Интимнее, чем секс

      Мне показалось, что минутная пауза растянулась на полчаса. Вроде ничего нелепого не происходило, но мы все застыли, как дурацком сериале. Хэйтем отмер первым.       — Доброе утро, коллеги. Надеюсь, все хорошо себя чувствуют после вчерашнего?       Он усмехнулся, подчеркивая иронию в этом вопросе, покосился сначала на меня, потом на Дзио, и прошел к себе в кабинет. Я занервничал. Хэйтем казался спокойным, но меня не покидало ощущение, что спокойствие это деланное, и что он только и ждет момента, как бы раскатать меня за нашу вчерашнюю с ним попойку. Вернее даже не за неё саму, а за то, что я остался у него, пытался его успокоить, и то потакал его пьяным бредням, а то наоборот. Вечно молчащий в тряпочку в его присутствии, вчера я осмелился не только поговорить с ним наедине, но и несколько раз его потрогать, а потом вообще подавил бунт.       Выскажет ведь мне. За все — и за то, что касаться посмел, и за то, что спать укладывал. Мои страхи облегчало только то, что в какой-то мере я не поддался пьяному угару и не наговорил ему всякого.       Почему-то я ждал, что Хэйтем начнёт разносить меня прямо сейчас, при всех. Вопреки всей логике ждал. Но нет, только глянул. Я расслабленно опустил плечи и выдохнул.       Остальные тоже на меня покосились, видимо, мысленно представляя, какая у нас с Хэйтемом вчера могла быть оргия на двоих, раз уж мы с ним сначала остались одни там, в лофте, а потом свалили в одном такси. Воображение Линдси и других девочек из нашей дирекции явно рисовало мне кожаный костюм, а Хэйтему — плётку. Я не знал, куда деть глаза. Стараясь не подавать виду, что меня это задевает, я полностью погрузился в работу.       Можно сказать, это помогло. Взгляды в мою сторону стали реже, шепотки и вовсе прекратились. Возможно, в чате вся дирекция до сих пор обсуждала то, чего на самом деле не произошло, но я и этому был рад. К обеду все и вовсе угомонились. Хэйтем не выходил из кабинета, и меня к себе не звал. Я всё боялся, что мы с ним пересечёмся на кухне, и тогда кара упадет на мою голову. Перспектива получить от него за чашкой кофе почему-то была стыднее, чем огрести в кабинете.       С одной стороны, я прекрасно понимал, что меня не за что наказывать. Я не приставал, не провоцировал приставать его, но всё-равно испытывал жгучий стыд за то что произошло. Это глупо, но я испытывал. Наверное, всё-таки это был стыд за те случайные прикосновения, которыми мы тогда друг друга одарили. Может, это было чувство вины за то, что мы остались вдвоём одни, как любовники, хотя ими не были. Может, мне в принципе было неловко находиться с ним наедине. Всё-таки это был первый раз, когда кроме нас в помещении никого не было, и длилось это не пять минут, а всю ночь. Наверное, тут ещё перемешивалась то, что я пытался что-то приказать ему, подсознательно чувствуя, что не имею на это права. Да, он был пьян, но кто он, а кто я?       Но ещё больше, чем за эту пьяную неловкость, мне было стыдно за то что вся дирекция обсуждала якобы произошедшее между мной и Хэйтемом. Обсуждала так уверенно, без тени сомнения, что у меня не было ни единого шанса доказать обратное. Мне не было бы так обидно, если бы мы с ним действительно занялись любовью в ту ночь. Я бы в какой-то мере даже гордился, что косые взгляды в нашу сторону были не на пустом месте.       Конечно, я бы мог написать Дзио, что вчера ночью между мной и Хэйтемом был только идиотский урок игры на гитаре, из которого он вряд ли что-то вынес, разговоры на тему того какой вокалист "Queen" лучше, несколько нелепый пьяный смех, и, собственно распевание песен. Дзио была моей лучшей подругой, но почему-то я сомневался в том что она мне поверит — любовники вечно отпираются.       Где-то к часам четырем вечера всё потихоньку улеглось. Видимо, весь отдел был настолько загружен работой, что народу стало не до наших любовных похождений. Я даже начал думать, что эта тема колышет лишь меня одного. Дзио даже не задалбывала меня в личке вопросами, но иногда странно посматривала. Впрочем, я бы назвал ее взгляд скорее сочувствующим, чем осуждающим или интересующимся. Она поглядывала поверх монитора то на меня, то на Хэйтема, у которого начались приступы активности — он принялся периодически бегать вниз — курить.       Я внимательно посмотрел на него, прекрасно зная, что это значит. Если Хэйтем хотел проветриться, он выходил в курилку раз в полчаса или раз в час, и дымил там где-то минут десять, не считая времени, за которое он спускался на скоростном лифте вниз и поднимался обратно. Когда у нас в офисе выдавались особенно спокойные затяжные дни, он мог пропадать и на полчаса. Если он сильно нервничал или был очень занят, он открывал задвижную дверь, ведущую на так называемую смотровую площадку, хотя правильнее было бы назвать её балконом или лоджией, и курил там, наплевав на всю технику безопасности. Там он курил дергано, нервно и быстро. В такие дни к нему лучше было вообще не подходить, если только он сам не звал, появляться в его кабинете максимально тихо, ставить чашку кофе или класть папку с документами на стол, после чего исчезать бесшумно, как ассасин. Сегодня был первый вариант, и я счел его за благо — значит, скорее всего, на меня не злится.       Я уж было думал, что рабочий день окончательно пройдет с таким легким нервячком, и на этом всё кончится. Но после очередной прогулки сигаретами на улицу Хэйтем прошёл в кабинет, не снимая пальто, и когда двигался мимо меня, махнул рукой и скомандовал:       — Через двадцать минут Чарльз с кофе ко мне.       Я не был его секретарем, в отличие от Дзио, поэтому кофе в мои обязанности не входил, но Хэйтем периодически просил его делать именно меня. Обычно это происходило, если Дзио или другие секретари были заняты, но иногда кофе был предлогом, чтобы поговорить. Разговоры эти были крайне короткими и чаще всего касались только работы, так что я никогда не считал их за полноценное пребывание с ним наедине. Из-за полупрозрачных перегородок между его кабинетом и нашим отделом ощущения, что мы одни, не было вообще.       Сегодня я не знал что и думать — кофе мог быть как и рядовой просьбой, так и поводом позвать меня и наказать. Я задергался, стал то и дело нервно озираться.       От мыслей меня отвлек звук сообщения в директ.       Gazi-zi Ну что, твой ненаглядный без тебя уже жить не может?       Я тупо уставился в экран, чувствую, что сейчас вспотею от перенапряжения, как персонаж из дурацких коротких аниме, который просто оказался рядом с девушкой.       Шелк.       Gazi-zi Чарли?       Раз уж мне жить осталось двадцать минут, из которых десять я буду делать кофе, то уже пофиг, поверит мне Дзио или нет.       CharLee Слушай, просто уймись. Я не спал с Хэйтемом. Если бы спал, ты бы первая об этом узнала — ты же моя подруга, я бы сам тебе рассказал.       Отстучав текст, я постарался как можно быстрее встать из-за стола и пойти на кухню. Дзио проводила меня изумленным взглядом. Я налил воду в кофемашину и стал рыться на полке в поисках любимой кружки Хэйтема. Да где же она… Самая маленькая, красная, с дракончиком… Эту кружку ему вроде как кто-то очень важный подарил… Он не рассказывал, кто именно, сказал только, что это подарок и запретил брать. И это при том что все остальные его кружки лежали в в свободном доступе, и мы могли пить из них, как из корпоративных. А, вот она… Дальше всех лежала, ее закрыла тарелка.       Я открыл отделение в шкафчике, где мы хранили капсулы, выбрал эспрессо, поставил его в отсек и нажал на кнопку. Ну всё, есть время пожить, пока машина будет удобно урчать и просираться, наливая кофе.       Слушая, как она рычит, я стоял, прижавшись жопой к столешнице, пялился в пространство и чувствовал себя так, будто это все нереально.       Щелчок и долгий «фррррр».       В сплошной тишине это прозвучало как приказ выбить табуретку из-под ног висельника.       Я забрал кружку, вернулся в отдел, и, игнорируя изумленные и косые взгляды, прошёл в кабинет к Хэйтему.       Когда я вошел, он стоял над столом уже без пиджака и наливал себе вискарь. Налито было на два пальца. Похмеляется. На работе он иногда пропускал грамм по сто, но никогда не позволял себе нажираться. Я поставил кофе на самый край стола и уже собрался трусливо ретироваться, как Хэйтем вдруг окликнул меня у самого выхода.       — Чарльз, стой! Надо поговорить.       Ну вот. Всё. Сейчас всё и закончится.       Я медленно повернулся к нему, стоя на ватных ногах. Хэйтем опрокинул в себя виски, взял кружку и отвернулся. Он подошёл к двери с заслонкой.       — Вообще-то я хотел сначала сказать тебе, что ты забыл у меня пиджак и гитару… Но потом подумал… — Он выдержал паузу и нервно усмехнулся. — Боже, неужели мне, взрослому человеку, нужен какой-то идиотский повод, чтобы пригласить тебя к себе домой и извиниться, как полагается?       Я дернулся. Ну ничего себе! Я ждал, что ещё он скажет, но повисла тяжелая пауза. Мне на секунду показалось, что он устало прислонился к раздвижной дверце лбом. Хэйтем постоял так, залипая, потом открыл заслонку и кивком пригласил меня выйти следом за ним, после чего задвинул дверцу с этой стороны. Мы прошли вдоль площадки. Он внезапно остановился, вытянулся, и прилёг грудью на перила. Молчание становилось невыносимым. Хэйтем достал из кармана портсигар — плохой знак.       — Я пойму, если ты откажешься ко мне приехать, — сказал он как-то виновато и немного устало.       Я молчал, понимая, что надо дать ему выговориться. Тем более, что предвкушение люлей не уходило, а своими репликами я мог только глубже выкопать себе могилу. Хэйтем зажег сигарету, но почему-то затягиваться не спешил.       — Чарльз, прости меня. Вчера я вел себя, как полная скотина.       Сказал, как пощечину влепил.       Я дернулся и застыл. До этого момента я был уверен, что извиняться буду именно я из нас двоих.       — Я же знаю, каким отвратительным и невыносимым бываю, когда напьюсь.       Он вдруг сел на пол и вздохнул. Чтобы не смущать его тем, что стою, я устроился рядом.       — Прости, что я вчера прицепился к тебе. Кидался деньгами ещё… Боже…       Он прикрыл лицо ладонью, то ли от неловкости, то ли от усталости. Я решил его подбодрить:       — Да ладно, не так уж вы и буянили вчера. Я бы даже сказал, мы хорошо провели время — лучше же петь "Queen" и "Nirvana", чем вытворять такое, за что будешь потом платить миллионы какому-нибудь шантажисту, молясь, чтобы об этом больше никто не узнал.       Хэйтем искоса посмотрел на меня и усмехнулся.       — Вот об этом я тоже хотел поговорить, Чарльз. Знаешь, для меня то, что я не стесняюсь при ком-то петь, это всё равно, что не стесняться при ком-то раздеться. Понимаешь, есть вещи между двумя людьми, которые могут требовать больше доверия, больше эмоций, больше душевной близости, чем просто тычки в друг друга гениталиями. Есть вещи намного интимнее секса, Чарльз.       Я кивнул, давая понять, что принимаю его мысль. Он опять помолчал, а потом выдал в своей извечной высокопарной манере:       — Вчера я имел неосторожность открыться тебе, но при этом одновременно повести себя, как последний козел. Да и в принципе мои изначально благие намерения превратились в то, что я вчера докучал тебе, утомлял своим навязчивым вниманием…       Да не особо-то ты утомлял. Так, просто повисел на мне, вызывая желание бережно поцеловать в шею, а потом раздеть, когда я укладывал тебя на кровать.       Я ждал, что ещё он скажет. Он явно ходил кругами вокруг чего-то очень важного, испытывая неловкость, и мне не хотелось на него давить. Я никогда не видел его в таком состоянии, но изо всех сил старался не пялиться на него, изучая его выражение лица. Я повернулся к нему профилем, делая вид, что смотрю на городскую панораму, которая нам открывалась с этой лоджии.       — Мне ещё кое за что стыдно, Чарльз. Вчера в лофте я пришёл к тебе с определённой целью, но даже будучи настолько пьяным, не нашел в себе силы довести дело до конца. Чарльз, я хотел тебе сказать…       Я затаил дыхание, хотел замереть, но не выдержал и всё-таки вполоборота повернулся к нему. Хэйтем затянулся и медленно выпустил сигаретный дым, а потом как-то странно посмотрел на меня.       — Я люблю тебя, — выдохнул он.       Я вздрогнул. Мне это сейчас не послышалось? В моей голове словно комната зеркал разбилась на тысячи осколков. Он! Меня! И Любит! Что же он молчал тогда столько времени, неужели не видел, что я чувствую… Или боялся, что его осудят?       Снова повисла пауза. Слегка растерянный, Хэйтем изучал мою реакцию. Я только тяжело дышал, не веря в реальность происходящего.       — Именно поэтому я вчера к тебе прицепился, — тяжело сказал он, глядя в пол. — Но мне, как ты любишь говорить, не хватило яиц это сказать. Точно также, как не хватило, чтобы наконец бросить курить, потому что я знал, что тебя это раздражает — ты на Дзио из-за дыма и запаха постоянно ругался… Потом, когда мы сидели с тобой у меня дома на диване, я до последнего ждал, что ты меня поцелуешь.       А я то, блин, как ждал!       — Конечно, я слышал все эти слухи в нашем отделе… Будто я нравлюсь тебе… Но я долгое время считал, что девушки просто над тобой издеваются. И мне кажется, я бы никогда не признался, если бы не вчерашнее…       Я страшно хотел коснуться его руки, но боялся, что он замолчит и не выскажет того, что давно лежало у него на сердце.       — Знаешь, это очень глупо, но… Вчера я всё-таки был очень тронут тем, что ты не стал меня трогать и ничего мне не сделал, несмотря на то что я… себя так вел. А ты… ты не ругал меня, не сказал ничего… Не снимал на видео и не заливал в Инстаграм… Ты просто укрыл меня и принес ведро… И это, мне кажется, сделало нас намного ближе, чем…       — Чем если бы мы потрахались, — закончил я за него и улыбнулся. Он кивнул и в ожидании уставился на меня.       Кажется, мой черед объясняться, да?       — Хэйтем… Мы же можем перейти на «ты», да?       Он кивнул.       — Я вчера тоже дофига всего хотел. А я же мысли читать не умею… Поэтому думал, что ты меня уволишь или нахрен пошлешь… И без твоего согласия я бы никогда не стал…       — Но ты… ты же согласен, Чарльз?       Я в волнении развернулся к нему. Хэйтем первым подался вперед, ко мне навстречу. Я обвил его талию и почувствовал его губы на своих. Он целовал осторожно, но я чувствовал его нетерпение. Не желая делать ему неприятно, я не решался пускать вход язык. Мы целовались так аккуратно, что я едва ощущал мягкие губы, слегка горьковатые от табака, и его прохладный язык.       Хэйтем вдруг отстранился на минуту:       — Знаешь, я никогда не целовал мужчину, у которого есть усы.       Я хотел спросить, много ли кого он вообще целовал, но вместо этого выдал немножко едкое:       — Нда? Ну и как тебе?       — Ты иногда щекочешься, — он усмехнулся, но тут же бережно взял меня за лицо и сам полез целоваться. Я с готовностью поддался и взял его губы своими.       Боже, какой он аккуратный! Коснется — отпустит, опять коснется — чуть глубже, сомкнет губы… Эта аккуратность Хэйтема завела меня намного сильнее, чем если бы он уже нагло шарил у меня языком во рту. Каждый раз, когда я пытаюсь провести языком по его губам, он ловит ими его кончик и взамен как бы предлагает свой — этого движения оказалось достаточно, чтобы я стал чувствовать отток крови к члену.       — К тебе или ко мне? — пошутил я, бережно отстранившись и взяв его за лицо.       — Мы же вроде договорились…       Я впервые видел его таким счастливым. У него аж взгляд затуманился, и улыбался он уже довольно, расслабленно. Я медленно чмокнул его в губы, погладил по щеке и сказал:       — Знаешь, про нас уже вся дирекция треплется, что мы спим… Может, не будем их разочаровывать?       Он рассмеялся.       — После восемнадцати я весь твой.       — Тебе же тридцать шесть? — не понял я.       — После восемнадцати ноль-ноль, балбес, — прыснул он.       Мы расползлись по своим компьютерам. Я стал ждать конца рабочего дня, стараясь изо всех сил делать каменное лицо и не улыбаться идиотом. Мне до сих пор не верилось, что парень, по которому я сох все это время, параллельно сох по мне.       Щелк!       Gazi-zi Ты чего улыбаешься, как кот, который спер курицу со стола?       Блин. Все-таки спалился.       CharLee Вчера не переспал с Хэйтемом — сегодня пересплю.       Дзио подняла голову от компа и изобразила живое воплощение мема «Неплохо», выставив большой палец вверх. Я захихикал.       Щелк.       Gazi-zi Давай. Нагни там наше начальство. Отомсти там за нас.       Я не выдержал и заржал в полный голос. Дзио закатила карие глаза, но фыркнула. Больше она меня не дергала. Только вечером, уходя, уже одетая в бежевое пальто и цветастый шарф, подошла и зашептала в ухо:       — Чарли, я не знаю, что там у вас произошло, но не забудь резинку, ладно?       — Да, мам, не забуду, — едко сказал я. Мы расхохотались, обменялись тычками, и она, схватив с вешалки сумку, усвистала вниз. Я остался сидеть, ждать Хэйтема.       Через минут семь опять щелканье. Я закатил глаза, ожидая, что это, наверное, Дзио опять забыла какую-то мелочевку на столе. Она при всем умении контролировать расписание (как свое, так и Хэйтема) и в принципе справляться с объемом работы обладала какой-то феерической способностью постоянно просирать флешки, забывать на столе ключи и пропуск, и, спустившись, постоянно писала мне, что опять что-то забыла. Я закатил глаза и открыл Инстаграм, думая, что увижу что-то такое:       Gazi-zi Чарли, я забыла зонт, спусти мне его.       Но вместо этого в директе увидел совсем другое.       Hate_them_Anyway Ты собрался уже? Я вызвал такси.       Сердце забилось так, будто я бахнул две банки энергетика за раз. Хэйтем вышел из кабинета спустя пару минут, сделав вид, что вообще меня не знает, только неодобрительно покосился на мой срач на столе. Конспиратор хренов!       Я выждал пару минут, сохранил файлы, поставил комп выключаться, схватил куртку, и побежал следом. Он ждал меня возле лифта, и, увидев, только загадочно улыбнулся.       В такси мы с ним особо не разговаривали, даже толком не касались друг друга, хотя мне ужасно хотелось взять его за мягкую руку, увитую венами. Но как только мы оказались у него дома, я взглянул в его поблескивающие глаза и не смог удержаться. Я даже не дал ему повесить пальто — вцепился в лацканы, притянул к себе и жадно поцеловал, нагло проникая в рот языком. Хэйтем шумно выдохнул, прижался ко мне, и я ощутил, как его теплые руки с прохладными пальцами расстегнули на мне куртку и заползли под нее, обвив мою талию. Он быстро отстранился, как-то сполз и прижался ко мне плотнее, уткнувшись носом в плечо.       — Ты чего?       — Да так… просто… Давай постоим.       Я обнял его в ответ. Его тепло меня будоражило, и мне показалось, что меня лихорадит. Я погладил его по глянцевым волосам, стараясь не задеть ухо — знал, что он не выносит прикосновения к ушам. Мы так стояли, слившись, и мне показалось, что время остановилось. Я поглаживал Хэйтема, чмокал в макушку, как ребенка, хотя он был старше меня на несколько лет и выше по положению в обществе.       Прямо театр абсурда.       Зато в этом абсурде я был свободен, волен делать всё что вздумается — мне хотелось гладить Хэйтема, и я гладил. Мне хотелось поцеловать, и я мог. Теперь мне не надо было без конца себя сдерживать и переживать, что я не смогу его обнять, не надо было мечтать, закусывая губу, что когда-нибудь я стану для него кем-то большим, чем просто сотрудником. Но из-за того, что смена отношений произошла так внезапно, я чувствовал себя так, будто кто-то перерезал оградительную ленточку, и я смогу пойти на ту территорию, которую раньше обходил стороной.       — Хэйтем…       — Ммм?       — Ты вредный, пафосный и занудный… И я тебя люблю.       Он негромко рассмеялся и погладил меня по спине. Я услышал, как он цокнул языком, как если бы хотел что-то сказать, но внезапно передумал. Я замер, ожидая, что он всё-таки решится.       — Мяу! — нас прервали. Я повернул голову и увидел маленькую кошечку. Серый пушистый комочек потерся о штанину Хэйтема.       — Ой это что такое?       — А, это Хэнки, — Хэйтем улыбнулся, снял пальто и наклонился, чтобы погладить животное.       — Хэнки как из «Детроита»? — уточнил я, стаскивая куртку.       — Нет, ее зовут Хэнки Бэннистер, как виски, — он оживился и как-то лукаво посмотрел на меня.       — Ну ты алкаш, — протянул я. — Кошку вискарем назвал.       Я ждал, что он обидится или презрительно фыркнет, но он покачал головой:       — Когда я её на улице подобрал, мне особо некогда было именами заниматься, сидеть и что-то подбирать. И вот я её после ветеринара успокаивал, гладил… Она у меня на коленях мурчала… А бутылка, знаешь, просто на глаза попалась… Ну вот оно само и придумалось.       Я прыснул, а потом вспомнил кое-что и спросил:       — А почему я вчера ее не видел?       — Это неудивительно, у меня обычно тихо, а мы напились и так шумели. Она спряталась в шкафу, — Хэйтем явно взбодрился. Он быстро разулся, расстегнул воротник рубашки и прошел в гостиную. Кошка с мявом ломанулась за ним. Я поспешил избавиться от обуви и верхней одежды.       При взгляде на то, что осталось после нашей вчера с ним попойки, мне опять стало неловко. Смятые одеяла, покрывала, подушки. Хэйтем сел прямо в этот разгром. Кошка-вискарь по спинке сидения забралась ему на плечи и замурчала. Я сел напротив и почувствовал себя на собеседовании.       — А у меня собаки есть, — доверительно сообщил я Хэйтему и взял гитару.       — Какие?       Я смутился. Конечно, если бы я разводил овчарок или гончих, это звучало бы пафоснее и солиднее, но…       — Я развожу шпицев, — фыркнул я и прижался к гитаре.       — И как они реагируют на звук?       — Известно как, подпевают или гавкают…       Повисла пауза.       — Чарльз, почему ты ничего не рассказывал о себе? — вдруг спросил Хэйтем, поглаживая Хэнки.       — Ты тоже не откровенничал, — парировал я, а потом погрустнел: — Да ты знаешь… Не хотел тебе надоедать. Не думал, что тебе вообще моя жизнь будет интересна.       — А мне просто было нечем похвастаться, — он печально улыбнулся. — И я когда смотрел, как ты на работе пытаешься в игры играть, что-то пишешь… Знаешь, я даже тебе завидовал.       — Да ла-а-адно… Мальчик с обложки «Форбс» завидует пацану, которому трусы на голову натягивали в школе? — я недоверчиво уставился на Хэйтема, а тот развел руками, а потом лукаво улыбнулся.       — Кстати, ты же меня поучишь еще играть?       — Если только ты сам действительно хочешь.       — Хочу, — он снял кошку с плеч и сел ко мне. Я передал ему гитару.       — Помнишь, чему я вчера тебя учил? Ставь руки.       Он как-то неуверенно кивнул.       Что ж, хотя бы бой в "Smells like teen spirit" у него уже получался недурно.