Танхулу по секретному рецепту и другие сладости

      Чу Ваньнин с недоумением посмотрел на заварочный чайник из глины цзы ша. Судя по клейму мастера, этот чайник обошёлся Сюэ Чжэнъюну в круглую сумму, и не было совершенно никакого повода приносить с собой такую посуду вместе с целым коробом каких-то чаёв, флакончиков, ароматических средств, каждое из которых было презентовано Чу Ваньнину как «великолепно успокаивающее, лучшее снотворное, редчайшее и полезнейшее для приведения нервов в порядок». Как будто тут кто-то сильно нервничал. Интересно кто?       А ведь глава академии прекрасно знал, что Чу Ваньнин по неосторожности легко может расколоть даже камень, не то что обычную, хоть и дорогую посуду. Однако Сюэ Чжэнъюн всё же собственноручно заварил какой-то особый травяной чай и с невыносимо покровительственным видом подал его «бесценному другу Юйхену» в не менее бесценной чёрной чашке.       Вдвойне бесценный Юйхэн испытал внезапное желание треснуть этим чайником по лицу главы академии, который смотрел на него как на чёртов цветок, бабочку или ещё какую-то из сентиментальных вещей, которыми принято любоваться, попутно сочиняя тупые стихи.       — Я придумал, чем занять Сюэ Мэна. Он хотел найти место для занятий поближе к водному павильону, и я подумал... Подумал, что он может охранять твой дом от слишком любопытных учеников. Сам он не посмеет подойти ближе, чем позволено, а других будет отгонять палкой! Ты же знаешь: дети любят нарушать правила, а запреты для них и вовсе как сахар для ос: чем больше запрещаешь, тем больше их налетит.       «А одна из этих ос так обнаглела, что её не грех и прихлопнуть на месте...» — отодвигая от себя опустевшую чашку, подумал Чу Ваньнин.       — О! Я же говорил, что тебе понравится! — Сюэ Чжэнъюн немедленно подлил ещё чая. Чу Ваньнин стиснул зубы. Госпожа Ван будто невзначай посмотрела на чашку, но ничего не сказала.       Чу Ваньнин тяжело вздохнул и подчинился. На его лице выражалось нечто, что можно было описать как «свирепое смирение».       — Кстати, я уже установил барьер вокруг твоего дома, — сообщил ему весьма довольный собой Сюэ Чжэнъюн. — Тебе сейчас не стоит тратить силы, Юйхэн. Я обо всём позабочусь, а ты просто отдыхай.       — Не стоило так утруждаться. Я смогу поставить десять таких барьеров, даже если мне голову отрежут, — абсолютно ни на что не намекая, очень деликатно добавил Чу Ваньнин, допив ещё одну порцию терпкого чая. Сюэ Чжэнъюн вопросительно приподнял бровь, и Чу Ваньнин указал на ворону, которая нагло разгуливала по его двору, деловито вышагивая в поисках чего-то интересного: — Даже такая безмозглая тварь смогла пройти сквозь твой «заслон», а ты и не заметил. Или ты считаешь, что ученики академии глупее ворон?..       Тут Чу Ваньнин остановился. Он мастерски сдерживал свой гнев в присутствии уважаемой госпожи Ван. Но не будь её рядом, Сюэ Мэн бы уже оплакивал своего не в меру болтливого и предприимчивого отца.       Мудрая госпожа Ван кивнула, словно подтверждая, что Чу Ваньнину хватит сил на создание даже не десяти, а десяти тысяч отменных барьеров, которые не сможет преодолеть ни одно живое существо, будь оно человеком, демоном или безмозглой вороной.       — Действительно. Лучше предоставить это дело мастеру. Уважаемого Юйхэна это не затруднит. Однако, — заметила она, не забывая подливать успокаивающий чай строптивому «пациенту», — сейчас речь о том, насколько уважаемый учитель моего сына заинтересован в том, чтобы...       Тут она остановилась, потому что лучше всего к ситуации подходило «заинтересован скрыть свою сущность». Это звучало странно применительно к Юйхэну и наверняка казалось ему ужасно унизительным. Поэтому вместо продолжения госпожа Ван задала вопрос таким тоном, словно речь шла о насморке, а не об обычных, хоть и стыдных омежьих проблемах.       — Насколько я понимаю, прежде Юйхэну удавалось избегать этих приступов?       — Избегать? Я никогда ничем подобным не... с т р а д а л, — процедил Чу Ваньнин, с отвращением отпивая глоток чая с сильным привкусом, который казался теперь не столько освежающе мятным, сколько островато-кислым. Ему очень хотелось отбить этот вкус чем-то сладким, но не хотелось показывать все свои гадкие слабости.       «Ещё пара чашек этого "успокаивающего" чая — и во мне заведутся карпы и начнут расти лотосы, как в пруду», — уныло подумал Чу Ваньнин, который чувствовал в этот миг что угодно, только не успокоение.       — Неужели ты никогда не... — поражённый Сюэ Чжэнъюн хотел спросить, не испытывал ли Чу Ваньнин в юности интереса к различного рода развлечениям, вроде чтения «тех самых» книг «о природе вещей» и изучения разнообразных увлекательных картинок со сценками, от которых у неподготовленного зрителя начинали гореть уши и... кое-что пониже пояса. Но тут жена одарила его таким нежным взглядом, что у него заныли все зубы разом, а вопросы неприличного характера вылетели из головы.       — Удивительно. Никогда о таком не слышала, — серьёзно сказала госпожа Ван. — И всё-таки боюсь, что, однажды столкнувшись с этой проблемой, Юйхэну впредь придётся быть осторожнее и следовать некоторым правилам.       — О! Для него это совсем не сложно! Юйхэн обожает соблюдать правила, — радостно сообщил Сюэ Чжэнъюн.       — Что это значит? Это может повториться? — чай едва не пошёл носом у Чу Ваньнина, когда госпожа Ван кивнула.       — Нет никаких сомнений. Так что я попрошу выслушать меня. Во-первых, сейчас спровоцировать новый приступ может любое сильное проявление чувств. — Поскольку Чу Ваньнин озадаченно нахмурился, госпоже Ван пришлось пояснить: — Стоит поменьше гневаться.       — Ахахахаха! — не выдержал Сюэ Чжэнъюн, и, утирая выступившие на глазах слёзы, он сказал: — Жёнушка, разве не проще сказать огню «не гори»? И к тому же, если из-за припадков гнева наш Юйхэн впадал бы в... несвойственное ему состояние, то эта беда случилась бы с ним уже давным-давно, ведь гневается он чаще, чем рыба пьёт воду.       — Раньше, возможно, это не имело значения, — предостерегла его жена, — но теперь всё иначе и стоит быть умереннее в проявлении...       Чу Ваньнин сделал вид, что его внезапно одолела жажда. Он склонил лицо над чашкой, считая, что это сможет объяснить, отчего оно так внезапно покраснело. Пока госпожа Ван поясняла своему беззаботному мужу-альфе, в чём опасность любых сильных волнений, Чу Ваньнин снова, против своей воли, мысленно вернулся в праздничный вечер, когда всё случилось.       Сильные чувства? Да уж, вчера Чу Ваньнин пережил столько всего, что его можно было сравнить с деревом, которое мирно росло в тихой, защищённой от ветра низине, но вдруг горы расступились и шторм пронёсся над его головой, безжалостно переломав ветви и сорвав листву. Всё, что казалось ему постоянным и правильным, перевернулось, и единственное, чего бы он хотел, — чтобы тот день никогда не наставал...       —...во-вторых, — раздался в ушах голос госпожи Ван. — Побольше успокаивающего отвара, больше сна и обязательно следует аккуратно принимать лекарство. Оно не такое уж сильное, но это лучше, чем ничего. А в-третьих...       Она снова взяла небольшую паузу, во время которой все трое ощутили некоторую неловкость, потому что понимали всю грубую, обнажённую суть этой третьей рекомендации.       «Постарайся не лечь под этого альфу, Юйхэн, а то мы все стыда не оберёмся... — голосом Сюэ Чжэнъюна подумал Чу Ваньнин и порадовался тому, что так и не остриг волосы, которые сейчас целомудренно прикрывали его пылающие уши. — Не опозорься, спутавшись с учеником, Юйхэн...»       — Кто бы ни был тот альфа, стоит держаться от него подальше под любым предлогом, — произнесла жена главы академии, смягчив, насколько это было возможно, удар по гордости Чу Ваньнина.       — Это не будет слишком сложно: все в академии и за её пределами знают, что у Юйхэна сложный характер, — встрял Сюэ Чжэнъюн, — вопросов не будет.       «Но какой может быть предлог для учителя держаться подальше, от собственного ученика?» — горько подумал Чу Ваньнин. — «Мне или придётся его прогнать прочь, или самому уйти из академии».

✧✧✧

      Мо Жань вовремя успел заметить тень брата, который почти бесшумно, как коршун, нарезал круги вокруг водного павильона Чу Ваньнина. Молодой наглый альфа быстро отступил назад, воровато прячась от Сюэ Мэна за высокой естественной изгородью, и выматерил его про себя. Меньше всего Мо Жань хотел бы сейчас встретиться с кем-то в этом месте.       С недавних пор Сюэ Мэн будто бы ещё больше повредился в уме и почему-то решил, что этот маршрут — лучший выбор для его ёбаных утренних и вечерних тренировок цингуна, а также куда более подходящее место для приёма пищи и чтения книг, чем зал Мэнпо или аудитории академии Сышэн. Привередливый в пище и привыкший к комфорту Сюэ Мэн теперь без жалоб уминал похищенные с кухни академии простые паровые булочки, сидя на камне в компании птиц, деревьев и безмолвного, закрытого наглухо дома своего обожаемого учителя.       Его необычайная, внезапно проснувшаяся тяга к наслаждению видами лотосового озера бесила Мо Жаня до алых кругов перед глазами. Какого хуя? Местность здесь была самая неподходящая для эффективных тренировок: дорожки узкие, каменистые и извилистые. Из-за близости лотосового озера и небольших ручьёв, во время дождя пересекавших тропинки, тут было влажно и очень скользко. Возможно, кому-то такие сложности даже нравились, но это всё было до первого перелома лодыжки. Или шеи.       В конце концов, в академии Сышэн были прекрасные тренировочные полигоны, где сложность занятий была не меньше, а вероятность выбесить своим топотом и кряхтеньем полубезумного Чу Ваньнина была почти нулевой.       Думая об этом, Мо Жань от души желал неугомонному Сюэ Мэну поскользнулся, упасть и расквасить нос. Если этот дебил сломает ногу, то даже не пикнет, а вот если на его смазливой мордашке появится хоть царапина, то вой будет стоять до Небес. Тогда уж точно Чу Ваньнин ему вломит, не глядя на запреты о телесных наказаниях.       О да! Тогда бы Мо Жань посмеялся над «любимцем небес», а может, невзначай поинтересовался, не помешался ли Сюэ Мэн на своём учителе, если даже после строжайшего запрета на приближение к дому Чу Ваньнина не может сдержаться.       На этой мысли Мо Жань внезапно осёкся, ведь Сюэ Мэн вполне мог задать тот же вопрос ему. И едва ли Мо Жань смог бы ответить ему что-то внятное или убедительно отбрехаться. Запрет на приближение к водному павильону распространялся на всех учащихся. Так что же он тут делает?       Нет. Мо Жань даже сам себе не мог дать ответа, зачем он сидит здесь, спрятавшись в кустах, как хорёк, который собрался залезть в курятник. А ведь три дня назад, когда Сюэ Чжэнъюн объявил о том, что ученики Чу Ваньнина целых две недели будут заниматься с другими наставниками, осчастливленному Мо Жаню показалось, что он пёс, которого наконец спустили с цепи.       Свобода!       И, что самое важное, рядом с ним был Ши Мэй. Такой заботливый, ласковый и готовый по два раза на дню обрабатывать «раны» Мо Жаня, не задавая при этом каверзных вопросов. Такой внимательный, нежный и красивый. Наступило самое подходящее время для того, чтобы действовать! Ничей злой и строгий взгляд не следил за ними. Никто не стал бы кричать: «Мо Вэйюй! Что ты себе позволяешь?!»       Счастье казалось почти безграничным ещё и оттого, что заёба Сюэ Мэн почти не появлялся на горизонте, а в те редкие моменты, когда братья всё же сталкивались, Мо Жань с удивлением наблюдал, что Сюэ Мэн почти его не замечает, погружённый в какие-то тяжёлые мысли.       Ничто не мешало Мо Жаню наслаждаться обществом Ши Мэя и мягким отношением временного наставника Цзелюя, который, кажется, немного опасался блистательных учеников нелюдимого и высокомерного Юйхэна, а поэтому был только рад, когда Сюэ Мэн и Мо Жань бесстыдно пропускали его занятия. Наставник ни разу не пожаловался главе академии и даже не упомянул о нарушении дисциплины. Если бы Мо Жань хоть раз опоздал на занятия Чу Ваньнина, то он огрёб бы неприятностей на месяц вперёд, а тут ничего...       — Наставник Цзелюй такой приятный человек. А-Жань, тебе стоило бы почаще посещать занятия, — заметил Ши Мэй, встретившись с Мо Жанем в зале Мэнпо во время обеда.       «Этот Цзелюй — скучный старый балабол и паршивый учитель к тому же, — подумал про себя Мо Жань. — Его ученики — сплошь кучка ёбаных идиотов, которые учат одно заклинание по полгода и всё равно не могут его толком применить. Клянусь, если бы он учил этого павлина Сюэ Мэна, то братец до сих пор не умел бы писать своё имя без ошибок и любой деревенщина мог бы ему навалять».       — Не хочу, чтобы у него потом были проблемы с нашим учителем, — мило улыбаясь, сказал Мо Жань вслух. — Если Чу Ваньнин устроит нам экзамен после того, как закончит свои эксперименты, а я его провалю, то лучше уж пусть сорвётся на мне, чем на других невинных людях.       «Хуй я провалю твои экзамены, Чу Ваньнин, — тут же злобно подумал Мо Жань, хотя ни о каких экзаменах никто ему не говорил. — И блядский Сюэ Мэн меня не обойдёт. Этот мудак решил, что я не замечу, как он бросился читать книги, будто там написано про тысячу способов выебать омегу и стать главным альфой в академии?.. Хочешь выебнуться перед Чу Ваньнином, как первый ученик и любимчик? Ебал я вас обоих...»       — А-Жань? — Ши Мэй смотрел на него с некоторым беспокойством в своих бархатных глазах. — Что это с тобой?       — Просто переживаю, как там наш учитель, — соврал Мо Жань, смущённо и очаровательно улыбаясь. — Говорят, он занят чем-то очень опасным.       — Да, но он очень умный и вряд ли станет понапрасну рисковать, — заметил Ши Мэй, принимая за чистую монету «беспокойство» Мо Жаня. — Переживания ни к чему не приведут, так что стоит отвлечься на что-то приятное. Может... Может хочешь сегодня прогуляться?       – А? — не понял вопроса Мо Жань, напряжённо думающий о коварном плане Сюэ Мэна и о том, как уделать этого хитрожопого подлизу. — Нет, я лучше позанимаюсь.       —...       Мо Жань, воодушевлённый идеей побить Сюэ Мэна на его же поле, быстро покончил с едой и вылетел из зала Мэнпо, даже не сообразив, что Ши Мэй, с которым он так мечтал уединиться, только что позвал его на свидание.              С ним вообще творилось что-то неладное. Он постоянно думал о вещах, которые раньше его вовсе не интересовали.       Он думал о Сюэ Мэне, который, как тупой, безгранично влюблённый в своего хозяина щенок, крутился у дверей, хотя точно знал, что его не впустят. Такой наглый, такой заносчивый, он готов был лизать ноги Чу Ваньнину, если бы тот, конечно, позволил. Какая глупость! И какое извращение!       Мо Жань думал о тёмном коридоре лабиринта, в котором он, по ошибке, прижал какого-то невероятно молчаливого омегу. Одуряюще пахнущего омегу. Несомненно очень соблазнительного. Такого соблазнительного, что Мо Жань не мог перестать о нём думать, хотя и был по уши влюблён в Ши Мэя. Мысль о вкусе нежной кожи, солоноватой капле крови из прокушенного ушка и о взволнованном дыхании кого-то невидимого, но точно прекрасного, зудела, как укус ядовитого насекомого.       А ещё Мо Жань думал о Чу Ваньнине. О том, какого хрена он занимается своей ерундой, бросив все другие дела. Чу Ваньнин, конечно, всегда немного безумен, но с каких это пор ему стало интереснее ковыряться в железках, чем донимать Мо Жаня?       Разве цель жизни Чу Ваньнина не в том, чтобы отравлять каждый день жизни Мо Жаня?       Разве он не испытывает наслаждение, когда перечисляет все недостатки и ошибки своего самого тупого ученика?       Разве его рот не создан для того, чтобы повторять: «неисправимый, дурной характер»?       Разве глаза Чу Ваньнина не даны ему для того, чтобы метать молнии в Мо Жаня?       А его руки разве не для того, чтобы наклонять голову Мо Жаня над листом бумаги или больно бить его по локтям, предплечьям, спине и ногам бамбуковой палкой, заставляя принимать правильные стойки на занятиях боевыми искусствами?       Разве его работа — не мучить Мо Жаня от рассвета и до заката?       Что такое важное могло отвлечь Чу Ваньнина от его прямой обязанности — терзать тело и дух Мо Жаня, быть его персональным демоном?!       — Да какого хуя? — разозлился на себя Мо Жань. — Я должен наслаждаться жизнью, пока он не вернулся! Да пусть он хоть взорвётся вместе со своим ёбаным павильоном. Похуй мне на Чу Ваньнина!       Сказав всё это вслух, он решительно пригнулся и чутко прислушался, не раздастся ли звук шагов Сюэ Мэна. Не услышав ничего подозрительного, Мо Жань пересёк тропинку и принялся изучать магический барьер, который выглядел как старая драная корзина — столько в нём было прорех. Какой придурок его ставил?       Мо Жань удивлённо моргнул, разглядывая это нелепое сооружение, к которому Чу Ваньнин явно не мог иметь никакого отношения. Он без труда нашёл брешь в «защите» и, проскользнув внутрь, направился к одному из окон водного павильона, прикидывая, как можно быстро и без труда выбить раму.       Мо Жань справедливо предполагал, что двери дома будут закрыты. А значит, оставался один путь — влезть в окно к Чу Ваньнину и, естественно, быть убитым на месте за такую наглость.