Sins

Волков разрывает плотный марлевый бинт, что нашел в крохотной и на половину пустой аптечке, зубами. Причмокивает недовольно, ощущая как тонкие нити, оставшиеся на языке, липнут к небу. Неприятные, они все же избавляют его на короткое мгновение от такого привычного металлического привкуса. Морщится невольно и отвлекается от своего занятия, чтобы убрать их, и случайно ловит в зеркале свое отражение. Безжизненные глаза ту сторону одинокого зеркала смотрят угрюмо, даже отчужденно. Волков не обращает на это внимания, силы свои направляя на более важное. Движениями быстрыми, нервными от перенапряжения, он расправляет откушенный кусок марли и вкладывает внутрь смоченный перекисью ватный диск. Глаз не отводит, хотя желание сделать это явно сильнее здравого смысла. Щурится немного, а бинт прижимает аккуратно, надавливая сильнее в месте самого глубокого пореза, и продолжает смотреть самому себе в глаза. Хочет сказать что-то, но вместо этого покачивает головой, замечая, как перекись стекает с повязки холодной жидкостью по пальцам. У мужчины плечи опускаются, придавая ему ещё более усталый вид. Олег не моргает, даже когда самодельная повязка пощипывает кожу, прижимаемая к ней нетвердой рукой и падает тотчас, пачкаясь кровью. Он отчужденно выдыхает и пробует повязать её снова дрожащими от напряжения пальцами. Узелок на марле получается маленький, затянутый напрасно сильно и совершенно не удерживающий повязку на месте. Та спадает, растягивая влажную кровавую полосу до середины живота, и мужчина так напрасно покачивает головой. Изнуренный, он долго фокусирует взгляд от внезапно накатившей невыносимой усталости и закрывает глаза. Открывает через силу, лишь в момент, когда рукой не нащупывает повязки, и опирается о край раковины. Стоять становится тяжело. Волков точно не помнит, в какой момент всё стало настолько плохо. Первые удары парня были яростными, но не болезненными не смотря на то, что Олег не защищался от них, позволяя колотить себя в грудь и живот. Пожимает плечами, но головой более не двигает, дабы лишний раз не столкнуться с мигренью, что стремительно нарастает до боли в нижней челюсти. Берет новый моток бинта, краем глаза цепляясь за недвижное отражение в зеркале, и неожиданно для самого себя замечает царапину на щеке. Её он как-то упустил. Порез явно глубокий, сплошной красной линией проходит от левого уха до носа. Воспоминания врезаются в память стеклянной крошкой. Осколок бутылки рассекает воздух. Неистовый крик Разумовского, одной рукой удерживающего мужчину, второй же сжимающего стекло до порезах на собственных ладонях. И его хищная улыбка, когда осколок касается кожи мужчины, разрезая её стремительно и пачкаясь в проступившей алой крови. Пристыженный отчего-то, Олег рваными движениями накладывает поверх спадающей повязки новый бинт и затягивает уже туже, что смоченная перекисью ватка холодом липнет к коже. У человека в отражении ещё много порезов. И куда больше синяков. Слова, врезавшиеся в кожу темными кровоподтеками. Олег читает их через зеркало, медленно ведя пальцами по отметинам на своей шее, и не может остановиться. Давит, короткими ногтями царапает кожу до красноты снова и снова, вспышками боли напоминая о необходимости вдоха. Отворачивается быстро, обеими руками хватая все содержимое маленькой аптечки, и выходит из комнаты. Тень скользит по пустым бетонным стенам уродливым сгорбленным очертанием, пока мужчина, прихрамывая, проделывает короткий путь от ванной до следующей комнаты. Его гостиная непозволительно маленькая, больше похожая на кладовую или скромное техническое помещение, но никак на уголок рая для побитого человека. На самом-то деле это место никогда не было квартирой, о чем свидетельствуют тонкие почти что пенопластовые стены с ошметками монтажной пены. И все же, Волкова она устраивает даже в размере десяти квадратных метров, битком забитых разнообразным хламом, появляющимся с верхних этажей. Всё равно он бывает здесь удручающе редко. Волков проходит мимо холодильника, бедром толкая его дверь до глухого щелчка, и опускается на диван. Боль, мигом пронзившую ногу, терпеливо игнорирует, концентрируя внимания на, как кажется, куда большие проблемы. Ведет плечами жалкой попыткой снять напряжение, что перемещается на шею после первого же движения. Мужчина хрипит, накрывая рукой выступающие под кожей позвонки и чуть надавливает, наклоняясь вперед. У него чертовски сильно болит голова и мысли в ней путаются, соприкасаясь одна с другой. Волков замирает в нескрываемом ужасе, когда после очередной вспышки внутри черепа, сопровождающееся потемнением в глазах, что-то теплое стекает по шее до самых его пальцев, продолжающих надавливать на позвонки. Сглатывает нервно, отнимая руку стремительно, что само это движение болью пронзает предплечье с огромным синяком, надежно скрытым под одеждой, и аккуратно разворачивается. Голову не наклоняет, держит подбородок ровно и скидывает единственную подушку и на её место поднимает с пола аптечку. Вещей в ней действительно мало для столь обширного количества травм, но ледяным, пугающим не хуже гнева, спокойствием Волков вынимает из неё очередной неразорванный бинт. Рвёт его пальцами, не рискуя дернуть головой. – Не привыкать, - равнодушно говорит вслух, сглаживая собственным голосом обреченную тишину маленькой квартиры, и заметно расслабляет плечи. Собрав самодельную повязку, мужчина пытается осмотреть себя самостоятельно, не в силах подняться и дойти до зеркала. В отражении лакированного материала единственной тумбочки все его раны лишь красные растекшиеся пятна. Не отрывая взгляда, подушечкой пальца касается мокрой полосы на ребрах. Глубже чем на щеке она пачкает торс, кровоточа без остановки, и одного прикосновения к ней становится вполне достаточно, чтобы понять это не просто порез. Волков недовольно морщится, прикладывая мокрый ватный диск к самому яркому месту и чуть надавливает. Кровь проступает через плоскую спрессованную вату. Олег задерживает дыхание, стискивая зубы до скрипа, и обматывает грудь бинтом, что неприятно ощущается на менее остальных, расположенных рядом, порезах, и с третьей попытки завязывает тугой узел. Слишком тугой, так как вдохнуть нормально теперь не получается под риском случайно расслабить повязку, и Олег силиться дышать чуть тише и медленнее. Поворачивается всем телом, дабы оглянуться. Рукой сшибает остатки бинтов с дивана, и взгляд его полуприкрытых глаз натыкается на окно. Сквозь серые шторы в комнату скромными лучами пробирается редкое для Питера солнце. Оно скользит по ковру с мягким ворсом, почти добирается до вычурного для крохотной комнаты кофейного столика и останавливается около дивана яркой слепящей полосой. Волков смотрит на него с ненужным презрением и поджимает ноги, чтобы солнце невзначай не коснулось его пальцев. Теплое, оно разжигает в душном помещении отвратительную иллюзию радости, что мужчина надеется никогда более не испытать. Словно опомнившись, он опускает взгляд на собственные, уже несколько раз вымытые с хозяйственным мылом руки и замирает. События последних нескольких часов, успешно выбитые из головы точными ударами Разумовского возвращаются, болезненно толкаясь внутри черепной коробки. Кусает не губу, кулак, так сильно, что кожа на костяшках рвется и кричит – скулит – вжимаясь в обивку дивана. Горящий сад отражается пляшущими огоньками в радужке глаз Волкова. И чужое лицо в последнюю минуту жизни, искаженное гримасой дикого ужаса. Вздрагивает так неожиданно, что челюсти сжимаются, зубами сильнее впиваясь в кожу, и не без страха медленно поворачивает голову на входную дверь. Некто по ту сторону скромно стучит четырежды, зачем-то делая паузу перед последним ударом. У него перед глазами темнеет, изредка проскальзывая красными пятнами в кромешной тьме, и дыхание напрочь сбивается. Волков щурится, силясь сфокусировать взгляд на закрытой двери, но особо не получается. Не двигаясь с места, больше из-за недомогания, нежели из-за страха, Олег дожидается новой серии постукивания и, когда она случается, копотливо опускает ноги на пол. Солнечные лучи все же касаются пальцев, нерадостно согревая, и желание вновь забраться с ногами на диван возникает тотчас. Вместо этого он грузно падает на пол, заставляя постукивания в дверь оборваться на мгновение и вдруг стать более требовательными. Теперь они звучат словно бы внутри комнаты, в каждом её темном уголке. Три спешных удара, замирание на двадцать секунд и четвертый стук, уже не настолько уверенный. Волков поднимает глаза к потолку, с трудом поднимаясь с пола, топает с силой, так, чтобы по ту сторону двери точно слышат, раз перестают стучать. Добирается до края комнаты, левым плечом прижимаясь к холодной тонкой стене и хватается за дверную ручку, едва ли не повисая на ней. По шее все также стекает что-то омерзительно теплое. Закрывая дверь, щелкает замком на втором стуке, сбивая ритм чужих постукиваний, и отходит на шаг, пошатываясь. Ручку продолжает сжимать дрожащими пальцами. Тихое «Олег» из-за двери заставляет стиснуть челюсти до боли по всему лицу, до вен, секундой вздувшихся на шее. Мужчина, упрекая самого себя, качает головой. Слишком сильно, раз мигрень – она ли это – возвращается. Молчит, но и на шаг от двери не отходит, лишь руку с дверной ручки убирает, избавляя парня в коридоре от глупой случайности быть впущенным в квартиру, которой, как комично, тот владеет. – Олег, пожалуйста, открой дверь, - просьба, участь которой остаться неисполненной, но она режет по груди хуже стекла. Или же нет, мужчина опускает взгляд на окровавленные повязки на своем торсе, – Прошу тебя. Волков опускает ладонь на глаза, во мгновение лишая себя и без того тусклого света, и давит несильно, ощущая твердость черепа под пальцами. Пропускает очередную просьбу, но не мимо ушей, а через себя, позволяя взволнованному голосу проникнуть кислородом в кровь. И не решается ответить, беззвучно шевеля губами против надежно закрытой двери. Главное правило военных действий, вбитое, как оказалось, недостаточно сильно теперь холодит пальцы на руках. Отнимает от лица руку и не может открыть глаз, часто моргая. С ним он говорить не будет. – Хорошо, можешь не открывать, - соглашается едва ли не плачущий, а может уже плачущий, Разумовский и прижимается к двери. Мужчина замечает это по исчезнувшей полосе света рядом с порогом, – Просто ответь, что-нибудь. «Зачем?» Почти срывается с языка, но Волков вовремя прикусывает губу, и старается бесшумно сесть на пол аккурат напротив парня. Материал двери приятно холодит затылок и чуть поддается вперед, указывая, что рыжеволосый почувствовал присутствие товарища. Обернулся, наверное, забыл про брезгливость и прижался лицом к двери на той высоте, где у Олега сейчас находится голова. Зачем-то тихо, будто бы и сам не хочет быть замеченным, стучит по двери трижды. Замирает. И четвертое постукивание Волков делает сам, мысленно коря себя за это. Зажмуривается до белых бликов перед глазами и роняет голову на грудь, вдыхая так шумно, что не оставляет себе и шанса быть незамеченным. Его мутит, невыносимо сильно мутит и очередной оклик из-за двери заглушается шумящим отчего-то в ушах сердцем. – Впусти меня, прошу. Мотает головой отрицательно и случайно затылком ударяется о дверь. Шипит, замечая, как обильно влага появляется в коротких волосах, но отвлекается в минуту, когда поднимает руку. Полоса света из-за двери появляется снова, разделяемая всего двумя темными промежутками. Разумовский больше не сидит на полу, прижимаясь к двери. Видимо, принял случайный стук за согласие. Сам же подняться мужчина более не может, не находит сил. Все они стекают медленным ручейком по затылку, пачкая ворот все равно испорченной водолазки. – Олег? – дверная ручка начинает трястись, отражая тщетную попытку Сергея попасть в помещение. Он дергает за неё, наваливается боком на дверь и повторяет все это раз за разом, несмотря на полное отсутствие результата. Её звук раздражает мужчину, становясь отчего-то слишком тихим. Волков поворачивает голову так, чтобы видеть её дрожание, и чуть щурит глаза, вынуждая расслоившуюся картинку мира собраться воедино. – Тебе плохо? – спрашивает взволнованно, что голос подскакивает на несколько октав вверх и режет по ушам невыносимым писком. Мужчина открывает рот, чтобы ответить, нарушив тем самым правило, но язык бесполезно прижимается к небу. Волков шевелит им, издавая нечто нечленораздельное, и заметно вздрагивает. Влажный ручеек спускается до поясницы и растекается на самом начале черных брюк в месте, где ремень не держит их так сильно. С усилием прикасается пальцами к шее и подносит руку близко к лицу. – Олег! Волков не реагирует, и мир его отчего-то клонится вбок, вместе с солнцем, добравшимся до холодильника, валяющимися на полу бинтами и собственной окровавленной ладонью. Мужчина раздраженно захлопывает дверь за спиной, едва Сергей переступает через порог, и сбрасывает с плеча новую, пропахшую спиртом и таблетками сумку. Купленная специально для выписки, она падает на пол шумно, сопровождаемая хрустом стекла (разбиваются пустые бутылки и пузырьки глупого слабого обезболивающего), но никто в комнате не обращает внимания. Напряжение между ними ощущается едва ли не физически покалыванием на кончиках пальцев у обоих и избавиться от него не получается даже спустя минуты неловкого молчания. Олег провожает взглядом парня, что неловко опускается на диван, и проходит, хромая на правую ногу, вглубь комнаты. Толкает отошедшую дверцу размороженного холодильника и, поджав губы, смотрит на растекшуюся под ним грязную лужу. Случившаяся тишина его даже радует отсутствием необходимости говорить о ненужном. Небрежно, Волков устраивается на табуретке против кухонного стола, столика на самом-то деле, слишком уж он маленький, и тотчас кривит лицо от занывших швов, лишенных теперь повязок. Незаметно для всех, если бы другие были, кроме Сергея, что все время не спускает с него глаз. – Ещё больно? – интересуется с дрожью в голосе и выдыхает как-то уж слишком обреченно, будто это его штопали все последние дни. Отчаянные попытки рыжеволосого сгладить ситуацию начинают раздражать. – А сам как думаешь? – натурально огрызается, даже не поворачивая голову в сторону Разумовского, и начинает вертеть пустую солонку в руках, припоминая кривой почерк на половину своей медицинской карточки. Двенадцать швов под местной анестезией, курс антибиотиков уколами внутривенно и ещё горсть таблеток вместо завтрака, чтобы рана на затылке зажила быстрее. Сотрясение мозга в легчайшей его форме и трещина на одном из ребер. «Ничего смертельного». Мужчина пожимает плечами, когда собеседник отвечает виноватым «да» и роняет голову себе на руки. Подойти к нему, дотронуться до вздрагивающих плеч и успокоить – Олег не испытывает и одного из этих порывов, равнодушно протягивая руку к воде в пластиковой бутылке. Солонку откладывает в сторону. – Почему ты не выгоняешь меня? – вопрос, звучавший каждый день по нескольку раз начиная с момента, как врач впервые покинул больничную палату, оставив перебинтованного мужчину один на один с Разумовским. По правде говоря, Волков и сам не знает ответа, каждый раз позволяя парню оставаться в одном с ним помещении. Отвечает несвязным бормотанием издали похожим на «не хочется». Судя по нахмурившимся бровям Сергея, тот слышит лишь набор звуков, может и к лучшему. – Но тогда, в палате, ты злился, - припоминает Разумовский, чуть поддаваясь вперед. Его плечи более не вздрагивают, выражая напускную спокойность. Он отнимает руки от лица и смотрит пронзительно, всеми силами стараясь разгадать истинные мысли друга. – Злился. – Почему? – не унимается, вызывая разве что негодование и легкую головную боль, привычно спадающую после горькой таблетки, положенной под язык, и глотка холодной воды. Мужчина обреченно поворачивает голову, встречаясь взглядом с синими глазами, и вертит бутылку в руках. Размышляет, как правильнее будет ответить, но слова горечью кипят на языке, обжигая глотку. – И дальше собираешься задавать вопросы, на которые я не отвечу? – взмахивает руками до боли в швах и взглядом обводит крохотную комнату, не задевая при этом Разумовского, – Ты так печешься о моих болячках, но что происходит с тобой? Не без удовольствия, он наблюдает за тем, как бледнеет парень. Как кровь, секунды назад розовевшая его щеки, отступает. Как у него вновь вздрагивают плечи, уже сильнее привычного, а кадык движется вверх и вниз под кожей. – Или дальше будешь молчать об этом, а потом убьешь меня да хоть в этой комнате? Не стоит больше врать, что у тебя нет ключа, - Волков накрывает ладонью глаза, прячась от противного солнечного света и такого жалкого взгляда друга, – Я стоял с сумкой позади тебя, когда ты открыл замок сегодня. – Олег? – тянет жалобно, сползая с кровати, и едва ли удерживается на ногах. Сергей шагает неуверенно и обеими руками хватается за край столика, сжимая дерево до бледнеющих костяшек. – Хватит! – рявкает мужчина, резко поднимаясь с табуретки и отступает в сторону на достаточные три шага. Оставляет его одного, трясущегося от обиды и страха, пытающегося вдохнуть нормально, и бесстрастно разворачивается лицом к дивану. Прикрывает глаза и сам выдыхает медленно, под счет. Его грудная клетка опускается, из-за чего кожа под швами натягивается, покалывая неприятно. Врач запретил нервничать. – Просто позволь мне собрать свои вещи, - Олег не говорит, ставит перед фактом, совершенно без эмоций и разворачивается на пятках, всё так же прихрамывая на одну ногу. Его собранная заранее сумка одиноко пылится в углу. Он решился уйти сразу после избиения, раньше, чем наложил первую повязку на грудь и заметил хотя бы половину своих травм. Волков дергает скрипучую молнию, комкая оставшуюся черную водолазку в руках. – Ты бросаешь меня? – слова Разумовского едва различимы даже в образовавшейся тишине, но мужчина замечает их с каждой безнадежной ноткой в чужом дрожащем голосе. Вздрагивает, роняет водолазку в раскрытую сумку и против здравого смысла оборачивается. Он стоит всё там же, такой же бледный и несчастный, безбожно богатый, но не способный решить свои проблемы самостоятельно. Открывает рот, закрывает, шмыгает носом и моргает часто, тщетно пытаясь справиться с подступившими слезами, что подобно маленьким ручейкам стекают по впалым щекам. Синие глаза смотрят с мольбой. – Мне нет смысла здесь оставаться, - уподобаясь парню, шепчет Олег, вынуждая того прислушаться. Дергает молнию на сумке, – Я не хочу поджигать ещё кого-то в угоду твоим прихотям. – Не моим… – Твари, что живет у тебя в голове и норовит трахнуть меня в первом же лестничном пролете, я помню, - не церемонясь, обрубает мужчина, поднимая сумку с пола. Недостаточно тяжела, она все же ощутимо тянет раненное плечо и вынуждает стиснуть зубы. Волков не уходит, даже на дверь не смотрит. Потирает глаза свободной рукой усталым жестом и бросает сумку на диван. Опускается рядом с ней, чувствуя, как привычно тихо поскрипывают пружины под его весом и, вопрошая, смотрит на Разумовского. – Или я что-то не так сказал? У рыжеволосого на лице всего две эмоции: страх и невероятная жалость уж не к мужчине, к самому себе и собственной беспомощности. Его губа заметно дрожит, пока Сергей пытается сформулировать предложение, и руки в столик впиваются как-то нездорово сильно. – Олег, я… - путается в словах, отнимая, наконец, руки от стола, но лишь для того, чтобы обхватить ими голову, наклоняется, лбом почти что доставая до деревянной поверхности, – Мне очень жаль. – Да брось, я видел его взгляд, янтарный, - продолжает Волков, неожиданно заинтересовываясь происходящим. Всё это напоминает безобидные разборки годы тому назад в такой же маленькой комнате, но только в разваливающимся детском доме. Парень умолкает, бессильно садясь на табуретку, и сутулится. Челка падает ему на глаза, и он старается заправить её за ухо. Безуспешно. Не останавливается, пытаясь так скрыть сильно дрожащие руки. – У тебя с ним одно тело, и оно желало меня в комнате несколькими этажами выше. Помнишь, этот запах сигарет и твоё сбившееся дыхание? А я помню. – То, что он делает, - начинает Сергей, ещё не осознавая, что договорить ему не позволят. Тяжелый взгляд мужчины заставляет поджать губы и умолкнуть. – Не пытайся оправдать себя, ты там тоже был. Прикасался ко мне, связал, поставил на колени как последнюю шлюху и я знаю, отымел бы меня прямо там, если бы я не грозился упасть в обморок, - Волков позволяет каждому грязному слову сорваться со своего языка и совершенно не стыдится этого. Щеки, что и без того выглядели болезненно бледными, становятся одним цветом с листом бумаги и просвечивают синими венами под тонкой кожей. Волков наблюдает за этим, убирая руку с сумки и откидываясь на спинку дивана. – А теперь признайся мне лишь в одном. Ты готовился? – мужчина внимательно всматривается в чужое лицо, отмечая, как нервно дергается уголок губ на последнем слове. Разумовский отчаянно качает головой, и челка вновь падает на глаза. Не поправляет её и смотрит куда-то в пол, где ничего нет. Поджимает губы, сдерживая едва остановившийся плач. – Опять вспомнить не можешь? Я помогу тебе, - повторяет слова рыжеволосого почти что дословно, свободнее устраиваясь на кровати. Питерское солнце ласкает босые ступни, пока Олег выставляет растопыренную ладонь вперед и неспешно начинает загибать пальцы, – Костюм, предназначавшийся для любого на эту роль, идеально сидит на мне. Скажешь случайность? Навряд ли, потому что не было ещё ни одной вещи, так точно повторяющей контур моего торса. – Совпадение, - произносит, явно стиснув зубы, но не от злости, а от горького осознания правды, что утаивалась где-то в подсознании. Сергей вновь хватается за стол, теперь уже чтобы не упасть. – Сам факт того, что ты отправил меня на задание. Одного, без прослушки и без камер, вооруженным до зубов к человеку, которого ненавидишь всем сердцем. Ты знал, что со мной творит безнаказанность и прекрасно осознавал, чем всё это закончится. – Чушь. – Твоя система распознала меня, едва я пересек порог этого здания, а ты даже не удивился моему приходу. По документам я был мёртв, похоронен неизвестно где без креста и без имени. Но ты никак не среагировал. На это что скажешь? – Я не верил. – Я подавал в отставку тринадцать раз. Тринадцать. Но они не отпускали меня ни с пулей в легком, ни с разорванным брюхом, а тут взяли и разрешили. Тоже совпадение? Что вояки отпустили свою живую легенду вот так, без малейшей задержки и выслали в Питер первым же рейсом? – Это просто стечение обстоятельств. – Прекрати врать, Сереж. Мы оба прекрасно знаем, как обстояли дела на самом деле. Тебе нужна была марионетка, и ты вспомнил о старом друге, ломающемся под пулями в пустыне. Ты подготовил документы, соорудил этот костюм и заполучил его, такого удачно сумасшедшего, чтобы играть в свои игры. Разве я не прав? Подумай. У Разумовского брови двигаются к переносице, пока он осмысливает услышанное. Переводит настороженный взгляд с мужчины на столешницу, на холодильник, на диван, куда угодно, лишь бы не обратно на Олега. У него пульс учащается, это слышится шумным сбившимся дыханием. Щеки неоднозначно рдеют, становясь пурпурными, и коротко парень все же кивает головой. Повторяет действие ещё раз, наклоняя голову уже сильнее, и остается в таком положении, не поднимая глаз. – Ты соглашаешься, чтобы покончить с этой темой? – догадывается Волков, и поза его становится напряженной. Локти на коленях, подбородок опущен на костяшки пальцев и взгляд холодный устремлен на рыжеволосого. Новый немой кивок головой, после которого Сергей окончательно уводит взгляд в сторону и смотрит на голые стены. Бормочет про новые обои явной попыткой заговорить о чем-то другом, но мужчине этого не нужно. Он зовёт его по имени, громко и четко, вкладывая всю сталь своего голоса в согласные, и отнимает локти от коленей, выпрямляясь. Тело вытянутое как струна неприятно ноет болью в новых швах. – То, что ты делаешь отвратительно, - не говорит, выплевывает колкими словами и покачивает головой. Вымученный, невыносимо уставший, Волков трет ладонями лицо в напрасной попытке расслабиться и вновь прижимается к спинке дивана. Закрывает глаза на мгновение, не дольше, но этого достаточно, чтобы сознание вклинило свой ужасный факт красными бликами на внутренней стороне век. Используют, как игрушку. – Ты и в детстве был чумным, - осекается, цокает языком недовольно, – Чудным. Дети тебя боялись. – Ты не боялся, - напоминает Сергей, и голос его, не слышимый несколько минут режет тишину образовавшегося монолога. Отчего-то в комнате заметно уменьшается температура или все дело в чужих словах, таких доверчиво глупых, таких обреченных, что сидевший ровно Волков сутулится, сгибаясь, и вновь упирает локти в колени. Ему бы поспать часов семь или выпить бутылку чего-нибудь крепкого, но вместо этого он кивком соглашается со словами парня и приоткрывает губы. – Синдром спасателя. Старался помогать тем от кого все отвернулись, ты был одинок и я решил что вот он, - указывает пальцем на Разумовского, при этом не поворачивая в его сторону голову, – Он будет объектом моей защиты, рыжий и щуплый, которого все дразнят. – А потом мы подружились по-настоящему да? – молит, вопрошая, и поворачивается всем телом, заставляя табуретку скрипнуть. У него во взгляде отчаяния столько, что хватило бы на десяток людей, но Сергей принимает его в одиночку. – Тогда я не знал, что у этого рыжего парниши голова битком забита тараканами. Волков поднимается с дивана резко, вынуждая тело дрогнуть от боли, и делает новый шаг к двери. Два обратных, разворачивается на пятках, доходит до окна и резко одергивает занавески. Замирает под лучами нещадного солнца и совершенно не морщится, пока то высветляет ему радужки глаз. Губы не поджимает, лишь раздраженно жмет пальцами пластиковый подоконник и опускает голову. Выпирающие позвонки теплыми прикосновениями ласкает солнце, пока Олег предпринимает десяток попыток заговорить. Любое слово кажется ему неправильным, неподходящим и глупым для столько неоднозначно повисшей паузы. – И что ты будешь убивать людей моими руками. Волков поворачивает голову до хруста в шее, и взгляд его тотчас упирается в обращенное к нему лицо рыжеволосого, чьи синие глаза блестят от подступающих слез. Сжимает подоконник сильнее. – Чего ты хочешь? – шепчет Разумовский, почти не двигая губами, и слова звучат чуть слышно. Он выглядит настолько жалким в растянутой футболке и с руками, хватающимися за столешницу, что у мужчины в голове что-то щелкает. Боль проходит с тремя уверенными шагами в сторону Сергея. Отступает окончательно, когда мужчина обхватывает ладонями бледное лицо рыжеволосого. Лицо Волкова – пугающая невозмутимость и ледяной расчет во взгляде – полная противоположность лицу Разумовского, что кусает губы нервничая. Он выжидает несколько секунд, прежде чем открыть рот и пропищать что-то невнятное. – Чего ты?... Олег ловит недосказанный вопрос губами, сразу проникая языком в рот парня. Ощутимо прижимает лопатками к холодной стене, вынуждая от неожиданности застонать и все же ответить на поцелуй. В секунду становится жарко в холодной комнате со спертым воздухом. Впиваясь руками сильнее так, что кожа под грубыми пальцами краснеет, Волков резко отстраняется от чужих губ. Облизывает собственные и из полуприкрытых век, перед которыми все еще скачут красные пятна, замечает довольную гримасу у рыжеволосого. – Хочу, - выдыхает в щеку, что парень вздрагивает, блаженно закрывая глаза, и мычит довольно, – Отомстить. Он вжимает Разумовского в жесткую кровать и не дает и шанса нормально вдохнуть, обрывая каждую попытку жарким поцелуем. Руки Волкова по обе стороны его головы давят на матрас так сильно, что ощущаются пружины под ладонями. У Сергея взгляд испуганный, синий. Сам он стонет теперь уже возмущенно, когда чужие руки с шершавыми подушечками пальцев забираются под его футболку. От столь легкого действия кожа покрывается мурашками, вынуждая судорожно втянуть такой недостающий воздух. Протестующе качает головой, останавливаясь в момент, когда губы мужчины вновь накрывают его собственные. – Остановись, - просит, отворачивая голову в сторону, и поджимает губы, дабы избежать нового влажного поцелуя. Не удается, Волков целует его в уголок губ. – Ни за что, - рычит натурально и отстраняется, лишь чтобы посмотреть на Сергея сверху вниз, – Никогда. Волков ощущает, как каменеет парень под его прикосновениями, как сильнее он старается вжаться в матрац и так наивно уворачивается от поцелуев. Его это устраивает. Игнорируя протест упершимися в грудь ладонями, которым не хватает сил оттолкнуть мужчину, наклоняется к шее. Не прикасается, вновь поднимает голову, встречаясь с недоумевающим взглядом Разумовского, и ухмыляется. Его шея всегда была местом, до которого нельзя было даже дотронуться. Языком проводит по пульсирующей вене, довольно замечая, как дергается кадык, пока парень сглатывает слюну, и обнажает зубы. Сжимает их на чужой коже медленно, словно играясь, постепенно увеличивая уровень причиняемой боли. Сергей стонет и сильнее упирается в твердую грудь руками, силясь столкнуть с себя мужчину в момент, когда Волков прикусывает нежную кожу в явном намерении оставить на ней след. – Олег, остановись. Кривя лицо отвращением, ощущает, как дрожат чужие бедра, вжимающиеся в его тело очевидной эрекцией, и протестующее мотает головой, более не стараясь отстраниться. Вместо этого перемещает руки на плечи Волкова, сдавливая до боли. – Олег. Говорит, явно не скрывая отвращения в голосе. Все же смирившийся, он поворачивает голову, избегая очередного поцелуя, и вымученно смотрит в потолок. Такой нездоровый настрой и грязный огонь в глазах Волкова пугают парня. – Не подумаю, - отрезает мужчина, хватая парня за футболку и тянет на себя, встряхивая так, что у того сбивается и без того неровное дыхание, – Ты несколько дней мялся около моей койки вымаливая прощение. – Я помню, - давится воздухом Разумовский, взгляд свой направляя куда-то в сторону, повторяет фразу одними губами, и нелепо кладет ладони поверх чужих, что всё ещё сминают его футболку. – Ты обещал мне что угодно, и я выбрал. Мужчина не оставляет и шанса ответить, целуя с еще большим напором и прижимая протестующего рыжеволосого к себе. С жадностью. От него пахнет горьким гелем для душа и такой привычной виноградной газировкой, что что-то внутри пустой груди Волкова на мгновение колется, перемещаясь иголками в легкие и заставляя вдохнуть чрезмерно шумно. Игнорируя слабые отблески протеста, мужчина уверенно тянет вверх футболку Сергея, заставляя того морщиться под горячими прикосновениями и прятать раскрасневшееся лицо за ладонями. Комкает ставшую ненужной вещь и бросает рядом с кроватью. – В той комнате ты был куда более опытным, - подмечает Волков, проводя пальцами по чужой груди. Кожа на ребрах ощущается до невозможности нежной, прозрачно-белой, что виднеются синие линии сосудов. Ему хочется исправить это, запачкать. Не смея более сдерживать желание, он бесцеремонно впивается короткими ногтями прямо в область выпирающих ребер, из-за чего парень под ним, застонав, выгибает спину, напрасно поддаваясь вперед. Красные линии рядом с синими, красные пятна на каждом из ребер, обещающие не пройти и через несколько дней. Волков игнорирует собственное имя, срывающееся с чужих губ безвкусными угрозами, и прижимается к последнему нетронутому участку кожи. Кусает нарочито медленно, чувствуя, как смягчается сдавливаемая кожа и наслаждается тихим вскриком Сергея, пальцы которого неожиданно путаются в волосах мужчины. Тянут несильно, едва ли ощутимо, и просят остановиться. – Ты когда-нибудь? – Олег умолкает под чужим жалобным взглядом и сам губы поджимает недовольно, мигом вспоминая поведение парня в комнате этажами выше. Каждое его слово о грязной фантазии с участием старого друга, – Конечно да. Волков путается в желаниях, проводя ладонями по оголенному животу парня, и едва сдерживается, чтобы не оставить ему новых царапин. Наклоняется к его полыхающей укусами коже так медленно, что впервые слышит её запах. Прикрывает глаза, окончательно сбиваясь с первоначального плана, и нежно прижимается губами аккурат к месту укуса. Кожа солёная от пота и чуть горькая из-за геля для душа, Олег проводит языком по ощутимым выемкам – местам, где его зубы впились в чужое тело, и парень под ним заметно расслабляется. Повторяет процесс с другим укусом, более ярким и явно болезненным, потому как одного лишь поцелуя недостаточно, чтобы Разумовский замлел, тихо постанывая. Мужчина зализывает чужие раны копотливо, наслаждаясь тихими стонами друга, но что-то внутри его головы невыносимо давит на виски. Останавливается, добравшись до укусов на шее, и поднимает взгляд на парня. Тот все ещё упирается ладонями в грудь Волкова, уже без былой силы. Явно недоумевает, это понятно по чуть дернувшимся к переносице бровям, и изумленно распахивает глаза, когда ладони мужчины смыкаются на его шее. Пальцами накрывает чужие пальцы, царапает, бьёт, пытается сказать хоть что-то, но кроме хрипоты Олег ничего не слышит, сильнее сжимая ладони. Сам едва дышит, замечая, как у парня закатываются глаза, и облизывает губы. – Не нравится? – у Сергея руки опадают на вопросе, безвольно падая на смятые простыни, он пытается сглотнуть накопившуюся слюну, но не получается, – Ты делал это со мной. Следы от пальцев ярче всех остальных отметин, вспыхивают розовыми полосами, Олег наблюдает, как голова парня заваливается набок и убирает руки. Садится на край кровати, голыми ступнями касаясь холодного пола и не оглядываясь, шлепает парня по предплечью. Тот хрипит, стонет, поворачиваясь на бок, и руки запускает под твердую подушку, пытаясь при этом подтянуть ноги к груди. Всхлипывает громко, лицом утыкаясь в матрац, и бормочет что-то невразумительное. – Поднимайся, - голос у Волкова властный, не терпящий пререканий, что против воли рыжеволосый двигается к краю кровати, толком не стараясь подняться, – Не тяни время. Тихое «Олег» действует на мозги, но мужчина игнорирует оклик, хватая парня левой рукой за плечи. Придерживает, дабы тот кубарем не упал на пол, и сталкивает с кровати. Разумовский хватается за комод обеими руками в слабой попытке устоять на ногах и более не поворачивает головы. Лишь вздрагивает заметно, всхлипывая также отчетливо, и кусает израненную губу, когда замечает в маленьком зеркале своё отражение. Прямо как Волков раньше. – Развернись, - не смея ослушаться, рыжеволосый поворачивает голову, проглатывая нарастающий крик, и в секунду успевает поймать летящий ему в грудь предмет. Скомканная серая футболка повисает на костлявых пальцах. Недоумевая, вскидывает бровь и краснеет тотчас, все же опуская взгляд, – Она в аптечке, думаю, ты прекрасно знаешь, что делать. Он заходит в комнату и зажмуривается, не в силах повернуть голову. Шагами быстрыми, подобными тем, когда родитель спешит поправить ошибку своего ребенка, пересекает скромное помещение, вперив взгляд в дрожащий под напором воды смеситель. Двигает пальцами ловко, усмиряя звук льющегося кипятка, и отряхивает руки. Смотрит на парня, что сидит на бортике ванной, искоса, протягивая руку к серому полотенцу, появившемуся в этой квартире ещё до переезда Волкова, и случайно задевает чужое плечо. Рыжеволосый дергается, двигая плечами и словно бы голову свою пытается вжать в плечи. Как птенец, выпирающими костьми на спине создает себе жалкий образ. Всхлипывает чуть слышно, когда рука Олега теперь уже нарочно касается его плеча, и будто виноватый отворачивает голову. А Волкову более и не надо теперь в душной от недавнего кипятка комнате. Серьезный, хмурый даже, он ведет пальцами по чужой мягкой от влаги коже, растирая подушечками крупные капли воды и не смеет даже обеими руками докоснуться. Его горячий напор безумия исчез с первым всхлипом Разумовского, услышанным за переделами гостиной и спальни. Пропущенным через клетки электрическим разрядом и добравшимся, как кажется, до самого мозга, потому что шагу сделать мужчина больше не может. – Я сделал всё, как ты просил, - мямлит, не поднимая головы, и взглядом касается собственных босых ступней. На нем всё ещё одежда, бессовестно мятая и непозволительно мокрая, липнущая к выступам худого тела тяжелой тканью. – Хорошо, - кивает Олег, руку, наконец, доводя до горла серой футболки парня. Не сильно, скорее требовательно, тянет ткань наверх, что та поднимается с торса, оголяя живот. Парень нестерпимо всхлипывает снова, обеими своими руками хватаясь за мокрую ткань, и опускает её обратно. Взгляд свой синий и обреченный поднимает на мужчину, руки которого все также безбожно продолжают поднимать только что вернувшуюся в верное положение одежду. Смотрит, не моргая, до пощипывания в глазах. Рта не открывает, лишь бы не дать нового повода, и безмолвно просит остановиться. Тихо щелкает включаемый кран или же это что-то щелкает у Олега в голове. Он сам не знает, да и сильно узнавать не хочет, единым движением наклоняя парня назад, что тот болезненно нагибается над ванной, и поток воды из-под душа направляет прямо тому в голову. Рыжие волосы темнеют под теплой водой, становясь какими-то красными. Волков наблюдает за этим смиренно, изредка запуская пальцы в чужие локоны, чтобы вода точно добралась всюду, и старается улыбнуться уголками губ. – Неудобно, - твердит мужчина, хватая Сергея за руку и возвращая в сидячее положение. Тот скулит что-то несвязное, мотая головой и капли влаги холодом попадают на одежду обоих. Не реагируя совершенно на слабые, в одинаковой степени никчемные попытки прервать процесс, Волков через голову стягивает с парня футболку. Второй раз за сегодняшний день. Раздевает, не целует, нарочито нагибаясь так близко, что против своей воли рыжеволосый телом реагирует на его присутствие. Кожа в мурашках под грубыми пальцами мужчины ощущается до невозможности нежной и руку свою, нетерпимо спускающуюся к краю джинсов Разумовского, он останавливает. Прямо напротив трепещущего паникой сердца и толкает, что парень пальцами впивается в бортик ванной, не желая ещё раз наклонятся. – Лезь в ванную. Ты грязный, - капая желчью, произносит Волков, сам недоумевая стали в своём голосе. Грубая, она кажется ему идеальной для душной обстановки комнаты. Парень сглатывает, мотая головой так сильно, что брызги с волос темными каплями расползаются на футболке Олега, что стоит уже непозволительно близко, жестком приказывая забраться в воду. И приседает, кривя лицо от незаживших травм по всему телу, но оказываясь на одном уровне с Разумовским. Глаза в глаза без единого шанса вдохнуть. Мужчина обводит пересохшие губы языком, поддаваясь вперед, и оставляет на раскрасневшейся от духоты щеке парня невесомый поцелуй. Легкий, едва ли ощутимый в сравнении с теми, что отметинами остались на коже парня после издевательств в гостиной. Сергей смотрит ошарашено, забывая прикрыть глаза, и хватку свою чуть ослабляет. Костяшки пальцев, до этого момента бледные от перенапряжения, становятся привычного цвета. – Я не хочу в воду, - шепчет, в надежде поймать губы Олега своими, когда лицо того вновь в сантиметрах находится, но сам же хватает лишь воздух. Слова тонут под всплесками льющейся воды в момент, когда руки Волкова, слишком сильные и уже привычно нетерпеливые, оказываются у парня под коленями. Не впиваются, хватают, заставляя отнять ступни от пола. – Я об этом не спрашивал, - рычит, улыбаясь едва заметно, и разворачивает рыжеволосого так, что ноги его прямо в синих джинсах оказываются наполовину в воде. Тот более не пререкается, послушно склоняя голову. – Сегодня ты вообще мало о чем спрашиваешь, Олег, - имя произносит особенно грустно, глотая единственные два слога и издавая при этом звук, напоминающий жалобный вой. Пропускает слова мимо ушей, пяткой наступая на подошву одного кроссовка, и стаскивает его, не расшнуровывая. Со вторым медлит, вынужденный все же наклонится, дабы снять его. Разумовский говорит что-то еще, такое же бессвязное и запускает пятерню в воду. Вынимает, наблюдая, как та стекает с худой ладони, и нервно сглатывает, что кадык заметно дергается. – Ты мне вроде как отомстить хотел, а сейчас лезешь ко мне в ванную, - неожиданно для обоих говорит Сергей, устало поворачивая голову. В синих глазах жалкие блики интереса, так отчаянно звучащего в голосе. Волков пожимает плечами, вынимая ногу из уже упавших на пол брюк, и велит парню подвинуться. Вода в ванной приятно теплая, словно бы мягкая, потому как мужчина рискует блаженно прикрыть глаза в первые секунды, пока никто его не видит. Садится прямо за спиной у рыжеволосого и тянется, задевая плечо и спину, совершенно не нарочно, пока тянется за лейкой душа. Оставленный с вечера грубый кусок ядовито пахнущего мыла трет в руках недолго. И опускает ладонь на кожу рыжеволосого, чуть выше лопаток. Тот млеет откровенно, забывая тотчас про хватающий за горло страх и грубые действия со стороны мужчины. Тянется к нему, поддается назад, чтобы Олегу было удобнее его мылить и тихо-тихо шепчет его имя. – Я не говорил, что передумал, - слова огнем касаются нежной шеи, пока руки Волкова движутся от плеч парня к его груди, массируя, – Ты тоже никогда не торопился. – Хочешь сделать мне больно? – спрашивает, поворачивая голову, и выдыхает мужчине прямо в губы, оказываясь в неумолимо маленьком расстоянии от чужого лица. Глаза свои синие щурит с вызовом, взгляд отчего-то уводя ниже. – Разве я уже не сделал этого? – отмечает, пальцами скользя по чужой шее, хоть ради этого и приходится свернуть с изначального маршрута, – Меньше получаса назад я был готов убить тебя. Теперь мокрые джинсы не кажутся Разумовскому такими уж и удобными. В страхе, он сводит ноги вместе, и материал тяжело липнет к коже, сковывая даже столь легкое движение. – Всё твое тело такое, - легко, но все же ощутимо, раз парень округляет глаза, касается краснеющей «метки» на выпирающих ключицах. Он действительно оставил таких много, но достаточно ли? Мотает головой на неозвученный вопрос и без особого усилия разворачивает Разумовского, чтобы тот вновь сидел к нему спиной. Так говорить куда легче. Но действие свое прекращает, опуская одну руку в воду, а второй же поворачивая ручку крана. Ванная, наполненная слишком, сильно вызывает дискомфорт. Кусок мыла стирается под пальцами Волкова. – А сейчас? – Что «сейчас»? – интересуется Олег, возвращаясь к намыливанию чужого торса, напряженные мышцы которого лишь сильнее твердеют, пока мужчина оставляет поверх них мыльную пену. Без шума воды голос кажется неприятно резким. – Сейчас ты хочешь сделать мне больно? – спрашивает, на этот раз не рискуя повернуть головы, и оба чувствуют, как застывает тело Сергея, прямо в неудобной для него позе с поясом джинсов впившимся в живот, пока тот смотрит куда-то на кран ванной. Смотрит, сглатывает, выдыхая в повисшем молчании и сам на свой вопрос отвечает, часто кивая головой. А рука Волкова на его теле останавливается, так и не дойдя до низа живота, где должна была оказаться такое напрасно разрушенное мгновение назад. – Штаны не мешаются? – меняет тему, разворачиваясь за черной бутылкой с шампунем, купленной пару дней назад. Улыбчивый мужчина на её картинке выглядит каким-то недовольным, что Олег разворачивает шампунь этикеткой с составом к себе. Теперь он не касается парня, специально поднимая руку достаточно высоко, чтобы миновать его плечи. Смотрит с пьяной пеленой под глазами, вызванной нарастающим желанием в области паха. За те полчаса, проведенные в одиночестве спальни, он справился со вспышкой агрессии, выбив весь наполнитель из двух единственных подушек и устроив небольшой погром на кухне. Его боль сбила похоть, грязными фантазиями просочившуюся в мозг. Выдавливает приятно пахнущий тяжелой свежестью шампунь на руку и щелкает крышкой. Сейчас, сидя абсолютно голым за его спиной, касаясь его израненной кожи, оставляя неробкие взгляды на его теле Волков чувствует, мурашками на коже ощущает, как что-то опять перещёлкивает. И молится, беззвучно шевеля губами, чтобы жгучая злость каждой крупицы его тела не вырвалась. – Мешаются, - тараторит Разумовский в момент, когда мужчина напрочь забывает, о чем спрашивал, и изумленно выгибает бровь, тихо радуясь, что рыжеволосый его не видит. Одной рукой баночку с шампунем опускает на пол, что от действия вода частично выливается через бортик. – Может, снимешь? – вопрошает, занося ладонь над чужой головою и позволяя шампуню по каплям стечь на волосы, – Я подожду. Разумовский кивает головой аккуратно, чтобы шампунь не стек на глаза, и худыми пальцами впивается в бортики ванной, поднимаясь. Не оборачивается, но этого и не нужно. Волков видит его никуда не исчезнувшее волнение, отражающееся резкостью движений и частыми вымученными вдохами, когда влажные от воды пальцы не справляются с округлой пуговицей. И поддерживает его, руки опуская на выступающие кости таза. От неожиданности Сергей вздрагивает, интуитивно своими руками дергает, чтобы накрыть чужие и оттолкнуть, но останавливается. Улыбается тихой усмешкой, проскальзывающей в шумном выдохе, и опускается обратно в воду, теперь уже совершенно нагой. Щуплый, такой же испуганный и невероятно необходимый, что мужчина рискует сократить между ними расстояние, обнимая парня одной рукою за грудь. – Так удобнее, верно? – губами едва касается шеи Разумовского, пальцы же запуская тому в волосы, – Не бойся меня. – Минуты назад ты сказал, что хочешь причинить мне боль, - начинает рыжеволосый, опуская голову, и голос его вздрагивает на последних словах. Теперь Олегу приходится приловчиться, чтобы вспенить шампунь, – Меньше часа назад ты был готов поиметь меня прямо в гостиной, да и убить там же. Сейчас же просишь не бояться. Мужчина поджимает губы, чуть прикусывая нижнюю, и принимает правоту слов парня. Чуть поворачивает голову, надеясь, видимо, в отражении кафельной плитки заметить чужое лицо, но видит лишь размытое рыжее пятно. Зачерпывает ладонями воду и неспешно выливает на покрытые пеной волосы Разумовского. Чуть наклоняет парню голову вперед, дабы вода в глаза не попала и повторяет так несколько раз. – Олег, тебе не кажется, что это абсурдно? – не оборачиваясь, спрашивает рыжеволосый и руки его привычно хватаются за бортики ванной. Уйти не рискует, лишь напрягается для вида, силясь показать серьезность своих слов, – Мы моёмся в одной ванной. Нет, ты моешь меня и при этом говоришь о том, как ты собираешься трахнуть меня позже. Что творится в твоей голове? Хватает за руку, возвращая в первоначальную позу. Удерживает на месте, когда тот взаправду решает вырваться и грубо, слишком грубо в сравнении с предыдущими своими жестами здесь, встряхивает за плечи. Сергей всхлипывает, сутулится весь, становясь до невозможности щуплым, и несколько раз кивает головой, словно бы силясь смириться с ситуацией. Шмыгает носом, вытирая лицо покрытой пеной ладонью и гордо поднимает подбородок, дрожать при этом не переставая. – Я, - мешкается, проглатывая слова, и удрученно покачивает головой, – Я не понимаю, чего ты ждешь? – Уже ничего, - отвечает Волков, резко поднимаясь в ванной, что вода от неожиданности шумно переливается через край, бессовестно намачивая коврик для ног и всю брошенную на пол одежду. Он выбирается из ванной один, не оглядывается, не произносит и слова, хмуря густые брови, и лишь руки свои вытирает маленьким серым полотенцем. Велит парню подняться, стирая тыльной стороной ладони испарину с зеркала, и всё же разворачивается на пятках, не заслышав звук плещущейся воды. – Выбирайся же, - приказывает, облокачиваясь на раковину, и смотрит обескураженному Разумовскому прямо в глаза. Его худое тело и общая несуразность вида действуют раздражающе до неприятных покалываний в кончиках пальцев. И все же, мужчина сдерживается, оставаясь стоять на месте, заместо того чтобы вытащить Сергея за шкирку из ванной, пока тот глупо хлопает глазами. – Ты не горел желанием принимать ванную, теперь я предлагаю тебе выйти из неё, а ты так и продолжаешь сидеть, - бесстрастно говорит Олег, подбираясь к самому краю ванной. На корточки более не присаживается, возвышаясь при этом над так и не двигающимся Разумовским, и руки упирает в бока. Прямо как настоящий взрослый. Жмурится, качает головой, улыбаясь как-то недовольно, и наклоняется вперед так, что чужое спуганное дыхание ощущается теплотой на губах. – Чего ты ждешь? – его же вопрос повторяет, впиваясь в раскрасневшиеся губы жадным поцелуем, и руку запускает в спутавшиеся от мытья рыжие волосы. Они добираются до спальни медленно, останавливаясь против каждого угла, впечатывая друг друга в стены до стона. Целуясь страстно, как в дешевых голливудских фильмах. Ругаются, проклинают друг друга, сжав зубы, и каждый раз врезаются телом в тело против шершавой бетонной стены. Волков не чувствует угрызения совести, в очередной раз прижимая рыжеволосого к стене с такой силой, что у того воздух выбивает из легких. Лишь ловит его вдох, приоткрывая собственные губы, и смотрит прямо в синие глаза самодовольно, с вызовом. Играется, покрывая кожу млеющего от ласк Разумовского легкими невыносимо короткими поцелуями. И тот бы противился, кривил лицо, если бы не странное ощущение где-то внутри черепной коробки, перещелкивающееся, переключающееся, янтарем вспыхивающее в радужках глаз. Сам того не помня, Сергей поддается вперед, спиной открывая незапертую дверь спальни и тянет, тащит за собой мужчину, руками обвивая его шею. Сказать бы хоть что-то, но Волков напрочь забывает как это, издавать звуки, кроме приглушенных стонов, выбиваемых редкими моментами, когда пальцы парня опасно подбираются к паху. Вваливаются в комнату, хватая воздух открытыми ртами, и смотрят друг на друга чуть ошарашено, будто бы впервые видят. Все тела в красных отметинах, Олег не может припомнить, чтобы чужие губы прижимались к его коже с силой, от того чуть хмурится, ловя отражение в зеркале за спиной у парня. И лицо его мрачнеет за секунду, когда кроме чужой голой спины и ягодиц, кроме собственного рельефного все же торса, он замечает неровные швы новых шрамов. Ярких, алыми полосами проходящихся по ребрам и шее. Это похоже на переключение канала по телевизору будничным вечером. Ненавязчивый щелчок, настолько привычный, что сразу и не замечаешь, звучит где-то под черепом. Внутри черепа. Щёлк. – Сукин ты сын, - рычит, отмечая янтарь в радужках некогда синих глаз, и двумя шагами сокращает расстояние до возможного минимума. Волков оттесняет Сергея от двери, возле которой тот все ещё топчется, и вопреки собственным догадкам, грязным фантазиям, ядом пропитавшим мозг, встречается с синими глазами. Будто прочитав мысли мужчины, Разумовский вскидывает голову, не привычно гордо, как это делает монстр с янтарными глазами, а чуть более неуверенно, и сам поддается вперед, поцелуем касаясь сомкнутых в тонкую полосу губ Олега. Тот перехватывает инициативу и руку, поднимающуюся вверх по торсу, прижимая её к груди обладателя. С силой. До скулежа выворачивает локоть, заставляя едва ли не упасть, и оттаскивает от двери, бесцеремонно бросая на кровать. Нависает сверху, беспощадным хищником и вопрос единственный, едва срывающийся с приоткрытых губ Сергея, перехватывает жадным поцелуем, обе руки размещая по сторонам от его головы. Дышит горячо, опаляя ключицы парня, и за плечо одной рукой хватает также нагло, как и врывается в его рот языком во время нового поцелуя. Рыжеволосый млеет вновь, пальцами впиваясь в чужую спину, и стонет пошло, совсем как в дешевых порнофильмах, не прекращая целовать в ответ. А мужчине этого больше не надо, как и напущенной невинности, то и дело проскальзывающей в пристыженном взгляде. Он двигается грубо, жестоко в какой-то ему лишь понятной степени и резко переворачивает Разумовского на живот, что тот щекою упирается в жесткий матрас. Протестует от неудобства, но слов его, таких отчаянных, совершенно не слышно. Или это только Олег их не слышит, задыхаясь в духоте собственного желания. Смотрит на парня сверху вниз, подобно тому, как на него смотрели в другой комнате этажами выше, и пальцами ведет по чужой спине, что кожа в месте прикосновения белеет, дабы после стать уже привычно розовой. Останавливается на пояснице, надавливая рукой достаточно крепко, что парень вынужденно прогибается, поднимая таз и грудь вдавливая в жесткую кровать. Стонет, больше от безысходности своего положения, нежели от сжигающей минуты назад страсти, и пытается повернуть голову. Волков не позволяет, дергает парня на себя, обнимая одной рукой, и ладонь прижимает прямо против бешено колотящегося сердца. У Сергея пульс зашкаливает, сбивается, становясь то ниже, то выше и вовсе останавливается на секунду в момент, когда мужчина влажным от слюны членом проезжается меж его ягодиц. Если бы рыжеволосый хотел возразить, замершее вместе с ним дыхание не позволило издать и звука. Сам жмурится, чувствуя, как чужая плоть, направляемая сильной и уверенной рукою, нетерпимо больно пытается преодолеть сопротивление мышц. Вскрикивает в неожиданности, за что пальцы мужчины тотчас оказываются у него на челюсти, зажимая рот, чтобы не было слышно, и лбом утыкается в матрац. Морщится, даже не пытаясь скрыть нарастающей боли в нижней части своего тела, и даже с замкнутым ртом стонет. Скулит, как животное, протяжно и медленно. Двигая бедрами в попытке отдалиться от Олега, такой наивной и прерываемой через несколько секунд жестким движением руки. Его прижимают сильнее, напрочь игнорируя отсутствие даже намека на эрекцию, продолжая манипуляции. Сопротивление усиливается, сопровождаемое нескончаемым скулежом, что в ушах начинает отдаваться эхом и мужчине начинает казаться, что это никогда не кончится. Он толкается ещё раз, грубее, проникая внутрь головкой члена, но тугие мышцы не позволяют войти глубже. – Олёг! – выкрикивает, губу кусая до крови, и падает грудью на матрац, что мужчине позади неудобно становится двигать бедрами, – Хватит! Мне больно. И что-то в его словах, в отчаянии с которым он это произносит, Волкову не нравится. Он отстраняется, нервно сглатывая, и озлобленно упирается кулаками по обе стороны от более неподвижного тела парня. – Я надеялся, будет легче, - только и цедит сквозь плотно сжатые зубы, садясь в кровати. На Разумовского и не смотрит, поворачивается к нему спиной и трет собственную напряженную шею ладонью, пытаясь усмирить начинающуюся мигрень, – Но когда у нас что-то было «легким»? Вопрос риторический, потому мужчина поднимается с кровати, цокая языком, и вальяжно выходит из комнаты, не оглядываясь. Дверью хлопает напущено громко, что тихий вскрик из стороны спальни заставляет довольно улыбнуться. Волков возвращается быстро, вертя в руках маленькую продолговатую баночку с аккуратной крышкой, звуки защелкивания которой сопровождали его весь путь по лестничным площадкам. Сбрасывает повязанное на бедрах в спешке полотенце на пол и не глядя перешагивает через него, двигаясь обратно в комнату. Он нашел смазку, вернее, он сходил за смазкой в старую свою спальню этажами выше, где заметил её в одной из прикроватных тумбочек уже через неделю после заезда. Тогда она показалась ненужной и неправильной, вызывающей отвращение. Теперь же мужчина не переставая открывает её, позволяя по капле растянуться жидкости на его пальцах. Уверенный в правильности своих дальнейших действий, бедром он толкает дверь в комнату, даже не думая замяться на пороге или отступить. Оказывается на краю кровати и только тогда удосуживается кольнуть взглядом голую спину Разумовского. А тот так и лежит на животе, пытаясь отдышаться, что становится понятно по часто вздымающейся груди и бесконтрольно цепляющимся за простыню пальцам. Ноги поджимает к животу, едва заслышав звук открывшейся двери, и лицо своё прячет в ладонях. – Где ты был? – спрашивает жалостливо, бормоча слова в прижатые к лицу ладони, и вздрагивает словно бы всем телом, напрягаясь тотчас, когда рука Волкова занимает привычное место ниже спины. – У тебя в квартире, - у мужчины в голосе проскакивает нотка непонятной заботы, пока он становится позади парня, движением поднимая того на четвереньки, – Ходил за одной очень занимательной вещью, валяющейся у меня в тумбочке. Ухмыляясь хитро, он выставляет вперед руку со смазкой так, чтобы Разумовский точно увидел, и потому, как интуитивно тот дергается вперед, силясь отдалиться, понимает – парень заметил. – Теперь будет легче, ведь так? Широкие ладони оглаживают мягкие бедра, плавно поднимаясь к пояснице и обратно, что против воли, рыжеволосый сгибает руки в локтях, грудью ложась на кровать для большего удобства. – Я не хочу, - соврать пытается, делая голос напущено-грозным, но все равно таким наивно нелепым, что рука Волкова, на мгновение коснувшаяся члена парня напрочь отбивает уверенность. У него не стоит, ещё только поднимается, но этого уже достаточно, чтобы мужчине снесло голову. Тянет Разумовского на себя, заставляя бедрами прижаться к собственному твердому члену, и щелкает крышкой у тюбика со смазкой. Выдавливает много, что гель стекает на простыни, и ладонями раздвигает парню бёдра. Не спрашивает, не готовит достаточно, и вводит внутрь Сергея разом два пальца. Осуждающий стон в тишине комнаты кажется столь естественным, что аккуратно, мужчина разводит пальцы на подобии ножниц и толкает чуть сильнее. Двигает ими медленно, выискивая простату, и рычит довольно, когда парень на кровати возбужденно открывает рот, сглатывая слюну. – Хочешь, - только и произносит, вынимая пальцы, и смотрит на свой твердый член. Уже привычным движением открывает тюбик с лубрикантом и щедро смазывает, – И получишь. Он толкается внутрь настойчиво, но не грубо, позволяя подготовленным мышцам принять себя с наименьшим дискомфортом. Разумовский выгибает спину, шепчет что-то недовольное, когда Олег замирает, и сам двигает бедрами. Неразборчивое «боже» слетает с его губ в момент, когда мужчина все же начинает двигать бедрами, ладони при этом смыкая на шее Сергея, и тот теряется. Мотает головой отрицательно, телом же двигаясь к мужчине, и зажмуривается. Постепенно, Волков налаживает ритм, двигаясь так, что кровать тихо поскрипывает, и, наконец, убирает руки с поясницы парня. Вместо этого кладет их ему на бедра и сжимает до стона. Влажные от воды волосы липнут к лицу неприятно, но Олег не обращает на них и капли своего внимания, полностью концентрируясь на тихих полувскриках, все чаще срывающихся с губ парня. Каждое движение внутри, возможно болезненное, дается легче предыдущего и это заметно по тому, как меняются эмоции чужого лица. А рыжеволосый и не думает об этом, полностью погружаясь в свои ощущения и не смея более вздохнуть без стона. Простыни пальцами не сжимает, перемещая их на свой член и двигая в такт толчкам мужчины. И оба теряют ход времени, забывают о нем напрочь, отдаваясь моменту, и помогают друг другу. Разумовский принимает чужую боль, тисками-пальцами впивающуюся в его шею и вынуждающую против желания морщиться. Принимает и забывают свою собственную. – Олег, - хрипит чужое имя, едва ли не падая на кровать, так сильно трясутся ноги. Уставший, он хватает ртом воздух, обводит пересохшим языком губы и активнее двигает рукой на члене. Поддаваясь, мужчина перемещает руку так, что она накрывает кадык рыжеволосого, более не сдавливая шею до красных пятен, и сжимает уже легче. Наклоняется вперед, целуя парня в шею, и лбом утыкается ему меж лопаток, не переставая двигать бедрами. – Сделай это, и я прощу тебя, - сам удивляется столь длинному предложению, потому как более ничего произнести и не может. Не старается на самом-то деле, и стонет протяжно от жаркой пульсации вокруг собственного члена. И этого хватает, чтобы Разумовский с несвойственным ему рыком закинул голову, подняв её от матраца, и руками обхватил ноги мужчины, короткими ногтями впиваясь в кожу. И кончил, пачкая и без того уже грязные простыни. Двигаясь еще несколько раз, Волков изливается следом и замирает, пытаясь совладать со сбившимся дыханием. Не слышит оклика, не замечает, как парень отстраняется, спешно добираясь до края кровати. Падает на неё, лицом в подушку и мотает головой, когда Сергей пытается сказать ещё что-то. Отмахивается, закрывая глаза, и так напрасно пропускает сверкнувшие в синих радужках янтарные искры.