The handwriting of my youth

*Вторник, 16:45*       Паша высыпал из маленького пакетика на стеклянную поверхность журнального столика белый порошок и аккуратно выровнял его лезвием. На секунду замялся, что-то обдумывая, а после — вдохнул всё внутрь себя. Дёрнулся, скривившись.       Медленно выдохнул, переводя дух. Взгляд бездумно заскользил по комнате, остановившись на стоящей на полу большой вазе. Прямиком из Швейцарии. Фыркнул: тоже мне, гордость семьи. Дорогая. Антикварная. Он в ней особой красоты не видел. Пустышка. Таких, как она, наверное, тысячи по всему миру. Он не знал.       Родителям нравилось, но они уехали пару лет назад. Уехали, оставив его в холодной квартире в Москве и напоследок бросив лишь короткое: «Справишься сам, не маленький уже». Уехали, оставив его вместе с ней и с ещё кучей ненужных безделушек.       Тряхнул головой. М-да, не хватало ещё сопли здесь разводить. Вокруг всё плыло, по телу ползли мурашки, но внутри, наоборот, горело ярким пламенем, отчего парень, не выдержав, снял с себя футболку и упал на кровать.       Докатился.       Докатился до того, что отныне, чтобы не откинуться от ломки, которую он тщательно скрывал, прекрасно понимая, что сделает с ним Арсений, прознав о «новом увлечении», приходилось работать на мудака и подставлять «друзей по цеху». Не то чтобы его беспокоила совесть… По большому счёту они никогда с Арсением и его «подопечными» друзьями не были. Ни с кем, кроме Лазарева.       Они с Серёгой были вместе со школы. Оба когда-то амбициозные, всегда решительные, умные. Будущее журналистики — так говорили про них в МГУ, постоянно нахваливая. Ага, как же. Сейчас одна «гордость» на порошке уже полгода как сидела, а вторая — пыталась жить две жизни. Видите ли, им два года назад экстрима захотелось. В Робин Гудов поиграть. Вот и доигрались. А ведь могли сейчас остро-социальные статьи писать, сидя в каком-нибудь кафе в стиле софт, и ни о чём не переживать.       Хотя поначалу и вправду клёво было: одна из опасных группировок на районе, все дороги им открыты, богачи для них прах, менты — шестёрки (больше, конечно, из-за того что у многих парней так или иначе были свои связи в полиции), в глазах горел огонь, в венах — адреналин. И всё было здорово, пока чёртовы засранцы не начали ссориться из-за пустяков. Авторитеты, как их любили называть. На деле же — ебаные истерички. Паша искренне не понимал, на какой почве возникли конфликты. Враг у них один — золотая молодёжь, которая в последнее время в край охуела. А они в любовь свою играют. Он не понимал, зачем вообще в таких компаниях, как у них, нужно было развозить романтические сопли. Поэтому, наверное, шатен всегда чувствовал себя лишним. Не такой сентиментальный, постоянно лезущий на рожон, порой нарывающийся на большие конфликты, пусть до жёстких стычек и не доходило: своих всё же не принято было калечить.       Паше нужна была свобода. Нужна была правильная справедливость, нужен был воздух, наполненный порохом и огнём, деньги и власть. И как бы уважительно он ни относился к Арсению, как бы ни разыгрывал театр одного зрителя «ты мне очень близкий друг, мне важно, что ты чувствуешь», он понимал, что с мягкостью нынешнего главаря ни к какой настоящей славе они не придут. Парень пробовал разговаривать с Матвиенко, с остальными парнями... Однако всех, кроме него, всё устраивало.       Паше это не нравилось. Он бесился, потом успокаивался на время, а после — снова злился. На себя, на всех вокруг, на Арсения, который не мог вновь выстроить тот негласный порядок, который когда-то существовал до всей этой трагичной ситуации с его братом. Граф был слаб, но, видимо, только Паша это понимал. А слабые ему были не нужны: ему нужны были хищники, могущие раскрыть его способности по максимуму.       Сейчас Паша видел только один вариант. Единственным подходящим из оставшихся был Академик. Убийца со всеми сопутствующими психическими заболеваниями.       Паша расхохотался, скручиваясь на постели. Вокруг всё плыло радужными кругами, и внутри стало та-а-ак хорошо. Он знал, помнил, что через несколько часов эффект пройдёт и внутренности будет вскрывать, как нож консервную банку. Но в этот момент ему было всё равно: именно сейчас он наконец чувствовал долгожданную свободу и эйфорию.       Зажав в зубах фильтр, пробежал колёсиком, поджигая никотиновую палочку. Посмотрел на неё. Подмигнул. Ей или своим мыслям. Неважно. Подумал, что со стороны наверняка выглядит странно и нелепо, и вновь расхохотался.       — Я, бля, схожу с ума, — отдышавшись, протянул в пустоту.       Покуривая сигарету и выпуская кольца дыма, Паша не в первый раз мечтал о том, как однажды оказался бы на месте Арса или Егора. А что? Может, у него и потенциала побольше, чем у этой парочки? Ладно ещё Егор: тот всегда был жестоким, но вот Арсений...       Это Арсений своими чувствами испортил всю малину. Вместо того чтобы поднимать авторитет и налаживать свои порядки, привёл троицу каких-то богатеньких сопляков. Нет, Паша поначалу нейтрально к ним относился. До пизды было, у кого там новый ухажёр или девица появились. Но вот когда они в компанию словно по щелчку пальцев влились, то ярости его предела не было. Но как бы Воля ни пытался перехватывать инициативу, он всегда оставался невыслушанным. Отосланным. Позади. И это не могло не бесить.       Раздраженно потушив сигарету о пепельницу, он перевернулся на бок и разблокировал телефон. На дисплее красовалось очередного сообщение от Арсения, в котором тот созывал всех парней на внеочередное собрание. Воле безумно не хотелось туда идти. Ровно так же, как и отвечать, как и докладывать Академику. Хотелось просто лежать, ни о чём не думая и вдыхая свежий запах очередного никчёмного дня. Вот только счастливый билет в тихую гавань он уже давно потерял. Выкинул своими собственными руками.       Громко выругавшись, Паша поднялся с постели. *Вторник, 16:45*       Ира ненавидела себя в такие моменты. Хотя тут правильнее было бы сказать: она просто себя ненавидела. Да, так вернее.       Девушка сидела на бортике старой ванны, смотря, как из крана лилась ржавая вода. Решила немного разнообразить жизнь и добавила пену. Клубничную. Когда-то ей очень нравилось нежиться в горячей ванне именно с клубничной пеной. Когда-то в прошлой жизни. Сейчас же выкроить себе время хотя бы просто постоять под душем хотя бы пять минут она считала победой. Но сегодня Академик неожиданно расщедрился: разрешил ей посвятить себе целых два дня и отпустил на выходные. Предварительно, конечно, оставив на хрупком теле несколько синяков. Но Ире было не привыкать, а ради глотка свободы она была готова стерпеть и не такое.       Все вокруг завидовали Кузнецовой: гляньте, самого Академика отхватила. Идиоты. Говорили: «Он, небось, с неё пылинки сдувает, вон шмотки какие покупает». Да-да. Так оберегает, что ей постоянно приходится замазывать синяки на лице и глубокие мешки под глазами от бессонных ночей. Катя — последнее звено, связывающее её с прошлой жизнью, всегда с ужасом смотрела, места живого на ней не находя. Постоянно за тёплым чаем ей в голову пыталась вбить: «Беги, дура, пока не убил». А Ира только плакала.       Ира не могла уйти. Потому что знала: он найдет, выследит. Он отомстит. Безысходность. Апатия. Ей хотелось собрать вещи, послать всех их к чертям и, громко хлопнув дверью, уйти. Свобода. Почувствовать наконец её терпкий запах. Свалиться бы сейчас в эту ванну и утопиться к чертям собачьим. Нельзя. Катя будет грустить. Нельзя. Она должна быть сильной.       Девушка посмотрела на себя в зеркало. Лицо осунувшееся, щеки впали. Перед ней была не Ирина Кузнецова, когда-то вечно смеющаяся счастливая девчушка с отметками «отлично» во всём табеле. Не та отличница-активистка, мечтающая умотать заграницу, потому что образование для неё было в приоритете. В своём отражении она видела мертвеца. Забитого. Униженного. Подавленного.       Ира с трудом оторвалась от зеркала и перевела взгляд на полку. Помимо зубных щеток, зубной пасты и наркоты там стояли её таблетки. Последнее, что ещё могло её спасти. Ну, по крайней мере так говорил мозгоправ, и не то чтобы она очень этому верила. Для неё это была просто пустышка. Ебаное плацебо, от которого не становилось ни на дюйм легче.       Простые движения. Она начала считать про себя, чтобы случайно не сбиться. Раз — горсть таблеток в рот. Два — стакан воды: пара глотков, больше не нужно. Три — медленно снять ночнушку, осторожно, чтобы не задеть долго заживающие синяки и ссадины. Четыре — тёплая вода. Блаженство.       Вдох.       Жизнь стала казаться немного лучше.       Выдох.       Скоро таблетки должны были подействовать, и тогда станет совсем легко. Отключаться нельзя: Катя будет волноваться. Мысль, и тут же знакомая вибрация телефона. Снова вдох. Смс от любимого человека — это единственное, что помогало ей функционировать и до сих пор держало на плаву. Зачерпнув рукой пену, сдула, словно послала воздушный поцелуй. На лице засияла лёгкая улыбка с примесью боли. Как раньше улыбаться она давно уже не умела. Катя Ир, ты скоро? 16:50

Ира Да, только в порядок себя приведу, и примчусь 16:51

Катя Он тебя отпустил? 16:51

Ира Да 16:52

Катя Очень жду 16:53       Улыбка на лице такая искренняя, словно девушка в самом деле чувствовала уже почти забытое счастье. Нет, нельзя. Нельзя сдаваться. Хотя с каждым днём это становилось делать всё труднее.       Ира прикрыла глаза, перед которыми тут же встала сцена недавней потасовки, которым она, признаться, уже потеряла счёт.       Она запирается в туалете. Не понимает, сколько проходит времени: два часа, больше — оно тянется безвкусной жвачкой. Наконец выходит. Думает уйти быстро, главное, оказаться незамеченной. Но Егор, как назло, уже проснулся: перехватывает её перед входной дверью. Злой вопрос: «Куда?» Что-то тихо бурчит в ответ. Удар. Заслужено, она считает: врёт ведь. Сначала кулаки, потом предмет домашней утвари, какой — она не разбирает: ей плевать. Мертвецы ведь ничего не чувствуют. Слышит шипение на ухо:       — Моё.       Не моя. Моё. Он никогда и не скрывал, что относится к ней как к вещи.       Её тошнит. Рыдает, но закрывает рот рукой: нельзя быть такой громкой, иначе получит ещё.       Вспоминая, она аккуратно перебирала пальцами пену, играя в воде словно ребёнок.       Эта мысль пришла внезапно, хотя крутилась в подсознании уже давно. Вначале она испугалась и сразу отмела её. Но после — задумалась. А вдруг? Шальная идея. За такое — пуля в лоб обеспечена. Но кто не рискует, тот не пьёт шампанское, верно?       Ира приняла сидячее положение. Голова мигом прояснилась. Она ополоснула себя ледяной водой, вытерла руки полотенцем и принялась строчить.

Ира Прикроешь меня перед ним. Пожалуйста 17:00

      Вот так. Коротко. Без объяснений. Катя знает, Катя умная, Катя поймет.       Она дождалась ответа: «Окей» — и облегченно выдохнула, блокируя телефон. Нервно кусая губы, уставилась в одну точку, продумывая план. Усмехнувшись и кивнув своим мыслям, вынула пробку из слива. Что ж, возможно, это был её последний шанс сбежать из этого кошмара.       — Ты долго там ещё плескаться будешь? — Резкий голос заставил вынырнуть из дум.       «Нельзя его сейчас провоцировать», — пронеслось в голове.       — Выхожу, сейчас, — запищала она в ответ почти на ультразвуке.       Егор за дверью скривился.       Ира кое-как выползла из ванны. Пока напяливала на себя халат, в последний момент спохватилась и вновь залезла в телефон: необходимо было удалить сообщение, чтобы он не увидел. Из-за паники пальцы дрожали, не сразу попадая куда нужно.       Гулко выдохнув, нацепила на себя улыбку и открыла дверь.       — Наконец-то, — недовольно буркнул Егор, проскальзывая к раковине. — Опять своим духами напрыскалась, аж нос дерёт, — он показательно скривился.       — Это п-пена, — с запинкой ответила, но парень не услышал: он с интересом разглядывал её в зеркале.       — Потрепано выглядишь.        «Ужасно, блять, я выгляжу».       — Кстати, пока ты здесь. Мне Пашка звонил, сказал: у этих собрание какое-то в 6 часов намечается. Видимо, созрели наши условия обсудить, — намыливая руки, проговорил Егор и повернул голову к девушке: — На завтра планирую назначить им встречу. Поэтому съебёмся сегодня всей компанией. Намечается большой кутёж, — многообещающая улыбка.       Ира слабо кивнула.       — Алло, доброе утро, принцесса. — Егор пощёлкал пальцами перед лицом. — Я с тобой разговариваю или с плиткой? Не спи, шуруй шмотки свои собирать. Потусишь у подры своей, пока я с проблемами разберусь. Уж извини: в самое пекло я тебя не пущу. Я хоть и отбитый, но тебя мне жаль, — последнюю фразу он прошептал прямо на ухо.       Ира содрогнулась, стараясь скрыть привычную уже для неё дрожь отвращения и страха.       — Всё поняла?       — Да.       — Хорошая девочка, шуруй.       Хлопнув девушку по заднице, он взглядом проследил, как Кузнецова на ватных ногах и с прижатыми к телу руками медленно поплелась в комнату.       «Интересно» *Вторник, 17:00*       Во дворе были слышны голоса: приглушённые, словно из-под воды доносившиеся крики и возгласы. Они исходили от каких-то расплывчатых пятен, ломаных линий и теней.       Серёжа пощёлкал перед его лицом пальцами, возвращая внимательность. С силой обрушились крики, глаза чётко увидели то, что прежде скрывалось за белой пеленой.       Дети носились по площадке, дрались, отчаянно колотили друг друга кулаками, царапались, падали, поднимались и снова куда-то мчались. Кто-то строил замки из песка, кто-то — играл в дочки-матери.       — Больше никакого кофе и энергетиков, понял?       — Забей, я в порядке.       — Я заметил.       Они оба сидели на невысоком заборчике возле дома, смотря на девчонок и мальчишек. Диму давно уже отпустили на заслуженный отдых. Шурик, закупившись энергетиками, смотался обкашлять вопросы касательно объединения группировок, прекрасно понимая, что Арс сейчас не в силах был заниматься этим сам. Брюнет заспанно смотрел вперёд, то и дело прокручивая в голове схемы и планы их предстоящей операции.       Парни сидели до самого утра, по очереди предлагая ту или иную идею, но одна за одной они нещадно летели в мусорку, ибо исход в каждом случае был слишком непредсказуем, а рисковать сейчас ребята не могли. Заряд жучка был почти на исходе. Да, пока похищенных держали на одном месте, и навряд ли Академик будет напрягаться в ближайшее время с какими-либо перемещениями, если не рыпался уже столько времени. Вот только стоит им допустить ошибку — начинать придется заново, и тогда, ребята понимали, отыскать своих так же быстро уже не получится.       — Они играют на наших нервах получше, чем Шастун твой на скрипке, — констатировал Серёжа очевидное, сжимая в руках банку Burn.       На границе сознания что-то мелькнуло.       Скрипка. Концерт. Скрипка. Концерт.       Точно! Как он мог забыть? У Антона послезавтра отчётный концерт в филармонии!       «Сука! Как же всё невовремя», — беззвучно выругался Арсений. Мысли путались в попытках придумать невозможное.       «А если поджечь здание?»       — Э-э-эй, братан, выйди обратно на свет! — Серый потряс друга за плечо, выдергивая из бредовых фантазий.       — У Моцарта на носу отчётник в музыкалке, мне мать его писала, точнее не мне, — Арсений запнулся, — Антону, ну, в смысле, на его телефон.       — Да я понял, понял. Не переживай так сильно: до него ещё полно времени. Мы что-нибудь придумаем.       Матвиенко внимательно следил за другом, в любой момент готовясь его удержать, чтобы не наломал дров. Иногда казалось, что именно ради этого они и нужны друг другу: удерживать от непоправимых поступков.       Нет, Арсений не собирался срываться с места, хотя идея поехать прямо на дачу к Егору, просто забрать ребят и переломать всем причастным кости нравилась ему всё больше и больше. Здравый смысл пока ещё брал вверх, в пух и прах разнося все «за» и в красках расписывая опрометчивость такой поспешности, но надолго ли его хватит?       «Я успею! Успею-успею-успею» — мысленно повторял Арсений свою новую мантру, краем уха слушая тихий вкрадчивый голос Матвиенко, который пытался добраться до разумной части Попова, уговаривая того пойти отдохнуть перед сбором группировки.       Собрание это ещё чёртово в шесть вечера. Поиск крысы. Сказать, что Арсений был в ярости, значит, не сказать ничего. Даже несмотря на усталость, руки сжались в кулаки только от одной мысли о предательстве, а сам брюнет непроизвольно оскалился, так, что мимо проходящий мальчик шарахнулся в сторону и, с опаской глядя на грозного парня, ускорил шаг, спеша скорее отойти подальше.       — Ты меня не слушал, верно?       — Ага.       Сережа не обиделся: знал и понимал этого чудика лучше всех.       — Может, перенесём? Шурик всё равно ещё не вернулся, да и... — Серый махнул рукой и отвернулся к площадке.       Он не хотел верить, что кто-то из своих мог вот так сливать на сторону. Сам Матвиенко всегда горой стоял за всех ребят, прикрывал спины, не допуская даже мысли кинуть в драке или на деле. И считал, что ему отвечают тем же. Но, видимо, они действительно слишком сильно расслабились в последнее время.       — Нельзя, — вздохнул Арсений. — Парни не слепые и не идиоты, догадываются, что что-то происходит. Нужно разобраться с этим всем побыстрее.       Матвиенко кивнул: да уж, дураков они рядом с собой никогда не держали. Он вспомнил, как буквально несколькими днями ранее они все вместе обсуждали операцию с Князем, буквально за несколько часов придумав роли. Каждый знал свои силы и предлагал то, на что был способен и точно готов. Каждый был на своём вместе. Каждый да не каждый, с-сука. Сейчас повторять такое было нельзя: если до Академика дойдёт хоть на намек, то страшно представить, что он может сделать с щеглами.       — Эх, вот бы, как всегда, сесть вместе и всё порешать. Я бы послушал их предложения об операции, — будто в ответ на мысли Серёжи раздалось сбоку. — Поверить, блять, не могу, что у меня завелась крыса. После всего, — уже без прежнего запала, но с отчаянным непониманием.       — Вычислим, — Серёжа не сомневался: кто бы это ни был, Иуда ответит по заслугам. Вдруг он прищурился: — Лично разберусь, пока вы там с Егором счёты сводите, да с Шастуном лобызаетесь.       — Серёг, — Арсений улыбнулся краешком губ. — Ну вот спизданёшь хуйню какую-нибудь вечно.       — А то, — ухмыльнулся Серый.       Стало легче. В конце концов, они были друг у друга, привыкнув за столько лет справляться со всем вдвоём. И сейчас справятся.       — Не хочу отвлекать тебя от представления картины чудесного воссоединения с твоей зазнобой, но у тебя там телефон в конвульсиях пребывает. Трубку-то сними уже.       — А? — Арсений будто очнулся и наконец вытащил дребезжащий телефон. — Бля, неизвестный. — Прикрыв глаза, он потёр висок свободной рукой и устало выругался.       — Похуй, отвечай. Может, кто из ебланов этих.       Арсений кивнул и снял трубку. Он был готов ко всему и не удивился бы, услышь он Антона, Диму, да даже пресловутого Академика, но на том конце провода зазвучал испуганный женский голос. Незнакомый. Арсений растерялся, а девушка, не умолкая, начала что-то тараторить.       — Так, стоп! — крикнул брюнет, чтобы прервать этот нескончаемый поток слов. Дождавшись тишины, он напряжённо приказал: — А теперь ещё раз и по порядку.