Лед над водой и глубже

      Дворец Вод и Ветров встретил Ши Уду золотисто позвякивающими колокольчиками возле главного входа, сладковатыми, пряными запахами выпечки и подтаявшей на солнце карамели – и терпкими запахами трав, разговорами помощников – тихими, едва уловимыми, и такими, что слышно становилось сразу, еще на ступенях, громкие, торопливые слова перемежались в них шутками и смехом, словно речь шла вовсе не о выполнении обращений, а о развлечениях, пустых и приятных. Привычные, давно ставшие обыденными звуки, виды, запахи. Словно ничего и не изменилось, словно и не имело никакого значения то, что позволил себе делать с ним Цзюнь У прямо при всех на Празднике Середины осени. То, как болезненно и непристойно он открыл перед остальными то, что и так было известно, но хотя бы лишь как сплетни и слухи, не имевшие такого подтверждения.       Хотя в эту ночь Цзюнь У, к немалому удивлению Ши Уду, не стал его брать – не потянул за собой в полутьму спальни, освещаемую ярким золотом свечей, не опрокинул на колкий песок площадки для тренировок, не заставил опуститься перед собой на колени прямо в Главном зале Дворца. Что лишь добавляло Ши Уду ощущения незащищенности во время их постельных утех – в этот зал кто угодно мог зайти в любой момент, и тогда Цзюнь У ограничился бы лишь тем, что запахнул бы плотнее одежды, готовый выслушать того, кто так не вовремя пожаловал бы со своими бессмысленными делами. А вот самому Ши Уду пришлось бы или так и остаться на коленях, что уж точно добавило бы ему неловкости и неуверенности, и ощущалось бы унизительно, или подняться, вытирая рукавом губы, торопливо стирая с них эту влажную липкость, и пытаясь сделать вид, что между ними не происходило ничего особенного.       Временами Ши Уду казалось, что Цзюнь У делал это намеренно, намеренно оставлял двери главного зала приоткрытыми, намеренно не предупреждал помощников, чтобы никого к нему не пускали, намеренно тянул и делал все медленно, так медленно, чтобы кому-нибудь уж точно понадобилось заявиться в этот зал в самый неподходящий момент. Возможно, именно этого Цзюнь У и ждал. Возможно, именно этого он и желал. Возможно, однажды он не станет полагаться на случай, и просто назначит на это время встречу Богов Войны, или рассмотрение какого-то дела, или решение какого-то вопроса из тех, что приносили ему в бесчисленных свитках, украшенных многоцветными подвесками и витиевато переплетающимися иероглифами. Возможно.       Но в этот раз Цзюнь У лишь бережно притянул к себе прядь темных, немного растрепавшихся волос Ши Уду – и поцеловал ее. Так мягко, так нежно, так невесомо. Словно за этим таилось нечто неизмеримо глубокое и серьезное, нечто такое, что не хватило бы выразить ни самых изысканных слов, ни самых утонченных красок. То, что имело – и не имело названия одновременно. И улыбнулся – так же мягко, едва уловимо.       - У меня сейчас очень много дел, - с этими словами он неопределенно помахал рукой в сторону дворца, золото и шелк, спрятанные в тенях тающей ночи. То ли имея в виду все те не прочитанные свитки со словами об обращениях, выполненных и невыполненных, совсем простых, не стоящих внимания – и запутанных, необъяснимых, тех, с которыми не справиться, не обладая определенными умениями. То ли имея в виду свою оружейную, наполненную редчайшими, удивительными мечами, что обладали столь необычными возможностями, что и представить было сложно, что сталь на такое способна. – Я пришлю тебе приглашение позже. Как только появится возможность заняться вещами более приятными, нежели те, что составляют мои обязанности Императора Небес, - вот теперь в улыбке Цзюнь У промелькнуло нечто куда более темное, хищное, нечто такое, что всякий раз заставляло Ши Уду усомниться в том, что хоть кто-то знает настоящего Цзюнь У, без всей этой мнимой добродетели и величия.       - Я буду этого ждать, - в тон ему ответил Ши Уду, мысленно криво усмехнувшись. И даже не пытаясь понять, в чьих словах крылась более откровенная ложь, и более давние сомнения. Ответная усмешка Цзюнь У, что досталась ему после этих слов, говорила о том, что он или оценил чужую колкость, или предполагал, что Ши Уду и в самом деле может нравиться то, как они проводят время месте, все эти ласки, и разделенная постель, и любовные утехи. Вернее, даже, не нравиться – а то, что это подходит желаниям его тела, его похоти и его предпочтениям. Ведь удовольствие, что они делили, было неподдельным, а о том, что думал и ощущал Ши Уду во время этой вынужденной близости, Цзюнь У мог лишь догадываться. Хотя явно предпочитал представлять желание, а не отвращение, податливость, а не вынужденность и то, что Ши Уду это нравилось тоже.       - Что касается демона, о котором твой свиток, - Цзюнь У произнес это неожиданно, как будто между делом, хотя это обращение было куда важнее, чем все то, о чем они говорили до этого. Словно он и забыл об этом свитке с начертанными на нем аккуратным, ровным почерком иероглифами, и синеватой подвеской, и лишь теперь вспомнил, лишь теперь счел нужным прояснить этот вопрос, столь незначительным он ему казался. Хотя это было не так, совсем не так. И о подобных вещах Цзюнь У никогда не забывал и никогда не откладывал так надолго. – Возьми с собой генерала Мин Гуана. Пусть он тебе поможет с выполнением этого обращения, - Цзюнь У вновь поймал в ладони пряди Ши Уду, погладил их пальцами, касаясь едва-едва, почти неощутимо. Пропустил между пальцами, чуть отпустил – и поймал вновь. Сжал пряди сильнее, грубее – но не болезненно, нет, скорее так, как стискивал их иногда во время близости. Так, чтобы добавить ощущений, подчинить себе – но не заставить удовольствие схлынуть, оставив лишь болезненное напряжение. – Я отправлю свиток с распоряжением для генерала Мин Гуана со своими помощниками в ближайшее время. Так что можешь сказать ему сам, а можешь подождать, когда он узнает об этом от меня.       Усмешка Цзюнь У не предвещала ничего хорошего, но Ши Уду никак не мог понять, что за ней крылось. Одно то, что выбор пал именно на Пэй Мина – а ведь он не был ни как-то особенно хорош в сражениях с водными демонами, ни тем, кто разбирался в тонкостях магических барьеров – казалось странным, если не сказать беспокоящим. И беспокоящим сильно. Эти места не принадлежали Пэй Мину – это поселок, в котором Ши Уду оказался потом, намного позже, прятался среди заснеженных, северных склонов и холодных озер, а город, в котором он вырос, располагался ближе к западным окраинам. И значит, по правилам кто-то из западных Богов Войны должен был сопровождать его, а вовсе не Пэй Мин. И уж тем более сложно было представить, что Цзюнь У вдруг благосклонно решил позволить им провести больше времени вместе, взамен украденной ночи Праздника Середины осени.       - Я передам распоряжение генералу Мин Гуану, - чуть помедлив, кивнул Ши Уду. Какое-то смутное, неосознанное беспокойство поднималось в нем подобно волнам неспокойного моря, но он не стал возражать. Лишь позволил Цзюнь У продолжить ласкать и дергать свои пряди, развернувшись и прижавшись к нему так, чтобы делать это было удобнее. * * *       Ши Уду уже собирался вернуться к себе в комнату – переодеться и отдохнуть после этой немыслимо долгой ночи с Цзюнь У – когда услышал звонкий голос Цинсюаня, о чем-то спорившего со своими помощниками. И почти сразу наткнулся взглядом на Повелителя Земли – ну, еще бы разве Цинсюань может вернуться во дворец один хотя бы раз, без этого своего так называемого лучшего друга. И вот что таскать его повсюду за собой? Словно ему совершенно нечем больше заняться, как постоянно ждать Цинсюаня, отвлеченного то одной мелочью, то другой, и успевающего болтать со всеми подряд.       Вот и теперь Повелитель Земли с угрюмым видом устроился возле полускрытого в тенях серебристого занавеса – руки скрещены на груди, лопата полумесяца виднеется из-за спины, и весь вид выражает нетерпение и недовольство. Лопата полумесяца казалась словно созданной из темного сплава стали и серебра в этом неярком свете, ее отточенные края виднелись за темными одеждами, касались расшитой тусклым золотом ткани. Похоже было, что Повелитель Земли собирался выполнять какое-то обращение – обычно он не носил с собой лопату полумесяца, и намного привычнее было встретить его с потрепанными, покрытыми слоем пыли свитками в руках. Он или делал в них бесчисленные, непонятные пометки, или вчитывался так внимательно и сосредоточенно, словно в них таились вещи, что не узнать никак иначе, и что представляли ценность большую, нежели все слитки золота в Небесной столице вместе взятые.       Раздавшийся за занавесями голос Цинсюаня лишь подтвердил догадки Ши Уду.       - Я уверен, что свиток с обращением оставил здесь! – уверенно спорил Цинсюань с кем-то из своих помощников. Ответ на это искреннее возмущение прозвучал слишком тихо и неразборчиво, но Ши Уду уловил, что дело, похоже, касалось одного из тех заданий, что Цинсюань получил довольно давно, но так и не собрался выполнить. Ши Уду нахмурился, недовольный – он знал, что Цинсюань к подобным вещам относился весьма небрежно, если не сказать недопустимо, и мог откладывать и откладывать некоторые обращения до тех пор, пока смысла в их выполнении уже и не оставалось. Они спорили из-за этого столько раз, что давно можно было сбиться со счета, они ссорились – и иногда серьезно, они обвиняли друг друга – а потом Цинсюань говорил простое:       - Гэ, я точно выполню их все постепенно, не злись ты так.       И Ши Уду предпочитал забыть о том, что слышит эти слова далеко не впервые. И что подобные разговоры все равно всегда заканчивались ничем. Цинсюань не знал. Не знал, не догадывался, даже не представлял, что эта божественность - не его, что эта судьба – не его, что этот ветер – не его. И что любое невыполненное обращение могло обернуться чем-то по-настоящему ужасным для него и его духовных сил. Ши Уду догадывался, сколь хрупки и ненадежны эти духовные силы, полученные лишь Заклинанием Смены судеб, лишь способом, что обошелся такой высокой ценой, лишь давней, тщательно скрываемой тайной. И сколь просто их разрушить, превратить в ничто. Это остальные небожители могли позволить себе отлынивать от своих обязанностей, отмахиваться от скучных обращений и вести образ жизни праздный и ленивый. Но не Цинсюань.       И Ши Уду уже собирался одернуть его в который раз, напомнив, что не следует столь легкомысленно относиться к обращениям, к заданиям и к возможности получить духовные силы, когда его меч, меч воды, вдруг обрушился на ножны, в которые он был спрятан, всей яростью штормового моря. Это было неожиданно. Это было необъяснимо. Это было невозможно. Ши Уду неверяще потянул светлое серебро из ножен – и волны, высокие черные волны, прошлись по клинку, захлестнули его, затопили собой и синеватые камни рукояти, и острые, ярко поблескивающие края лезвия, и переплетения иероглифов.       На его ауру меч отзывался иначе, совсем иначе – мягкие, холодноватые волны, а не этот яростный, темный шторм. Но в этом зале, среди серебристых занавесей и зыбко скользящих, сероватых теней утра, затягивающегося низкими тучами и туманной дымкой, не было никого, помимо них двоих. Помимо него – и Повелителя Земли. Повелителя Земли, аура которого уж никак не могла принадлежать к аурам водных существ. Аура которого вообще не имела никакого отношения к воде. К этим бушующим, окутанным тьмой волнам. К этому штормовому морю.       Повелитель Земли покосился на меч вопросительно и мрачно – и поднял взгляд на Ши Уду. Темное золото, что плескалось столь же яростно, как волны по лезвию меча. Словно он пытался получить что-то от Ши Уду – и никак не мог. Словно он желал чего-то темного, скрытого, непристойного – и прятал это так тщательно, как только мог. Словно само существование Ши Уду для него было чем-то отвратительным, неприемлемым, неправильным.       Но это золото в его взгляде погасло столь же стремительно, как и зажглось. Повелитель Земли шагнул в сторону шелковых занавесей, за которыми так и раздавался сердито-звонкий голос Цинсюаня, и произнес грубовато и недовольно:       - Ну, ты долго еще будешь возиться? Мне сколько тебя ждать?       И темные волны по мечу вдруг истаяли, схлынули, словно и не было никогда – лишь чистое, ледяное серебро клинка и яркие, синеватые камни. Меч не мог ошибиться – в этом Ши Уду был уверен. Но также он был уверен и в том, что Повелитель Земли не имел никакого отношения к воде. Или все же имел? Каким бы невероятным это ни казалось.       Ши Уду медленно-медленно, словно сомневаясь, спрятал меч обратно в ножны.       И направился к себе в комнату, глубоко задумавшись. * * *       Улицы города, окутанного ночью и темнотой, столь сильно отличались от самих же себя днем, что сложно было представить – вот здесь, в этой закрытой лавке, днем пахнет карамелью и корицей, а эта пустынная улица обычно полнится множество голосов и спешащими по делам жителями. Масляные лампы мерцали неровными, рыжевато-золотистыми отблесками в тех домах, где поздно ложились спать, но таких было не слишком много. В большинстве домов же окна были занавешены ночными тенями и струящейся дымкой, и тишина плескалась вокруг, как если бы они оказались в затягивающих водах омута. Где-то вдалеке призывно светились в ночи алым и золотым фонарики, что украшали дом развлечений. Оттуда доносился пьяный смех и неразборчивые речи очередной увлекаемой в комнаты красавицы, наполненные пустым кокетством, и перемежающиеся нарочито удивленными возгласами.       В этом городе Ши Уду всегда невольно вспоминались те годы, что он провел в доме родителей – как впервые столкнулся с Демоном Пустых слов, демоном, что являл собой сумрак и страх, и черный туман клубился вокруг него повсюду, где он только появлялся. Как впервые серьезно поссорился с родителями, и не появлялся дома почти неделю – ведь они знали, знали, что нельзя праздновать, нельзя приглашать, нельзя показывать другим – и все равно устроили это празднество в честь Цинсюаня. Как впервые задумался о том, что, возможно, стоило уехать как можно дальше, так далеко, чтобы никто никогда не узнал, никто никогда не догадался о том, где оказались они с Цинсюанем.       Все эти места слишком напоминали ему и о давнем отчаянии, и о давних, несбыточных желаниях – и Ши Уду усилием воли заставил себя вернуться в настоящее. В настоящее, в котором позади них с Пэй Мином еще светилось тускло синеватым и серебристым поле Сжатия тысячи ли, а впереди, за пределами города, плескалась неспокойная река, и бился в глухой ярости водный демон, закрытый внутри магического барьера. С того момента, как они оказались здесь, Пэй Мин не проронил ни слова, лишь хмурился каким-то своим мыслям, и словно не решался о чем-то то ли сказать, то ли спросить. И это ощущалось непривычно и неправильно, и Ши Уду, поглощенный своим беспокойством, никак не мог определиться, стоило ли о чем-то спрашивать, или лучше тоже было молчать.       Да и изначально все шло как-то странно и совсем не так, как привык Ши Уду. При его появлении во дворце, Пэй Мин обычно всегда смеялся и приветствовал его по-всякому, насмешливо, с нарочитой почтительностью, или мимолетно, простым кивком головы – но тепло, всегда тепло. Но в этот раз Пэй Мин был словно сам не свой – во взгляде его лиловых глаз сквозила растерянность, растрепанные пряди, не собранные даже в самый просто хвост, падали на лицо, скрывая шрам, а нижние одежды пребывали в таком беспорядке, что невольно напрашивалась мысль о том, что ночь Праздника Середины осени и последующий день он провел в любовных наслаждениях с очередной любовницей. Или, даже, что казалось более вероятным – с любовницами. И, что было особенно странным – удовлетворенным он при этом не выглядел совсем, скорее, наоборот, что можно было подумать, что все это происходило помимо его воли. Или, во всяком случае, что он предпочел бы нечто совсем иное, ему недоступное.       - Очередной подарок? – Пэй Мин хмыкнул, ткнул пальцем в холодные синие камни рукояти водного меча, и почти сразу отдернул ладонь, словно ему неприятно было прикасаться к этому светлому серебру и этим прохладным волнам. Как будто интерес к оружию в нем подавляло нечто другое, нечто такое, что было несравнимо важнее любых возможных клинков, пусть даже самых редких и необычных. А ведь даже предыдущий, самый просто меч Ши Уду, Пэй Мин вертел в руках, касался лезвия и разглядывал столько раз, что наверняка знал все его особенности намного лучше самого Ши Уду.       - Можно и так сказать, - тщательно подбирая слова, отозвался Ши Уду. То, что Пэй Мин не верил в его внезапно вспыхнувшую страсть к Императору Небес, было столь же очевидно, как и то, что он не верил ни единому слову, ни единому прикосновению, ни единой ласке Цзюнь У. Это другие радостно подхватывали слухи и сплетни. Это другие жадно ловили каждое болезненное движение, каждое грубое прикосновение, что предназначил ему при всех Цзюнь У. Это другие не сомневались ни на мгновение в порочности Ши Уду, и в том, что он потерял всякий стыд.       Но не Пэй Мин.       И лучшим тому подтверждением стало то, как небрежно и неаккуратно был брошен на пол свиток с распоряжением Цзюнь У выполнить это обращение. Ши Уду сразу же узнал этот свиток среди десятка таких же, валяющихся повсюду – алая подвеска, золотой, хищно оскалившийся дракон, ровные, неспешно выведенные иероглифы. Пэй Мину и раньше была свойственна подобная небрежность и подобный беспорядок, но вот ни один из прочих свитков, ни одна вещь, среди разбросанных повсюду, не пребывали в таком виде, словно их швырнули на пол не из привычки и прихоти, а с нескрываемой неприязнью. Поскольку сложно было не заметить и измятую, пошедшую заломами рисовую бумагу этого свитка. И то, что алая кисточка в цветах Императора Небес почти оторвалась, а ее нити оказались переплетены между собой так, что и не распутать. И то, что золотой дракон был перепачкан в грязи, как если бы свиток не просто кинули на пол, но и отпихнули как можно дальше от себя.       И все вместе это означало лишь то, что Пэй Мин так и не отступился от своей мысли, что Ши Уду с Цзюнь У соединяет вовсе не любовная привязанность и даже не похоть, а что-то куда более неприемлемое и запутанное. Такое, что вынуждает Ши Уду молчать и скрывать многие вещи даже от самых близких ему людей, даже от тех, кому он всегда доверял, и от кого у него не было тайн. Ведь и Пэй Мин, и Лин Вэнь знали даже про Заклинание Смены судеб, про то, как низко ему пришлось опуститься, и какой темнотой себя окутать, чтобы спасти Цинсюаня. Знали – и молчали, знали – и ни разу не засомневались в правильности выбора, ни разу не упрекнули его в совершенном, ни разу не сказали, что нужно было искать другие пути и другие возможности, и не поддаваться этому отчаянию и этому желанию избавиться от Демона Пустых слов любой ценой. Ни разу.       Мысль, поначалу смутная и неосознанная, с каждым мгновением обретала все более четкие очертания, все яснее проступала сквозь плотный слой тумана, что отгораживал ее от реальности. Заклинание Смены судеб. Пэй Мин знает о нем. Знает – и неизвестно, сколь скоро поймет, что каким-то невероятным образом об этом заклинании мог узнать и Цзюнь У. Узнать – и вместо того, чтобы низвергнуть Ши Уду, раскрыв перед всеми его давнюю тайну, принудить его стать своим любовником. Узнать – и не последовать правилам и своему долгу Императора Небес, а использовать в своих целях, использовать, следуя своим желаниям и своей похоти. Узнать – и скрыть это ото всех остальных, ведь лишь так он мог бы получить Ши Уду в свое полное распоряжение, заставить подчиняться во всем, заставить делать все те вещи, которые они делали наедине, и не только наедине.       Оставалось лишь предполагать, в какой момент Пэй Мин догадается об истинных причинах того, зачем Ши Уду эта близость с Цзюнь У – и становилось понятно, что действовать стоило немедленно, не теряя больше ни мгновения, иначе потом переубедить Пэй Мина станет не просто сложно, а невозможно. Стоит ему догадаться – и он больше не поверит ни единому слову Ши Уду. Ни произнесенному вслух, ни так и оставшемуся несказанным.       Значит, Ши Уду придется все же сделать это. Придется рассказать о ночах, проведенных с Цзюнь У. И не просто рассказать, а в ярких красках и подробностях, переплетая ложь с удовольствием. Рассказать о таких непристойных мгновениях, когда Цзюнь У берет его, и как ему нравится то, что Цзюнь У с ним делает. Как он ощущает грубоватые толчки внутри, и нетерпеливые прикосновения к разгоряченной, влажной от пота коже. Как охотно он подается навстречу жестким, почти до стекающих капель крови поцелуям. Как после чувствует эту липкую влажность на бедрах, это едва схлынувшее возбуждение – и вновь начинает ощущать желание под умелыми руками Цзюнь У, что касаются его столь охотно и столь бесстыдно.       Ему придется сделать это.       Заставить себя произнести все эти слова вслух.       Дополнить тем, что он не ощущает, не думает, не хочет.       Окутаться ложью, что отвратительна ничуть не меньше, чем то, что делал с ним Цзюнь У.       Но, если этого не сделать, Пэй Мин однажды догадается. И догадается о вещах опасных, таких, о которых лучше не знать никому. Особенно Пэй Мину. Поскольку – и в этом Ши Уду не сомневался – Пэй Мин тогда наверняка отправится к Цзюнь У. А дальше Цзюнь У почти наверняка решит, что Ши Уду сам рассказал об этом, тем самым нарушив их договоренность. Тем самым прекратив ее. И как бы Ши Уду ни унижался, как бы ни заверял, что не делал ничего подобного, что не произносил ни слова о том, что их соединяет – Цзюнь У ему не поверит.       Они ступили на ночной, заросший высокими, густыми травами берег реки, оставив позади безмолвный город, когда Ши Уду, поймав очередной не то неодобрительный, не то насмешливый взгляд Пэй Мина на мече воды, заставил себя произнести нарочито ленивым, непристойным тоном, чуть растягивая слова:       - Тебе так нравится подарок Императора Небес, Пэй-сюн? Мне он тоже нравится. Но еще больше мне нравится то, что мы делали перед этим.