Королевское Древо

Родиться в роду королей Каэнри’ах — большая удача. Такой ребенок всю жизнь не будет ни в чем нуждаться. Он вырастет в роскоши, образованным, знающим свой народ. Он получит все и всех, кого захочет. Путешественники и исследователи принесут все лучшее к ногам правителей потому что знают, что они смогут распорядиться этим на благо в меру своих сил. Кэйе повезло родиться принцем этой великой подземной империи. Для него привезут лучшую из звезд на небосводе, но сам его увидеть он может только мечтать. Он с самого детства впитывает, что его место здесь, в сердце Каэнри’ах, с его народом, которым он однажды станет править. Удивительно, но Альберих никогда не спорил с этим — в подобном ходе мыслей есть смысл, особенно если учесть, что Кэйа был единственным сыном и наследником Каоста десятого, овдовевшего короля. Но то, что принц не перечит этому решению, не значит, что когда он смотрит вверх, он не мечтает видеть вместо тусклого блеска кристаллов в своде пещер звезды на бескрайнем полотне неба. Залы Белого дворца, как ожидаемо, ослепительно светлы. Не ожидаешь увидеть такое посреди мрака пещер, где только растения, да искусственный магический свет дают все разглядеть. Кэйа любит этот контраст. Как и самого Белого дворца с Каэнри’ах, так и того, как каждый день в тронном зале можно увидеть людей всех мастей: бедных и богатых, преступников и праведников, местных и чужеземцев. Сказать по правде, последние его интересовали более всего. Дипломаты, торговцы, путешественники с разных концов света: кого только ни помнят старые мраморные стены этой залы. Чужеземцы привозят с собой беспокойство, запах ветра и соленых волн, солнца, цветов, выросших под его лучами и плоды, каких нет в Каэнри’ах. Их традиции, истории и легенды воистину захватывающие. Кэйа гордится своей родиной, любит ее, восхищается вековой историей и великими умами, немало которых тут бывает, но он в жизни не видел других мест, кроме этого. Чужие непривычные формы лиц, новые языки, необычные одежды для него как те частички, без которых ему словно сложно будет верить, что за пределами Империи под землей есть что-то, кроме бескрайнего океана. Однажды ранним утром ветры в тоннелях завывают громче обычно. Резко и внезапно. Кэйа откладывает в сторону меч, сжимает и разжимает покрасневшую от холода руку и смотрит вниз с башни, вытягивает вторую руку, чтобы почувствовать, откуда вообще такой поток? Таких сильных здесь не бывает. Глупое дело думать, что дуновение откуда-то, кроме гавани. Тускло светящаяся листва с деревьев, привыкшим к редким мягким и спокойным ветрам срывается и несется по улицам. «Это просто муссон» — говорит Кэйе его рассудок. «Он несет с собой перемены», — с надеждой шепчет его подсознание. Думать об этом больше не хочется, когда замерзшую руку сводит от боли, и Кэйа сжимает зубы. На сегодня занятий хватит. Лучше обратиться к придворным алхимику и лекарю и заняться тем, чтобы небольшой переизбыток крио энергии не стал чем-то серьезнее. *** Единственная одетая в перчатку рука принца не оказывается незамеченной его отцом, когда он ею же, как положенно, приветствует прикосновением двух пальцев ко лбу и трех к груди над сердцем, затем легким наклоном головы. Альберих младший старается не подавать виду что замечает суровый тяжелый взгляд короля на себе, когда тот приветствует в ответ и подходит ближе, коротким жестом подозвав слуг с двумя ящичками. В них ничего примечательного, кроме содержимого — символа власти Каэнри’ах. — Кэйа, я просил тебя больше этого не делать, — сурово говорит Каост. Его голос вкрадчивый, но твердый. Низкий, бархатный. У Кэйи не такой. Вся страна говорит, что принц звонкоголосый, как его покойная матушка королева. Он мало ее помнит, но не верить такому, особенно когда отец не опровергает, смысла нет, — в следующий раз это будет приказ. Король недвижим, когда ему на голову водружают витиеватую корону из светлого металла в россыпи из драгоценных камней. Кэйа тоже под тонкой диадемой-венцом. Он только чуть щурится, глядя на отца и пожимает легонько плечами. — Не вполне понимаю, о чем вы, мой король, — отвечает уклончиво Кэйа. Дурацкая тактика. Словно отец не знает его уловок и уходов. Как только руки слуг заканчивают с его убранством, король берет сына за локоть и осторожно, плавно стягивает перчатку. Трение ткани об поврежденные ткани так или иначе болезненно, и Кэйа чуть жмурится и от стыда, и от боли под пристальным взглядом Каоста на его припухшие покрасневшие костяшки. — Это просто обморожение. Небольшое. Пройдет за неделю. Я отвлекся и потерял контроль, — говорит Кэйа, резко отдернув свою руку, а затем забрав и перчатку, чтобы осторожно надеть обратно. — Твоя царственная мать тоже однажды потеряла контроль и так и не вернула его, — мрачно говорит король, наблюдая за его действиями. Кэйа заканчивает с перчаткой и мягко улыбается отцу. — Ну, я не она. Со мной такого не будет. У нас нет времени говорить об этом, отец, разве люди не ждут нашего появления? — спокойный и четко обдуманный ответ, с которым король, кажется, смиряется. Их действительно ждут люди. Когда двери в залу раскрываются, на Кэйю обрушивается небывалый шум. Он быстро смолкает, когда (почти мгновенно) люди замечают появление царственных отца и сына и склоняют головы, прижав три пальца к сердцу. И все равно эта тишина не та, какая бывает обычно. Все равно есть шепот, все нарастающий и нарастающий с каждой секундой. Мало того, у Кэйи есть ощущение, что кто-то смотрит на него. Просто прожигает дыру своим взглядом. Не принято его тут поднимать до тех пор, пока монархи не займут свои места. Когда король и принц восседают на своих престолах, искать этот жгучий взгляд все равно как наиболее крепкий алмаз в их горе. Это странно. Кэйа украдкой смотрит на отца, чтобы увидеть в его внешности хотя бы намек на то же беспокойство, что село в нутре у младшего Альбериха, но Каост спокоен, когда приветствует гостей и подданных, прежде чем жестом подозвать к себе глашатая. Лорд Лайц, а именно так звали его, пожилой мужчина с бледным вытянутым лицом кланяется, и как раз на нем читается тревога, которая, казалось, просто витала в воздухе. Это становится уже интересным. Кэйа только переводит взгляд на мужчину и прислушивается к тому, что он говорит королю: — Он называет себя «вольным покорителем морей», Ваше Величество, и хочет говорить с Вами как можно раньше — сообщает глашатай, потягивая пергамент королю. И он хмурится, глядя на написанное. — Мы должны отказать — это слишком опасно, — отрезает Каост. — Так называемый вольный покоритель морей привез с собой дары? — вмешивается Кэйа, подпирая голову кулаком. Это звучало действительно интригующе, и принц не мог позволить новой части внешнего мира пройти мимо него. — Да, светлейшее высочество. И еще какие! Редкие купцы из Ли Юэ привозят такие дары, — отзывается лорд Лайц, очевидно, честно, потому что он и сам, кажется, не в восторге от этого гостя. — В таком случае, мы нарушим традицию, если не проявим гостеприимство к нему, мой царственный Отец, — осторожно и вкрадчиво говорит Кэйа. Король хмурится на его слова. — Кэйа, ты не представляешь, насколько такие люди опасны. У них нет морали, нет короля, свои законы, которые только они сами и знают, — предупреждает его король, но принц качает головой. — Я не могу судить о нем только с твоих слов. Тем более грубо будет отказать в аудиенции человеку, приплывшему сюда через полсвета и принесшего богатые дары. Дай шанс. Ты всегда можешь прогнать, — настаивает Альберих младший. Король вздыхает и кивает. Он недоволен, но согласен с суждением Кэйи, а потому велит лорду Лайцу назвать его. Тот прочищает горло, прежде чем громогласно объявить: — Вольный покоритель морей, Чайльд. Все глаза обращены на одного высокого рыжего мужчину. За ним следуют несколько человек с различными емкостями и вещами в руках. Вот он, дерзкий взгляд. Глаза голубые, как океан смотрят на короля, а затем и на Кэйю, когда так названный Чайльд не очень по-каэнрийски исполняет местное приветствие. Уголок губ принца чуть приподнимается, взгляд темных глаз становится более оживленным, когда пересекается с Чайльдовым. На лице рыжего появляется ухмылка, или Альбериху только кажется? — Ваше величество, — приветствует покоритель морей теперь словами, обращаясь к королю, — и ваше светлое высочество, — теперь это сказано в адрес Кэйи, и звучит как-то странно. Непривычно. Никто это не говорил с такой небрежной интонацией. Словно это просто пустые слова, а не титул, существующий веками. Кэйа щурится. Голос у незнакомца, по крайней мере, приятный. Громкий и плавный, переливистый, мягкий, как волны по утру в гавани Большого Хода. — Что привело такого человека, как вы, во дворец к королю Каэнри’ах? — спрашивает Каост. Его взгляд мрачен, брови сдвинуты к переносице, а плечи расправлены. Вкупе с внушительными размерами короля, образ выходит весьма устрашающим. Чайльд улыбается, когда получает вопрос. — Необходимость и любопытство, — отвечает мужчина, двигаясь на шаг вперед к престолам. Кэйа замечает, как напрягаются люди из королевской гвардии. Тоже не доверяют. Ни один человек тут не доверяет этому парню, который назвался Чайльдом. Кэйе интересно, что он скажет, — наш корабль потерял важную деталь. В Тейвате таких не найдешь, их механизмы уступают вашим. А мои люди измучены долгим путешествием до вашей страны. Это как доплыть до края света, — Чайльд смеется на последней фразе, и смех его легкий и звонкий. Кэйа позволяет себе короткую, едва заметную улыбку. Судя по тому, что рассказывали путешественники до Чайльда, это действительно похоже на правду. — Вот как. И вы так щедро платите за право просто остаться в городе? — спрашивает в этот раз Кэйа. Кроме дерзкого, прямого взгляда голубых глаз Чайльда, на него обращаются взоры и всех остальных в зале. — Ваше светлое высочество, кажется, не знает о репутации моих собратьев, если так можно выразиться — говорит Чайльд, и Кэйа пожимает плечами. Других бы такие слова смутили. Но не его. — Я многого еще не знаю, господин Чайльд, но вы всегда можете меня просветить, — отвечает Альберих, и глаза моряка сужаются. — Всегда, ваше светлое высочество? — переспрашивает Чайльд. — Пока вы в городе и в этом есть необходимость, разумеется, — уточняет Кэйа, — я слышал, что вольные покорители морей часто приравниваются к пиратам. Но ведь фактически пираты — это одно, а вы всего лишь сами себя так назвали, — говорит Кэйа, — и раз уж вы соизволили принести часть даров с собой, Чайльд, может, покажите их? Мореплаватель принимает предложение с улыбкой. Он снует между своими слугами, пока не берет у одного из них ножны с мечом. — Я слышал, что ваше светлое высочество упорно занимается фехтованием. Потому этот меч предназначается специально для вас, — говорит Чайльд и протягивает его, не вынимая из ножен и неотрывно наблюдая за принцем. Гвардейцы уже собираются заняться тем, чтобы поднести Кэйе меч, когда он останавливает их жестом и сам поднимается. Он обычно так и делает, но почему-то именно сейчас его поступку удивляются. Когда он подходит к Чайльду и принимает оружие, он может отметить, что лицо у чужеземца усталое, хоть и вполне симпатичное, а сам он выше Кэйи, но точно не старше. Если и так, то точно не больше, чем на год. Кэйа вынимает оружие из ножен, и боль пронзает руку, когда ткань перчатки натягивается на костяшках. Он тихо, едва слышно шипит, прежде чем взять себя в руки и положить лезвие себе на ладонь. Завидный металл, уникальный, какой наверняка и тут не найдешь. — Может, вы действительно пират, Чайльд, — говорит Кэйа с легкой усмешкой, куда тише. Он не хочет, чтобы такое обсуждение слышало много ушей, — потому что ради такого оружия надо обокрасть кого-то богатого. — Почему сразу обокрасть? — с явным непониманием говорит моряк, наблюдая за тем, как Кэйа вертит в руках оружие, — это был честный поединок. Вызов. Я просто победил. Тут Кэйа хмурится и поднимает взгляд на Чайльд. — То есть прежний владелец меча?.. — Мертв? — тихо, но четко продолжает рыжий парень, — да. Это было условием. Оружием убивают, принц Кэйа. — «Ваше светлое высочество», — поправляет его Альберих, чуть задирая голову и пряча оружие в ножны. — Ваше светлое высочество, — выговаривает Чайльд, словно извиняясь, — оружие создано чтобы ранить и убивать. Случается такое, когда это необходимо. — Со мной не случалось, — парирует Кэйа. — Никогда не угадаешь, вдруг все впереди, — усмехается Чайльд, — лучше быть готовым. — И то верно, — соглашается Кэйа и протягивает меч обратно Чайльду. Все равно его унесут потом в нужное место. Он собирается вернуться на место, когда моряк его окликает. — Ваше светлое высочество, еще кое-что! Кэйа оборачивается. Тонкий звон эхом идет под сводом зала, маленькое металлическое что-то блестит, прежде чем Кэйа ловит его здоровой рукой. Он смотрит на золотую монету. — Это мора, — констатирует Альберих, — я видел ее множество раз и у меня достаточно богатств, чтобы не обращать внимания на одну чужеземную монету. — Я был бы расстроен, если бы вы не обратили на нее внимание или обменяли на что-то. Это моя счастливая монета. Советую держать при себе. Кэйа улыбается. Это даже забавно. — Хорошо, — говорит он и кладет монету себе в карман, прежде чем сесть обратно на трон. Король успевает заговорить до того, как Кэйа и Чайльд продолжат их странный разговор. — Господин Чайльд, я даю вам разрешение на ремонт вашего судна и размещение вас и вашей команды в местном отеле. Но не более, чем до конца работ с кораблем. — Благодарю, ваше величество, — с улыбкой говорит Чайльд и кланяется. Тут это не принято. Не так низко. Это чисто тейватская замашка. Когда за Чайльдом закрываются двери, день перестает казаться необычным и интересным. Кажется, муссон принес с собой перемены. Кэйе не хотелось так сильно, как теперь, отбросить формальности и поговорить по-человечески мало того, что не с аристократом, так и чужеземцем, которому тут не рады. Монета кажется что греет бедро Кэйи. Напоминание, что Чайльд правда тут был и сдвинул что-то в Кэйе так, что некая его часть доселе спавшая теперь проснулась.