мину сполна насладиться видом обнаженной кожи, что была отмечена тем, что делал с ним Цзюнь У, и не скрывала совершенно ничего. След от лезвия меча – совсем свежий, еще даже не начавший толком заживать, выделялся неровной, багряной полосой среди иных следов и отметин. И уж Пэй Мин, будучи Богом Войны, не мог не знать, чем был оставлен этот след.       Ши Уду помолчал, намеренно давая Пэй Мину представить рассказанное в деталях и подробностях, раскрасить зыбкие, неверные тени спальни Цзюнь У цветами похоти, и вожделения, и желания. С тем, как часто Пэй Мин менял любовниц, как казался временами пресытившимся до невозможности всеми этими ласками, и близостью, и пустыми, ничего не значащими словами, что столь легко получал и отдавал – ему это наверняка не составило бы особого труда. И все то, о чем Ши Уду умолчал – золотистые отсветы оплавившихся свечей, стоны и вскрики удовольствия, влажные от выступившего пота ладони на обнаженной коже – все это Пэй Мин, без сомнения, добавил к сказанному сам, во всей неприкрытой непристойности, что сопутствовала ему, что была его сущностью и смыслом.       - Мне хотелось, чтобы эти двери вообще были распахнуты, - все те же ленивые, расслабленные интонации, к которым теперь добавилась некая досада – несущественная, но все же мешающая насладиться моментом сполна. – И чтобы нас застали. И чтобы все вновь убедились в том, в чем им так нравится убеждаться, - ложь, что заставила Ши Уду тяжело сглотнуть, и надеяться, что Пэй Мин этого не заметил. Это было худшее из возможного, худшее из всего, что только можно было представить – если бы их застали во время близости. И если слухи звучали бессмысленно и нелепо, то бесконечно слушать подробности того, что происходило между ними на самом деле, было бы невыносимо. Подробности, передаваемые в пошлых, наполненных похотью разговорах, перемежающиеся мнением этого сброда, и их нелепыми догадками.       - Кто бы мог подумать, что ты такой развратник, Шуи-шисюн, - Пэй Мин хмыкнул, как если бы ему казались чрезмерными подобные желания Ши Уду. Но вот только в том, как крепко он стискивал рукоять своего меча, и как хмурился, когда ему казалось, что Ши Уду отвлечен на ночные, усыпанные призрачными, синеватыми огоньками воды реки, подсказывало, что беспокоило и не устраивало его нечто совсем иное, нечто такое, о чем он не считал и не считает возможным говорить вслух. Во всяком случае, с Ши Уду. – Мне всегда казалось, что из нас троих этот путь принадлежит мне.       - Можешь не волноваться, Пэй-сюн, на этом пути тебя мне уж точно не затмить, - прозвучало это двусмысленно, намекающе – и Ши Уду это вполне устроило. Чем больше будет сказано, тем меньше останется вероятности, что Пэй Мин усомнится в его словах. И что невольно разрушит его договоренность с Цзюнь У неосторожными предположениями или делами.       Неловкость и скованность от подобных разговоров и мнимой откровенности никуда не делись, напротив, лишь усиливались, лишь накрывали сильнее с каждым произнесенным словом, с каждым шагом, сделанным по мелкому речному песку, что усыпал безмолвный берег. Ши Уду давно уже задернул, закрыл вновь ворот одежд, пряча все то, что ему так хотелось спрятать, скрыть так глубоко, как только это было возможно, но ему все казалось, что его ворот распахнут, и он уязвим и открыт под чужим, наполненным неодобрением и брезгливостью взглядом.       Ши Уду раздумывал, не стоит ли прибавить к сказанному еще, больше, подробнее – хотя по тому, как хмурился и молчал Пэй Мин, этого оказалось и так вполне достаточно – когда речным ветром ему в ладони принесло изогнутый, засохший листок, что казался смутно знакомым. Несколько мгновений ушло на то, чтобы вспомнить – точно такие же тонкие, с неровными краями листики, он недавно заметил на площадке для тренировок во дворце Цзюнь У. Листок выглядел удивительно похоже, и в то же время чем-то неуловимо отличался, чем-то таким, сложно объяснимым, что скорее ощущалось, чем имело точное название. Ши Уду повертел его в руках и уже собирался отбросить в сторону, но потом все же решил спросить:       - Ты не знаешь, что это?       Он не был уверен, что Пэй Мин, погруженный в свое непривычно хмурое молчание, захочет отвечать. Но он, к немалому удивлению Ши Уду, отозвался почти сразу, как будто и сам не стал упускать возможность отвлечься от услышанного, и закрыть разговор о постельных утехах с Цзюнь У чем-то иным, чем угодно, о чем угодно:       - Неужели ты и в самом деле не знаешь? – в голосе Пэй Мина сквозило неподдельное удивление, когда он, не особо церемонясь, забрал у Ши Уду измятый листок прямо из ладоней, мимолетно коснувшись руками, и задев низко закрывающие ладони рукава одежд – теплые, его руки, как и всегда, были теплыми, даже этой прохладной ночью накануне зимы. – Хотя, ты же не слишком часто имеешь дело с демонами, вот и не знаешь, - решил он после недолгих раздумий. – Мало кто о таком знает, кому не доводилось сражаться с этими тварями в их логове.       В этом Пэй Мин был, несомненно, прав – Ши Уду почти не доводилось сталкиваться с демонами, особенно с теми, чью силу и впрямь можно было назвать впечатляющей. Среди вод, что подчинялись ему, и выверенным движениям его веера, встречались разве что мелкие, речные духи, что были слабы и неопасны. Водные демоны, столь никчемные и ничем не примечательные, что на них не стоило тратить ни духовные силы, ни хоть какие заклинания. Призрачные, водные огоньки, зыбкие и синеватые, что скользили в глубине, и могли подсказать нужное, когда вода это скрывала.       Ничего необычного или серьезного.       - Это ива демонов, - Пэй Мин, тем временем, подкинул сероватый, кажущийся совсем хрупким и тонким листок в ладони – и тот опустился обратно почти сразу же, мягко и бесшумно. – Довольно редкая штука. Такие ивы впитывают слишком много демонической духовной силы и ауры, и их листья становятся острыми, как лезвие меча, и опасными, если случайно на них наткнуться. А, ну, да, еще и форму листьев немного меняют, - в подтверждение своих слов он провел по выступающим зазубринам, что создавали неровности на кромке листика в его руках. А после подтолкнул листок в сторону Ши Уду, чтобы он мог сам убедиться в сказанном.       Пожалуй, теперь все сходилось – Ши Уду никак не мог понять, что в этих опавших, готовых рассыпаться в пыль листьях во время тренировки на мечах с Цзюнь У ему показалось странным. Но после слов Пэй Мина понял – вот эти мелкие зазубрины. Вытянутые, изящные листья обычной ивы подобными зазубринами не обладали, напротив, были ровными и гладкими, и их серебристо-зеленая поверхность даже близко не напоминала острую, опасную сталь. А те листья, что привлекли его внимание во внутреннем дворе дворца Цзюнь У, были точно такими же, как те, что усыпали берег реки в городе из его прошлой жизни.       Он уже собирался спросить у Пэй Мина о ивах демонов подробнее, когда листок, высветившись чернильно-черным и синеватым, рассыпался в пыль прямо в их руках. Как и все остальные листья, что опали на речной берег – замерцали темным и синим, усеяв крохотными огоньками речной песок и обломки камней, и в следующее мгновение превратились в ничто. Словно все это было лишь мороком, неверным сном, что истаивает, едва коснувшись не принадлежащего ему.       - Как такое возможно? – Ши Уду недоуменно нахмурился, подобные вещи всякий раз заставляли его чувствовать свою уязвимость перед тем, что было скрыто от него, и желать узнать больше о том, что таилось в тенях мира демонов. Он задумчиво провел пальцами по ладони, ощущая призрачное присутствие иссохшегося листка, не в силах избавиться от чего-то, смутно его беспокоящего. От воды исходил ледяной, почти зимний холод, руки мерзли и не слушались, теплая накидка почти не грела, и Ши Уду подтянул рукава еще ниже, пытаясь удержать ускользающее тепло. Поправил их и недовольно поморщился – кто бы мог подумать, что ни его аура, ни его духовные силы, не смогут укрыть его от такой обыденной, такой незначительной вещи, как холод.       - Ну, в этом нет ничего удивительного, - заверил его Пэй Мин, которого, казалось, и вовсе не впечатлило ни темное с синими проблесками свечение, затопившее речной берег, ни листья, столь стремительно обратившиеся пылью. – Если ива демонов перестает впитывать демоническую силу и ауру, ее листья облетают, и очень скоро с ними происходит то, что ты и заметил. Обычное дело, - от его внимания, похоже, не ускользнуло, как Ши Уду кутается в свои одежды, и теперь он старался держаться поближе, хотя ничего не сказал вслух, и никак не обозначил, что знает, что заметил.       Сказанное заставило Ши Уду глубоко задуматься – по всему выходило, что подобных листьев, листьев ивы демонов, на площадке для тренировок и вовсе быть не могло. Ветер, даже самый сильный, подобно ветрам штормового моря, не засыпал бы ими все вокруг столь издалека. Эти листья, трепещущие и хрупкие, иссохлись и изломались бы задолго до того, как коснулись пожухлых трав и колкого песка.       Но и во дворце Цзюнь У взяться им было совсем неоткуда – демонов, да еще и обладающих немалой силой, в этом месте не водилось. Иначе уже вся Небесная столица стеклась бы на Главную улицу и обсуждала бы безумца из мира демонов, что решился проникнуть во дворец Владыки. И Цзюнь У поведал бы ему об этом как бы между прочим, как о чем-то не стоящем внимания и слов, тягучим шепотом на ухо, касаясь открытого горла лезвием меча, прижимая податливую сталь все сильнее и сильнее. И, прижимаясь к нему все теснее, не преминул бы заметить, как глупо и опрометчиво со стороны подобных демонов пробовать проникнуть в его владения. Ведь он уже однажды, многие годы назад, сразился с Безликим Баем, и вынудил его развоплотиться. А всем прочим демонам было с ним не то, что не сравниться, а и вовсе не приблизиться к подобному даже по прошествии тысяч и тысяч лет.       Мелькнула странная в своей нелепости мысль, что, возможно, кто-то из божеств Верхних Небес скрывает нечто значимое, нечто темное и постыдное, и имеет, помимо обычных помощников, в помощниках демона. Или не в помощниках, но проводит с демонами время часто и охотно. Настолько часто, что грязная, искаженная духовная сила и аура отравили ивы, густо растущие по берегам сонных, неспешных рек и переливчатых ручьев Небесной столицы. И теперь эта аура разливалась повсюду, затапливая и меняя пространство, заставляя погружаться в ледяной холод и темноту.       Цинсюань, что предпочитал проводить время со всяким сбродом?       Его вкус в так называемых друзьях был ужасающим, если не сказать отвратительным, он совсем не разбирался в людях, он умел, как никто другой, наделать столько глупостей, что и представить было невозможно. Но все же путаться с демонами, к тому же столь сомнительными, он не стал бы. Несмотря на все свое легкомыслие, несмотря на всю свою беспечность, он никогда бы не подверг опасности никого из тех, кто был ему близок. И никогда не стал бы совершать то, что могло принести – и принесло бы – неприятности, от которых будет не откупиться ни добродетелями, ни золотыми слитками.       Да и после Демона Пустых слов он избегал всего, что о нем напоминало, хоть немного, хоть как-то.       Пэй Мин, чьими бесчисленными любовницами были, среди прочих, и демоницы?       Но нет, Пэй Мин лишь изредка, лишь желая произвести особое впечатление, приводил их в свой дворец, на свои северные земли. И предпочитал предаваться постельным утехам в специально возведенных для подобного повода домах, пышно и богато украшенных, где оплавленный воск свечей застывал витиевато и причудливо, пряные запахи сладостей мешались с терпкими, теплыми запахами масел, а золотистые отблески отражались на золоте шелка подушек и покрывал.       И уж тем более ему наскучило бы провести вместе столько времени с кем-то из своих любовниц из мира демонов, чтобы их духовные силы пронизали все вокруг.       Повелитель Земли, о котором и сказать-то толком нечего было, и уже одно это давало повод предполагать о нем нечто подобное?       Ши Уду и сам не понимал, почему, перебирая возможные варианты, подумал о Повелителе Земли и его возможной связи с миром демонов. Он всегда был таким обычным, таким скучным, таким ничем не примечательным. До недавнего времени. До того невыразимо странного момента, в который Ши Уду заметил, как Повелитель Земли впивается в него хищным взглядом, и в его золотистых глазах вспыхивают яростные искры. До того, как он поймал на себе все тот же золотистый взгляд, наполненный удовлетворением, когда Цзюнь У на Празднике Середины осени заставил опуститься его возле своих ног, а после зарывался пальцами в волосы, грубо и непристойно, при всех, ничуть не таясь.       И эта усмешка Повелителя Земли, пронизанная темным торжеством, предназначенная ему в вынужденных объятиях Цзюнь У, под его жесткими, несдержанными поцелуями, под его грубостью, и его возможностью делать с Ши Уду все, что он только пожелает. У всех остальных эти усмешки на празднестве получались, в основном, кислыми и унылыми – ну, еще бы, вдобавок к своему влиянию получить еще и покровительство Императора Небес.       Но только не у Повелителя Земли.       Ши Уду нахмурился, вновь и вновь возвращаясь воспоминаниями к чужой сумрачной радости и этой необъяснимой одержимости, когда промелькнувшая на краю сознания мысль заставила его застыть на месте.       Эти ивы демонов, возле потоков реки, похоже, впитали слишком много духовной силы водного демона, что оказался заперт в магическом барьере. Но, как сказал Пэй Мин – а он вряд ли ошибался, постоянно сталкиваясь с демонами – рассыпаются эти листья лишь после того, как демоническая аура иссякнет, схлынет, оставив лишь это темное с синими отсветами мерцание, что кажется призрачным и иллюзорным в неверном ночном свете.       А это могло означать лишь одно.       - С тем демоном в барьере что-то не так, - Ши Уду охватил холод при мысли, что он все же не удержал барьер в какое-то мгновение, слишком отвлеченный на ласки или на грубость. Ведь сложно помнить о духовной силе, о водных демонах и о магических барьерах, когда к твоему горлу приставлен меч, и его горячее лезвие, источающее жар, впивается в обнаженную кожу, и ранит все глубже и болезненнее. Или, когда к тебе прижимаются сзади, все теснее и теснее, и остается лишь догадываться, что за этим последует – очередное движение сложного приема с мечом, или то, что ты окажешься опрокинутым на эту площадку для тренировок, прижатым к ней, и чужие умелые руки не оставят тебе ни единой связной мысли.       Ши Уду взметнул свою духовную силу подобно волнам неспокойного моря, затапливая ей все вокруг – это было лишнее, это было ненужное, но он не привык сдерживаться в значимых вещах. Он потянулся к барьеру, желая убедиться, желая понять, так ли бесповоротно он потерял себя, что не удержал барьер, что не смог наполнить его духовными силами, едва это потребовалось, проводя время с Цзюнь У. Не почувствовал эту зябкую, туманную влажность, что окутывала его всякий раз, когда края барьера начинали истаивать, истончались под натиском духовной силы этого водного демона. Так ли далеко все зашло, что он не просто позволял Цзюнь У брать его, подчиняясь чужой похоти и чужим желаниям, но и позволил полностью владеть им, не оставляя ему ничего своего.       Но нет, барьер не разрушился, не рассыпался сотнями прозрачных, окутанных зябкой влажностью брызг, не опал, превратившись вновь в речную воду, слившись с темными, ночными потоками. В нем даже не было хоть каких-то истончившихся мест, и духовные силы Ши Уду, из которых он был создан, оставались неизменными. И совершенно невозможно было пропустить, не почувствовать то тревожащее, беспокойное ощущение, которое накрывало его всякий раз, когда духовные силы в барьере начинали истаивать.       Но вот бессильную, несдерживаемую ярость, и наполненную водой и ледяным холодом ауру демона Ши Уду больше не ощущал.       - Точно! Эти ивы и их листья, - после непродолжительного молчания догадался Пэй Мин, и в следующее мгновение устремился вперед, туда, где дрожала и искажалась, опадая на воды реки, синеватая дымка установленного барьера.       Барьер, как Ши Уду и почувствовал, никуда не делся, по-прежнему возвышаясь холодным сосредоточием его духовной силы. Синеватая дымка, что опускалась на воду, подобно предутреннему туману. Дымка, что казалась зыбкой и хрупкой, такой, что растает без следа, едва демон пронзит ее своими костяными, зазубренными, до невозможности острыми плавниками, едва лишь коснется ее своей громадой костей, глубинных, призрачных огоньков и затхлой темноты. Но эта синеватая дымка удерживала демона в водных глубинах, и он был не в силах ее преодолеть, сколько ни пытался, сколько ни обрушивал на нее всю свою ярость.       И барьер Ши Уду по-прежнему оставался на месте, закрывая собой воды реки.       Вот только водный демон из него исчез.