Октябрь

      Апрель в этом году выдался теплым: в первой половине месяца температура воздуха уже поднялась выше нуля, солнце слегка пригрело — и снег поплыл, под ногами прохожих превращаясь в грязное месиво или, как это принято называть, «кашу». Вниз по тротуарам бежали веселые ручейки мутной талой воды, и наружу, словно первые весенние подснежники, начало выползать все, что Россия так тщательно хранила под снежным покровом всю зиму: бычки от сигарет, крышки от пива, стекла от разбитых бутылок. Вместе с ними, словно прыщ на безупречном лице страны, — Дипломатор.       Плакаты, и так пестрившие по всей Москве, размножались со скоростью света: стоило одному из таких появиться на обшарпанном торце панельного дома на окраине, среди объявлений о скупке рогов и продаже мефедрона, как тут же его копии, словно вирус, молниеносно распространялись по всем районам столицы.       И вот, казалось, весь город только и шепчется о том, что на днях планируется новый митинг. Антон видел, как студенты в институте показывают друг другу плакаты и посты в социальных сетях, как горят их глаза. Конечно, из сотни таких на митинг придет лишь один — встанет где-нибудь с краю и, как только вдали зазвучат сирены, тут же скроется где-нибудь в переулке. «Да какой митинг? Я просто в магазин шел, а тут толпа на площади, вот, пришлось возвращаться». Никому из студентов не хочется быть отчисленным, не хочется вернуться домой, в русскую глубинку, со стыдом пряча глаза от родителей. Да, меня отчислили. Нет, успеваемость нормальная. На митинг просто вышел. Простите, вы так долго копили на учебу, я вас подвел.       — Видел, скоро новый митинг Дипломатора! — захлебываясь восторгом, проговорил Олежа, тыкая Антону в лицо экраном телефона, на котором красовался герой во всей своей красе. Антон хмыкнул.       — Ты же не собираешься туда идти? — поинтересовался он, с усталостью глядя в окно. Не получив ответа, он обернулся и с недоумением посмотрел на друга. — Не собираешься же?       — Ну… — протянул Олежа, с загадочной улыбкой поглядывая в сторону. — Я думал, мы вместе пойдем…       — Олеж, — вздохнул Антон. — Я точно не пойду и тебе не советую. Ты же понимаешь, что будет, если вдруг тебя поймают? Тебя же отчислят из университета!       Душнов надулся, отвернувшись от Антона. Тот вздохнул. Он так устал носить на себе этот груз тайны, особенно теперь, когда Олежа стал ему так близок. Но он не должен ему рассказывать. Он подвергнет его огромной опасности. Этого нельзя допустить.       — Не обижайся, пожалуйста, ты же знаешь, что я о тебе забочусь.       — Да, наверное, ты прав.       И вот, в один из теплых весенних дней воздух над площадью вдруг сотряс знакомый всем и такой жданный голос. Дипломатор появился из ниоткуда, но тут же заполучил всеобщее внимание, и новостные ленты в социальных сетях заполнились его фотографиями и видеотрансляциями митинга.       — Я нахожусь среди уставших людей, — начал он. — Оглянитесь: вокруг вас студенты, не спящие третьи сутки, потому что им нечем дать взятку преподавателю, который собирается завалить их на экзамене; обычные люди, которые работают в две смены и видят свои семьи только дважды в сутки — рано утром, перед работой, и поздно вечером, после нее. Их уставший взгляд, потухшие глаза, сгорбленные плечи я узнаю в любой толпе.       По толпе прокатился ропот одобрения, словно в нее кинули бомбу замедленного действия: вот-вот стрелочка пройдет предначертанный ей путь, и взрыв разнесет все в радиусе километра от него.       — Пора бы вам уже выехать, — проговорил вполголоса Дипломатор, поглядывая на наручные часы. Хмыкнув, он продолжил речь выступления, получая отдачу людей — их горящие глаза, их решимость, их гнев и желание исправить коррумпированный мир, в котором они живут.       — Вы когда-нибудь задумывались, в чем же смысл этой жизни? Лично я думаю об этом каждый день и до сих пор не могу прийти к какому-то единому ответу. Делаем отчаянные усилия, зарабатывая искупление — так мы ищем смысл своей жизни, потому что яркого света, обещанного нам с детства, верно, нет во вчерашнем дне. И завтра тоже не будет, если мы ничего не сделаем!       Чтобы заполнить эту пустоту, я искал одну единственную строчку. Мы ведь просим совсем немного в этой жизни, но так ничего и не получаем! Наши просьбы и мольбы о помощи словно капают в сосуд, переливаются через край, и, в конце концов, все разваливается! Сколько еще мы будем молчать? Мы все погрязли в грязи коррупции и жестокости, но давайте же дотянемся нашими перепачканными пальцами до неба, давайте достучимся до власти! Давайте… поговорим.       Словно в ответ на его пламенную речь, зазвучала совсем близко полицейская сирена.       — На три минуты позже, — снова глядя на часы, улыбнулся Дипломатор. — Совсем не торопятся. Он подошел к краю монолитной плиты памятника и решительно шагнул с нее вниз. Высота не такая большая, как, например, у пролетающих самолетов, но для Дипломатора — огромная пропасть. И если он сорвется, то будет лететь вечность.       И за секунду до того, как колыхающаяся толпа поглотила и растворила в себе шагнувшего в нее с высоты импровизированной сцены Дипломатора, случилось это... И это было ужасно. В толпе среди тысяч незнакомых лиц вдруг мелькнули знакомые острые черты, и в свете проблесковых маячков сверкнули, словно сапфиры, о чьем настоящем цвете Антон знал только понаслышке, голубые глаза. Их взгляд словно опалил Дипломатора огнем, обдал жаром и тут же окатил ледяной водой, сковал невидимыми кандалами, не давая даже пошевелиться.       В следующий миг кудрявая макушка Олежи была поглощена все той же беспощадной толпой.       «Нет!»       Пока работники специальных служб были увлечены храбрым избиением женщин и безоружных граждан, вступивших с ними в единоборства, и внимание толпы было несколько отвлечено от Дипломатора, тот лавировал среди беспокойных людей в поисках Олегсея.       — Олежа, блин, я же сказал тебе не высовываться и не идти на митинг, — пробурчал он себе под нос, через секунду, в прочем, осознавая, что он не может просто так взять и увести Олежу с митинга. Олежа не знает тайну его личности и знать не должен.       Иногда Дипломатору нужно чем-то жертвовать. В этот раз жертвой станет Олежа, его милый Олежа.       Серые переулки и торцы домов мелькали один за одним, ведя убегающего от преследователей Антона в забытые богом дворы Москвы с полуразрушенными подъездами, выбитыми окнами и бутылками от пива, валяющимися под ногами.       — Остановитесь! — зычно крикнул полицейский за спиной, когда оставалось преодолеть всего лишь один забор. — Иначе мы откроем огонь!       «Черт, — подумал Антон. — Главное — не оборачиваться, они не будут стрелять».       Какой же было ошибкой так думать: полицейский сделал несколько предупредительных выстрелов в воздух и в стену. Но все же неумело, так что одна из пуль прошла по касательной, задев плечо. Брызнула кровь.       — А-а-а… — простонал герой, хватаясь рукой за рану. — Тц-с!       — Серег, ты совсем что ли?! — раздался голос второго полицейского. — Шеф нам голову открутит за стрельбу по гражданским!       — Да я не хотел…       — Не хотел он!       Дипломатор в это время уже оседлал забор, с легкостью спрыгнул на обратной стороне и был таков. Несколько обшарпанных переулков, переход через заброшенное здание, и вот он уже там, где его не достанет ни один любопытный взгляд. В этой части парке никогда никого не бывает, поэтому здесь, среди заросших дорожек, непостриженных кустов и скамеек с облупившейся краской, можно было немного расслабиться и ненадолго закрыть глаза…       — В-вам помочь?       Словно школьник, проспавший первый урок, Антон резко подорвался со скамейки, на которую присел пару секунд назад, осознавая, что все же заснул. На улице уже начало темнеть, и в сумерках где-то вдали начали зажигаться фонари, а в еще холодном вечернем воздухе кружился апрельский снег. Дипломатор оторвался от спинки скамейки, выпрямляясь, и посмотрел на того, кто его разбудил, с удивлением узнавая в нем не кого иного, как Олежу.       — А-а, э-э… — хриплым после сна голосом протянул Антон, пытаясь сфокусировать помутневший от боли взгляд на одной точке. Олежа хихикнул.       — Я-я бы пошутил про то, что в-вы немой, но вы так к-красиво говорите на митингах, — с улыбкой потянул он, присаживаясь рядом. — Я недавно и-играл в театре Чацкого и брал пример с вас, пере-пересмотрел все ваши выступления! Я думаю, что е-если бы Чацкий жил в наше время, то он был бы-бы очень похож на вас.       Герой помолчал, пытаясь собрать мысли в кучу.       — М-меня, кстати, Олежей зовут, — он протянул свою руку с длинными пальцами, дружелюбно улыбаясь. Дипломатор ответил на рукопожатие, просто улыбнувшись одними губами. Олежа перевел встревоженный взгляд на его плечо и охнул: — У-у в-вас к-кровь!       — Ничего страшного, — наконец подал голос герой. — Обычное пулевое ранение.       — Д-давайте я в-вам помог-гу перев-вязать!       Дрожащими руками Олежа принялся было снимать с него плащ, но Антон одернул руку, цыкнув от боли.       — Тц! Как там тебя… Олежа, — серьезно проговорил он, глядя в сторону. — Я должен держать свою личность в тайне, ты помнишь?       — Д-да, конечно…       Повисла неловкая пауза, которую нарушил Антон:       — Тебе лучше уйти, Олежа.       — Н-но…       — Пожалуйста.       — К-как скажете…       Не глядя на героя, он встал, взял свой рюкзак и убежал по дорожке в неизвестную ему сторону. После часа петляния по улицам и дворам Москвы в попытках успокоиться, Олежа все же вернулся в общежитие. Горечь от разрушенного шаблона все же не давала ему покоя, и как бы он не пытался отвлечься, растворившись в конспекте по математике, дурные мысли возвращались в голову. В конце концов он встал и подошел к окну, глядя на пролетающий мимо редкий снег. А когда в его стекло врезалась чья-то рука, он почувствовал, как его сердце упало куда-то вниз живота, пропуская несколько ударов, и отшатнулся.       — Ебаный в рот… — пробормотал он, подавляя желание перекреститься.       В следующую секунду в его окне появилось лицо Дипломатора, и Олежа поспешил открыть окно, чтобы он мог влезть. Герой спрыгнул с подоконника и встал, глядя на Олегсея, а потом начал заваливаться на бок.       — Тихо-тихо! — вполголоса, но с явной паникой проговорил Душнов, поддерживая Дипломатора и помогая ему сесть. — Вы как?.. Кх-х… К-какого хера? Это же… шестой этаж!       Его речь была невнятной и отрывистой, словно он не находил слов. Он делал прерывистые вдохи, и казалось, будто он сейчас потеряет сознание от переизбытка кислорода. Он приложил ладони к щекам и, закрыв глаза, стал одними губами что-то бормотать, успокаиваясь.       — Не спрашивай, — прохрипел герой, и его лицо исказилось от боли. — Рана… снова открылась… помоги…       Олежа, все еще находящийся под впечатлением, стал неловко пытаться открыть ящик стола, в котором находилась аптечка. Присев на пол рядом с Дипломатором, он стал дрожащими руками открывать неподдающийся замок. Герой зашелся в кашле, и кровь, сочившаяся между его пальцев, сжавших раненое плечо, закапала на пол рядом с кроватью.       — Олеж, прежде, чем ты что-то скажешь, я должен все-таки признаться, — вдруг выпалил Дипломатор, зажмуриваясь и поднимая серьезный взгляд помутневших янтарных глаз. Он глубоко вдохнул и открыл рот, но слова застряли в горле. Так страшно было произнести эту фразу, которая могла бы разрушить между ними все.       Выхватив из руки Олежи влажную салфетку, он начал было стирать с лица красную полосу, но был остановлен тонкой ручкой Душнова. Он серьезно заглянул ему в глаза и отрицательно покачал головой.       — Не надо.       — Я Антон. Звездочкин. Твой друг.       Выпалив это, Антон внимательно посмотрел на Олежу. Он пытался сохранять спокойствие, но его дрогнувшая, вмиг ослабевшая рука и расширившиеся зрачки говорили сами за себя. Он сжал губы в тонкую линию, отвел на миг взгляд, а потом вновь серьезно поглядел на Антона.       Одновременно поддавшись навстречу, они сжали друг друга в крепких объятиях.