А ночь подходила к концу...

Хлопнув дверью в их с Олегом съемную квартиру, он тут же пожалел об этом. Из-за чего они там поссорились? Прошла секунда, а Сережа уже и не мог вспомнить. Но нельзя же просто так взять и вернуться, да? Он уже хлопнул дверью. Пути назад нет. Поздний вечер, улицы освещены фонарями и вывесками баров и клубов. Холодно, а Сережа в одной белой рубашке, что ему большая, и тонких штанах.  — Хорошо хоть не в халате, — буркнул он себе под нос. Проходив какое-то время по холодным темным улицам, он понял, что выбор был небольшой: замерзнуть насмерть или пойти в бар. Вариант «вернуться домой» не рассматривался. Второй выбор разветвлялся в огромное количество вариантов, от которых начинала болеть голова. Вот Олег бы в этом быстро разобрался… Черт. Мысли вертелись в голове так быстро, что Сережа не успевал следить за тем, куда его несли ноги. Мысли, мысли, мысли…  — Эй, парень, будешь что-нибудь брать? — он оказался в каком-то незнакомом баре, в каком-то незнакомом районе и, видимо, уже несколько минут с пустыми глазами смотрел в меню. — На ваш выбор, — выдавил он. — Налей ему пинту пива, у парня явно что-то случилось, — девушка с красными волосами вела себя так, словно она у себя дома. Из каждого слова сочилась уверенность. Да, кажется, он завидовал. — Юля. Первый за мой счет. — Сережа. Спасибо… С чего такая доброта? — Взаимовыгодный обмен. Я тебе пиво, а ты мне историю о том, что случилось, и хорошую компанию. — Не уверен, насколько из меня выйдет хорошая компания, — с людьми всегда было сложно, с уверенными в себе людьми еще сложнее На стойку уже поставили огромную кружку и стало понятно, что отказываться поздно. Он попал в ловушку. Что ж, видимо, сегодня именно такой вечер. Юля, как оказалась, заняла большой круглый стол в самом углу. Поставив четыре кружки (она настояла, что понесет все сама), девушка упала в больше кресло, оставляя свободным огромный диван.  — Так как я тут уже второй час пью и докапываюсь до бедных людей, ты начинаешь. Рассказывай. «Ты начинаешь» относилось явно не к пиву, потому что треть кружки сразу же после этих слов испарилась. Он пожал плечами и последовал примеру Юли.  — Я просто поссорился с дорогим человеком. Не знаю уже, из-за чего, — он поморщился, думая, что Олег никогда не выглядел злым при их ссорах. Разочарованным или обеспокоенным? Да. Но не злым. Он отпил из кружки в попытках отогнать эти мысли. — Я дверью хлопнул. А мы ведь… — «Дорогой человек» — твоя любовь? Сережа хотел бы отрицать, но не мог. Лишь поджал губы и кивнул. Ладно, подумаешь, расскажет всю свою жизнь незнакомке, в таком большом городе они вряд ли когда-либо встретятся. И он рассказал: про приют, про Олега (она удивилась, узнав, что речь далеко не о девушке), про ссору. Они пили и пили. Юля рассказала про свою жизнь, про активизм, петиции и статьи, про журнализм и свои мечты. Они ведь незнакомцы, бесплатный ночной сеанс психотерапии к вечеру в баре в подарок.  — Мир такое дерьмо, да? — произнесла она, а потом в один заход опустошила половину кружки. — Знаешь! Знаешь? Слышал что-нибудь про новый отель Бехтиева? — Который строят на месте частных домов? — конечно, он слышал. Конечно, он подписал так много петиций, как смог. Конечно, все пошло прахом. — Сегодня проиграли суд. Ха! «Все законно, никаких нарушений не выявлено». Сотни людей на улице, без крыши над головой. Но зато «все законно».  Злость снова закипела внутри, и он запил ее пивом, надеясь, что не говорит ничего лишнего. Обычно его останавливает Олег. Обычно…  — У богачей вроде него нет ни совести, ни сострадания, — голос звучал тихо и немного расстроенно. — Столько людей страдает каждый день, из-за них, из-за их действий. И мы ничего, вообще ничего не можем сделать.  — Прият’но встретить сознательного гражданина. Нам остается только говорить об этом, поднимать шум, и держаться вместе… — голос Юли начал заплетаться, она уставилась на кружку пива так, словно в светлой жидкости ей открывались тайны вселенной. — Игорь иногда говорит, что я зря так надрываюсь. Что я не смогу помочь всем и сразу. — Олег как-то сказал, чт… что у нас не получится с’ик’пасти всех. — Думаешь, они сдались? — Думаю, они беспокоятся, — он всегда знал, всегда понимал эту простую истину. — Ближе Олега у меня никого нет. А у него нет никого ближе меня. Все, что он наговорил пару часов назад в квартире стало таким бессмысленным. Что он там ему вообще сказал? В голове помутилось, захотелось кричать: от бессилия, от беспомощности, от одиночества. И рядом никого, кто смог бы помочь. Он словно снова маленький мальчик, которого бросили одного в большом, жестоком мире. Словно мальчик, у которого нет ничего, кроме блокнота и своих фантазий. Что же он желает? Как помочь другим, если ты сам себе помочь не в состоянии? Олег бы знал ответ. Юля как-то оказалась на стуле, но было сложно воспринимать, что она говорит. Он и сам перестал понимать, что бормочет. Разум метался из стороны в сторону, хватаясь за одну мысль, теряя ее, переключаясь на новую. — Сережа! — сквозь гул пьяниц он услышал знакомый голос. Так отчетливо, так ясно. Может, послышалось? Сколько он выпил? — Эй, Сереж, ты в порядке? Он поднял глаза и увидел Олега. Настоящего. В его голосе звучало неподдельное беспокойство и не было ни нотки злости. Разумовский от радости резко привстал, чтобы повернуться к Олегу, но это было не самым умным решением. Оказалось, что спинка дивана была единственной вещью, держащей его в вертикальном состоянии. Но его поймали. Чьи-то сильные руки аккуратно поддержали, остановив падение. — Я… так рад! Тебя видеть! — Сережа расплылся в улыбке, акценты и ударения в фразах и словах были потеряны на одной из кружек, но Олег тяжело вздохнул, а значит, прекрасно все понял. — Я тоже рад, что все хорошо. Ты был в одной рубашке… — Зн.аешь! А я ведь не один такой. Не тол’ко я хочу помочь всем вокруг, — он продолжал улыбаться. — Не все… Не все потеряно. И ты ведь! Ты тоже будешь со мной. Ты ведь… — Конечно, я всегда буду с тобой. Перед глазами все плыло, мир превратился в одну большую, непонятную кашу. Но он слышал. Он слышал последнюю фразу. И, казалось, только это сейчас и имело значение. Олег будет рядом, и тогда все будет в порядке. Эта единственная правда, единственная вещь в устройстве мира, в которую он готов был верить без доказательств. И он будет верить. Всегда.