Восемнадцать годиков

— А ты часто тут ходишь… Я подпрыгиваю от неожиданности. — Хоть бы поздоровался! — Привет. — Чего тебе? — И я рад тебя видеть. Закрой глаза. — Зачем? — Не бойся, не упадешь. — Как скажешь, — решаю не спорить. Машины гудят. Ноют. Вслушиваюсь в его шаги. Думала, их будет неслышно, он вроде призрак. А нет. Тревожно. Он рядом и я держусь, но чувствую себя беззащитной. — Боишься, — констатирует он. — Тебя удивляет? — не сдерживаюсь я и зло смотрю на него. — Нет. Злюсь ещё сильнее. И продолжаю выслушиваться в звуки, как будто мало было. — Я приду через пару дней. Слушай. Старайся слушать все, но не перестарайся. — Эй, серьёзно? — оборачиваюсь я, но он уже исчез. *** Как-то так вышло, что я не переношу шум. Особенно громкие голоса и плач. И когда ругаются, пусть даже не на меня. Нет, то есть у меня есть идеи, отчего это, но решить проблему это не помогает. — Думала? — Много. Не знаю, знал ли ты, но у меня была большая подсказка. Он кивает. Если подумать, он неделю не заходил. Задержался. — Еще знаю, что ты её не сразу поняла. Ладно, рассказывай. — Хорошо. В тот день мне стало страшно почти сразу, как ты ушёл. Я разговаривала по телефону, но от… чувства опасности избавиться не могла. На следующий день шла в другом месте, твёрдо решив, что буду слушать, даже если поплохеет. И не поплохело. Он усмехается. — Я давно понимаю, что могу это контролировать, но не понимаю как. Я столько никогда не слышала. Птицы, скрип калитки, смех, сплетни, шаги, свои, кстати, не слышно… Можно представить человека по звуку обуви, и довольно точно, а я и не знала. Когда к улице вышла, стало некомфортно. Мне не нравится шум машин, он очень грубый, скрип трамваев ещё хуже. Только почему-то я удержалась, пришла в себя. Но вечером из-за голосов в голове уснуть не могла. — Значит можешь, когда хочешь? — Не всегда. Возможно, у меня причины хотеть отличались, не знаю, но так не всегда работает. — Цвет? — У меня это всегда ассоциировалось с битым стеклом. Мутно-зелёным. — А сейчас? — Слушай дальше. На следующий день я ходила на концерт. Фолк-рок. Я уже забыла, что такое живой звук. Странно, но музыки я никогда не боялась, даже жёсткой. Красиво, безумно красиво и мягко. Но даже там мне пару раз стало страшно. Потом барабанщик играл соло. У них веселый барабанщик, дурачился, все смеялись. И в один момент он столкнул два больших барабана. Он широко улыбается. — Это так глупо, — продолжаю я. — Правда. Но это вызвало какое-то противоречие, которое я долго не могла понять. Кажется, если орущий человек — это большой и страшный барабан, то что происходит, когда встречаются два таких человека? Он, улыбаясь, спрыгивает с подоконника. Потирает о штанину ногой в носочке с авокадиками, будто ушибся, подходит ближе. — Думаешь, будет работать? — Я смеялась сегодня, когда на нас ругались. Раньше мне это казалось неприемлемым, сейчас не уверена. Я, конечно, нервничала, но не так жутко. Этот образ вызывает такое абсурдное противоречие… — Цвет? — Светлый какой-то. Персиковый? — Хорошо. Он уходит к окну. — Если люди — барабаны, то ты какой? — Не знаю. Люди не могут понять, как звучит их голос, пока не послушают запись. Но человека нельзя записать. — Мудро. Хоть мне и не нравится твой ответ, доля правды в нем есть. Он берет длинную паузу. — Понимаешь, сколько работы ты проделала, чтобы начать с этим справляться? Это ещё не конец, но признай, уже неплохой результат. Молодец. — Спасибо, — смущаюсь я. — Знаю, ты бы хотела услышать это от живого человека. Ты живая, можешь сказать это сама себе, — хихикает он и тут же исчезает. Не люблю, когда он уходит у меня на глазах. Не понимаю, как именно это происходит. Не растворяется, не испаряется, не просто исчезает. Понимаю, что был, понимаю, что уже нет. А вот что между этими состояниями, не знаю. Но какого черта он сморозил такое и сбежал?