Константин Львович после того телефонного разговора звонил ещё не раз, но Ургант трубку не брал. А на следующий день у них началась игра в кошки-мышки. Они до этого в Останкино не пересекались толком, а теперь Эрнст вовсе шоумена выловить нигде не мог. Тот словно специально его избегал. Хотя почему «словно»? Когда удавалось сталкиваться в коридорах, мужчину постоянно кто-то останавливал — то с ним заговорят, то Ваню уведут. В такие моменты злился и на этих людей, и на себя самого за то, что позволил уйти. Ваню ведь отпускать нельзя. Он не как гончая на цепи, нет. Отпустишь — не разорвёт. Он как корабль, якорь сбросивший. И Костя этот якорь собственными руками поднял, отпустил своё судно в свободное плавание. А сам посреди огромного океана тонет.
Поворот, длинный коридор, ещё поворот, постучать в дверь, с коротким «Не отвлекаю?» войти и отыскать взглядом этого беглеца, кивком головы пригласить выйти. Поговорить. Не так, как вчера. Дверь кабинета закрывается под удивлённые взгляды сотрудников Вечернего Урганта.
— Что-то срочное? — холодным тоном интересуется Иван.
— Пойдём.
— Нет, здесь давай.
— Ваня.
— Костя.
Они смотрят друг другу в глаза совсем недолго, но в этом моменте заключена вся энергия большого взрыва. Неясно, с чьей стороны, но кажется, что с обеих.
— Прости меня, — тихо произносит, наконец, Эрнст.
— Что?
— Прости меня, — повторяет мужчина чуть громче и отводит взгляд. — Я не имел ввиду, что ты мне не нужен. Я просто должен понять, что нам делать дальше. Ситуация не из лучших, не думаешь? И я…
— Меня всё устраивало, — перебивает Ургант. Они сознательно избегают любых уточнений, потому что в коридоре удивительно тихо, и неизвестно, конечно, кто может скрываться за углом. Шоумен смотрит на обручальное кольцо на безымянном пальце руки своего начальника, буквально ощущая тепло своего. Костя этот взор перехватывает.
— Устраивало.
— Да.
— Быть не на первых ролях? Скрываться?
— Константин Львович, из нас двоих только у вас амбиции всюду быть первым, — невесело улыбается Ваня.
— И единственным, — кивает ему в ответ мужчина. А потом поджимает губы. — Так ты простишь меня?
— Как-то не в вашем стиле просить прощения, — смеётся Ургант, и в этом смехе и есть весь ответ. Эрнст улыбается тоже.
У Кости телефон разрывается вибрацией от назойливых звонков всё это время, пока они тут стоят.
— Вас там уже потеряли, Константин Львович, — дёргает уголками губ ведущий. Мужчина в ответ только хмурится и глаза опускает.
— Ладно. Трубку только бери, Вань.
И Ургант уже отворачивается к двери, берётся за ручку, когда слышит мелодию звонка уже своего телефона. Он достаёт его из кармана и с удивлением на экране замечает высветившееся «Константин Львович», а потом оглядывается и видит донельзя серьёзного Эрнста с телефоном у уха. Когда Иван отвечает на звонок, тот произносит одними губами:
— Люблю тебя.
Ваня повторяет за ним, так же беззвучно. Они улыбаются друг другу ещё несколько секунд и расходятся по кабинетам.
«и ненавижу»
Потом Ургант как-то очень чётко осознаёт, что просто нуждается в общении с Костей. Ни дня без звонка или смс, они болтают на совершенно нерабочие темы, и Ваня очень удивляется каждый раз, когда генеральный директор находит на него время. Неделя у всех выдаётся тяжёлая, и в конце неё Эрнст пишет ему с предложением встретиться на съёмной квартире, дабы отдохнуть и устранить неприятный осадок. А Ваня так некстати заболел. Тест на ковид сдал, а результат пока неизвестен. «Я напишу завтра, если вдруг что», — и на этом всё.
Утром Костя получает от Вани короткую смс-ку: «Положительный.»
Бля.
***
Ваня на своей самоизоляции созванивается с Эрнстом почти ежедневно, каждый раз представляя его улыбку под тихое «Ну как ты там?», а ещё запах кофе, который он не может сейчас почувствовать, но который так любит Константин Львович. Он почёсывает за ухом своего пса — Компота, в очередное ковидное утро просыпается удивительно выспавшимся и полным сил. Он на этой гребаной самоизоляции впервые за долгое время действительно отдохнул.
Эрнст около полудня пишет ему сообщение в телеграмме: «Я позвоню?» И через минуту после положительного ответа звонит и очень грустно выдыхает:
— Твоя корона меня достала, — «на том конце провода» сначала слышится останкинский гул, а потом захлопывающаяся дверь и тишина. Значит, зашёл в кабинет. — Вань, я скучаю.
«Я тоже скучаю» в ответ сказать отчего-то тяжело, и в груди так щемит, будто подсказывая, что и не стоит. Эрнст молчит, но Ваня знает, что тот всё понимает прекрасно. Ещё бы.
— Будь моя воля, я бы приехал, — продолжает Костя, а Ваня невесело усмехается. Да. Будь его воля, он, конечно, приехал бы. Но воля не его. Ковид этот — дело тонкое, а болеть ему категорически противопоказано, мелким шрифтом в контракте с Первым. Мысленном контракте, разумеется.
— С апельсинами?
— И вареньем.
— А каким?
— Малиновым, наверное, — говорит мужчина, перекладывая на столе бумаги. — Или абрикосовым… Какое ты там любишь?
Ургант на пару секунд зависает, пытаясь вспомнить, когда он вообще в последний раз варенье ел.
— Абрикосовое неплохое, да, — кивает, наконец, он сам себе — Костя-то не видит.
— Буду знать. Как дела у тебя?
— Лучше, честно говоря. Сегодня выпуск новый отсняли, с…
— Я знаю.
«Ну, конечно», — думает Ваня и спрашивает первое, что на ум пришло:
— Как там Останкино?
— Стоит.
— Хорошо.
— Соскучился по родным стенам, Иван? — Костя переходит от одного стола к другому, двигает мешающую взору пепельницу и смотрит в окно.
Ургант не знает, что Костя имеет ввиду под «родными стенами» — Останкино или дом Вани, в котором он уже третий день своей болезни не появляется. Но скучает он и по тем, и по тем. А ещё по жене, дочкам и, наверное, всё-таки, по одному очень серьёзному и угрюмому начальнику.
— Не только по стенам, Константин Львович.
Наверное, так лучше. Наверное, так надо.
Эрнст на это ничего не отвечает, и в телефонном разговоре повисает тяжёлое молчание.
— Адрес назовёшь мне?
— С ума сошёл? Я ж тебя заражу.
— Говори давай.
И Ване очень не хочется адрес называть, потому что если Эрнст за своё здоровье не переживает, то Урганту точно не плевать. Хочется — обнять, почувствовать тепло долгожданного горького поцелуя и забыть обо всём на свете. Костя повторяет ещё раз, и Ваня сдаётся. В очередной раз.
***
— Дай руку. Другую.
Маркер перманентый, зачеркивает ровной линией. На ваниной, на своей.
— Вот теперь любовь.
— Любовь и любовь, — добавляет Ургант. Костя с важным видом кивает.
