Интерлюдия: Белые ходят первыми (Альбус Дамблдор)
31 августа 2022 г. в 15:48
Из всех существовавших в школе чародейства и волшебства кабинетов, принадлежащих её учителям, тот, что принадлежал директору Хогвартса, был, безусловно, самым выделяющимся — и всё благодаря профессору Дамблдору, чьи, по меньшей мере, оригинальные привычки во всём, начиная от одежды и заканчивая обстановкой, были широко известны. Просторная, круглая комната с очень высоким сводчатым потолком располагалась в небольшой башенке, примыкавшей к одному из донжонов замка, и освещалась люстрами, в чьих маленьких плафонах из горного хрусталя подрагивало заколдованное пламя.
В камине, богато украшенном замысловатой резьбой, ярко пылал огонь, а вдоль стен, увешанных портретами предыдущих директоров и директрис, посапывавших в своих резных позолоченных рамах, высились множество разнообразных по форме и внешнему виду маленьких столиков; на них примостились изящные серебряные инструменты непонятного назначения, которые непрерывно шипели, булькали, светились, тикали или время от времени исторгали из себя маленькие облачка разноцветного дыма, быстро рассеивавшиеся в воздухе — в общем, всячески проявляли какую-то бурную активность.
Оставшееся пространство вдоль стен было уставлено массивными книжными полками, в которых, за стеклянными дверцами и красной бархатной драпировкой, теснились старинные фолианты, связанные разноцветными лентами пучки сушёных трав, кореньев и прочих растений, разнообразные минералы — драгоценные и не очень, — в фарфоровых вазочках. В одном из шкафчиков неподалёку от лестницы на верхний этаж — пыльные бутылки с явно дорогим спиртным. Наконец, ещё одним ярко выделяющимся элементом комнаты была жёрдочка, на которой восседала крупная ало-золотая птица — феникс, одно из наиболее редко встречающихся волшебных существ.
В самом центре же комнаты стоял массивный письменный стол с ножками в форме лап грифона, и мягкое, кожаное кресло, в котором на данный момент и восседал директор школы чародейства и волшебства; одет он был в тёмно-синий халат поверх ночной рубашки, но, несмотря на позднее время, Дамблдор, кажется, даже не думал ложиться спать, предпочитая вместо этого сидеть за столом, уставившись на свою собственную волшебную палочку, которую он перебирал пальцами, глядя на неё через очки-половинки на крючковатом носу. Казалось, что профессор по какой-то причине был не в состоянии заснуть, несмотря на то, что первая ночь в замке всегда была самой мирной и спокойной из всех.
На самом деле, Альбус Дамблдор не чувствовал себя спокойным вот уже пять лет, с тех самых пор, когда в далёком шестьдесят пятом в Великобритании, словно бы из ниоткуда объявился таинственный человек. Этот неизвестный заявлял, что принадлежит к роду Слизерин — роду, который, как известно, вымер многие сотни лет назад, — и называл себя «лордом Волдемортом». Это было, по большей части, всё, что о нём можно было сказать более-менее достоверно — хотя слухи о нём, и о его истинной личности, ходили самые разные; иногда противоречивые, иногда откровенно зловещие, но по большей части недостоверные. Однако Альбус Дамблдор был одним из немногих, кто знал, кем этот человек был на самом деле.
Он знал об этом с той самой секунды, когда однажды, холодной, декабрьской ночью, самопровозглашённый лорд Слизерин заявился к нему в кабинет, и хотя Дамблдор и поразился тому, насколько гротескно-неестественной была его внешность, он не мог не узнать в незнакомце своего бывшего ученика, Тома Реддла. «Годы вдали от родной страны, однако, определённо не пошли ему на пользу», — мрачно подумал тогда Дамблдор, рассматривая его; его кожа, и без того бледная, стала белоснежной, как у трупа, красивые (кто-кто, а он мог это оценить) черты лица исказились из-за вздувшихся красных вен, сделавшись неправильными, перекошенными, а некогда тёплые карие глаза теперь были окрашены кровью, и, кажется, слабо мерцали в темноте.
Он с первой же секунды понял, зачем Реддл пришёл к нему — чтобы в очередной раз предложить свою кандидатуру на должность преподавателя Защиты от Тёмных искусств; должность, до которой Дамблдор всеми силами пытался его не допустить. Он знал, что для Тома это в любом случае был всего лишь предлог, и что никакое преподавание его на самом деле не интересовало — истинная же его истинная цель была куда более зловещей, и Дамблдор в очередной раз убедился в этом после того, как его брат Аберфорт, бывший барменом в деревенском баре «Кабанья голова», сообщил ему, что Реддл пришёл не один — вместе с ним были Кассиус Лестрейндж и Орион Блэк.
Знание того, что это порождение выродившихся отбросов поддерживали такие влиятельные семьи, заставило Дамблдора в очередной раз пожалеть о том, что в своё время он не приложил больше усилий для укрепления контроля над Реддлом. Дело было не в том, чтобы ограничить его какими-либо рамками, или, не приведи Мерлин, перевоспитать его — нет, Реддл должен был быть угрозой, но угрозой предсказуемой и легко контролируемой. Однако было совершенно ясно, что молодой человек оказался значительно умнее и хитрее, чем ожидал Альбус, и к седьмому курсу стал совершенно неуправляемой фигурой; более того, фигурой, имевшей все перспективы однажды превратиться в самостоятельного игрока, причём игрока способного и очень опасного.
Откровенно говоря, ему стоило заподозрить нечестную игру Реддла сразу же, как только тогдашний профессор Защиты от Тёмных искусств неожиданно подал в отставку, тем самым освободив место, которое Том так страстно желал. Альбус знал, что лишь его настойчивые убеждения убедили директора Хогвартса Армандо Диппета отказать Реддлу из-за его молодости и недостаточной квалификации, точно так же, как знал и то, что, попытай Том удачу снова, эти аргументы больше не будут иметь былой силы. Поэтому ему пришлось прибегнуть к некоторой закулисной игре и удалить Диппета с директорского поста, добившись того, чтобы эта должность была передана ему.
К сожалению, это означало, что ему пришлось как можно скорее отыскать нового преподавателя трансфигурации в середине учебного года (и ему очень повезло, что Минерва, в конце концов, согласилась), но сам факт того, что ему удалось проделать эту авантюру до возвращения Реддла, он считал очень своей значимой победой. К сожалению, Тому вновь удалось его перехитрить, когда он полностью отказался следовать тому пути, который, под влиянием Дамблдора, так настойчиво предлагал ему Слагхорн — нет, вместо этого он предпочёл министерской карьере какую-то мутную должность в лавке «Боргин и Бэркс» в Лютном переулке, а потом и вовсе пропал, не проработав там и трёх лет.
После того, как многочисленные попытки отыскать сбежавшее отродье Гонтов не увенчались успехом, Альбус, склонный всегда верить в лучшее, несмотря на все трагические события, случившиеся с ним в юности, предположил, что Реддл, быть может, попросту решил с ним не связываться и предпочёл держаться подальше от Британии. Откровенно говоря, он на это надеялся — с той первой секунды, как он увидел Тома, ещё тогда, мальчиком-сиротой в магловском приюте, он сразу же понял, насколько он был могущественным. Он не просто обладал грубой силой — он мог контролировать собственную магию, что было неслыханным для одиннадцатилетних детей, никогда прежде не слышавших о магии.
В частном порядке он надеялся, что его маленький трюк с горящим шкафом и последующая суровая речь основательно припугнули Реддла. По крайней мере в отношении него — Альбус знал, что психологические травмы, нанесённые в детстве, порою оказывают значительное влияние даже на взрослую жизнь человека, и рассчитывал, что Том будет его опасаться даже тогда, когда сможет, теоретически, сравниться с ним по силе. Однако что-то подсказывало ему, что всё было не так просто — иначе Реддл не стал бы так сильно скрывать себя; то, что даже те заклинания отслеживания, что были основаны на магии крови, не могли найти его, уже само по себе говорило о многом.
Так что когда он вновь вернулся в страну — на сей раз уже под именем «лорда Волдеморта», — Дамблдор прекрасно понимал, что попытка получить должность, которая, наверное, теперь для него не значила ровным счётом ничего, была лишь предлогом; в действительности это были переговоры, и эти переговоры закончились, по сути, объявлением войны. В конечном итоге Реддл ушёл из кабинета с крайне раздражённым видом, будучи явно раздосадованным, и постороннему наблюдателю могло показаться, что в этой конфронтации Дамблдор явно одержал верх — однако в действительности новоявленный директор Хогвартса был крайне недоволен результатами.
Во-первых, как Дамблдор понял довольно быстро, Реддл оставил ему напоследок «подарочек» в виде крайне хитроумного проклятия на должности преподавателя Защиты от Тёмных искусств, словно бы исключительно из мести директору Хогвартса, не согласившегося предоставить Тому желаемый пост — однако то, что на первый взгляд казалось актом мелочности, в действительности был весьма недурной диверсией; отсутствие постоянного преподавателя означало отсутствие чёткой учебной программы, что, в свою очередь, снижало качество знаний, получаемых учениками — то есть умений защищаться от Тёмных искусств. И это при том, что поддерживали Тома главным образом семьи, эти самые Тёмные искусства и практиковавшие. Хуже того, снять проклятие оказалось невозможно, поскольку Альбус, к своему немалому гневу, не смог определить источник приложения его силы, что означало, что это, в лучшем случае, была «родовая» магия, а в худшем — что-то, изобретённое самим Томом.
Во-вторых, несмотря на то, что его, Альбуса, политическое влияние никто не смел оспаривать со времён триумфальной победы над Гриндевальдом, он, к своему величайшему неудовольствию, обнаружил, что он, в общем-то, мало что мог противопоставить Реддлу на дипломатическом поле — по крайней мере без того, чтобы это выглядело лицемерием; в конце концов, он много раз публично заявлял о своей собственной незаинтересованности в политике. Реддл же был, как и в Хогвартсе, обаятелен, красноречив и убедителен — в частном порядке Альбус сомневался, что он, будучи магловоспитанным полукровкой, всерьёз верил в родовую магию, в дары родов, в Правящих Сестёр и прочую чистокровную чепуху, но это, в конечном итоге, было неважно. Важным было то, что он говорил то, что чистокровная знать хотела от него слышать, так что разницы в любом случае не было.
Так что одними только Лестрейнджами и Блэками дело не ограничилось; вскоре о поддержке его движения заявили Нотты, Розье, Эйвери, Мальсиберы — словом, почти все семьи, в руках которых, по сути, и находилась настоящая власть в магической Британии. Рост его поддержки был головокружительным, и Дамблдор с каждым днём чувствовал всё более возраставшее беспокойство — волшебное сообщество, конечно, об этом ещё не знало, но страна фактически уже находилась в состоянии гражданской войны. Просто битвы велись перьями и чернилами, а не волшебными палочками — пока что. И Дамблдор не сомневался, что осталось совсем немного до того момента, когда «холодная» война перерастёт в «горячую».
К счастью, было кое-что положительное даже в такой прескверной ситуации — он всё ещё оставался директором школы, что означало непосредственный контроль над умами подрастающего поколения. Определённое влияние он, конечно, имел и ранее, ещё когда был профессором трансфигурации и заместителем директора, однако теперь у него была возможность менять школьную программу в соответствии со своими планами. Это был ещё один победоносный удар по прогнившей верхушке волшебного сообщества — верхушке, к которой он питал ненависть ещё с далёкой юности.
Если говорить откровенно, то именно это, в своё время, и привлекло его к Геллерту — это раздражение, эта злость на то, что даже ему, Альбусу, молодому и талантливому юноше, бывшему едва ли не лучшим выпускником Хогвартса на тот момент, было тяжело добиться хоть каких-то высот в обществе, опиравшемся на родственные связи и семейное золото. Однако его трагический разрыв с Геллертом, закончившийся смертью его сестры Арианы, перечеркнул все его далекоидущие планы по тому, чтобы хоть немного расшевелить это застоявшееся болото.
Это, однако, не означало, что он не пытался вновь наладить контакт, вновь помириться — отчасти, это было одной из причин, по которой он долгое время избегал открытого столкновения со своим бывшим возлюбленным. Даже во время той роковой дуэли с Геллертом, когда в его руки, наконец, попал один из Даров Смерти, Дамблдор в последний раз призвал его увидеть ошибочность своего пути, вернуться к нему, Альбусу, но Геллерт не захотел его слушать. И сражаться тоже не захотел — лёгкость, с которой Дамблдор победил, казалась почти ошеломляющей. Подозрения его ещё больше укрепились, когда Геллерт — побеждённый, запертый в крепости Нурменгарде под охраной Посвящённых, — даже не пытался сбежать, хотя имел опыт побега из множества тюрем, в том числе без использования волшебной палочки.
Конечно, ему пришлось изложить события своей легендарной «победы» не совсем достоверно, но ложь стала для него привычным делом, тем более, что иначе он никогда бы не заполучил Орден Мерлина, который предоставлял ему место в Визенгамоте — место, которое он никогда бы не смог получить никаким иным способом, просто потому, что его семья не была не только ни древней, ни благородной, но и даже не чистокровной. Он сумел протолкнуть несколько законов, объявлявших незаконными магию, основанную на крови, сексе и многие другие разновидности, входившие в то, что называлось «старым» или «семейным» волшебством, сославшись на опасную близость этих ритуалов к тёмной магии.
Чистокровные идиоты, конечно, пытались возмущаться, но предложения Альбуса, в конечном итоге, были приняты, что дало ему возможность убрать соответствующие предметы из школьной программы. Однако даже эти меры не решали проблему — каким бы влиятельным Дамблдор ни был, его авторитет держался в большей степени на его личном «подвиге», чем на поддержках масс, а это означало, что он испытывал острый недостаток в союзниках, которые поддерживали бы его убеждения. Разумеется, у него, за всю его долгую жизнь, накопился впечатляющий список друзей, знакомых, союзников или просто тех, кто был ему обязан за оказанную когда-то услугу, но все они не были теми, чей голос имел в политике хоть какой-то вес.
Нет, ему, всегда с большой прохладой относившемуся к волшебной знати, нужны были союзники именно из её числа, чтобы быть способным создать раскол во вражеском лагере. В конечном итоге, у Реддла не останется выбора — или его идеи докажут свою несостоятельность, когда чистокровные рода решат последовать за Альбусом, либо он будет вынужден убивать и чистокровных, и тогда уже он докажет свою несостоятельность, а заодно и своё лицемерие. Дамблдор считал второй вариант более вероятным — он всерьёз сомневался, что у Тома в принципе были хоть какие-то убеждения, и верил, что пропаганда традиционализма была для него не более, чем средством для достижения личной власти.
Нынешний учебный год был в этом отношении идеальным для начала реализации его планов, поскольку, как он убедился во время сегодняшней Церемонии распределения, в Хогвартс поступило множество наследников известных чистокровных семей. Он не питал ни малейшей надежды, что ему удастся переубедить действующих лордов и леди — слишком уж хорошо они его знали; дети, с другой стороны, были наивными, податливыми и легко управляемыми, точно размякшая глина. Учитывая, что опыт с Реддлом научил его очень многому в этом отношении, Дамблдор был уверен, что ему будет достаточно лишь подтолкнуть их в нужном направлении, а дальше всё будет двигаться своим чередом.
Оставался лишь один вопрос — что именно ему предпринять, и на кого из чистокровных отпрысков он возложит своё наследие? Ответ на первый вопрос, на самом деле, был довольно простым, даже если потребовал от него изрядно поднапрячь свои политические связи и провести кое-какие строительные работы на территории Хогвартса и неподалёку от Хогсмида — оборотень, Ремус Люпин, был подходящим кандидатом для того, чтобы стать тем самым маяком, вокруг которого сплотятся верные Дамблдору силы. Это соответствовало его убеждениям — принадлежащий к презираемому волшебниками виду, считавшийся всеми «тёмным созданием», Люпин должен был стать символом борьбы с предрассудками, а значит, и с отсталыми волшебными традициями.
Однако одного только оборотня было недостаточно — мальчик слишком погряз в неуверенности и ненависти к себе, да и Альбус в любом случае не хотел видеть его «вождём революции»; нет, Люпин годился лишь на роль жертвы, презираемой закостенелыми дворянами, которая нуждается в защите и поддержке. И вот именно те, кто эту самую поддержку должен был оказывать, и были ключевым звеном — они должны были стать иконами, купающимися во всеобщем обожании, их самоотверженность, их борьба, их яростная защита своего друга, невзирая как на его недуг, так и на их собственное чистокровное происхождение, должна была вдохновить весь замок встать на сторону Альбуса. Ради этой цели он вполне готов был поступиться даже уставом школы и относиться снисходительно ко всему, что они, потенциально, могли причинить — в сравнении с общим благом любой побочный ущерб был, в конце концов, незначителен.
Он долго думал над тем, кто, потенциально, мог сыграть эту роль, и в конце концов остановился на Поттере и Блэке. Отпрыск Поттеров, на самом деле, был первым, кто пришёл к нему на ум — он знал, что в чистокровных семьях преобладало строгое воспитание, но Джеймс был поздним ребёнком (чему Дамблдор мог или не мог поспособствовать — ему никогда не нравилась Дорея Блэк…), а значит, была вероятность, что родители на радостях могли бы избаловать его достаточно для того, чтобы облегчить Альбусу его игру; к тому же, Поттеры никогда не были особенно предвзяты, хотя он всегда считал их слишком мутными по сравнению с теми же Лонгботтомами или Пруэттами.
Однако Сириус Блэк был, что называется, «дикой картой»; будучи другом детства Джеймса он обладал на него значительным влиянием, и сам факт того, что он был выходцем из «тёмной» семьи, очень не устраивал Дамблдора. По-хорошему, ему стоило бы приложить усилия для того, чтобы разлучить его с Поттером, однако сюрприз на Церемонии распределения, заключавшийся в неожиданном попадании наследника Блэков на Гриффиндор, подал ему другую, гораздо лучшую идею — подтолкнуть Сириуса на бунт против рода. В конце концов, даже если чистокровные не истребят самих себя в грядущей войне (чему он был бы только рад), он был бы ещё больше рад, если бы они вместо этого приняли те ценности миролюбия и терпимости, что он всегда отстаивал, и Сириус стал бы идеальным примером такого человека.
Дамблдор улыбнулся, сложив вместе кончики пальцев; как только сплочение трёх участников его будущего Сопротивления будет завершено, он разбросает несколько искр, которые разожгут пламя соперничества между ними и учениками Слизерина, большинство из которых составляли отпрыски семей, поддержавших Реддла. Он не сомневался в том, что в конечном итоге ситуация выйдет за границы обычного школьного конфликта, но он, хотя и собирался контролировать ситуацию, был заинтересован именно в таком исходе: это должно было стать не просто противостоянием двух факультетов, а генеральной репетицией настоящей войны, которая — Дамблдор был в этом уверен, — начнётся в ближайшие несколько лет.
Реддл мог быть способным очаровывать людей и привлекать их на свою сторону, но Альбус Дамблдор — Белый Шмель, — в силу своего жизненного опыта знал, что самые надёжные пешки — это те, которые ты вырастил сам.