Gamm leið - Путь Неба

Глупость, слабость… Да, так я сейчас думаю о том своем решении… Решении мальчишки, который хотел исправить сделанные им ошибки, так, как казалось ему правильным. Я действительно был готов умереть: ради матери, Ангербоды, спокойствия и мира в Ярвинде и Йотунхейме… Но умирать не пришлось. Там, где сдержался Один, не сумел промолчать его сын. И его гневный крик не дал заклинательным словам сорваться с уст аса: — Да ты дурачок, что ли? Не голос у Тора, гром, но мой радостный ответ звучит еще громче: — Да, да, да— ору я— да, да, да. Да-да-да!!! Я не могу остановиться и повторяю свое согласие безостановочно. А заклятие Гримнира нарушено и разрушено. Чары спадают со всех присутствующих. Фарбаути черной молнией срывается со своего места и подлетев ко мне дает звонкую оплеуху. Да такую, что из моих глаз сыплются одновременно и искры, и слезы. Ухватив меня за шею, он силком ставит на колени перед асами. Но мне все равно. Формально я на коленях, но только Один и я знаем, кто на самом деле в проигрыше. Не помню, что я лепетал и лепетал ли я что-то вообще. В памяти остался только тяжелый взгляд аса, которым он одарил не только меня, но и Тора, вставая из-за трапезного стола. Ну, и конечно, вспоминается боль, которую щедро дарил мне Фарбаути, лично охаживая по спине тяжелой плетью. В тот день он превзошел самого себя и, если бы не вмешалась мать, возможно запорол бы меня до смерти. Никаких объяснений владыка йотунов с меня не потребовал и это неудивительно: признав себя дурачком публично, я открыл дорогу к трону двум своим младшим братьям, Бюлейсту и Хелблинди, которых Фарбаути считал своими и любил. Последствий для Йотнухейма также можно было не опасаться. Какой спрос с дурачка? Да и кто оскорбится на выходку безумного? Это ниже достоинства любого правителя и уже тем более того, кто считается отцом всех богов. Я лежал в своих покоях на животе, потому что лечь на спину или просто сесть было невозможно. Кожа горела огнем, который слегка и ненадолго потухал, когда Гримм прикладывал прохладную тряпку, смоченную в душистом травяном настое. Наставник тоже не был со мной многословен. Когда мать и слуги притащили меня в полубессознательном состоянии в покои и уложили на ложе, он просто потрепал меня по рыжим вихрам, а когда все вышли — взял мою руку и приложил сначала к губам, а потом ко лбу и сердцу. Гримм был мною доволен. Единственной душой, потребовавшей объяснений, была мать. Она не упрекала, не ругала, просто тихо спросила: — Зачем? И я все рассказал ей. О том, что было прошлой ночью, о том, что Гримнир хочет забрать меня в Асгард и не по доброй воле, а сделав так, чтобы я был в его полной власти. И как я решил все исправить своей выходкой. Она долго, тягостно молчала, а потом тяжело и горько вздохнула: — Тут ничего нельзя исправить, Локи. Он не отступится. Придумает что-то еще, заманит тебя в ловушку, но добьется своего. Он не хочет верить, что он не твой отец. А я клянусь тебе сердцем Имира, льдами и лесами Йотунхейма, ты ему не сын. — А кому я сын? — я задавал вопрос, не надеясь получить ответ. — Фарбаути отворачивает свое лицо от меня и давно бы отравил, если бы не знал, что моя смерть разорвет ваши узы. И я сердцем чувствую, я действительно ему чужой, как и он мне. Но и Один мне не отец. Так откуда я взялся, мать? Кто я? Что я? Почему ты скрываешь от меня то, что знает любой малец с самых ранних лет — имя моего отца? Я что, соткался из воздуха? Упал с неба? — Почти. — неожиданно, серьезно и решительно ответила мать. И я понял: сейчас я узнаю правду. О себе, своем отце. И почему-то от этого понимания стало не легко и не радостно, а страшно. Так, как не было страшно ни у источника Мимира, ни в трапезной во время моей шутовской выходки, которую я планировал закончить своей смертью. Страх был липким и ледяным. Страх перед правдой. Тогда я не понимал его природы, сейчас знаю: иногда страх услышать правду силен настолько, что некоторые предпочитают всю жизнь жить слепыми и глухими, намеренно игнорируя истину, лежащую на поверхности. Правда может убить, разрушить, уничтожить. И так и бывает в большинстве случаев. Но, выбирая ложь во спасение самих себя, свою ли жизнь мы живем? И живем ли? В тот день я выбрал правду. Выбрал себя такого, какой я есть, каким я был и буду, пока существуют Девять миров Вселенной.