Сегодня. Окончание.
20 апреля 2021 г., 23:58
Когда я только переступил порог пентхауса, меня не покидало ощущение, что мы сходу завалимся на кровать и будем заниматься любовью в режиме нон-стоп. На кровать мы действительно завалились, но уже потом и без всяких любовей. После того, как у Хэйтема окончательно разболелась спина от занятий музыкой, он предложил переместиться наверх. Мы улеглись, он включил Ютуб через телевизор, но мне пялиться в наполовину стеклянный потолок было интереснее, чем смотреть видео. Хэйтем тепло прижался ко мне, положив голову на плечо. Кошка-вискарь пристроилась у нас в ногах.
Пролежали мы с ним так часа два. Уставать я начал где-то через тридцать минут — вроде Хэйтем такой маленький, аккуратный, но всё равно его голова тяжело давила мне на плечо. Сгонять я его не хотел, только обнял за плечи. Чуть позже он лёг на бок и прижался ко мне животом, грея. Из-за этого я полностью потерял интерес к происходящему на экране. Мы вроде смотрели какой-то обзор, но я залипал то на небо, то на Хэйтема, и даже не сразу заметил, как он включил один из своих любимых ASMR-каналов.
— Слушай, в чем кайф это смотреть? — спросил я, на миг повернувшись. — Рандомный чувак режет мыло… Ему что, делать нечего или деньги девать некуда?
Хэйтем фыркнул:
— Дело в звуках и монотонных движениях. Они успокаивают. Поэтому я люблю ещё смотреть распаковку ерунды с «Алиэкспресс» и «Амазон», всяких кошечек и птичек… Как они там возятся, мяукают, чирикают…
— Вот глядя на тебя никогда бы не подумал, — я нарочно взъерошил ему волосы.
— А ты думаешь, я целыми днями смотрю какие-нибудь бизнес-тренинги что ли? Или одну аналитику и прогнозы визионеров? — он усмехнулся.
— Ну да, вот это на тебя похоже. Хотя тренинги ты и сам можешь вести.
Хэйтем негромко рассмеялся, но потом серьёзно сказал:
— На самом деле у меня и других людей моего круга есть большие проблемы со снятием стресса. Это я только выгляжу таким спокойным, а на деле в голове постоянно ураган. Я читал в интернете, что мы все стали в последние годы достаточно нервными из-за того, что сидим в социальных сетях без конца и получаем даже самые шокирующие новости напрямую, сразу после трагедий. Мы вечно ругаемся с людьми, которых даже никогда в жизни не увидим. Нельзя же вот так просто взять и смахнуть ветку, где человек несёт какую-то оскорбительную чушь, надо же обязательно доказывать правду… Или — свою правоту, даже когда уже нет аргументов.
Я погладил его по животу, через рубашку обводя пальцами пространство вокруг пуговиц.
— Ты знаешь, умом-то я это понимаю, — сообщил я ему задумчиво. — Но иногда прицепится какой-нибудь урод, аж бесит. И ты тупо сидишь и бессильно злишься, понимая, что в живую давно бы повыбивал ему зубы за такое. Мне кажется, беда интернета даже в том, что люди отучились отвечать за свои слова.
— Есть люди, которые научились абстрагироваться от хейтеров. Лично я пытаюсь отучить себя читать комменты, — он улыбнулся. — Но иногда всё равно так и тянет полезть — есть у меня такая дурацкая привычка всё контролировать.
— Да, что дурацкая — это точно… Ты весь отдел задолбал уже, — заржал я в голос.
Хэйтем вздохнул.
— А что, глазами подчинённых я прям совсем уж чудовище? Вроде не ору, чуть что на ковёр не вызываю… Наоборот кофе вам покупаю…
Я погладил его по щеке.
— Мне плевать, что они там все о тебе думают. Я-то тебя люблю, хоть ты и душнина.
Повисла короткая пауза. Я опять ожидал, что он обидится, но он расхохотался и даже не стал спорить.
— Кстати, о душнине, — вдруг сказал он. — Становится жарко, надо окно открыть.
Он откатился от меня, встал с кровати, потом вдруг подкатил табуретку на колёсиках к стеклянному скату, легко залез на нее и толкнул одну из оконных рам наверх. Я залип, наблюдая, как он весь вытянулся. Худой такой, но вообще ни разу не женственный. Окно с шумом открылось, Хэйтем слез и расстегнул рубашку.
— Конечно, тебе жарко, ты же майку под рубашкой носишь, — я не мог удержаться от ехидства. — Иди сюда, я сам с тебя её сниму.
— Вот это заявка на успех, — фыркнул Хэйтем, но рядом всё-таки присел. Я самодовольно погладил его по животу и стал расстегивать пуговицы. Они были мелкие, пальцы плохо слушались, и я решил вытянуть рубашку из штанов Хэйтема и стянуть через его голову.
Я потянул пару раз за ткань, но она не поддалась. Я офигел, недовольно дернул за неё ещё пару раз, но результата так и не добился. Хэйтем ехидно захихикал.
— Что, не получается? — спросил он с этой его фирменной легкой издевкой в голосе. Я развел руками. Посмеиваясь, Хэйтем встал с кровати, нарочито медленно расстегнул и приспустил штаны.
На ногах у него была странная конструкция, напоминающая что-то среднее между подтяжками для брюк и стяжками для чулок у девочек по вызову.
Я выпал.
— Это что такое? Это ты так меня любишь, что был готов…это… каждый день носить… или так к нашей сегодняшней встрече готовился?
— Ну кто о чем, — Хэйтем закатил глаза. — Чарльз, это просто подтяжки для рубашки. Чтобы она не вылезала каждый раз, когда я сажусь на кресло.
Он наклонился, чтобы их отстегнуть, но я жестом остановил его.
— Дай мне посмотреть. Нет, нет, иди сюда.
Я во все глаза уставился на кожаные ремни, обвивающие узкие, бледные, покрытые еле заметными редкими волосками бедра Хэйтема. От этих опоясывающих шло еще по нескольку мелких ремешков с крокодильчиками, цепляющими края рубашки.
— Охренеть… — протянул я и провел по маленьким боковым ремням рукой. Они шли по бокам, спереди и сзади. Я прощупывал их, едва касаясь кожи Хэйтема. На ощупь они были не слишком мягкими, но и не жесткими.
Черные ремешки на белой рубашке. На фоне красных трусов под цвет галстука. Срань Господня, я как будто стал героем порнухи.
— Хэйтем, если бы я знал, что ты носишь под штанами такое, я бы над тобой прямо на рабочем столе надругался, — прошептал я и ткнулся лицом в его живот.
— То есть, я играл с огнем? — съязвил он. Я не ответил, поглаживая его кожу и нарочно задевая ремешки.
Член начал вставать. Я потерся щекой, сползая чуть ниже, взял зубами самый толстый ремешок, обвивающий бедро, оттянул и отпустил.
— Эй, ты что делаешь?
Вместо ответа я слегка прикусил кожу возле тонкой лямки. Хэйтем издал что-то среднее между стоном и шумным выдохом. Я обнял его свободной рукой за талию, поглаживая по спине. Пальцы принялись нарочито медленно щекотать его бедро, задевая лямки. Молния джинс больно впилась в меня. Я стал бережно касаться губами бедра Хэйтема, то целуя, то совсем легонько прикусывая.
— Хмф-ф…
Рука Хэйтема легла мне на плечо и слегка сжала через рубашку. Я передвинулся выше и чуть левее. Губы коснулись бархатистой на ощупь ткани. Руки всё также продолжали поглаживать ему бёдра, задевая ремешки. Целуя и кусая, продолжал продвигаться к его паху. Ткань его белья постепенно начинала натягиваться.
— Чарли…
Я позволил себе сжать его зад — несильно, чтобы не сделать ему больно. Когда я кожей наткнулся на подтяжки, член сладковато заныл. Я не выдержал и прихватил губами теплый бугорок спереди. Хэйтем издал свой полу-выдох-полу-стон особенно громко, и я понял, что на верном пути. Я жадно сжал ртом его привставший член через трусы. Пальцы Хэйтема переползли с моего плеча мне на затылок и вцепились в волосы. Я осторожно пробрался руками под край его рубашки. Руки нащупали жестковатую резинку. Я специально как можно медленнее потянул ее вниз.
— Чарли, подожди…
Я поднял голову посмотрел ему в глаза, давая понять, что слушаю. С одной стороны мне не хотелось отвлекаться. Но если он вообще не готов к тому, что сейчас между нами произойдёт, я должен его послушать и отступить.
— Давай хотя бы в душ сходим перед этим, всё-таки мы целый день в офисе были…
Я согласился и неохотно отпустил Хэйтема. Он спустил брюки.
— Стой! Ты только не раздевайся сразу…
— А что? А-а-а, я смотрю, тебе мои подтяжки так понравились, что ты прям от них глаз оторвать не можешь, — едко фыркнул он, проследив за направлением моего взгляда, а потом посмотрев мне на промежность. Я бесстыдно расстегнул ширинку, залипая на то, как Хэйтем снимает штаны. Я не мог перестать пялиться: он ещё так медленно складывал брюки и вешал их на спинку кресла… Можно даже сказать, что сочетание натянувшейся рубашки, вот этих белых полупрозрачных складок на ней, с красным галстуком, скользнувшим вниз когда Хэйтем наклонился, и, конечно, черных подтяжек и красных трусов меня добило, свело с ума.
Я лег на кровать и осторожно потер стояк через трусы.
— Хэйтем, покрутись.
— Ну ты вообще обнаглел, — он вскинул брови, и вдруг потянулся, как будто разминая затекшие плечи.
Ткань натянулась вместе с подтяжками. Ремешки на бедрах выгнулись.
— Хэйт, я так даже до душа не дотяну.
— Ну ты же хотел, чтобы я покрутился, вот тебе, — мстительно сказал этот гад и медленно повернулся ко мне спиной.
— Сзади не так сексуально, — выдохнул я, наблюдая, как он нарочно слегка выгибается и вытягивает руки.
— Это почему еще?
— Рубашка прикрывает твою задницу.
Вместо ответа Хэйтем молча подался вперед, оперся рукой на спинку стула и слегка выставил попу. Я с силой стиснул член и грубо его потер, пялясь на аккуратную, обтянутую кроваво-красной тканью задницу.
— Слушай… вх-х-хах… А почему красные? — спросил я, лаская себя через одежду. — Под галстук что ли? Или под настроение — это у тебя трусы агрессии или страсти типа…
— У меня наборы разных цветов на каждую неделю, — сообщил Хэйтем, слегка повернув голову. — Вот это, например, красная неделя. А есть еще темно-синяя, черная, серая, белая…
— Как все серьезно…
— Порядок должен быть во всем, — фыркнул он.
Ну не зануда, а?
Я хотел снять трусы и полноценно передернуть, но Хэйтем ехидно поинтересовался:
— Мне еще долго так стоять? Я понимаю, что тебе приятно, но…
Я засмеялся, и он медленно разогнулся и повернулся ко мне. Его длинные пальцы аккуратно справились с пуговицами. Он с тихим шорохом спустил рубашку. Подтяжки звякнули и ослабели. Рубашка повисла на них.
— Снимай помедленнее, — попросил я. Он вроде послушался. На подтяжки я уже не пялился так жадно, как до этого — белые лямки его майки заинтересовали меня не меньше. Хэйтем наклонился, чтобы расстегнуть крокодильчики, но я остановил его:
— Иди сюда, я сам с тебя их сниму, а то меня достал этот музей: «Смотри, но не трогай».
— Хорошо, тогда будет аттракцион "Слепая зона" — "Трогай, но не смотри".
Хэйтем рассмеялся, но приблизился к кровати. Я сел, просунул большие пальцы под подтяжки и осторожно повел вниз, поглаживая бедра Хэйтема. Зацепил кожаные полоски, стал осторожно стаскивать. Хэйтем отщелкнул крокодильчики, и я наклонился, жадно гладя его по икрам, чтобы стянуть с него подтяжки. Когда я дошел до лодыжек, он переступил через уже бесполезные ремешки, загадочно улыбнулся, толкнул меня на кровать и сам стал нависать, устраиваясь сверху.
— Ты же в душ хочешь? — поддел я.
— Ну надо же к тебе поприставать, простимулировать, — он пожал плечами, седлая меня. Я послушно откинулся, позволяя ему сесть упругой задницей прямо мне на промежность. Мы смешались губами, и я помассировал ему плечи, обвил за талию. Он нарочно поерзал по мне, целуя.
— У тебя уже твердый такой…
Мы жадно, глубоко лизались, и я уже не стеснялся трахать языком его рот, заставляя его выдыхать со стонами. От вожделения у меня задрожали руки, и я вцепился левой в член Хэйтема через белье и стал тискать, чувствуя, как он становится все тверже. Это сводило с ума — настойчивый рот с прохладным языком и твердеющий под моими пальцами член. Хэйтем прижался ко мне теплым телом и помял плечи, потом просунул пальцы под рубашку.
— У тебя когда-нибудь руки бывают теплыми, а? — я вздрогнул от прикосновения и укусил Хэйтема за жилистую шею, как бы наказывая. Он зашипел.
На миг он оторвался от меня, стал только смотреть вниз и усерднее елозить на моей промежности взад-вперед. Я залюбовался им — пусть, пусть он не качок из порнухи, но его аккуратное, жилистое тело с выступающими ключицами и квадратными плечами мне казалось намного круче горы мышц маслянистых секс-гигантов. Я протянул руку и погладил его шрам у шеи.
— Хэйти…
— А? — он на миг поднял глаза, но потом снова как-то мечтательно уставился мне на грудь, сжав ее, и стал покачиваться.
— Откуда у тебя этот шрам?
— Катетер ставили. Разрезали горло в больнице и ставили вот сюда, — он нахмурился, но ткнул себя в ямку над костью. — Только, пожалуйста, не справшивай, что произошло. Мне до сих пор стыдно.
Я понимающе кивнул и в знак поддержки погладил его по плечам. Вдруг я обратил внимание на серое пятно на его коже и вспомнил кое-что.
— Хэйти… А помнишь, как мы познакомились?
— Когда татуировку делали? Конечно, помню, — он улыбнулся.
— Покажи волка…
— Только если ты потом покажешь цербера, — он развернулся ко мне плечом. Я восхищенно уставился на оскаленную пасть, погладил рисунок с жесткими, четкими штрихами.
— Это не волк, это оборотень, — авторитетно заявил я. — Вон уши с кисточками.
— А ты прям охотник на нечисть, разбираешься, — хихикнул Хэйтем. — Давай, показывай цербера.
Он ловко перекинул через меня ногу, слезая. Сел в ожидании, когда я сниму рубашку. Волк стал смотреть мне в глаза. Я нежно погладил кожу, а потом вдруг припал губами к плечу Хэйтема и стал жадно целовать.
— Больно тебе было, моя радость?
— Не очень… Хах… Какой ты щекотный, а…
Я обнял Хэйтема и продолжал жадно прищипывать губами кожу, сменяя поцелуи укусами и легким касанием губ.
— Чарльз, мне что-то кажется, что волка ты любишь больше меня. Я начинаю ревновать.
Я рассмеялся, но отстал не сразу, только тогда, когда Хэйтем начал подергивать плечом, давая понять, что ему уже неприятно. После этого я отстранился и стащил рубашку через голову. Хэйтем уставился на мою грудь, пытаясь различить под волосами черты собачьих голов. Он протянул руку и погладил меня, то ли желая сделать приятное, то ли желая получше рассмотреть татуировку.
— И как оно было? — спросил он.
— По ребрам — трэш, — я замотал головой. — Бил в три сеанса.
— По голове за раз что ли? — поинтересовался он с какой-то лёгкой иронией, не переставая меня гладить.
— Ну почти. Мне на контуре было больнее, чем на покрасе. Его же ещё без мази забивают…
— И как ты перенёс?
— Лежал, с трудом терпел. Знаешь, когда становилось совсем хреново… Я старался отвлекать себя от боли…
— Чем?
— Тобой. Ты меня ещё тогда так зацепил, что когда я лежал на кушетке, и думал, что вот-вот сблюю, чувствовал, как игла стучит по ребрам, я почему-то тебя вспоминал. Представлял, как именно выглядит твоя татуха, представлял, как ты, такой приличный и красивый, терпишь боль.
Хэйтем помолчал какое-то время, потом тихо сказал:
— Когда приходишь в себя после реанимации, и тебе кажется, что у тебя нет ни одной целой кости, понимаешь, что всякая боль относительна.
Я сочувствующе погладил его по плечу.
— Ладно, давай о скучном не будем, — он решительно поднялся с кровати.
Я избавился от джинс, Хэйтем снял майку, и мы спустились вниз по стеклянной лестнице. Сощурив глаза, я изучал интерьер его дома, больше напоминающий фотку на сайте риэлтора, чем жильё реального человека. Под лестницей был небольшой коридор. Мы свернули туда, и я увидел две двери. Черные, матовые, полупрозрачные. Хэйтем толкнул одну из них, и мы с ним скользнули в большую ванную комнату в темных тонах. Если честно, она больше напоминала какой-то склеп. Мой взгляд притягивало зеркало с неоновой подсветкой по краям. Если бы не эта подсветка, мне бы явно не хватило освещения здесь — от крошечных бра толку не было, они своим светом снизу-вверх создавали только ощущение, что я сижу у костра в лагере и рассказываю страшилки, приставив фонарик к подбородку. Хэйтему, наоборот, судя по всему, было комфортно в полумраке. Я осмотрелся, желая увидеть саму ванную или поддон.
Взгляд зацепился за очередную матовую дверцу, на этот раз раздвижную. Словно читая мои мысли, Хэйтем осторожно просунул пальцы выемку и толкнул дверь.
— Заходи, не бойся, — с лёгкой иронией сказал он, стянул белье и первым прошёл. Я ещё залипал, но не на него, раздетого, а на кучу круглых штуковин, торчащих из стены. Над нашими головами была классическая лейка. Ни ванной, ни поддона не было, просто дырка в полу. Я снял трусы и подошёл к Хэйтему. Он плотно задвинул за нами дверцу.
— Ты любишь попрохладнее или погорячее?
— Попрохладнее.
— Ясно, для компромисса поставим на середину, — усмехнулся он и попросил меня отойти. Он поднял смеситель, повернул какую-то ручку, и из лейки на потолке побежали струи воды. Хэйтем покрутил смеситель, то и дело подставляя руку, чтобы понять, тёплая вода или холодная, а потом пригласил меня подойти. Я ощущал перепады температуры, потому что стекающая вода касалась моих ног. Я сделал шаг вперёд и почувствовал, как тёплая вода тяжелыми каплями застучала по моей голове и плечам. Хэйтем тоже встал под лейку, и мы с ним оказались друг другу почти вплотную. Я никогда не был к нему так близко. Я видел каждую прожилку в его серо-голубых глазах. Зацепило, что белки у него были слегка покрасневшие по краям.
— Что у тебя глаза такие красные? — выпалил я.
— Кокаин долблю, — пошутил он и криво усмехнулся. Я поднял бровь.
— Да расслабься. Мы вчера с тобой уснули, я линзы не снял, вот и глаза натёр, — пояснил он и погладил меня по плечам. Потом как будто желая сгладить неловкость потянулся к полочке с шампунями и гелями наверху, но задел меня. Член теранулся об его бедро.
— Тут тесновато вдвоём стоять, — отметил я. — Как под этой лейкой мыться?
— Ну хочешь, я тебе режим автомойки включу…
Не дожидаясь моего ответа, Хэйтем повернул какую-то ручку. В меня со всех сторон ударили мощные струи воды. Ощущение было такое, будто они пронизывали меня насквозь. Я заорал, не зная, куда от них деться.
— Выруби, блин!
Он засмеялся, но всё-таки переключил обратно и стал рыться на полочке. Я залип на его за блестевшее от воды тело, на то, как мокрые черные волосы красиво легли на плечи. Не удержался, подошёл к нему, дернул за ленточку распуская хвост.
— Обязательно было, а, Чарли?
— Конечно. Она такая красная на черном, руки так и тянутся.
— Ну, знаешь ли, у меня тоже руки много к чему тянутся, — он засмеялся. — Я очень сильно хочу курить, но, как видишь, в ванную без сигарет пошел. Не хочу устраивать тебе газовую камеру в Освенциме.
Он выдавил шампунь на ладонь, бережно нанес на свои волосы.
— А больше твои руки ни к чему не тянутся, а? — спросил я, залюбовавшись им.
— Тянутся, — он замер и коварно усмехнулся. Я ожидал, что он скажет что-то пошлое, но он вдруг выдавил еще шампуня и слегка шлепнул рукой мне по голове. — Тянутся намылить тебе голову.
Мы расфыркались. Я решил ему в шутку отомстить, взял первую попавшуюся баночку, выдавил жижу на руку и шлепнул Хэйтема. Сначала я думал, что сделаю так еще раз десять, чтобы его подоводить, но все само как-то стихло — я поддался другому желанию и провел рукой по его плечу. Потом еще и еще, вздымая пену
Наш игривый настрой угас там, где и зародился. Мы стали медленно намыливать друг друга, роняя на кафельный пол белые хлопья пены.
— А этот шрам откуда? — тихо спросил я, нащупав пальцами очередной рубец, на этот раз на ребрах.
— Выяснял отношения с одноклассниками, — Хэйтем пожал плечами. — Ну, все, хватит обо мне. По крайней мере, не так часто, а то я опять ощущаю себя так, будто интервью даю. Расскажи и ты о себе что-нибудь.
— Да че рассказывать, — я провел ладонью по его щеке. — Балбесничал всю жизнь, потом встретил тебя, а дальше, как в тумане. Да и вообще — попросить меня рассказать о себе — верный способ заткнуть.
Мы рассмеялись и тут же смолкли, смывая с друг друга пену. Я опять начал возбуждаться, когда Хэйтем бережно обтер мое бедро.
— А ведь у тебя тоже есть шрам, на коленке, — заметил он.
— Это мы с братьями угнали велик и хотели его разобрать, — фыркнул я. — Продать по запчастям потом.
— А вы, юноша, оказывается, с криминалом связаны…
— Да ты дослушай… Том и Рон подхватили велик, а я споткнулся, как лох, и упал. Разбил коленку. Отсюда и шрам.
— Очень опасный молодой человек… — Хэйтем взъерошил мне мокрые волоски на груди.
— Да. Дерется, на гитаре в гараже лабает… К начальству пристает… — я улыбнулся и подмигнул ему. Вместо ответа Хэйтем положил руки мне на плечи, потянулся ко мне. Я сначала замер, как будто очарованный его затуманенным взглядом, а потом не удержался и жадно поцеловал. Мне в рот попадала вода, делая суховатое касание губ похожим на сцену в фильмах, где герои сосутся с шампанским во рту.
— Хэйт… — начал я, отстранившись.
— А?
Боже, как он близко.
— За что ты меня любишь? Что ты во мне нашел? — выдохнул я.
— Не знаю.
— Разве тебе не противно с моей внешности?
— Нет, — он засмеялся и слегка нажал мне на затылок, намекая на то, что хочет поцелуя. — Сначала было просто непривычно. Да и вообще… зря ты так про внешность — у тебя красивые глаза… Как у кота… Но меня даже не это притягивало… Наверное, то, какой ты живой среди всех нас, среди офисных крыс, таких, как я. Сохранил человечность…
Вот это откровения пошли…
— А ты меня притягивал своей загадочностью, — признался я.
Мы предались воспоминаниям, как два старых деда. Я то отвлекался, то ловил нить разговора.
— …Я еще в походе тогда думал, что загнусь…
— А я лежал в палатке, и знаешь, как мне было одиноко, — признался я и обвил его талию. — Поэтому я тогда всю ночь лежал и думал о тебе.
— Ты хоть спальный мешок потом отстирал?
Ну конечно, Хэйтем же не может удержаться, чтобы не высказаться. Я опять пропал в своих мыслях.
— …Мне много коробок конфет надарили на встрече, так что если хочешь, можем чай попить.
— Ты же не любишь сладкое…
— Да, не люблю. Я бы оценил, если бы мне соленые огурцы подарили… Зато я знаю, как ты любишь — я часто видел, что ты делаешь нычки из шоколадок в офисе в сейфе. Твои любимые — с орехами и с нугой, да?
— А говорил, совсем меня не знаешь…
Мы самозабвенно трепались, то и дело утыкаясь друг другу в шеи.
— Я до сих пор сплю с игрушками, — признался я.
— С какими? С резиновыми женщинами?
— Хах… Хэйт, нет… Я на «Комик-коне» купил плюшевых Локи и Железного, они такие… Ну, знаешь… На чиби похожи… И их так прикольно обнимать… Правда, прятать надо, чтобы собаки не сожрали…
— Боже, ты когда начинаешь с этими своими отсылками и терминами, я не совсем понимаю твой птичий язык. Я даже героев поп-культуры знаю по мемам в нашей беседе. В жизни вообще не до всего этого было.
— Ну вот, значит пора устроить марафон, — я погладил его по голове. — Ты из мультиков смотрел что-нибудь?
— Несколько серий «Крутых бобров» и «Арнольда» только зацепил — я был весь в учебе, папа хотел, чтобы я поступил в лучший колледж.
— Кстати, как там Эдвард?
— Ворчит, скрипит. Ноет, что опять хочет в море…
— Пьет еще?
— А то…
Я опять нырнул в свои мысли. Отвлекся от них только тогда, когда Хэйтему надоело ждать, и он сам меня поцеловал. Мягко, но требовательно.
— А ты же любишь петь, а, Хэйт?
— Ну да, — он опустил глаза. — Но мне жутко стыдно это делать.
— Почему? Ты же классно поешь. Когда я пою, коты думают, что сейчас март.
— Надо мной из-за этого смеялись, что дома, что в школе. И я решил на людях больше не петь.
— Рядом со мной ты можешь делать все, что нравится. Только не занудствуй.
Мы прыснули. Опять погрузились в бесконечные диалоги.
— …Я как-то пытался нарисовать свои комиксы, — меня опять потянуло на откровения.
— И как, получилось?
— Нет, конечно, я же убого рисую… Кажется, у бабушки лежит эта тетрадка…
— А жаль, мне было бы интересно посмотреть. Вдруг мы потеряли второго Стэна Ли, — подколол Хэйтем.
— Ну, насчет Ли — действительно потеряли, но всего-навсего Чарльза.
Повисла недолгая пауза.
— Хэйтем…
— А?
— Ты был прав. Иногда есть вещи, которые сближают лучше, чем секс. Вот мы с тобой стоим, треплемся… И это даже… куда более личное… Как ты и говорил.
И удивительно, за все время нашей болтовни я смотрел только ему в глаза, и мой взгляд ни разу не спустился на то, что ниже пояса, хотя это был первый раз, когда мы видели друг друга голыми.
— Ну я же не дурак, Чарли.
Он поцеловал меня. Я вспомнил сцену в спальне и, притихший было, начал опять возбуждаться.
— А что ты любишь в сексе? — вдруг спросил он, вырывая из мечтаний о подтяжках на узких бедрах.
— Тебя, — пошутил я. — А если серьезно — я люблю заниматься сексом, а не говорить о нем.
— Давай проверим…
Он попытался сказать что-то еще, но я уже впился губами в его шею. Хэйтем выгнулся и застонал. Я жалел, что мы не занялись любовью там, на кровати — настрой уже был не тот, не страстный, какой-то более мягкий. Мои руки слегка сжали его бока, губы прочертили дорожку поцелуев по гладкому животу, прищипывая. Слыша, как он шумно выдыхает, я решил его подразнить и поцеловал под пупком, щекоча самую нежную кожу. Но в тот момент, когда я уже был готов взять в рот его начавший вставать член, меня торкнуло. Надо же узнать…
— Хэйтем, у тебя было с парнями?
— Да, — тихо выдал он.
— Удачно или…
— Не знаю, можно ли назвать это удачей. Я просто сидел с друзьями — сын папиного сослуживца и двое парней из моего колледжа, мы пили… Я не помню, что был за повод… Но, в общем, кто-то начал понтоваться своими…гм… достижениями… Я возбудился… Они увидели, что у меня стоит… И предложили заняться любовью… А потом… сравнить… с кем было лучше.
— И тебе нравилось? — несколько ревниво спросил я.
— Это просто было… необычное ощущение.
Я уязвленно ущипнул его за задницу.
— Перестань, мне было семнадцать, я хотел новых ощущений. А сейчас я хочу… быть с тобой.
Ответ удовлетворил меня, и я осторожно провел языком по его члену. Он вцепился мне в волосы. Я повторил. Снова и снова, прощупывая языком венки, тонкую перемычку кожи возле головки. Потом подался вперед, распаленный, лизнул ложбинку на его головке и взял член в рот.
Опять — шумный выдох.
Я вскинул руку к его груди, стал двигаться туда-сюда, как змея, то сжимая губы сильнее, то расслабляя.
В мире окончательно перестало что-то существовать, кроме нас двоих.
Моя рука сползла вниз, задевая соски Хэйтема. Он как-то высоко взвыл. Я осторожно погладил их еще раз, не переставая скользить по его члену губами и языком.
— Чарли!
Я продолжил трогать его грудь рукой, с наслаждением слушая, как он стонет все громче и глубже. Пару раз позволил себе соскользнуть и осторожно поцеловать головку, провести его членом по губам, но потом снова насаживался ртом.
Пальцы обеих рук нарочно коснулись груди Хэйтема, слегка стиснули соски. Я не переставал работать ртом. Хэйтем вдруг особенно громко и протяжно застонал, сам подался вперед, отчего я едва не подавился, и задрожал, закатив глаза.
Я почувствовал горьковатую влагу во рту, пошарил языком, медленно сплюнул.
— Хоть бы предупредил, паршивец, — сказал я, вытирая губы. — Иди сюда, накажу тебя за это.
Я положил руки Хэйтему на плечи и слегка толкнул, вжимая в стену. Одна нога — на мое бедро, рука обвила мне шею. Я на секунду отвлекся — выдавить из первой попавшейся баночки шампунь или гель для душа. Тяжелая капля мерзким холодом упала на ноющий от желания член. Я одной рукой придержал бедро Хэйтема, второй — собственный член.
— Чарли!
Хэйтем сказал, есть более сокровенные вещи, чем просто стыд голых тел. Чем близость. Но я считаю, что разговоры все равно в полной мере не смогут удовлетворить жажду быть как можно ближе. Касаясь его, я выскажу намного больше, чем если буду без конца откровенничать. Я говорю прикосновениями. Мне кажется, сам Хэйтем это тоже понимал, когда я прознал его, прижимая к холодному кафелю.
— Мяу! — за дверью.
— Чарли… Поглубже… — мне в ухо.
Обжигающее дыхание на коже. Щекочущие струи воды по плечам. Раскаленный, сдавливающий меня жар и контрастом — ледяные пальцы. Даже на стопах — я это почувствовал, когда он наступил мне на ногу. Возле ключицы — шрам от катетера. Это — страшнее, чем ожог на моем теле от того, как старшеклассник затушил об меня сигарету. Я слышу кожей.
Хэйтему не надо признаваться в том, что случилось. Все и так понятно. Я буду рад, если он скажет это вслух, но не стану давить. Все-таки есть же вещи, интимней, чем секс.
Примечания:
Кто нашел все отсылки на мои работы или хотя бы угадал, что произошло с Хэйтемом, тому конфету.