Sins

Питерская ночь не прельщает ветром, пробирающим до самых костей и заставляющим мужчину задрожать, едва тот появляется в указанном месте. Поправляет плащ, но действие оказывается относительно бесполезным. Все еще холодно. Взглядом провожает спешно отъезжающую черную машину, от которой в ночи видны лишь приглушенные фары. Его единственный шанс выбраться отсюда раньше скрывается в аллее за поворотом. Олег хмурит брови, всматриваясь в темноту, отчего на лбу появляется неглубокая морщина. На метры вперед, а больше разглядеть не получается, нет никого, кроме его одинокой тени от фонаря. Впервые за последнюю неделю Волков поджимает губы, начиная заметно нервничать. Привычно хочет ткнуть пальцем в продолговатый экран браслета, но останавливается в сантиметрах от пластика. Устройство на руке неприятно тяжелит руку, что поднять её поначалу казалось невыполнимым заданием. Сложное, оно поражает возможностями под корпусом из пластика и метала. Мужчина одергивает себя, опуская руку, и тянется в отрывной карман бесполезного плаща, участью которого в скором времени стать куском ткани на петляющей в двухстах метрах отсюда тропинке. Отходит поодаль от фонаря и наспех тычет пальцами по плоскому прямоугольнику, цифры которого в темноте кажутся непозволительно яркими. Волков оглядывается, прижимая телефон к уху. Семь гудков тянутся промозглой вечностью, пока женский голос по ту сторону провода не предлагает оставить сообщение. Предложение несерьезное, не стоящее и капли эмоций, раздражает Волкова. Сам того не замечая, он сжимает кулаки и грубый пластик на его пальцах поскрипывает. – Чёрт, - ругается тихо, тотчас оборачиваясь к свету, и разжимает ладонь. Костюм скрипит снова, теперь уже принимая безопасное для себя предложение. Эта игра в переодевание более не кажется забавной. Она опасная, искрящаяся желтыми ампулами на запястье и по-настоящему глупая своей напускной вычурностью. Волков поправляет костяную маску птицы, водруженную час назад на его лицо против воли, и делает пару шагов вглубь скромного пролеска, где редкие деревья неприветливо шумят кривыми ветками. Сомневается в каждом новом шаге как в последнем, все сильнее пробираясь в глубь искусственной чащи, и поднимает голову вверх. Луны почти не видно, ровно как и звезд, только частые тучи, загораживающие единственный свет своей тенью. Мужчину передергивает, когда воспоминание о холодных ночах в одиночном лагере под открытым небом проносится где-то на подкорке сознания. Тогда у него не было даже одного дерева, чтобы укрыться за ним. Желание докоснуться до шрама на шее несильное, но противиться ему Олег не может. Тянется рукою, дотрагиваясь до основания маски в том месте, где кожу прикрывает толстый материал костюма и чуть подуспокаивается. Снова выбирает в списке контактов Разумовского, но попытка ничем не отличается от предыдущей. Мужчина прячет телефон обратно в карман, решая пока что повременить с выбрасыванием его на дорогу. Ведет плечами раздраженно, свыкаясь с раздражающим барабанные перепонки звуком поскрипывающего пластика. На стыке с металлом он звучит совершенно неприятно. За двенадцать минут бесконечно долгого шествия через лесополосу телефон Волкова ни разу не оживает. Мужчина останавливается в паре метров от последних деревьев и отрывает карман от плаща. Сминает кусок черной ткани и вынужденно отходит обратно вглубь. Здесь слишком близко от места грядущего преступления, чтобы вот так оставлять улики. – Преступления, - тянет Волков, ухмыляясь от того, как именно его мозг обозвал ночное действо. Разумовский же придумал куда менее серьезное название, обозвав ночную вылазку на другой конец Санкт-Петербурга «игрой» Пытается набрать ему ещё раз, вовсю скалясь под маской, когда вместо Разумовского вновь отвечает автоответчик. Жмет пальцем сильнее и пластик ломает стекло, оставляя круглый след и бегущие в стороны полосы. – Блять, - разражено вертит телефон в руках, силясь разглядеть нанесенный ущерб. Тонкий прямоугольник отвратительно прогибается назад в месте, куда только что так сильно ткнул Волков. Едва сдерживаясь от напряжения, мужчина бросает телефон себе под ноги и пяткой наступает на экран. Ломающийся корпус мучительно скрипит и звук этот, как не странно, кажется Волкову приятным. Все равно устройство было поручено выбросить сразу же, кинув разве что в реку, а не в кусты. На последнее колкое замечание собственного мозга мужчина не реагирует, выходя из тени деревьев. Он не оборачивается, разводит плечи широко и двигается в сторону возвышающихся металлических ворот позади огромного дома. Дышать неимоверно тяжело, ткань костюма, прикрывающая рот не позволяет вдохнуть холодный воздух, делая его обидно теплым. Не выдержав, мужчина накрывает маску рукой и чуть приподнимает, лишая самого себя видеть хоть что-то. Вдохи выходят спешными, короткими и совершенно недостаточными для саднящих легких. Интуитивно поворачивает голову в сторону пролеска и прислушивается. Где-то неподалеку тихо звучит рингтон его чудом живого телефона. Порыв бросится туда и взять трубку перебарывает одним движением возвращая костяную маску в нормальное положение. Олег качает головой, что нос маски заставляет непроизвольно наклониться вперед, и луна бьёт по глазам, белым отражаясь в стеклах. Её свет холодный, как руки Волкова, ежеминутно повторяющие незамысловатую комбинацию кнопок на опасном устройстве, и совершенно спокойный. Ко второму мужчине отнести себя не удается, слишком уж тяжело он дышит и неприемлемо часто оборачивается, хотя мелодии телефона давно не слышно. Ему не перезванивают Зато сравнение для слова находится в безмятежно дремлющем саду, калитка в который заботливо не закрыта утомившимся садовником. Они и этот шаг высчитали вместе, взломав, кажется, пару камер на чужом участке за несколько дней до «игры». – Во что я ввязываюсь? – недовольно бурчит Волков, и голос его эхом разносится над кустарниками. Наложение двух выправленных дорожек и идеальная вибрация делают его лишенным эмоций. Эта излишняя безэмоциональность не нравится мужчине, ровно как и проникновение на чужую территорию под покровом ночи, но отчего-то он не противится, продолжая вышагивать по ровно выстриженному газону. Луна бликом отражается на одной из желтых ампул, и сам не понимая зачем, Олег активирует её. Поджимает губы, оборачивается, полами плаща сминая маленькие фиолетовые петуньи. Вновь поджимает губы, заходя под купол оранжереи, и бросает заинтересованный взгляд на первый же цветущий куст. Светло-розовые розы недвижно наполняют воздух своим ароматом, и мужчина направляет левую руку в их сторону. Изящное движение пальцев. Вспышка в одной из ампул, заставляющая ту светится ярче, чем луну, и тихое шипение. С замиранием сердца Олег смотрит на костюм, где необратимая реакция набирает обороты, и время его останавливается. Секунда за секундой, растянутая, как кажется, на часы, искра вспыхивает в районе запястья. Движется торопливо, оставляя за собой пылающую полосу, и Волков поднимает руку выше, направляя к самому крупному и яркому бутону. Это похоже на иллюзию, на искаженную реальность на то, с чем так усердно отказывается бороться мужчина, но никак не на правду. Пламя из ладони, настоящее и свирепое, касается бело-розовых лепестков. Морщит их, пачкает, заставляет жалобно сжаться и словно бы затрястись. Розы вспыхивают быстро, наполняя воздух отголосками своего цветения. В стеклах маски пляшут языки пламени, когда отведя руку в сторону, Волков позволяет огню вырваться на свободу и подпортить ещё один куст. Направляет пламя на корневища, отчего вспыхивает все растение разом, как самый яркий факел. Гнется, льнет к земле обожженными ветками и выглядит при этом невероятно красиво, таинством, известным одному лишь Олегу. Подвластным только ему. Поднимает правую руку, ампула на которой стремительно зажигается, и наводит её на единственное в обозримом пространстве дерево. Отцветшая вишня, тихо склонившая ветви перед зимою, неизбежно загорается от рук человека в маске. Он идет по тропинке, не оборачиваясь, потому что окликнуть его здесь некому, и выставляет поочередно руки в стороны. Пламя целует цветы, танцует с ними страстно и быстро, оставляя лишь почерневшие стебли. Красные гвоздики, маленькие, что приходится наклонить руку сильно вниз, сгорают мгновенно, не оставляя после себя и следов бывалого цветения. Мужчина смотрит на крохотные лепестки безучастно, придавливая ногой то, до чего не добралось пламя. Участь желтых хризантем также печальна – они сгорают ровно в полночь, клонясь к земле, и обращаются в черный пепел. Олег останавливается против них чуть подольше, выжигая каждый цветок, и лишь заметив, что более ничего не осталось, двигается дальше. За его спиной скрипят гнущиеся ветки, выдыхая под купол оранжереи клубы черного дыма. Мужчина движется почти наугад, смутно припоминая, что впереди должна быть вторая дверь. И все же выставляет руку в сторону, остановившись в пяти шагах от выхода, когда замечает цветущий шиповник. Такой непривычный для текущего времени года, не закрывший свои цветы ночью, он источает насыщенный сладковатый аромат, чувствующийся даже меж горечи дыма. Олег смотрит на него, не моргая под маской. Подходит ближе, наступая на рядом растущие маргаритки, и пальцами в тяжелой ткани костюма дотрагивается до бутона. Нежно, не желая никак ему навредить, проводит пальцем до стебля и возвращается на тропинку. Волков все же снимает маску, покинув оранжерею. Громко закашливается, руками хватаясь за горло, и падает на колени. Прижимает ладонь ко рту, когда боль в груди вырывается хриплым выдохом и смотрит на покрасневший влажный материал перчаток. Ампула на запястье тухнет, полностью истратив содержимое, и мужчина неслушными пальцами срывает её, бросая куда-то в сторону. И всё его внимание приковано к горящему под куполом саду. Сквозь кашель Олег улыбается довольно, ощущая себя при этом уверенно и даже возвышенно, пока по стеклянной крыше одна за другой разбегаются трещины. Завороженный, он не отводит взгляда и лишь резко вздрагивает, когда купол падает, окончательно сломавшись, и пламя взвивается высоко к ночному небу. Волков прикрывает глаза и вдыхает так сильно, что костюм в районе груди поскрипывает. Умирающий сад оставляет последние свои следы сладковатым ароматом в воздухе, исчезающем стремительно от горечи поднимающегося дыма, и тихим шипением ломающихся ветвей. Клубами смог взвивается в небо и загораживает луну, лишая последнего источника света. Дышать тяжело от опадающего пепла, но Волков не спасает себя, надевая маску обратно. Вместо этого делает три шага вперед туда, где огонь пожирает ровно подстриженную траву, не оставляя ей и единого шанса. Присаживается на корточки в опасной близости от разгорающегося пламени и протягивает к нему руку. Оно лижет ладонь, сокрытую под толстой тканью. Оно играется, извиваясь между пальцев и невольно, Волков вздрагивает, когда, развеселившись, пламя набрасывается ему на рукав. Тушит тотчас, быстро похлопывая себя по запястью, но остается сидеть неподвижно. Наклоняет голову вбок, роняя горизонт, и устремляет взгляд в самую глубь сада, где скелеты роскошных кустарников дрожат от поднявшегося ветра. Брошенные наземь бутоны шиповника напоминают сморщенными листьями редкие пустынные цветы. Мужчина сглатывает, протягивая руку за маской, все время висевшей на поясе, и почти не моргает. Пустыня перед глазами, находящая свое отражение в умершем саду. Иссохшими лепестками на земле она расстилается до самой калитки, унося воспоминаниями за тысячи километров от Санкт-Петербурга. Волков застывает на месте и, кажется, забывает, как дышать. Запах едкого дыма проникает в легкие при первом осознанном вдохе, но более в нем нет цветов, только горящие покрышки, изрешеченной пулями военной машины. Поднимается так быстро, что голова начинает кружиться, и скрывает исказившееся болью лицо под костяной маской. Безобидная по условию «игра» для запугивания миллиардера перестает таковой быть с единственной слезой, скатившейся по щеке мужчины. Он не снимает маску, чтобы стереть её. Лишь сильно жмурится, чем вызывает вспышку головной боли, пройти которой суждено к утру. Отворачивается, оставляя позади изувеченный сад, и смотрит на огромный дом. Всё ещё слишком спокойный, не замечающий огнища, полыхающего позади, он раздражает Олега своим равнодушием. Мужчина всматривается в темные окна в надежде заметить хотя бы один зажженный ночник, но тщетно. Людям там всё равно на происходящее. Волков поправляет маску, что более не кажется ему неудобной, и разворачивается на пятках, заставляя полы плаща подняться. Смотрит на второй этаж ещё раз, туда, где по наводке должны находиться люди, но, не заметив и блеклого свечения, решительно расправляет плечи. Перед глазами вместо пустыни раздосадованное лицо Разумовского, днями пролистывающего чужой профиль в социальной сети, чтобы вечером уснуть в беспамятстве с бутылкой дорого вина под боком. Олег останавливается против величественной входной двери, выглядящей объективно не очень из-за излишка золота на себе. Золотые узоры, золотые вставки, ручка тоже золотая. И золотые руки облитые кровью ребенка. Направляет огнемет ладони на дверной замок и, не думая, активирует. Пламя маленькое, короткое и сильное настолько, что вынужденно мужчина морщится под маской, не в силах вновь смотреть на огонь. Опускает голову, готовый в любое мгновение быть оглушенным кричащей сигнализацией и ждет. Десять секунд, двадцать пять. Открывает глаза и замечает искрящиеся проводки прямо в двери, проявившиеся от пламени. И, наверное, это решающее, раз Волков срывается с места и тянет дверь на себя, пуская в особняк, запах грядущего страха и мертвых цветов. Волков прижимается лбом к холодному стеклу лифта, так рьяно поднимающему его на самый верх здания, и жмурится. Вдыхает медленно, через нос, и чуть качает головой. Не помогает. Маска выскальзывает из его рук, падая на прозрачный пол лифта с гулким звуком, но мужчина не реагирует. Вжимается в стену, что стекло пачкается, и замирает. Не замечает, как пальцы стискиваются в кулаки, рука дергается, поднимаясь самовольно, и мгновение выдоха разделяет её от боли. Он не может остановиться, прекрасно понимая - осознавая - к чему приводят такие вспышки. Сожженные цветы отголосками своего аромата исчезают вместе с первым ударом о стекло. Сдираются вместе с кожей и кровавыми разводами остаются на стене лифта, пока Олег, крича так громко, что срабатывает сигнализация, ударяет по ней ежеминутно. Сам при этом горбится, вынуждая плечи заболеть, и не открывает глаз. Горящий сад, горящая гостиная, горящее тело. Кричит, руками хватаясь за короткие волосы и не выдерживает, медленно оседая на пол. Лифт тихо останавливается на нужном этаже и так заботливо открывает дверь, так ненужно сопровождая это дружелюбным голосом Марго. Слышать её совершенно не хочется, и мужчина поднимает трясущуюся, покрытую броней руку. По кнопкам ударяет разом, заставляя лифт резко дернуться вниз. Это похоже на падение так сильно, что Олег жмется в угол, накрывая голову руками, и поджимает колени к груди. Во рту привычный металлический привкус. Обводит пересохшие губы языком, обнаруживая неглубокую рану. Она щиплет нещадно, вырывая из свежих воспоминаний, и заставляет открыть глаза. Не видя дальше собственной протянутой руки, силуэт её различая неотчетливо, мужчина вымученно кривит губы. Ключицы выступают под кожей, хоть этого и не видно из-за костюма, когда Волков всхлипывает на вдохе, ладонью накрывая лицо. Жмет с силой, заставляя кожу покраснеть от шершавого материала перчаток, и открывает рот. Его боль беззвучна, вырывается в тишину ночного офиса тихими всхлипами и тонет тотчас, когда лифт по команде поднимается наверх. Вдыхая воздух через рот, чтобы не почувствовать запаха, пропитавшего пластик костюма, мужчина поднимается с пола, неслушной рукой хватая костяную маску. Прекрасная в своем уродстве, она позволяет мужчине чуть забыться. Он водружает её на заплаканное лицо, что слезы мгновенно исчезают, стираемые мягкой подкладкой, и широко расправляет плечи, повторно оказываясь против нужной квартиры. Врывается в комнату стремительно, занося с собой пепел на подошве ботинок и запах горящей плоти, въевшийся, как самому кажется, прямо в кожу. Его не ощущает, продолжая дышать через рот, и взглядом стеклянных глазниц впивается в хозяина комнаты. Движется быстро, сокращая расстояние до дивана, и замирает на полушаге, встретившись с напуганными голубыми глазами. Опускает плечи, поднимает их снова, расправляя так широко, что становится неприятно, и заканчивает шаг, сразу начиная новый. Чужие эмоции вихрем разносятся по воздуху, пока Сергей отползает на край дивана, попутно роняя телефон. Его страх кажется Волкову неуместным, ненужным, глупым в некоторой степени, потому он продолжает идти к дивану. Руки под костюмом трясутся невероятно, из-за чего пластик ударяется о металл с гулким звуком вибрации, но никто не обращает на это внимания. Мужчина яростно рассекает рукою недвижный воздух, едва не активируя новую, заполненную горючим до краев, ампулу. Не одергивает себя, лишь уводит ладонь чуть левее от рыжеволосого. Дышит как бык, и скалит зубы, зная, что под маской этого совершенно не видно. Ему не хватает воздуха. И сил. Гневно, Волков смотрит на друга, который продолжает жаться в угол дивана, будто совершенно не понимает происходящего. Ведомый одной лишь яростью, которая электрическими разрядами разносится по венам, Олег не замечает чужих синих глаз. Или не обращает на них внимания. Ему хочется пальцами сжать чужую шею до хруста, заставить желтые глаза, что обязательно сверкнут через минуту другую, навсегда закатиться, и уронить бездвижное тело на пол тряпичной куклой. Вместо этого проходит мимо Разумовского, даже не поворачивая головы в его сторону, и останавливается против маленькой кухонной раковины. Зеркало над ней отражает костяную маску и пламя, пляшущее теперь внутри его собственных глаз. Выверенным за дни подготовки движением, снимает маску с лица, вдоха при этом не делая, хотя все внутри сжимается в ожидании прохладного воздуха. Тянет за ворот костюма, что закрывал собой окровавленные губы, и пальцами сжимает ледяную ручку крана. Вода ударяется о раковину, брызгами оставаясь на кухонной тумбе, пока сидящий на диване парень отчаянно пытается спросить хоть что-то. Волков игнорирует его оклики, наклоняясь ближе к пенящемуся кислородом потоку воды, и ощущает первые капли на собственной коже. Непозволительно медленно, она стирает несуществующий пепел со щек и настоящие слезы, пока мужчина наклоняет голову все сильнее и сильнее. Открывает рот, набирая воды так много, что губы не смыкаются сразу. Перекатывает её за щеками, дожидаясь момента, когда вода станет теплой, и выплевывает в раковину. Привкус горчи на языке, совершенно отличный от крови, не исчезает. Волков сжимает пальцами кухонную тумбу, что костяшки белеют, и поднимает взгляд на свое отражение, теперь уже без костяной маски Чумного Доктора. Убийца по ту сторону зеркала печально моргает, покачивая головой из стороны в сторону. Смотрит с упреком, но ничего не говорит своими окровавленными бездвижными губами. – Олег? Волков не обращает внимания, начиная покачиваться быстрее. Отрывает пятки от пола, перенося вес на руки, так и не отпустившие тумбы, опускается снова. Ритм странный, сбивающийся, но мужчина не замечает этого. – Олег? Слышится чуть ближе, но по-прежнему слишком далеко и тихо, чтобы Волков поднял голову. Его отражение поддается чуть вперед, сжимая при этом губы, что те становятся одним цветом с бескровной кожей. – Олег. Чужая ладонь невесомо опускается на плечо, заставляя одним своим прикосновением остановиться. Олег хмурит брови, морщинами прорезая лоб, и накрывает руками собственную голову. Жмет сильно, словно вот-вот раздавит, и новые оклики не спасают его от нарастающей боли. У Разумовского тихий напуганный голос, что, дрожа, непрестанно произносит одно единственное имя, пока сам он трясет мужчину за плечо, умоляя отнять от лица руки. Накрывает ладони своими, разжимает прижатые к черепу пальцы тщетно, и просто кричит на Олега, пока тот медленно оседает на пол. Сам начинает злиться, это отражается в рваности неудачных действий, стали, старающейся проскользнуть в гласных, и том, как он не опускается на пол рядом с Волковым. Тот смиренно дожидается вспышки янтарной ярости, свою уже опустив. Руки трясутся, продолжая сжимать голову, но даже крупицы сил прекратить делать это Волков не находит. Прислушивается к интонации голоса рыжеволосого, когда парень все же садится на пол. Они сидят в тишине, руки на головах, ноги поджаты к груди и каждый не решается произнести и слова. Петербуржскую ночь рушат сирены полицейских машин, принуждая мужчину часто вздрагивать до самого золотого рассвета. – Ты наврал мне, - первое, что произносит Волков, ужасаясь хрипу вместо своего голоса. Медленно, он отнимает руки от головы, испытывая затуманенное облегчение, и, хрустя позвонками, поворачивается лицом к парню. Разумовский сонно открывает синие глаза, моргает часто и потирает лицо рукой, фокусируя, наконец, взгляд на друге. Вздрагивает тут же, страхом отодвигаясь на полметра, и краснеет пристыжено. Покачивая головой, мужчина шумно выдыхает, не опасаясь отчего-то учуять гарь в воздухе. Возможно, вентиляция здесь уже сделала своё дело, либо же он с ним свыкся, как свыкся однажды с ужасом войны. – Ты говорил, что этими огнеметами, - кивает на обмундированные запястья и чуть поворачивает рукой, что пластик опять поскрипывает явной своей недоработкой, – Нельзя убить человека. Мощности не хватит. – Я не говорил такого, - запинается парень, не без опаски разглядывая устройства. Нервно сглатывает, стоит Волкову нечаянно направить руку в его сторону, и незаметно пытается отодвинуться ещё дальше. – Конечно, - произносит на выдохе и роняет протянутую руку. Он такого не говорил, не осмелился бы и подумать, непрерывно пролистывая инстраграм Гречкина, бормоча при этом не самые грубые ругательства. Синеглазый, он зажался бы в угол, смял бумажку с черно-белой фотографией и гневно бросил в урну. – Ну же, просыпайся, - слова, звучащие прямо угрозой, пока Олег тяжело поднимается с пола, надвигаясь на напуганного рыжеволосого, – Нам есть о чем с тобой поговорить. Рука хватает чужую шею несильно, почти что по-детски шутливо, но даже этого несложного действия достаточно, чтобы в синих радужках глаз ярко вспыхнули янтарные искры. Сжимает руку сильнее, пока глаза Разумовского наполняются пламенем, и рычит утробно, с приятным теплом для себя отмечая, что у парня останутся следы. Проявятся сегодня к полудню, когда оба поуспокоятся и будут напоминать о случившемся ещё две недели. Волков тянет несопротивляющегося совершенно парня на себя, заставляя неестественно поднять голову, до хруста в шее, и наивно дернуть руками. Словно он позволит ему себя остановить. – Давай же, не тяни время. Я знаю, что ты где-то там, - указательным пальцем левой руки, до этого момента недвижно висящей, стучит Сергею промеж глаз, заставляя последние вспыхнуть ярче, – Ну же. Он роняет его на пол, заставляя зашипеть от нехватки кислорода и руками накрыть шею. Наблюдает за тем, как парень корчится, ползя по полу, и сам неспешно двигается в сторону дивана. Сейчас ярость, так сильно полыхавшая ночью в лифте покалывает незримыми иглами в подушечках пальцев, но Волков игнорирует её, ровно как и проклятья, хриплым потоком ударяющиеся о его спину. Теперь даже они звучат иначе. Колкие, разгоряченные они врезаются в память незаживающими порезами и заставляют Олега поморщиться, отвернув голову. Под градом таких ругательств, он позволил в самый первый раз водрузить на себя маску Чумного Доктора. Качает головой раздраженно, отгоняя относительно свежие воспоминания, и вперяет суровый взгляд на Разумовского, что все же добирается до дивана, не прекращая дрожать. Его тощее тело слишком слабо даже для такой несерьезной нагрузки. Волков рявкает, заставляя рыжеволосого умолкнуть, и опасно направляет левую руку в его сторону. Ампула огнемета в готовности начинает светиться чуть ярче обычного, накаляя атмосферу в комнате. – Ты обещал, что эта штука, - повторно указывает на обмундированную ладонь, устройство на которой начинает заметно вибрировать, – Не способна убить человека. Янтарные глаза смотрят с нескрываемой неприязнью, пока их обладатель медленно потирает краснеющую кровоподтеками шею. Плечи напряженно подрагивают, но Сергей не открывает рот, чтобы ответить хоть что-то. – Сказал, что я припугну его, ну, может обожгу чуть-чуть, - продолжает, со сталью звенящей в голосе, и медленно пододвигается к парню, руки при этом не отводя, – Что стану его ночным кошмаром, а не последним, что он видел в этой жизни! Срывается, кричит, брызгая слюной, и не может остановиться, повторяя предложения раз за разом, что друг вымученно кривит лицо, явно не желая этого слышать. Волков впивается руками ему в плечи с силой, оставляя десяток новых округлых следов подушечками пальцев, и трясет, отчего челка падает на глаза Разумовскому, скрывая рыжими прядями янтарные глаза. Все ещё злой, он трясет сильнее, выбивая первый тихий вскрик и довольный, роняет парня обратно на диван, опускаясь при это рядом. Слова колкие и жестокие, грязные, такие, которые он никогда бы не посмел сказать своему лучшему другу, срываются с языка вместе с кровью. Не успевшая зажить губа вновь начинает кровоточить. – Его смерть не входила в наш с тобой уговор, - говорит, не поворачивая головы в сторону Разумовского, и со странной теплотой в области пустой груди замечает его сиплые попытки нормально вдохнуть, – Это предательство. Факт эхом разносится по просыпающемуся зданию, пока мужчина стягивает с рук устройства, осточертевшие ему за прошедшую ночь. Смотрит на них брезгливо, без опаски, и опускает подле себя на серый материал дивана. – Открытый перелом ребер тоже не был частью нашего уговора, - хрипит Сергей и даже в этом слышится его самодовольная улыбка, кривящая уголки губ. Он выдыхает шумно, тотчас протяжно закашливаясь, и кладет обе руки на спинку дивана, занимая при этом почти все свободное место. Мужчина ощущает пальцы, невзначай коснувшиеся его плеча. – Или ты хочешь сделать виноватым только меня? – интересуется, поворачивая голову, и обводит языком губы, начиная наслаждаться происходящим. Янтарный взгляд скользит по бледному лицу Волкова, когда тот все еще не поворачивается. – Не понимаю о чем ты, - рычит, сжав челюсти до боли, и сам того не замечая чуть вздрагивает. Дергает бровями непроизвольно, пока чужой предсмертный крик режет по ушам в воспоминаниях. – Ты вышвырнул его в окно, как тряпичную куклу, - напоминает рыжеволосый, сам подбираясь ближе. Аромат его одеколона впервые слышится Волкову, вынуждая болезненно тихо застонать. Пахнет чем-то цветочным и абсолютно точно пеплом. – А до этого спустил с лестницы второго этажа, вытащив из кровати, - горячее дыхание напротив уха заставляет кожу во мгновение покрыться мурашками, – Или не помнишь? Я могу показать тебе. Марго, видео! Огромный экран рябью показывает беспечную картинку чужой гостиной. На долю секунды мужчина не узнает её, хмуря брови, но тотчас вжимается в спинку дивана сильнее, когда что-то падает с лестницы второго этажа. Падает, поднимается, кричит беззвучно под довольным взглядом Сергея, что не сводит глаз с экрана, и выставляет вперед руки в жалкой попытке защититься. Мужчина в костяной маске хватает его за горло, волочит прямо до огромных, во всю стену, окон и швыряет как нечто невесомое. Сорок секунд записи оба смотрят на пустую гостиную. Краем глаза Олег не без ужаса замечает глумливое выражение лица Разумовского, что точно собирается пересматривать запись не один десяток раз. Если он уже этого не сделал. – Вот сейчас, сейчас, - улыбается, пальцем указывая на экран, и кричит радостно, когда ночную комнату озаряет яркой вспышкой света, а потом ещё ярче, обрывая видео, – Ты спалил его как травяное пугало осенью. Волков не отвечает, продолжая смотреть на потухший экран. Путается в мыслях и ощущениях, раздираемый равными сторонами себя. Там он был уверенным в своей безнаказанности, злым, потому как блондин на видео заслуживал трепки. Сейчас же… Опускает взгляд на чистые руки, несуществующая кровь на которых пачкает все, к чему смеет прикоснуться мужчина. Нервно сглатывает, когда разбирает в оклике свое имя. – Так что ты не оставил ему и малейшего шанса выжить, - подначивает Разумовский, нарочито вальяжно поднимаясь с дивана, – Порванная бедренная артерия, обширные гематомы и несколько переломов. – Прекрати. – Не огонь, - игнорируя высказывание Олега, продолжает рыжеволосый, подбираясь к автомату с газировками, и бренчит опускаемыми туда монетками, – Он бы умирал долго и мучительно, истекая кровью на пороге собственного дома, ну или быть может в машине. Совсем как Волков месяцы назад в пустыне, вот только он не видел человека, выпустившего ему в грудь пулю. Жмурится так сильно, что в черноте проступают красные вспышки, но не слушать Разумовского не может, обрекая себя тем самым на страдания. Кожа против сердца, изувеченная округлым шрамом ноет. – Но, если тебе так будет легче, - последнее слово произносит дольше, растягивая первую гласную, и достает из автомата упавшую синюю жестянку газировки, – То можешь считать, что его смерть на моих руках. – Ты знал, что так случится, - догадывается мужчина, резко поднимая голову, и с недоумением смотрит на раздражающе спокойного Сергея, что не спеша бредет к стеклянному столу, попутно набирая что-то на тонком прямоугольнике телефона. Мысль кажется издевательски неправильной, что попытки отказаться от неё не наступает. Зубами Волков впивается в неё, открывая запутавшиеся куски и что-то внутри его собственного мозга коротко щелкает. Как взведенный курок у пистолета, приставленного к виску. – Ты проверял меня все это время! – яростно восклицает мужчина, рывком поднимаясь с дивана, и парой шагов пересекает комнату. Руками упирается в стеклянный стол, заставляя последний дрогнуть картинкой. – И как же? – спрашивает, отодвигая недопитый напиток, и ставит локти на стол. Смотрит с интересом ребенка, впервые пришедшего в зоопарк. Олег умолкает, путаясь в собственных мыслях окончательно, и медленно качает головой, отнимая кулаки от стола, чем позволяет тому нормально работать. Упрекает парня, не приводя при этом и единого аргумента. – Опять вспомнить не можешь? О, тогда я с радостью помогу тебе. Улыбается недобро, отодвигая кресло так неожиданно, что оно колесиками царапает пол. Выходит из-за стола, так нелепо закатывая рукава на ходу. Волков напрягается всем телом, но с места не двигается, позволяя парню подойти вплотную. Тот открывает рот, готовый выдвинуть ряд доказательств, что обязательно заставят Олега взывать от обиды, быть может даже схватить себя за шею и привычно душить до тех пор, пока на пол не осядет, но ничего не происходит. Вместо этого Разумовский разворачивается на пятках и подносит указательный палец к губам. В относительной тишине комнаты, прерываемый беспощадными помехами, хрипит мужской голос. Слов разобрать не удается, по крайней мере, Олегу точно, и он вопросительно поднимает бровь, когда улыбающийся во все тридцать два зуба рыжеволосый поворачивается обратно к нему. – Слышал? – интересуется, не переставая при этом улыбаться. Приподнимается на носочках, чтобы быть на одном уровне с Волковым, – Они уже поймали виновника. Сглатывает, ощущая, как быстро пересыхает во рту от животного страха, и делает злополучный шаг назад. Чужие слова повторяются в голове снова и снова, что мужчина интуитивно оглядывается на запертую металлическую дверь. – Не стоит так волноваться, Маска, - Разумовский тихо смеется, тут же нагоняя мужчину и накрывает его безоружное запястье своими длинными пальцами, останавливает, – Они не о тебе подумали. – О ком же? – спрашивает так быстро и не узнает собственного мгновенно осипшего голоса, чужую руку зато ощущает болезненно, пока та давит на кожу, – Там никого не было. – Маленький запуганный мальчик. Недоумевая, Волков округляет глаза от такого сравнения, но не решается сказать и слова, потому как искры в чужом взгляде не затухают, обещая продолжение разговора. – Братец сбитой девочки, неприкаянная душа в холодном городе, возненавидевший Гречкина пойман за руку на месте преступления. Идеальный вариант, тебе так не кажется? Олег чувствует, как силы покидают его тело с каждым новым словом, неизбежно срывающимся с чужих уст. Смотрит перед собой, не видя совершенно и лишь чужие руки, подхватывающие, его не дают упасть. Он понимает это не сразу, морщится, когда странный звук рассекает выстроенную сознанием тишину, и не прижимает руку к горящей щеке. Боль стремительная, отличная от той, что он привык получать ранее, пронзает половину лица, заставляя громко охнуть. – Не вырубайся тут, я не попру тебя до кровати в очередной раз. Хмурит брови, не припоминая предыдущего, но все же соглашается, оставаясь в вертикальном положении без чужой помощи. Дотрагивается до пульсирующей щеки, когда Разумовский раздраженно сжимает пальцы. – Ты ударил меня? – шепчет, не спрашивает. Пальцами дотрагивается до губы и ошарашено смотрит на окрасившиеся алым подушечки пальцев. – Вынудил. Ты выглядел так, словно вот-вот рухнешь и запачкаешь мне ковер, - цедит, плотно сжав зубы, и смотрит каким-то непонятным образом, словно бы свысока, – Соберись уже, этому городу нужен спаситель, а не невротик. – Я не собираюсь участвовать в этом снова, - предостерегает мужчина и двигается зачем-то назад, будто готовится развернуться и уйти. Из запертой квартиры. – Оставишь их давить чужих детей? Жечь пластик и химотходы прямо под чужими окнами, а потом будешь, как ни в чём не бывало, сопровождать меня на все их пафосные вечеринки? – Да. Олег принимает ужас звучащих слов, не опуская головы, и лишь косится на свои запятнанные чужой кровью руки. Её не смыть годами молитв, но сильнее пачкать не хочется. Вслух это не произнося, продолжает сверлить взглядом Разумовского, которого такой ответ не устраивает совершенно. Это понятно по вене, пульсирующей на шее и по тому, как нервно он втягивает утренний воздух. – Тряпка, - выплевывает ругательство, но вместо того, чтобы обыденно развернуться и уйти сокращает расстояние между мужчинами до минимума. Отвратительный аромат его одеколона бьёт в нос пеплом, что Волков отводит взгляд в сторону, словно это избавит его от страданий. – Я понадеялся на тебя, выбрал тебя из десятков вариантов, чтобы ты вот так вот струсил? – язвит Сергей, не давая сделать и шагу. Руки обхватывают голову Волкова раньше, чем он успевает осмыслить всю трагичность ситуации и запросить открытие двери. Не одергивается, даже не морщится толком, когда пальцы давят на виски до боли, пронзающей челюсть. – Ты мог бы стать спасителем этого города, вылечить его от чумы, но предпочел оставаться в своей окровавленной постели и дальше? – шипит, кривит лицо и смотрит так пронзительно, что у мужчины не остается и единого шанса сохранить самообладание. Его руки безвольно падают по бокам тела, пока медленно Олег сглатывает, опуская голову вниз. Ладони чешутся, совсем как месяцы назад в пустыне в самый разгар боя, и иного выхода, как вонзить в них ногти не находит. – Признайся же Олег, ты жалкий трус, - горячее сладкое дыхание касается уха, но мужчина не вздрагивает в неожиданности, отводя взгляд на незашторенное окно, где солнце проливается сквозь стекла. Чем бы сейчас это ни было, он клянется себе не трогать Разумовского. Сергей убирает руки от чужой головы и недовольно отступает на полушаг. Морщится, поджимая губы, что те превращаются в одну тонкую линию, и безразличным жестом указывает на дверь. – Я пытался дать тебе шанс прожить нормальную жизнь, привыкнуть к своему телу, к своим выпотрошенным мозгам, но ты отказался, - чеканит, ни на мгновение не меняясь в лице и смотрит словно бы через мужчину. Янтарное пламя в глазах стремительно утихает, отчего-то не делая их привычно синими, побуждая Олега остаться на месте ещё какое-то время. Смотрят друг на друга молча, пока один безучастно не возвращается к торговому автомату, опуская в него новую партию монеток. – Я не понятно сказал? Или у тебя очередной приступ своего псевдосиндрома? – интересуется рыжеволосый, опираясь на стеклянный стол. Он перебирает худые папки отчетов, всем своим видом показывая незаинтересованность в мужчине. – То есть единственное, ради чего я тебе нужен, это стать им? – Волков презрительно кивает в сторону костяной маски, оставленной часами ранее на кухонной тумбе. Делает пять опасных шагов, вновь опасно сокращая расстояние, и берет вещицу в руки. Тяжелая она приятно ложится в ладонь, вызывая при этом смутное ощущение нереальности. – И больше от меня ничего не нужно? Разумовский ухмыляется неровно и методично кивает головой три раза, на последний прикрывая глаза. Опускает папки с отчетами на стол бесшумно. Зато газировку, так и не допитую, неожиданно сминает рукой, пачкая ковер фиолетовым напитком. Подходит так быстро, что Олег не пугается, только удивляется, как такое худое тело, минуты назад хрипевшее на диване может двигаться со столь высокой скоростью. И пропускает первый удар.