Великий мастер цингуна, непревзойдённый учитель Чу Ваньнин был знаменит не только скверным характером, но также и тем, что в три прыжка мог подняться на вершину столетнего дерева и так же быстро спуститься вниз,настолько легко касаясь ветвей, что с них не упал бы ни один лист и не встрепенулась бы птица, дремлющая в своём гнезде.
Такое высокое искусство, похожее на умение летать, давалось только тяжёлыми многолетними тренировками и, конечно, слишком сильно зависело от природных талантов совершенствующегося. Иными словами: если ты бездарь, то тренируйся не тренируйся, а порхать с ветки на ветку, подобно наставнику Чу, мог только кто-то такой же восхитительно талантливый и феноменально упёртый.
И вот один из блистательных учеников этого непревзойдённого мастера уже в пятидесятый раз атаковал проклятущее дерево, но выше двух чжанов подняться ему никак не удавалось, а уж про плавный спуск, напоминающий об изысканно парящем журавле, речи вовсе не шло. Ветки хлестали упорного и несомненно весьма талантливого Сюэ Мэна по его великолепному лицу, оставляя хоть и незначительные, но досадные царапины. Последняя его попытка взмыть к небесам, прыгая по узловатым веткам, и вовсе закончилась тем, что под неосторожной ногой ученика что-то предательски треснуло. Не успев сконцентрироваться на правильной последовательности движений, Сюэ Мэн, весьма тривиально и совсем не изысканно, грохнулся вниз по инерции, прокатившись кубарем по земле в вихре сорванных осенних листьев.
Поражение было полным, и Сюэ Мэн яростно разразился потоком самых грязных ругательств, при этом было совершенно непонятно, кого он ругает: себя или же непокорную высоту, заманчиво и немного издевательски шумевшую золотой неприступной кроной, напоминавшей купол храма, куда вход был открыт лишь избранным.
Почёсывая поясницу, загудевшую от позорного падения, молодой герой подошёл к дереву и, не сдерживая обиды, от души пнул узловатый ствол. Не ощутив облегчения своих душевных страданий, он уселся на дугообразно выступающий корень, похожий на затейливую скамейку, прячущуюся за естественной изгородью из непролазных колючих кустарников.
Чувствуя себя не столько утомлённым, сколько морально раздавленным, Сюэ Мэн подумал, что, на его счастье, он здесь совсем один и никто из соучеников не видел его жалких и безуспешных попыток повторить знаменитый приём Чу Ваньнина. Он так и представлял, что сказал бы вежливый до тошноты Ши Минцзин по этому поводу.
«Ах, какая жалость, что сегодня не получилось. Но зато ты попытался, брат! И пусть у тебя не вышло, зато ты можешь гордиться своей смелостью...»
Бред!
Да какой вообще смысл пытаться, если в итоге ничего не добился? Это всё отговорки о похвальных попытках для жалких неудачников и слабаков, которые заранее знают, что у них рты слишком малы, чтобы отхватить самый сладкий кусок под названием
«Второй Великий Мастер Цингуна с пика Сышэн».
Конечно, зваться вторым Сюэ Мэну было всё равно что рыбьей костью подавиться, но если быть вторым после Чу Ваньнина — это совсем другое дело. Это всё равно что быть первым после бога. А вот Ши Мэй рассуждал как любой в его положении. Он был слабым, мягким и не показывал никаких особенных способностей, к тому же характер у него был слишком спокойным, даже флегматичным, и ещё он совсем не любил соревноваться.
И что только в нём нашёл учитель? Из такой глины ничего особенного не вылепить, кроме, пожалуй, простенькой цветочной вазы, которая только и может, что украшать комнату, радуя глаз изысканной росписью, а толку в ней никакого. Из всех качеств Ши Мэя Сюэ Мэн ценил разве что его привычку молчать, пока не спрашивают, и ещё незаурядную способность отвлекать на себя внимание этой псины Мо Жаня...
Мо Жань...
Тут Сюэ Мэн покраснел так, что едва не стал задыхаться.
Мо Жань!
О, будь это паршивое и наглое трепло где-то поблизости, оно наверняка бы уже по-обезьяньи скалило зубы, наслаждаясь унижением старшего и в тысячу раз более достойного соученика. А ещё хуже то, что Мо Жань мог, просто ради шутки, попробовать повторить заветный приём, и тут нельзя было ручаться, что у него ничего бы не вышло...
Сюэ Мэн с болью в сердце представил себе картину, в которой Мо Жань, подло копируя безупречный стиль Чу Ваньнина, с первой попытки взлетает выше птичьих гнёзд и оттуда плюёт на голову несчастному герою этой драмы... Представлять это было настолько невыносимо, что Сюэ Мэн подскочил с места так, будто корень, на котором он сидел, превратился в гигантскую змею со скорпионьим жалом на хвосте.
— Или я сдохну здесь, как последняя дешёвка, или буду первым из учеников, освоившим технику божественного цингуна моего учителя! — яростно заявил он, обращаясь к Небесам таким тоном, будто требовал внести эту клятву в божественные скрижали золотыми чернилами немедленно.
Конечно же, он хотел сказать:
«Буду первым и единственным, освоившим технику учителя...» Но с этой падлой Мо Жанем ни в чём нельзя было быть уверенным. Ублюдок, будто шутя, осваивал приёмы, над которыми другие бились годами — и порой безуспешно. И это при том, что он был ленив, как зимняя черепаха, и распутен, как лис-оборотень. Ничем толком не интересуясь, кроме жратвы, ебли и дуракаваляния, Мо Жань отставал от Сюэ Мэна всего на шаг, всегда дыша брату в затылок. Если подумать, то брось он хоть ненадолго свои дурные привычки и задайся целью стать императором мира, то...
— Как бы не так! — скрипнул зубами первый ученик, закатывая рукава будто перед дракой не на жизнь, а на смерть. — Да, скорее Луна покроет Солнце, чем Мо Жань бросит бегать по шлюхам!
Возможно, ярость, закипевшая в душе Сюэ Мэна, и стала тем недостающим звеном в золотой цепи таланта, природных сил, бесконечных тренировок и неистового желания быть первым во всём. Он почти без разгона рванулся вперёд, и его тело с невероятной лёгкостью, опережающей даже полёт мысли, взлетало всё выше и выше, направляемое инерцией мощных толчков. Руки и ноги двигались так легко и незаметно, что со стороны могла создаться иллюзия, будто Сюэ Мэна поднимают вверх невидимые мощные крылья.
Верхние ветви, обласканные теплом осеннего солнца и колышущиеся в лёгких струях прозрачного воздуха, уже распахивали свои объятья для смелого феникса, и цель была так же близка, как близки закат и рассвет в самую короткую ночь года, но вдруг...
Прямо над куполом, накрывшим павильон Алых Лотосов, вдруг прошла какая-то тёмная рябь, и со страшным звуком, почти разрывающим перепонки, золотистая сеть распалась на части, и Сюэ Мэн, ахнув, промахнулся мимо последней нужной ему ветки и по-обезьяньи повис, вовремя уцепившись за другую ветвь, чуть пониже.
— Какого хуя?! — заорал он, но тут же сообразил, что защитный барьер вокруг дома учителя рухнул, буквально сметённый каким-то невероятным потоком энергии.
И будто этого Сюэ Мэну было мало, присмотревшись, он в панике осознал, что дело, кажется, обстоит ещё хуже, чем показалось сначала.
Защитный барьер павильона Алого Лотоса был разрушен изнутри!
✧✧✧
Однажды за обедом Сюэ Чжэнъюн, выпивший вина на пару бутылок больше, чем позволял его рост, вес и статус главы академии, рассказал безумно смешную историю. Естественно, безумно смешной она была лишь по мнению самого Сюэ Чжэнъюна, но, периодически прерывая рассказ и заливаясь заразительным смехом в самых неожиданных местах, он не замечал совершенно каменного выражения лица Чу Ваньнина, который только иногда хищно щурился, уклоняясь от попыток главы академии ударить себя по плечу с возгласом
«Ты только представь себе!».
Но, хотя история была непередаваемо глупой, она и в самом деле показалась Чу Ваньнину заслуживающей некоторого внимания. Именно поэтому он ни разу не прервал Сюэ Чжэнъюна, который поведал ему о том, что какой-то чудак из ордена Гуюэе ушёл в затвор на шесть лет и был так усерден в медитациях, что довёл своё физическое тело до самого плачевного состояния.
— Я стесняюсь спросить, вставал ли этот идиот хотя бы для того, чтобы справить... — и дальше Сюэ Чжэнъюн, хохоча и показывая разные фигуры руками, рассуждал о способах решения неотложных физиологических проблем в неподвижном состоянии.
«Стесняешься? Да наверняка ты об этом спросил в первую очередь. И очень громко», — едва сдерживаясь, чтобы не закатить глаза, подумал Чу Ваньнин, но одёргивать главу перед учениками не стал. Однако Сюэ Чжэнъюн не унимался.
— Ничего тупее в своей жизни не видел, клянусь! А мне каждый день приходится иметь дело с отменными деби...
Лицо Мо Жаня заранее растянулось в дурацкой ухмылке. Ши Минцзин, засмущавшись, будто это он сам сморозил грубость при всех, опустил ресницы. Привычный к таким вещам Сюэ Мэн не повёл бы и ухом, но тут Чу Ваньнин с таким громким стуком опустил свою чарку на стол, что оставалось только удивляться тому, как она не разлетелась на сто осколков.
— Ещё вина, Юйхэн? — как ни в чём не бывало уточнил Сюэ Чжэнъюн и долил ещё. Себе. И добавил уже совершенно серьёзно: — Какой вообще в этом толк? Совершенствовать душу, напрочь забывая о теле? Если бы тело ничего не значило, разве бы нам оно полагалось? Что такое Небо без Земли? Что такое дух без плоти? Нет, этот старейшина из Гуюэе, может, и просветлённый, но круглый дурак. И теперь он только и может, что ползать как червяк или кататься в никчёмном кресле. Хотя даже древние монахи могут передвигаться на своих двоих, не говоря уже об... иных сторонах мужского бытия.
— Дядя, а что, если он рассчитывал, что орден Гуюэе сможет поставить его на ноги? — внезапно встрял Мо Жань, хотя ему по причине возраста и положения следовало молчать и скромно смотреть в пол, с чем успешно справлялся даже Сюэ Мэн при должном настрое.
— Если он на это рассчитывал, то он считает из рук вон плохо, — голосом, не предвещавшим ничего хорошего, ответил Чу Ваньнин.
Он хотел ещё добавить, что многолетняя неподвижность наверняка привела не только к язвам на несчастном теле, но и к полной атрофии мышц, а те, кто позволил этому недалёкому старейшине так гнусно отнестись к своему телу, просто бездарные идиоты... Однако быстрая мысль Чу Ваньнина уже понеслась дальше, туда, где он представлял себе этого несчастного дебила из Гуюэе, выползающим из пещеры на свет... И вот что интересно: сохранилась ли подвижность верхних конечностей? Если да, то почему бы не попробовать призвать на помощь механику...
— Юйхэн? — Голос Сюэ Чжэнъюна всколыхнул и разрушил возникшие перед глазами Чу Ваньнина чёткие линии схем, передаточных звеньев, смазанных маслом бесшумных сочленений блестящих механических суставов, всю эту стройную систему, в которой держатели, зажимы и ремни образовывали новый крепкий скелет для беспомощного человеческого тела.
— А? — рассеянно переспросил Чу Ваньнин, но тут же поднялся с места и, не говоря ни слова, направился в свой павильон разрабатывать чертёж и не желая терять ни одной драгоценной минуты своего времени на бессмысленные посиделки.
— Сумасшедший... — одними губами прошептал Мо Жань, наблюдая за тонкой фигурой Чу Ваньнина, который удалялся с такой скоростью, что его бы и тигр не догнал. — Совершенно безумен. Он точно окончит свои дни в одиночестве, окончательно потеряв ра...
Тут же он согнулся пополам от пронзившей его бок острой боли, а локоть Сюэ Мэна, наградивший брата таким безжалостным тычком, как ни в чём не бывало вернулся на исходную.
— Скотина... — с трудом просипел Мо Жань, наблюдая перед глазами такой великолепный салют из искр, что затмил бы и новогодний фейерверк. — У меня, кажется, ребро... треснуло...
— Жаль, что не твоя тупая башка, — с самым благопристойным видом прикладываясь к чашке чая, прошептал Сюэ Мэн.
✧✧✧
