***
Я был постоянно на нервах и, кажется, становился параноиком. Мне постоянно казалось, будто за нами наблюдают, следят за каждым движением и проникают в голову, читая мысли. Однако рядом никого не было, я проверял. И не раз. Находясь на людях, я чувствовал себя напряженным, раздражительным и постоянно хамил всем. Хотя они были ни в чем не виноваты. Запоздало я понял, что иногда руки сами собой тянутся за палочкой для защиты. В такие моменты сердце бешено колотилось, дыхание учащалось, лоб покрывался испариной, а руки сжимались в кулаки. Непонятно, из-за страха или же предчувствия чего-то. Вот только чего? По ночам вижу их — умерших. Тех, кто погибли на войне, погибли по моей вине. Они смотрели на меня молча, не шевелились и не обвиняли меня, но их глаза, они режут меня без ножа по живому, а когда я просыпался, они просто уходили куда-то в пустоту, продолжая оставаться безмолвными. Лучше бы вы и меня с собой забрали. Единственным, кто помогал и успокаивал меня в такие трудные мгновения, оказался Тедди. Мой маленький комочек счастья. Лучик света, который не давал мне погрузиться в мрачные пучины отчаяния, но он был такой крошечный, что иногда я боялся брать его в руки, прикасаться, обнимать. Такая хрупкая жизнь, и я за нее в ответе. Часто случалось так, что у меня появлялись внезапные вспышки агрессии. Я кидался на всех, кто под руку попадался, нарывался на драку или вообще вымещал свой гнев, разбивая все, что под руку попадалось. И это пугало меня больше всего. А вдруг я случайно наврежу Тедди? Я стал бояться самого себя. Я пытался держать эмоции под контролем, приглушать их, подавлять или вообще замораживать, но контролировать себя полностью не мог, стихийная магия вырывалась из меня и была разрушительна. Часто я представлял, что вместо взорвавшейся вазы мог оказаться мой малыш. Андромеда, будто чувствуя все это, не раз упоминала в письмах, что хочет забрать его. Я, как мог, уверял ее, что со мной ему будет комфортнее, ведь я его крестный и смогу показать ему мир. Вместе с ней я пытался в этом убедить и себя. Мое состояние с каждым днем ухудшалось. Я не высыпался из-за кошмаров по ночам, был раздражительным целый день. Тело было тяжелое, словно нагруженное гирями, простейшие действия давались с огромным трудом. Порой даже встать, умыться и одеться становилось небольшим подвигом, но вот, что странно: я не чувствовал физической усталости. Будто ее и не было никогда. Но даже если я ее не чувствовал, энергия моя все уменьшалась, а смотреть в таком состоянии за активным и развивающимся ребенком становилось трудновато. Я бродил по городам, как потерянный котенок, не зная куда идти и что делать. Гордость не позволяла показывать Андромеде и Тедди свою слабость, но так дальше продолжаться не могло. И единственное, что пришло на ум — пойти к психологу. Конечно, мне с этим решением помогли, прямым текстом обозвав психом, но суть не в этом. Главное, я понял, что происходящее со мной является следствием не физической, а душевной травмы. К колдомедику я не пошел: просто не знал хорошего. Да и не хотелось появляться перед магами в тот момент. Остались надежды только на магловских докторов. К первому попавшемуся психологу я идти не стал, потому что мне нужно было серьезное лечение, а не минутное облегчение. И к самому знаменитому не записался: очередь слишком большая. Я искал хорошего специалиста с большим стажем и работающего на дому. Не хочу вновь оказаться в больнице, я полжизни там провел. Искать пришлось недолго, всего пару звонков, и я нашел ее. Агата Эйбрамсон. Женщина в возрасте около пятидесяти лет, с доброй улыбкой и уютным домиком. У нее также были внуки, которые играли с Тедди, в то время как я общался с ней. Естественно, чтобы опустить лишние вопросы, такие как «Сколько вам лет, кто этот ребенок?», мне пришлось прибегнуть к магии. Небольшое внушение, и теперь она свято уверена, что Тедди и я — братья, а меня к ней отправили родители. Жаль, что это не так… Сначала я мялся, не все говорил, некоторые вещи утаивал, но после третьего сеанса я начал понемногу изливать душу. Она кивала, что-то писала в своем блокнотике, изредка уточняла некоторые моменты, и все. Может, я не все понимаю в этом направлении медицины, но, вроде как, доктора должны давать какие-то лекарства или советы… На семнадцатом сеансе я просто говорил и не ждал от нее какого-либо участия. Ведь от этих разговоров мне было уже гораздо лучше, но перед уходом она стала на редкость серьезной и спросила: — Гарри, сколько тебе лет? — Восемнадцать, — ответил я не задумываясь. Агата кивнула и жестом попросила меня присесть обратно на место. Когда я удобно устроился в мягком кресле, она слегка удивила меня, потому что раньше подобных вопросов не задавала вообще. — Как давно ты стал чувствовать себя одиноким, опустошенным? Как давно?.. — Вроде бы год назад… — Вроде бы? Подумай хорошо, когда именно. В какой момент тебе стало казаться, что ты совсем один? Когда это началось? Голос ее был мягок, и говорила она неторопливо, но ощущалось это так, будто она давила на меня, открывая какие-то темные задворки души. — Я… не знаю. — Хорошо подумай, закрой глаза и взгляни глубоко в себя. Что ты чувствуешь? Ничего. — Ничего… — эхом отдалось в голове и невольно вырвалось из уст. — Люди не способны ничего не чувствовать. Эмоции — реакция организма на изменения среды. Она затрагивает и телесные ощущения, и представление о себе, и понимание ситуации. Даже самый жестокий человек на свете испытывает хоть какие-то эмоции. Еще раз сконцентрируйся и скажи, что ты чувствуешь? Я хотел уже прекратить это, но внезапно на меня нахлынули воспоминания. Воспоминания из прошлого. Чувство вины, захватывающее с головой, а вместе с ними и эмоции, что я когда-то испытывал, но не показывал этого. — Я, я… чувствую вину. Вину за смерть близких, что поселилась где-то глубоко внутри и разъедает все мои внутренности, — с трудом смог произнести я, сердцебиение участилось, и дышать становилось труднее. — Мне хочется быть одному, но в то же время сама эта мысль, откуда ни возьмись, вызывает дикий первобытный страх… — по щекам потекли предательские слезы. — Я всем за все отплатил, но меня не оставляют в покое. Я всегда всем что-то должен, — голос начал становиться все тише, хотелось сорваться на крик, но не получалось. Во мне что-то оборвалось. — Друзья кажутся чужими. Знакомые — незнакомцами. Единственный человек, которому я так доверял, оказался предателем, а тот, кого ненавидел, был единственным, кто действительно помогал. Мой самый родной человек появился внезапно и также внезапно исчез, оставляя меня совсем одного… Это был предел, я в прямом смысле взвыл и не смог больше сдерживать слезы. Вся гниль, что скопилась во мне, выходила из всех щелей. Не знаю, что за бред я нес, как оказался в объятиях Агаты и тихо скулил, но мне вмиг стало легче. Всего-то нужно было признать все свои страхи… — Ох, Гарри, мой дорогой мальчик, что же тебе такого пришлось пережить, — голос женщины дрожал, и, кажется, она тоже плакала. — Скажи честно, ты был в каком-то военном лагере? Или произошла какая-то катастрофа? Что-то, что сильно ранило тебя? — Нет… — запоздало соврал я, но эта чуткая женщина не поверила мне. — Не ври, дорогой, я хочу тебе помочь, твое состояние… не из самых лучших. Ты похож на одного моего пациента, только различие у вас одно. Он — военный, прошедший через десятки сражений, а ты совсем ребенок, у которого не должно быть такого состояния. Это уже алекситимический путь возникновения апатии. Нужны лекарства, хорошие доктора и приемы у психиатра. Причем долгосрочная, поэтому я прошу тебя, доверься мне. Я поговорю с твоими родителями, мы все обсудим... Я взглянул на нее непонимающе: неужели настолько очевидно, что я был на войне? — Твое состояние… а точнее симптомы: первое — возбудимость и раздражительность, второе — безудержный тип реагирования на внезапные раздражители, третье — зацикленность на обстоятельствах травмировавшего события, четвертое — уход от реальности, и пятое — предрасположенность к неуправляемым агрессивным реакциям. Все это — хронический военный невроз. Такое встречается только у военных, и тех, кто бывал на поле боя, или пережил очень болезненный период в жизни. И теперь не лги мне, я, как твой лечащий врач, имею право знать все. Так значит… все это действительно из-за войны. И как мне сказать ей, что в подобном положении я чуть ли не с самого рождения? И помогут ли мне ее сеансы? Возможно, да, но я не могу больше подвергать себя и Тедди опасности. Но и оставаться постоянно на одном месте не могу. А лечение... если лекарства помогут, значит и зелья тоже. — Миссис Эйбрамсон, спасибо вам за все, на этом я с вами прощаюсь. — Что? — Обливиэйт… Я аккуратно стер все ее воспоминания о себе, заплатил за все сеансы и также внушил детям забыть нас. Они маленькие, не будут придавать этому такое большое значение. Спасибо тебе, Агата, огромное спасибо. Теперь я точно знаю, что дальше делать.***
После прекращения сеансов у Агаты, вновь началась нервозность, но я старался не замечать ее и запивал зельями каждый день. Слабо помогало, но я хотя бы чувствовал себя спокойнее. Начало нулевых мы с Тедди отметили в Блэкпуле — наистарейшей курортной зоне. Стоит отметить, что здесь мы отдыхали дольше всего и планировали еще на столько же остаться. Больше всего мне понравилась набережная, полностью вымощенная красивыми кирпичами. Там мы каждый день гуляли, редкие туристы не раздражали, и вообще само место очень понравилось. Единственное, что немного огорчало — это фестиваль, который начался бы в сентябре. Я, конечно, хотел задержаться на некоторое время, но никак не на год. Тедди было уже три года, он все такой же веселый и активный. Весь в родителей. Я показывал ему колдографии, где они были вместе, где Нимфадора веселилась, превращаясь во все, что только пожелает. И ему это очень понравилось, он пытался повторять за мамой, но обычно получалось только изменить цвет волос или глаз. Да и то инстинктивно, когда он злился или дулся. Андромеда за это время несколько раз навещала нас. Ей стало намного лучше, видимо, пребывание в родовом имении хорошо сказалось на ней. Тедди уже начал говорить, он звал ее бабушкой, а меня «Галли». Он был очень смышленым для своих лет, поэтому его обучение мы решили начать раньше. Ведь он — единственный наследник древнего рода. Хотя, как оказалось потом, не только он…***
— Что это значит, тетя? — я непонимающе протянул Андромеде письмо, которое отправили мне гоблины. Она отдала ребенка мне на руки и забрала пергамент. Несколько минут тишины, и она так же с недоумением воззрилась на конверт. — Гарри, здесь говорится, чтобы ты пришел в банк и получил лордство над Поттерами. Но... разве ты не должен это делать в родовом доме? — То есть ты хочешь сказать, что Поттер — это не просто фамилия? Мы минуту играли в гляделки, пока тетя вдруг потрясенно не разинула рот. — Ты даже не знаешь про свой род?! Про один из самых «светлейших» родов Магической Британии?! Мерлин, до чего мир докатился! В тот день в мой адрес сыпались всевозможные упреки. Чего я только не наслушался, ядом она плевалась не хуже василиска. Признаться честно, в такие моменты она пугала даже больше, чем Король змей в нашу первую встречу. Но если пропустить всю ругань, то я понял, что являюсь единственным наследником древнего рода, а еще что я должен взять лордство над ним в свои двадцать один, и что до этого времени меня будут учить всему, что должен знать наследник… Нас с Тедди взяли в оборот: малышом занимались леди Вальбурга и Кричер, а меня обучала тетя. Даже в Хогвартсе столько не заставляли штудировать, сколько за все это время. Теперь-то я понял, что профессор Снейп был божьим одуванчиком по сравнению с этой… тираншей. В таком темпе прошло еще два года. После долгих раздумий леди Блэк и ее племянница решили, что мне действительно лучше получить лордство у гоблинов. Потому что в родовом доме они не смогли бы присутствовать, а значит и контролировать весь процесс. Собственно, они и в банке не смогли бы, но там хотя бы есть гоблины, которые за хорошую цену могут сделать все, что угодно. Уже у входа в банк ко мне подошли несколько гоблинов. — Добрый день, я поверенный рода Поттер, гоблин Кровохряк, рад встретить вас, мистер Поттер. Вы могли предупредить нас, что посетите банк, мы бы встретили вас как полагается. Гоблин учтиво поклонился. Я впервые видел, чтобы гоблин так вежливо обращался со мной. По правде говоря, я думал, что меня вышвырнут в тот же миг, как нога моя ступит в Гринготтс. — Я хотел бы принять лордство над родом, — сказал я и кивнул им в знак приветствия. — Я чувствую, что это может занять много времени, потому и прибыл пораньше. — Ничего страшного, пройдемте с нами, пожалуйста. Следуя за гоблинами, мы пришли в какое-то маленькое помещение. В нем ничего не было, лишь голые стены и некие руны, находившиеся на полу. Они попросили мое кольцо наследника, которое, как оказалось, все это время лежало у меня в детском сейфе. Я показал им кольцо, на котором был герб семьи Поттер, после этого в комнату зашли еще несколько гоблинов. На них были черные балахоны, что полностью скрывали их лица. Они собрались вокруг меня и тихо запели на каком-то языке. Один из них протянул мне чашу с острым шипом на дне. — Уколите об него палец. Стоило мне сделать это, как гоблин взял чашу и пролил содержавшуюся в ней кровь на землю. Медленно узоры на земле вспыхнули блеклым свечением и впитали в себя кровь. Голоса гоблинов становились все громче, сознание стало медленно уплывать. Я не мог нормально стоять на ногах, но осознавал, что если упаду в обморок, ничего путного из этого не получится. Я произнес слова, которые готовил на протяжении нескольких недель. — Я, Гарри Джеймс Поттер, наследник древнейшего и благороднейшего рода Поттер, настоящим предъявляю свои права на лордство над родом и восстанавливаю все, что бездействовало с тех пор, как умер мой отец, включая семейную магию. Слова утихли и на моей правой руке кольцо наследника превратилось в знак лорда. — Поздравляю, лорд Поттер, — ухмыльнулся поверенный моего… да, уже моего рода. — Теперь дело осталось за малым, проверка всего вашего имущества… От гоблинов я выходил выжатый, как лимон. Пока эти алчные твари не стрясли с меня всю сумму за проведенный ритуал, отпускать не хотели, но теперь, благодаря им, я узнал, какое у меня было имущество, где и сколько. Да, с такими деньгами я могу жить всю жизнь припеваючи и ни о чем не думать. Жаль, что я не знаю, сколько буду жить, и смогу ли вообще умереть…