Королевское Древо

Кэйа получил намек от отца на то, что с Чайльдом не стоит сближаться, что это может ударить. И во время аудиенции, и после нее, когда Каост лично навестил принца. — Это опасный человек, сын, — говорит король, наблюдая за тем, как младший Альберих вертит в руках меч. Он сам предложил пофехтовать вместе. Редкое дело. — Только потому что он из вольных покорителей морей? — решает спросить Кэйа, принимая стойку и ожидая выпада отца, снявшего уже мантию и доставшего меч из ножен. Сталь лязгает об сталь, когда король начинает с простого удара в лоб, который его сын легко отбивает и парирует, стараясь зайти сбоку. Безуспешно. Кэйа усмехается. Эта тренировка будет сложнее обычных. Каост — один из лучших мечников Каэнри’ах совершенно заслуженно. — Если бы ты сталкивался с ними раньше, ты бы понял, почему я тебя предостерегаю, — говорит король, прежде чем с крупного шага зайти справа, перехватить меч, нанося рубящий удар со спины Кэйе, который он изящно и быстро, без лишних движений блокирует, сначала заведя руку за спину, а затем разворачиваясь и проводя по лезвием чужого меча контратаку, — тем более ты дал ему намек, что хочешь продолжить общение. — И долго я смогу это делать? Наши верфи одни из лучших, и недели не пройдет, как корабль этих покорителей снова уплывет из нашей гавани, — Кэйа возражает и приседает, пытаясь провести подсечку. Глупый ход, потому что Каост это предотвращает и одним ударом ноги валит на лопатки, ударяет сверху, но принц со свойственной ему самоуверенной улыбкой останавливает острие верного меча короля, прежде чем перекатиться и встать, — тем более Чайльд наверняка видал многое. Вы знаете, я падок на истории моряков. — Ты начал игры с тем, кто может быть опасен, Кэйа, — говорит Каост, все еще звуча по-царски сдержанно, обходя сына кругом. Просчитывает следующий удар. — О, ну, я и сам не пальцем деланный, — говорит Кэйа и больше не ждет, сам наносит стремительный удар, плашмя коснувшись мечом бедра отца, проскакивая у него сбоку. Ухмылка на губах. Чувствуется уже как победа против такого противника, — да и не успею ни я ничего такого провернуть, ни он. Сами подумайте, отец Кэйа отшатывается вовремя от меча у своего горла. Каост, конечно же, увел бы острие вовремя, но в реальном бою иначе бы Кэйа был уже мертв. — Делай, что хочешь. Только не подставляй семью и страну, — все же сдает позиции Каост. Но от его слов в Кэйе зарождается недовольство, которое выражается только в том, что он, отразив удар, слишком резко убирает меч в ножны. — Не думаю, что есть повод об этом беспокоиться. Я надеюсь, мой отец, вы помните, как я ради страны и вас отказался от Дилюка и лично написал и вручил ему приказ покинуть королевство, — ровно чеканит Кэйа, и складывает руки на груди. — Помню. Это было то, что ты должен был сделать, — холодно отвечает старший Альберих. Кэйа хмурится. Он не спорит, но в горле встает ком, когда он вспоминает обиженный, затем озлобленный взгляд монштадского дипломата, когда Кэйа официально, ровно, и глазом не моргнув сказал, что волей его и его царственного отца их группа должна вернуться домой. Альберих сделал это ради покоя короля, государства и равновесия при дворе. Так было нужно, пока внутри него умирало сердце, обливаясь ядом и кровью, умоляя не отпускать Рагнвиндра и побыть влюбленным юношей, а не наследником престола величайшей державы. Часть Кэйи все еще скорбит по потере, какую он понес тем днем, но воспоминания уже потускнели, а чувства остыли и стали всего лишь тем, что когда-то было. Да и сам принц не тот, что тогда. — Я услышал вас, отец, — спокойно говорит Кэйа, закрывая тему, — позвольте я удалюсь. — Это меч, который он подарил? — словно не услышав сына, спрашивет король. Кэйа кладет руку на рукоять в ножнах на своем бедре. Пожимает плечами. — Да. Нечего хорошей вещи лежать без дела, — отвечает он, не виляя. Король кивает, и жестом разрешает уйти. Принц делает каэнрийский поклон и удаляется. Ему начинает казаться, что его юность не сгинула под учебой и холодом принятых решений, несчастьем первой любви. Она просто каменным ростком нерушимо начинает расти сейчас. *** Свод Каэнри’ах поражает. Он темный, недвижимый, неизменный. Сначала кажется, что это звезды во тьме, но затем понимаешь, что это самоцветы. Они отражают огни города и наблюдают за королевством веками. Их действительно никто не трогает? Никто не хочет усадить ими каждую дорогу, стену? Хотя, если подумать, нужды в них в таком месте и нет. Каменный город с каменными деревьями, пристанями и небом. Чайльд вертит в руках нож и яблоко, которое частями поедает, разглядывая самоцветы, переливающиеся отражениями от света, пускающими блики на землю, воду, кристально прозрачную в этой гавани. А вот принц, думается моряку, у них вовсе не каменный. Скорее гибкий, как вода, плавный, а слова его острые, как снег на коже в сильный мороз и ветер, когда аж до мелких царапин. И взгляд у него умный, пытливый, живой. Духом не тот, каким ожидаешь видеть принца каэнрийцев. Но и не сравнимый с любой другой нацией. Да и на вид хорош. Чайльд усмехается этой мысли, откидываясь на бортовые перила. Врать себе он не собирался, выглядит принц что надо. После многомесячного плавания взгляд сам цепляется за хорошенькие личики. Принц Кэйа явно обладает таковым, да и не только личиком. Изящное телосложение, плавные движения, и он явно знает, какое впечатление производит на людей. Сложно не обратить внимание на тонкую шею, подчеркнутые камнем на цепи ключицы и явно нарочно открытую часть подтянутой груди. Корсет на стройной талии. Статности добавляет гордо вскинутая голова, прямая, как осина, осанка и идеальная, как созданная специально для принца, золотая венец-диадема на полуночно-синих волосах золотыми, как живыми, листами Интересно становится, какой принц Кэйа без короны, дорогой мантии, да и вообще одежды. Законно ли вообще думать тут о том, каково под себя подмять наследника престола? Потому что Чайльд уверен, что у многих такие мысли появлялись. С веснушчатого лица сходит мечтательная улыбка, когда слух ловит скрип дерева и шорох канатов, стук их об дерево. Первое, что происходит — в руках Чайльда появляется водяное лезвие, все тело напрягается, когда он идет в сторону источника звука. В такой час работы делать не будут, его предупредили. Значит… — Если ты пришел грабить, не на того напал, — со смешком говорит Чайльд, уловив человеческий силуэт, к которому он и бросается. Ухватить за руку, прижать к мачте и прижать лезвие к шее — привычное дело. Тем больше удивление Тартальи, когда перед собой он видит ухмыляющееся лицо принца. В голове только вопрос, почему он не сопротивляется, но он ненадолго, потому что вскоре на затылке он чувствует холод от опасно близкого лезвия. Моряк отпускает первым, и чувствуя, как опасность пропадает, отступает на шаг и рассеивает лезвие, которое просто водой падает на дощатый пол корабля. — Мне кажется, что грабители испугаются лезть сюда, учитывая репутацию вольных покорителей, — подает голос первым Кэйа, — даже им жизнь дорога. Я бы даже сказал, особенно им. — А вам, высочество, нет? — спрашивает Чайльд, неотрывно и открыто разглядывая принца. Никакой королевской вычурности — просто серый плащ, рубашка и корсет попроще. У него явно особая любовь к этому предмету одежды. Не сказать, что неоправданно. Чайльд отходит, чтобы поднять брошенные нож и яблоко, которое просто протирает об штаны, а затем обрезает испорченный кусок. Взгляд Кэйи ответно прикован к рыжему моряку. — Еще как дорога. Все же я принц, я нужен этой стране, — отвечает Кэйа, пряча меч в ножны. Чайльд успевает отметить, что это не тот, который он подарил принцу сегодня днем, — но сейчас, пожалуйста, называй меня по имени. Мы не в белых палатах. — Хорошо. Тогда, Кэйа, может скажете мне, почему вы в такой час тут, на моем корабле? — спрашивает Чайльд безмятежно и просто, смакуя странную непривычность фамильярного обращения к явно царственной особе. — Конечно чтобы ты мне рассказал о том, что видел в путешествии, — отвечает Принц, словно это само собой разумеется. Он без всякого видимого стеснения прибоченивается возле Тартальи, опершись бедром об перила. Чайльд усмехается, отрезает кусок яблока и протягивает его принцу. Тот молча принимает и откусывает кусок. — А я знал, что ты не шутишь, — говорит моряк и сам щедро так кусает. Темные брови вопросительно вздымаются на лице Кэйи. — Даже так? И почему это? — голос у принца мягкий, выразительный и мелодичный, а сейчас еще и полнится игривой интонацией. — У вас взгляд пытливый. Голодный, — объясняет Тарталья, пожимает плечами. Улыбка принцу очень идет, особенно если эмоция касается и глаз. Тарталья чуть смущенно отводит взгляд, обращая внимание на то, что чуть не прошелся ножом себе по пальцу. — Поэтому ты решил меня накормить? — спрашивает Кэйа. Чайльд даже тихо смеется и протягивает ему еще один кусочек яблока. — Голодный до жизни и свободы, — говорит он. — Расскажи мне о них за пределами Каэнри’ах, — сразу после слов Чайльда говорит Кэйа, и почему-то это звучит так по-особенному. Вкрадчиво. Тише и искреннее всех иных слов, сказанных сегодня. Как дети загадывают желание у волшебного фонтана, свое самое заветное. Конечно же Тарталья только рад угодить в этом деле. Он рассказывает обо всем, что приходит в голову: о море, его волнах, бесконечном движении, штормах и ураганах, в которых он с командой чудом выживал. О местах. О людях. — А звезды? — спрашивает Кэйа после очередного рассказа Чайльда. — Уверен, вам любой торгаш расскажет о них, — отмахивается моряк, — обычное дело. — Не в случае, если в жизни не видел неба, — с чуть печальной усмешкой говорит Кэйа. — Тогда их вам никто не сможет описать так, чтобы вы полной мере прочувствовали и представили, какие они. Но все же тут есть пара звезд, и обе они в глазах принца, — решает сказать Чайльд. Кэйа улыбается и кивает, но не отвечает. — Мне нужно идти. Сколько будут чинить корабль? — вместо говорит он. — Пять дней, — прямо отвечает Чайльд, — а что? — Просто в следующий раз не пытайся меня убить, — смеется тихо Кэйа. — Договорились, — кивает моряк, — доброй ночи, Кэйа. Принц кивает. — Доброй, Чайльд, — говорит он, прежде чем уйти. Лежа в своей постели, Тарталья думает, каждый ли раз появляясь в его мыслях Кэйа будет оказываться рядом с ним? Ответ, конечно же, нет. Иначе бы принц всю ночь бы от него не уходил.