Самоцветам тоже нужна надежда

Тихий шум земли под каблуками туфель. Раухтопаз поставил веник у полок, а в руки взял тряпку, чтобы смахнуть пыль с коробок. Он доставал их по одной, тщательно убирал грязь, что скопилась в его отсутствие, и ставил всё обратно. Неспеша. Это место не признавало торопливости. Комната длительного отдыха. Одновременно мирное и тревожное место. Здесь словно замерли голоса, оборванные на полуслове. И лишь звенящий шум разбитой жизни разбавлял эту тишину. Какие-то коробки были более наполнены, какие-то были почти пустыми. Кого-то навещали, а о ком-то уже некому было вспомнить. Блестящие осколки держали в себе столько знаний и эмоций, которыми, похоже, никогда не поделятся. Раухтопаз остановился и внимательно смотрел на одну конкретную коробку. Тяжело опустив плечи, он отложил тряпку и открыл шторы. Солнечный свет лёгкими струйками заполнил комнату. Раух поставил коробку на подоконник и снял бумажную крышку. На дне заблестели осколки гладкого лезвия, но не они интересовали самоцвет. Он осторожно достал отколотую правую руку, сверкающую, как лучи рассвета. Взялся за неё так, будто приглашал на танец среди цветущего шафрана. — Доброе утро, Гессонит. Я знаю, ты не любишь, когда с тобой по долгу говорят. «Это невероятно утомляет. Какая тупость», — усмехнулся Раухтопаз, пытаясь повторить тот раздражённый голос. — Однако позволь мне снова понадоедать тебе, ладно? Конечно, ответа не последовало. Раух, поджав губы, положил руку рядом, подставив её под солнце. Скол ярко-ярко переливался, навевая воспоминания о прекрасных длинных волосах Гессонита. Его ухмылке. Походке. Стиле боя. Остром взгляде. — …Знаешь, многое произошло с моего последнего визита, — неуверенно начал Раух. — Да, ты мог слышать, когда я разговаривал с другими. С Аквамарином, Кунцитом, Коричневым Алмазом, Хризобериллом… Точно, Ризу забрали. Прошло уже пару сотен лет, но я об этом не упоминал, да? Синий тяжело это пережил. Это уже чётвертый по счёту… Раухтопаз задумчиво посмотрел на Луны, бледными силуэтами сияющие в голубом небе. — Зато в наших рядах прибавилось несколько самоцветов. Жёлтый Топаз, библиотекарь и патрульный, и Морганит, лунный фанатик. Желли хорошо сработался с Рубином. Они отличные напарники. Хах, вспоминается, как долго мы с тобой приходили к взаимопониманию. Ты всегда считал меня слишком ворчливым и трусливым. Раух сощурил глаза, поглядев на руку. Будто бы действительно рядом сидел Гессонит, и его лицо тоже тронула улыбка. Такая яркая и беспечная. — «Ты всегда указывал мне, что делать!» Ну, прости, ты был неуправляем. Я действительно переживал за твою целостность! «Глупый Дымка, меня не сломать, в отличие от тебя!» Раухтопаз прекратил смеяться. Он вновь уставился в небо, с искрами ненависти глядя на Луны. Руки неосознанно сжались в кулаки, за чем последовал тихий треск. — Мне не хватает тебя. Твоих упрёков, шуток, всего… Мы с тобой собирались уничтожить тысячу кораблей лунян, а теперь я просто наблюдаю со стороны за патрулями. И Учитель больше не верит в меня, как в воина. Он стянул перчатку со своей руки. На ладони красовались мелкие трещинки, где поблёскивал коричневый камень. — Почему всё произошло так? Почему я не смог тебе помочь? Это моя вина? Ответа не последовало. Руки Раухтопаза затряслись, он спрятал в них своё лицо. Снова треск: над бровями стали оставаться вмятины, а кончики пальцев беспощадно покрывались паутинками трещин. — Я слышал, что органические существа способны чувствовать боль. Не ту, когда к тебе присоединяют осколки, а нечто иное. Ужасное. Неприятное. Мне иногда кажется, что я чувствую боль. Что-то здесь, — одной рукой он схватился за грудь, сжимая форму, — постоянно трещит, но никаких повреждений нет. Голова раскалывается, но остаётся целой. Что со мной, Гесса? Сквозь пальцы Раух вновь обратил взор на руку. Он медленно опустился с подоконника на пол, также медленно поднялся и рассмеялся. — Я как-то заболтался, — прикрыл он глаза. — Ты это не любишь. Ладно, сейчас я верну тебя на место, отдыхай. Думаю, мы увидимся ещё через пару столетий. Ты же сам просил, чтобы я не навещал тебя слишком часто. Произнеся это, он замер, так и не убрав руку в коробку. И снова рассмеялся. Смех был размеренным, с паузами, без намёка на радость. — Точно. Ты просил не навещать тебя слишком часто, если с тобой что-то случится. Почему ты постоянно об этом говорил? «Если меня не станет», «Если меня заберут», если, если, если… С чего к тебе вообще пришли эти мысли?! Раухтопаз перешёл на крик. Крик отчаяния. Он бросил руку на пол. Благодаря земле, та не разбилась ещё больше, лишь продолжая ярко сверкать на солнце. — Почему ты вообще думал об этом?! Я же обещал, что защищу тебя! Или ты хотел, чтобы тебя забрали?! В этом было дело, да?! Глаза у Рауха наполнились безумием, он дрожал. Кричал на эту руку, словно выплёскивая всё, о чём думал последние века, но не хотел признаваться. — Ты знал, что всё так будет, да?! Знал! К чему тогда были эти улыбки?! Мы же стали идеальны, как напарники! Что было не так?! Почему, почему, почему?! Раухтопаз с неразборчивым воплем опустился на колени, снова пряча лицо в ладонях, снова ещё больше то разбивая. Он стал ругаться совсем тихо, слова сливались в единый поток. Осторожно раздвинув пальцы, Раух взглянул на руку и окончательно вышел из себя. — Поздравляю, ты добился своего! Надеюсь, ты отлично чувствуешь себя на Луне! Надеюсь, ты рад тому, как сильно я себя ненавижу! За слабость, за хрупкость, за терпение, за упорство… За всё! Ты… Вы все… А… Ааа… … — ААААААААААААААААААААА! Раухтопаз схватил доску, подпиравшую одну из полок, ударил так, что коробки с осколками полетели на пол. Земля засверкала калейдоскопом самых разнообразных цветов. Комната озарилась яркими бликами. С новым криком, Раух стал бить доской, не разбирая, попадает он или нет. Они отлетали, снова блестели, снова отлетали. Он замахнулся на руку, сияющую солнцем. В его голове было темно, как в дальних коридорах школы во время грозы. Тут царил хаос из мыслей, накопившихся за столь долгую жизнь, не находящих выхода. Они хранились, смешивались, сводили с ума. Он ужасно устал от этого. Доска так и не достигла руки. Раухтопаз замер, глядя на то, как его придерживал другой самоцвет. Ясность моментально вернулась. — Ты ведь не хочешь этого делать, — тихо и беспокойно произнёс Морганит, с огромной печалью и сожалением глядя на него. Раух выронил доску. Он ведь просто собирался проведать своего дорогого напарника. Как всё пришло к этому? — Всё хорошо. Чего же хорошего? Раухтопаз упал на колени, с ужасом глядя на то, что совершил. Это всё его братья, так что же он делает? Почему пытается разрушить? Как же так… — …Почему, — еле шевеля губами, произнёс он. — Всё хорошо. — Что я… творю..? Они же… Морганит опустился рядом с ним, придерживая за плечи. — Всё будет хорошо. Они тебя простят. — А… Ааа… Раухтопаз схватился за голову, тихо-тихо заскулил от отчаяния. Пока он тонул в этой боли, Морганит не отпускал его плечи. Вместе они в полном молчании убрали в комнате. Также молча разошлись по комнатам. Морганит никому не сказал о том, свидетелем чего он стал. Даже Учителю. Раухтопаз вернулся к работе, стараясь забить свою голову нормальными мыслями, прогнать прочь весь тот хаос, что терзал его временами. Только вот годы шли, а этот рой становился громче.