Лед над водой и глубже

      - Ты что, в самом деле, хочешь от него не только постельных утех? Не только брать его, но и – что? Чувств? – Безликий Бай расхохотался при этом слове, словно даже само звучание, само сочетание этих иероглифов и их смысла, звучало для него не просто глупо, но и невозможно, совершенно невозможно. Как нечто такое, что невозможно хотеть. И невозможно даже представить, с чего нечто подобное мог захотеть кто-то другой. – Не слишком ли это для такого, как ты? – и в его голосе было столько нескрываемой насмешки, столько презрения, что Цзюнь У только усилием воли подавил в себе неистовый порыв подхватить отброшенный в стороны меч, но на этот раз вонзить его в горло не себе, а этой твари, что насмехалась над ним, ничуть не таясь.       Сказанное им не было истиной. Но и ложью не было. Цзюнь У и сам не смог бы сказать, сколько в этом соотношении того и другого, и сколько из этого он не мог принять в самом себе, а сколько не почувствовал бы никогда и ни к кому. По тонким чертам лица Ши Уду пробежала тень, как если бы он слышал этот разговор – хотя он не мог, никак не мог слышать ничего из сказанного, продолжая тонуть в своей ледяной воде, окутанной темнотой.       Поскольку если бы он слышал хоть что-то из слов Безликого Бая, то скривился бы презрительно не меньше, и в его усмешке недоверие мешалось бы с холодом и отвращением – и в этом не оставалось никаких сомнений.       - Или нет, и причина кроется даже не в этом, - голос Безликого Бая неожиданно начал звучать глуше, тише, так, как если бы все произнесенное им до не имело такого уж значения, и открывшаяся истина вызывала в нем эмоции столь темные и невозможные, что он и сам не стал бы обозначать их вслух и облекать в слова. – И ты хочешь не просто чувств – а чувств к такому себе? К такому – без маски скорби и радости? К такому – без окутанного золотом великолепия облика Императора Небес? Ты что, хочешь, чтобы он понял тебя, истинного тебя? Понял все то, что ты на самом деле знаешь и ощущаешь?       Безликий Бай хохотал так, как никогда раньше. Как никогда, если рушились дворцы, города, государства. Как никогда, если призрачные огни, и зыбкие тени, и опасные демоны хищно таились в тенях, выжидая свою жертву.       Как если бы эта обыденная в своем значении мысль, вызывала в нем несравнимо больше безумия, чем любые заранее проигранные сражения, и пронзающие насквозь клинки, и чужая ненависть, ядовитая и колкая.       - Если это так, то ты свихнулся еще больше, чем я.       Он говорил непроницаемо, совершенно непроницаемо, таким резким контрастом с этим безумным смехом какие-то мгновения раньше. И все же в этих словах был свой смысл – такой, скрытый, и недоступный для понимания, если не знать все то, что знал Цзюнь У, и если не догадываться о том, о чем он догадывался, хотя и не мог отыскать в этой своей темноте те слова, что открыли бы перед ним неприглядную истину.       Не правда.       И не ложь.       Что-то искаженное и перемешанное, чему нет названия.       - Ты не сможешь вернуться в Небесные чертоги, если продолжишь отдавать столько духовных сил, - слова Безликого Бая звучали все так же насмешливо, но в них почему-то вплетались оттенки беспокойства, такого, словно ему было небезразлично, что будет с Цзюнь У, и получится ли у него задуманное. – И облик Императора Небес не сможешь удержать, - Безликий Бай снова обхватил Цзюнь У за плечи, и снова принялся шептать прямо на ухо, как если бы это придавало его словам большую весомость, хотя бы в его собственном представлении. – И, если вернешься в Небесные чертоги, то покажешь всем, кто ты на самом деле. И что не имеешь права называть себя тем, кем называешь.       Льдистая дымка его духовных сил Императора Небес окутывалась темнотой духовных сил Непревзойденного, смешивалась и оседала на измятых одеждах Ши Уду, на синеватой ткани и тончайшей работы серебристой отделке, на серебре застежек и ловящих отсветы камнях, что были подобны речной воде. И эти духовные силы струились с его ладоней, следуя его намерениям, следуя тому, что он хотел делать – и делал.       Но слова Безликого Бая заставили его засомневаться на мгновение, заставили его отвести ладони – медленно-медленно, нехотя, так, как если бы это не было тем, что он хотел, и что он думал. Но как только он отвел ладони, и как только туманные отсветы его ауры выцвели и потускнели, духовные силы Ши Уду снова стали истаивать и искажаться – и не оставалось никаких сомнений в том, что ему все же придется решить, удерживать ли облик Императора Небес или – или что? Он и сам не мог, не хотел обозначать, не хотел придавать название тому, что делал, и даже в мыслях эти слова оставались темными и запретными. И происходящее между ним и Ши Уду не поддавалось его привычным мыслям и эмоциям, не становилось чем-то обыденным и понятным.       И он просто предпочитал не обозначать это никак, чем теряться и тонуть в своих догадках, ядовитых и призрачных.       Его ладони снова опустились на измятые одежды Ши Уду – и Безликий Бай удовлетворенно хмыкнул. То ли и догадывался о чем-то подобном, то ли и сам этого хотел. И невозможно было понять, чего в его поступках было больше – собственных предпочтений или хищного удовольствия от предпочтений Цзюнь У.       - Ты не сможешь использовать заклинание перемещения, ни какие бы то ни было возможности вернуться в Небесные чертоги – пока ты отдаешь свои духовные силы ему. А, если перестанешь отдавать хоть на мгновение – полагаю, догадываешься, что получится, - Безликий Бай подсказывал ему то, о чем и так предполагал Цзюнь У, и в этих вкрадчивых словах не было ничего такого, что подсказало бы верное направление, и расцветило хоть какими-то догадками. – Но и оставаться с ним в этих землях – почти во владениях Черного демона Черных вод – тоже невозможно.       Безликий Бай, не слишком поддаваясь правилам приличия, с намеренной непристойностью коснулся горла Ши Уду, провел по нему пальцами – едва-едва, дразняще, как если бы не мог решить, предаться ласкам или стиснуть его в ладонях, бесцеремонно и грубо.       - Поскольку, чем дольше он находится в этих землях, тем меньше возможностей не развоплотиться до призрачного огня у него остается. И никакие духовные силы – даже твои, даже Императора Небес, даже Непревзойденного – не помогут, если не забрать его в Небесные чертоги, и не медлить, - Безликий Бай все же не удержался и стиснул в ладонях горло Ши Уду с нечитаемым выражением под маской скорби и радости, оставляя ссадины, что почему-то выцветали, не оставаясь, как если бы никогда не существовали наяву, не были реальными – но почти сразу отпустил, не позволяя себе больше, чем это мимолетное прикосновение. – Так что тебе придется как-то забрать его – и добраться до Небесных чертогов, не используя заклинание перемещения.       Безликий Бай словно насмехался над ним, но при этом почему-то подсказывал то, о чем Цзюнь У не догадывался, не мог себе представить. Вернее, догадался бы если позволил себе перестать отдавать духовные силы хоть на мгновение, и сосредоточился бы на том, что делать дальше. Но у него не было такой возможности – и все же он чувствовал, всей своей сущностью и тенями демона чувствовал, что Безликий Бай не искажает истину, и сказанное им имеет свой смысл и свое значение.       Стоило поторопиться, и Цзюнь У, не церемонясь, вернул Безликому Баю его взгляд – такой же хищный, такой же темный.       И этого оказалось достаточно.       Почему-то достаточно.       - Ну, если ты так настаиваешь, - Безликий Бай рассмеялся, как если бы происходящее его не только удивляло, но и немало веселило, и казалось чем-то таким, одновременно невозможным и очень реальным, чем-то таким, что и не представишь, если не узнаешь наяву. Он неопределенно помахал рукой, скрытой поблекшими одеждами, и произнес уверенно. – Как это ни нелепо, но единственное место, куда ты можешь попасть в любое время, попасть несмотря ни на что – это Тунлу. Поскольку Тунлу создало тебя таким, сделало тем, кем ты стал. И только Тунлу твоя истина и твоя сущность. Ну, как, догадаешься, что нужно делать? Или мне снова придется подсказывать?       Тунлу? Вот зачем бы ему Тунлу, если ему нужны Небесные чертоги. Зачем ему эта проклятая гора, чьи рассыпающиеся обломки камней, затхлые, пересохшие реки и сумрачные, обвалившиеся холмы, что когда-то невозможно давно зеленели, поросшие высокими, шелестящими травами, нашептывали только то, что он предпочел бы никогда не знать, и никогда этого не касаться.       Цзюнь У недоуменно нахмурился – но в следующее мгновение перед ним словно наяву возник мост. Древний, полуобвалившийся мост, больше похожий на обломки его устремлений, чем на что-то материальное, настоящее. Вернее, то, что когда-то было мостом. То, что по его задумке, вело в Небесные чертоги, и скрывало в себе неисчислимые возможности для обычных людей. Для самых обычных людей, о которых он – зачем-то, ну вот зачем – подумал.       И по этим обломкам моста – искаженным, неверным, призрачным – можно было добраться в Небесные чертоги. Да, этот мост рухнул, почти полностью обвалился на многие сотни лет раньше, но то, что от него оставалось, по-прежнему вело неровным путем ко всем этим величественным дворцам, и пышному золоту отделки, и тому лживому великолепию, которым всегда облекались Небесные чертоги.       Не полностью, нет – та часть моста, что подводила прямо к его дворцу, в те времена еще дворцу всего только одного из Богов Войны, а не Императора Небес, обвалилась одной из первых, утянув за собой своих жертв в эти огненные реки. И провал на этом месте открывал только тени и пустоту.       Но и возможность оказаться близко к его дворцу, совсем близко, тоже оставалась, ведь эти обломки вели именно к нему, и их редкие, похожие на острые, выцветшие кости какого-то древнего чудовища выступы хотя и казались ломкими и ненадежными, но способны были провести туда, куда Цзюнь У и стремился попасть.       И эти обломки не требовали никаких духовных сил, чтобы идти по ним, как того требовало заклинание перемещения или магические артефакты.       Если, конечно, эти обломки моста не решат развалиться полностью вместе с ним, едва он на них ступит, едва коснется их, невесомо и медленно.       Мысль заставила его усмехнуться – если подобное произойдет, если эти обломки, проклятые и древние, все же не выдержат всех этих неисчислимых лет посреди огня и теней Тунлу, то в этом будет крыться своя неизмеримая ирония, и своя утонченная насмешка. Если его собственное творение, его задумка, его преграда поглотит не только всех этих людей, и демонов, и призрачные огни, но и его самого.       Как расплата за совершенное.       Как насмешка над его устремлениями.       И как совершенная истина о том, кем он когда-то был и в кого превратился.       И, все так же усмехаясь, холодно и непроницаемо, Цзюнь У, тем не менее, несмотря на все свои сомнения и все свои мысли, поднялся, продолжая прижимать Ши Уду к себе. У него не было и никогда не будет ответа на свои же вопросы, но он привык делать то, что хотел делать – и он хотел добраться до этого проклятого моста и до Небесных чертогов.       То, что духовных сил на облик Императора Небес не осталось, он почувствовал ярко, ощутимо, как если бы с него сдернули маску скорби и радости и отбросили в сторону. И в следующее мгновение Безликий Бай, что молча усмехался, глядя на него с Ши Уду, рассыпался на сотни темных, стальных искр, подобно мечу, изломанному в сражении – и он сам стал Безликим Баем, стал тем, кем и был всегда, без этого мнимого величия и золотой роскоши. * * *       Темнота и тени Тунлу встретили его и окутали своим холодом, словно приветствуя свою основную и самую вожделенную жертву. Шелест несуществующей листвы опадал вокруг него и дальше, горные провалы скалились колко и хищно, и реки огня, что плескались и перешептывались далеко внизу рассыпали повсюду свои ядовито-золотые искры.       И, ступив на мост, ступив на то, что от него оставалось, Цзюнь У не смог сдержать смеха. Смеха, столь похожего на тот, которым осыпал его Безликий Бай, упрекая в несовершенстве. Смеха, что никак было не скрыть от той мысли, простой и нелепой, что подумалась ему, едва он коснулся этих зыбких обломков.       Этот проклятый мост ему все же пригодился.