Мотоцикл у Грома из прошлого века, но рычит исправно. Гладкие, любовно сохранённые в первозданном виде бока — само воплощение майской темноты. Огни ночного проспекта стекают по ним, словно вода с кожи рептилии. Олег чувствует, как тугой воздух вокруг становится ещё плотнее, и сильнее прижимается к спине в дизайнерской кожанке. На нём нет шлема, как и на Разумовском, но последнего это совершенно не волнует. Если они влетят на такой скорости в фонарный столб, да хоть просто перевернутся, на асфальте останется только серо-красное месиво с осколками костей, как в Happy three friends. Не смузи, которые Серёжа так полюбил в последнее время, но масса достаточно однородная, чтобы не разобрать, где чья ДНК. Последняя мысль немного успокаивает Олега, и тот ненадолго прикрывает слезящиеся от ветра глаза, вдыхает из-за ворота куртки родной запах с тяжёлым привкусом бензина и кожи. Время давно за полночь. Птица что-то радостно кричит, но его слова уносит встречный ветер, который становится всё более свежим. Олег открывает глаза и видит впереди стремительно приближающееся полотно Литейного. Во мраке над чернильной водой фонари вдоль перил кажутся совсем крошечными. Взлётная полоса уходит в ночное небо, и с каждой секундой становится всё круче. Олег прикидывает шансы: можно вывернуть руль, и они улетят в воду. Если удачно перелетят через парапет набережной. Олег решает довериться Птице. Ретро-чудо Грома выглядит довольно крепким, чтобы выдержать прыжок в пару метров. Олег ничего не делает. Когда мотоцикл влетает на мост, он думает о том, что телохранитель из него так себе. Но кто же мог знать, что вполне невинная идея угнать мопед Грома превратится в безумную гонку по ночному Питеру с каскадёрскими трюками в финале.
Развод только начался, высота поднятого края — метра три, не больше, но у Олега всё внутри замирает, когда заднее колесо отрывается от асфальта. За какие-то доли секунды он успевает прочесть целиком крепко забытое «Отче наш». Они летят, и Птица смеётся, запрокинув голову. Звонко и счастливо.
Встретившись с дорогой, мотоцикл опасно виляет, но хватка у Птицы стальная, и руль вновь застывает в правильном положении. Они пролетают ещё с полкилометра и останавливаются, взвизгнув резиной, в каком-то узком переулке. Олег слезает первым. Руки уже не дрожат, но устойчивая твердь под ногами глубоко радует. Птица свободно встряхивает спутанными волосами, зачёсывает их набок и довольно щурится на Олега.
— Испугался?
Олег пожимает плечами. До него только начинает доходить. Пожалуй, спалить хату Грома было не такой уж плохой идеей. Но Олег хотел как лучше.
— Немного.
— Зря, — Птица дерзко улыбается, манит к себе и выдыхает раскрасневшимися губами на ухо: — Белые вороны отлично летают.
Узнав время размещения нового видео Чумного Доктора, Олег прикидывает, что Птица отправил его сразу после того, как схлопотал по лицу. «Если вы видите это, значит, я больше не смогу продолжать…» Но у любого безумца найдутся последователи — именно им Чумной и перепоручает свою миссию. По сети расходится файл с личными данными всех, кто так или иначе хорошо устроился в северной столице: власть имущие с недвижимостью в сотни официальных окладов, олигархи с теневыми источниками дохода, крышеватели всех мастей, продажные судьи и те, кто в своё время смог заплатить им нужную сумму.
На пять дней город погружается в хаос. Улицы бурлят, горят машины, местные силовики не справляются — приходит подкрепление из Москвы. Несмотря на все меры предосторожности, происходит несколько покушений на убийство — три оказываются удачными. Резонанс по всей стране и за её пределами. Во многих городах уже ждут своего Чумного Доктора.
Во всеобщем сумасшествии на волне постоянных полицейских облав Вместе становится ещё более популярной. Приходится закупать дополнительные сервера, обходить неумелые, но многочисленные попытки блокировки, расширять штат, наращивать темп работы.
Серёжа почти не спит, пытаясь совладать с внезапно пошедшим в рост детищем. Олег спит ещё реже, пытаясь разгрести сопутствующие проблемы: договориться с кем надо, найти лазейки в спешно утверждённых актах, посоветоваться с более знающими в этой области людьми и придумать план на ближайшее будущее. В том Чумном файле был и сам Разумовский, что тоже добавляет проблем. Олег меняет систему допуска в башню и апартаменты, нанимает команду для замены панорамных окон на пуленепробиваемые. Плевать на сороковой этаж — Олег много слышал про дроны.
Времени и сил на выяснение отношений просто не остаётся. Они общаются исключительно по делу, как соседние шестерёнки заставляют двигаться сложный механизм. Несколько раз Олег замечает Птицу. Тот появляется на самых напряжённых встречах, когда нужно дать отпор, неприятно скалится собеседнику, подмигивает Олегу, вальяжно разваливаясь за столом переговоров. Он тоже выжат, но упорно тянет лямку там, где Серёже не хватает сил, однажды вечером срывается на ремонтную бригаду. Те не успели заменить все стёкла в кабинете к вечеру, и в какой-то момент кажется, что Птица выбросит кого-нибудь из строителей в окно. Олег тихо подходит сзади и незаметно берёт его за руку. Это помогает, но на совещаниях такое не провернёшь.
Каждую ночь, падая в кровать, Олег мечтает лишь об одном: чтобы всё это поскорее закончилось.
Первого июня Серёжа просыпается без пяти девять. Подслеповато жмурясь от солнечного света из-за бесцеремонно отдёрнутых штор, он недовольно ворчит и пытается залезть под подушку, укрыться с головой, только бы урвать ещё чуть-чуть законного отдыха.
Но у Олега другие планы.
Пока Серёжа клюёт носом в машине, пытаясь узнать, что это за сюрприз, ради которого нужно тащиться за город, Олег весело смотрит на него в зеркало и таинственно молчит. Утреннее солнце играет на бледных щеках нарождающимися веснушками, блестит на медных кончиках ресниц, гладит мягкие, очаровательно розовые сейчас губы.
Когда Серёжа понимает, что его ждёт, картина мгновенно меняется. Неверяще распахнутые голубые глаза сияют совершенно детским восторгом и благодарностью.
— Но Олег! Ты же говорил «только через мой труп»!
Олег улыбается и легкомысленно пожимает плечами:
— Передумал. Сфоткать тебя для инсты?
«На западе миллионеры уже в космос летают, а ты мне не даёшь с парашютом прыгнуть!» — одно время это у Серёжи была идея фикс. Но Олег оставался непреклонен. В груди всё сжималось, а кончики пальцев холодели при мысли, что Серёжу сбросят с высоты двух с половиной километров. Пусть даже с инструктором и парашютом. Это тебе не в Куршавеле на лыжах кататься.
Фотографируя Серёжу в костюме и шлеме, Олег боится ничуть не меньше. Но он помнит о том, что белые вороны отлично летают.
Судя по всему, им это ещё и безумно нравится.
Истерия вокруг Чумного постепенно сходит на нет к середине апреля. Все особенно рьяные поклонники задержаны, самые жирные и ненавидимые негодяи из списка смотались за границу или залегли на дно. Вместе, сумевшая отстоять своё место под скудным российским солнцем, выработала новый внутренний ритм и в нём уверенно едет дальше.
Именно в этот период долгожданного затишья вновь появляется Гром. В очередном разоблачающем видео восходящей звезды Ютуба Пчёлкиной «Кому выгоден Чумной Доктор?» он выступает главным свидетелем: в своей грубоватой манере даёт интервью. Пересказывает разговор тет-а-тет с Разумовским, приводит доказательства против основателя Вместе и критикует официальную версию полиции. Та, к слову, заключается в том, что все три убийства Чумного были совершены разными людьми из какой-то дико законспирированной секты.
Оставшееся время Пчёлкина радостно жужжит о том, как наварилась цифровая крепость на Питерском Хаосе, как сильно взлетели акции Вместе и популярность самого Разумовского. Серёжу действительно рвали на интервью куда только можно, караулили на улице и пытались пролезть в офис. Всё это безумно выматывало, и в какой-то момент общим согласием было принято решение, что хватит: будь интервьюером хоть сам мистер президент, Серёжа не скажет больше ни слова на камеру.
Вообще-то у Олега есть свой кабинет, но он уже так привык к мониторной, буквально сросся с вечно холодным столом и жёсткой софой, что и видео Пчёлкиной в рабочий перерыв смотрит тоже там. Он сидит к двери боком, думает о том, что девчонка, в общем-то, талантливая: говорит всё по делу, да ещё Грома умудрилась заловить, и за этими мыслями не слышит, как открывается дверь. Олег просто чувствует присутствие за спиной. Птица не касается его и молчит. Олег не видит его, но отчего-то точно знает, что это именно Птица. Страха нет, лишь напряжение, как звук возле трансформаторной будки. Олег по-прежнему не всегда знает, чего ждать в такие моменты.
— Это он на меня гонит, чтобы я тебя сдал и открестился, — выдаёт Птица, когда на экране вновь ненадолго мелькает лицо Грома. — Сука.
Он уходит так же тихо, как и пришёл. Олег допивает трижды остывший кофе и идёт в кабинет Разумовского уточнить планы на конец рабочего дня.
Серёжа встречает его неуверенной, какой-то загнанной улыбкой, сворачивает все окна на своём умном столе, отводит взгляд, но в итоге всё-таки спрашивает:
— Видел новый сюжет Пчёлкиной?
— Олег, мать твою!
От превышения ожидаемой громкости динамик неприятно хрипит. Олег точно помнит, что отключал звук на собственных камерах, но теперь микшер выставлен на максимум. На соответствующем экране — огромный, катастрофически недовольный глаз.
— Оле-е-ежа, — вновь угрожающе тянет Птица. В полутёмной комнате всё это здорово смахивает на кассетный ужастик из девяностых. — Где. Моя. Заначка?
Обратной связи как-то не предусмотрено, и Олег идёт наверх, впрочем, не особо расстроенно. После длинной недели и не менее длинной пятницы разозлённый Птица его даже скорее веселит.
— Где моя заначка? — вновь повторяет тот с порога, нервно дёргает подбородком: — В ванной.
— Не знаю. Закончилась, наверное.
Олег разводит руками и с выражением само́й невинности смотрит в бирюзовые глаза. Удивительно, но Птица скорее обижен, чем зол. Старательно давя улыбку, Олег с любопытством разглядывает эту новую эмоцию, когда ему несильно прилетает под рёбра.
— Закончилась старая. Новая где?
Олег разгибается и достаёт из кармана бархатную коробочку, в каких обычно дарят кольца.
— Это что? — Птица озадаченно смотрит на неожиданное подношение, подозрительно переводит взгляд на Олега. — Предложение?
— Типа того, — Олег довольно хмыкает. — Открой.
Пытаясь отобрать что-то у Птицы, стоит принести нечто взамен. Олег не орнитолог, но с чувством самосохранения дружит. Вот только реакция превзошла все его ожидания.
— Олежа, ты придурок, — выражение на лице Птицы трудно передаваемое. На красном бархате, достойном золота и бриллиантов, перед ним лежит роскошная шишка. — Ты в курсе, что шмаль для лохов?
Олег лишь добродушно смеётся и по-хозяйски идёт к дивану.
— Значит, будем оттягиваться как лохи.
Травяной запах ударяет тупой волной в лёгкие, жжёт глотку, прорастает еловой веткой в затылок и обрушивает реальность тяжёлым одеялом сверху. Но под ним так хорошо и уютно. Пространство исподтишка сужается, но, стоит заметить его гнусные поползновения, тут же испуганно раздвигается обратно. Птица блаженно прикрывает глаза, вытягивает красивые ноги поверх журнального столика и наконец обмякает плечами. Весь его силуэт становится мягче, податливее, словно поделка из пластилина с приходом жары.
— Включи что-нибудь тупое.
Олег забивает в поиске Вместе «конченые мульты» и с готовностью кликает на тематическую группу. Марго убавляет свет до минимума. С тем, чего бы такого пожевать, проблем не возникает — стратегический запас снеков как никогда кстати. Птица нагребает всего этого добра к себе, разбрасывает по столику и дивану. В жёлтом полумраке его растянутая улыбка кажется одного цвета с киноварью волос. Олег открывает шоколадку с обещанием райского наслаждения, а Птица затягивается по второму кругу. Наверное, это лишнее, но Олег не мешает. Он берёт выёбистую плоскую трубку и тоже догоняется, пока Птица открывает пёструю пачку и планирует зависнуть на радуге.
Они смотрят Южный парк, серию про енота, и на огромном экране в окружении античных статуй это выглядит просто безумно. Птица сипло угорает, не прекращая жевать то ли орешки, то ли драже. Олега начинает накрывать в полную силу, он тоже растягивается на диване и отпускает себя. Сюжет ускользает от придавленного густым дымом сознания, но Олег всё равно смеётся: над таким странным Птицей, над самой ситуацией, над собой в какой-то мере.
Смеётся просто потому, что ему вдруг спокойно и хорошо.
Они смотрят Пол-литровую мышь, где хмурая акула говорит: «Я отправил вас встретить клиента и отвезти его на собрание. Вместо этого вы отвезли его на порно студию. Потом вы его взорвали, ограбили банк, наблевали на женщину…»
— Это же Гром! — орёт Птица. Он кидает в Олега подушкой, потом до кучи шоколадным батончиком, Олег пинает его по ногам в ответ и тоже хохочет:
— Только кепки не хватает.
— А почему он синий? Он же не пьёт!
Птица заходится в новом приступе неконтролируемого ржача, а Олег в моменте внезапной паранойи оборачивается назад. Панорамные окна не скрывают шторы, но никаких следящих дронов-папарацци не видать. «Да и срать на них», — с лёгким сердцем думает Олег. Птица рядом с ним сейчас такой необыкновенно живой и просто невероятно красивый. Хоть и упоротый. «Обзавидуются», — решает Олег и окончательно забывает про внешний мир до следующего утра.
На экране красным роем пикселей врубается заставка Лео и Сатана. Птица проливает газировку на диван, Олег кровожадно откусывает голову мармеладному червяку. Сатана пролетает преисподнюю и вылезает из подпола, нежно вещая Лео:
«Ты сам попроси-и-ил!»
Лео бьётся в экстазе.
Птица совершенно по-пташьи взвизгивает и рассыпает конфеты. Шоколадные шарики звонко скачут по полу, Олег рефлекторно вздрагивает от резкого звука.
— Это же мы с Серёжей! — Птица подаётся вперёд, то ли ближе к экрану, то ли за конфетами, каркающе кашляет смехом и падает с дивана, продолжая выть на полу: — Олеж, ты прикинь! Нас уже канонизировали. Экранизировали. Бальзамировали.
В ушах тёплая вата, но Олег улавливает в этом потоке бреда нехорошие высокие интонации. Он пересаживается ближе, протягивает руку, пытаясь поднять Птицу обратно на диван, но тот вдруг резко вскидывается, сжимается, обнимая колени, и сквозь булькающий, словно кровь в горле, хохот повторяет:
— Он сам попросил, он ведь сам попросил. Он сам попросил. Он сам попросил, Олег!
Олег падает рядом с ним на пол. Драже больно впиваются в колени, Птица в руках мелко трясётся: то ли ржёт, то ли плачет, Олегу не важно. Олег обнимает, щёлкает пальцами, выключая экран, ничего не говорит, но мысленно просит мироздание помочь. Как — не знает и сам, знал бы — не просил.
— Как думаешь, мне пойдут рога?
Птица выпутывается из рук, тянется к очередной мини-газировке, жадно пьёт и старается улыбнуться. Ему… Неловко? Олег весело хмыкает и с чувством кивает:
— И копыта, и хвост.
— Посиди со мной?
Посидеть не получается. То ли потому, что гравитация в комнате меняется, то ли потому, что с Птицей удивительно удобно лежать даже на не предназначенном для этого гостевом диване. В густом полумраке его взгляд похож на взгляд древнего скандинавского божества. Уставшего, просидевшего не одну бессонную ночь, втыкая в экран. С такого расстояния рассматривать его не очень удобно — они почти соприкасаются носами, но Олег всё равно смотрит, физически чувствуя, как его разглядывают в ответ. Где-то под боком, между переплетёнными коленями хрустят обёртки от съеденных батончиков. В голове блаженно шипит тёплая пена, и контуры тела понемногу размываются, растворяясь в таком правильном обоюдном молчании. Они держатся за руки, но как-то странно, за локти, словно поймали друг друга и теперь боятся отпустить.
Олег прикрывает глаза, сознание рисует синие всполохи, уносящиеся ввысь. Он как будто летит или едет, но это не пресловутые вертолёты, а иное, спокойное и мягкое чувство. Тело становится вторичным, превращается в сгусток сознания, и Олег вдруг понимает, что не знает, где заканчивается его рука и начинается плечо Птицы. С ногами — то же самое, всё слилось в одно, стало единой системой из синих и рыжих импульсов, носящихся, как огни на скоростной автостраде. Олегу кажется, что он чувствует во рту вкус шоколадного драже, остатки которого теперь валяются на полу. И в следующий момент он его действительно чувствует.
Птица целует медленно, осторожно, но не пугливо — словно из последних сил. Его не хочется отталкивать, но дело не в этом. У Олега не хватает духу его оттолкнуть. Они оба безумно устали: от сумасшедшей истории с Чумным, от работы, от постоянного напряжения. От друг друга и от себя. От этого странного взаимного одиночества.
Олег зарывается рукой в волосы, перебирает, гладит без намёка на грубость, на то, чтобы прижать или оттащить. Ему просто нравится их трогать. Нравится по очереди ласкать тонкие губы, безобразно уютно тереться кончиками носов и ощущать нежную кожу под пальцами.
На большее никого не хватает, да этого и не нужно. Они лежат так очень долго, сонно ластясь друг к другу и не говоря ни слова. Когда Птица всё-таки засыпает, Олег последний раз целует его в уголок чуть припухших губ и нехотя поднимается. Приносит одеяло, как может убирает со стола. Уходя, он жалеет лишь об одном.
Проснувшись завтра, Серёжа решит, что под череду дурацких мультфильмов напился и заснул на диване один.
На полдень воскресенья запланирован несанкционированный митинг, и Вместе блокируют аккурат в субботу ночью. Проблему не получается решить оперативно — по отзывам пользователей даже после всех усилий приложение работает лишь на половине устройств. Серёжа нервничает, бесится, едва волосы на себе не рвёт, но всё это на фоне постоянного контроля ситуации и непрерывной генерации идей.
Олег начинает всерьёз опасаться рецидива. Он несколько раз повторяет, что цель блокировки более чем прозрачна, а значит, проблема исчезнет сама собой уже через пару дней. Но это, конечно, помогает мало. Через несколько дней будет уже поздно, анонимность нужна людям сейчас.
А вот отрёкшийся от самого себя Чумной Доктор может напомнить о себе и после. Олег чувствует, что должен поговорить об этом с Птицей, но тот всё не появляется, ни в воскресенье, ни когда блокировку полностью сносят.
Вечером следующей пятницы Олег снова приходит к Разуму. Скоро девять, но тот сосредоточенно бьёт пальцами по сенсорной клаве. Олег подходит ближе и с удивлением видит чёрный фон, на котором одна за другой возникают рыжие строчки кода.
— Секретные разработки?
— А? — Серёжа непонятливо моргает, смотрит на Олега и снова на код. — Нет. Это я так… Снимаю напряжение.
Олег помнит такой прикол и по-прежнему его не одобряет. Что это за отдых, который так мало отличается от работы? Пусть теперь Разум кодит довольно редко, смотрит в экран от этого не меньше.
— У тебя глаза красные.
Неделю назад были ещё краснее. И это тоже не дело. Олег отгоняет неуместные воспоминания.
— Зато голова пустая, — Серёжа коротко улыбается и отворачивается обратно к коду, давая понять, что Олег на сегодня свободен.
— Я, собственно, почему зашёл-то. На улице тепло врубили, — Олег кивает за окно, хотя там лишь вечернее небо. — Не хочешь выйти пробежаться?
Серёжа на некоторое время зависает, косится в окно, закусывает губу и неуверенно выдаёт:
— Это как утром, только вечером?
— Ну да, — Олег весело хмыкает. — Прямо здесь, по парку, возле пляжа.
— А если кто-нибудь узнает?..
Серёжа как будто ищет повод для отказа. Олег его понимает: пожалуй, сейчас у них не те отношения. И всё же это просто пробежка — культурный способ снять напряжение в конце недели, а если пойдёт — то и чаще.
— Папарацци? Ну наделают они компромата, что ты за ЗОЖ. Как будто что-то новое. А если будут приставать, мы от них убежим.
Олег — сама беспечность и оптимизм. Серёжа зеркалит его улыбку, но та выходит какой-то странной, с привкусом иронии. Он поводит ладонью по лицу, трёт уставшие глаза.
— Нет, ну ты посмотри, — сквозь невесёлую усмешку прорывается тихий смешок, на Олега смотрит уставшее бирюзовое небо. — Тебе уже доступно всё объяснили, Олеж. Прямым текстом. А ты с ним теперь ещё больше возишься!
Птица качает головой и тяжело вздыхает. Его внезапное появление не раздражает Олега, он даже не удивляется. Он даже, пожалуй, рад его видеть, впервые за неделю, но ему нужно, чтобы решение принял именно Серёжа. Потому что Птица, хоть и знает больше, кое-чего всё-таки не понимает.
— С тобой мы потом поговорим, — Олег говорит дружелюбно, но строго. — А сейчас не мешай. Пожалуйста.
Птица со страдальческим видом «ну что за идиот?» закатывает глаза и исчезает. Олег стоит на месте и не двигается, дожидаясь, пока Серёжа придёт в себя.
— Пойдём, ты уж не помнишь, наверное, когда в последний раз гулял.
— Это точно, — Серёжа смущённо улыбается и сворачивает все вкладки на столе. — Хорошо, пойдём. А если нас узнают, возьмём — и убежим.
Май выдаётся тихим. Стоит на удивление тёплая погода, и всё вокруг спешно цветёт, растёт, пестреет. Если приоткрыть окно, то даже на сороковом этаже ночью слышно, как поют соловьи. Серёжа всё чаще составляет Олегу компанию в ночных пробежках. Его несколько раз узнают, даже просят автограф, но на этом всё. Мир вокруг понемногу перестаёт казаться враждебным.
Возможно, поэтому Птица появляется лишь однажды, чтобы свести счёты с Громом. Неизвестно, чем бы это закончилось, но Олегу везёт: он замечает Птицу в коридоре офиса, узнаёт по походке даже со спины, и спешит узнать, что случилось.
Стыдно признать — ночное приключение выходит на славу. Давно, ещё в детдоме Олег как-то угнал велосипед, но это совсем другое. Пролетая с Птицей по ночному Литейному, Олег чувствует себя моложе лет на десять. А уже через неделю ловит себя на том, что думает о Птице всё чаще.
Волноваться здесь не о чем. Птица не появляется, потому что в нём нет необходимости. И это, конечно, радует. Олег думает о том, что раньше тот мог не появляться по полгода, но эта мысль, продолженная в будущее, почему-то не вызывает восторга.
От подарка на день рождения Серёжа на седьмом небе во всех смыслах, грозится прыгнуть без инструктора уже на следующих выходных и интересуется, не хочет ли Олег составить ему компанию.
А через несколько дней в Серёжу стреляют.
В центре города, на пороге галереи. Серёжа приезжает на открытие благотворительного аукциона, организованного не без его участия. Как позже выясняет полиция, стрелок — фанат канала Пчёлкиной. Во время беспорядков ему досталось от адептов Чумного, и он уехал на время за город, где в дачном домике так удачно пылилась дедовская двустволка.
От крыши соседнего дома расстояние не такое уж большое, но стрелок дилетант и всё равно мажет — пуля рассекает Олегу плечо. Второй выстрел приходится по машине, за которую Олег толкает ещё не успевшего ничего понять Серёжу.
Собственные стандарты безопасности приходится сильно пересмотреть. По этому поводу Олег устраивает совещание, собирает всех подчинённых, приглашает бывшего наставника. Тот был начальником службы безопасности Вместе несколько лет, пока Олег смотрел и учился уму-разуму.
Когда все покидают его кабинет, Олег устало выдыхает, морщится и чешет плечо. Рана несерьёзная, так — глубокая царапина. О том, что было бы, попади стрелок ему в позвоночник или лёгкое, Олег не думает. Он как-то давно свыкся с возможностью такого сценария и просто рад, что на этот раз ему повезло. Им повезло. Но везение имеет свойство заканчиваться, и сколько его ещё осталось у Серёжи, Олег предпочёл бы не проверять.
Дверь вновь распахивается, как будто её открыли с ноги, а может, так и есть. Олег рефлекторно вскакивает из-за стола, готовый к встрече с опасностью. У опасности сияющие бирюзой глаза. Птица в ярости — губы сжаты в линию, волосы назад, ноздри трепещут. Он захлопывает дверь так, что слышно, наверно, этажом ниже. Олег не понимает, в чём дело, но уже внутренне готов, что его будут бить. По крайней мере, попытаются ударить. Он примирительно выставляет ладони вперёд, строго смотрит исподлобья, без слов настойчиво предлагая успокоиться, но это не работает. Птица пролетает вытянутый кабинет в мгновение ока и с силой впечатывает Олега спиной в стену, держит за грудки, свистяще дышит в лицо. Его взгляд напоминает нож для колки льда. От внезапной встречи со стеной по затылку растекается тупая боль. Олег дёргает руками в попытке освободиться, но тут же их опускает. Возможно, он заслужил такое обращение?
— Что случилось?
Вместо ответа Птица горячо выдыхает и кусает Олега в рот. Больно, жаляще, дико. Сухие пальцы ложатся на загривок, держат стальной хваткой. Олег то ли недовольно мычит, то ли стонет, но едва успевает собрать рассыпавшееся фарфоровыми черепками сознание, как Птица отстраняется. В глазах у того самое настоящее безумие.
— Что случилось? — звенящим голосом пародирует он. — Да у меня от тебя крышу рвёт!
Он вновь встряхивает Олега, как боксёрскую грушу, прижимается всем телом и впивается в губы на этот раз — поцелуем, развязным, влажным. Со стороны наверняка очень пошлым, но в нём столько желания, что у Олега подгибаются колени. Его впервые так откровенно хотят заполучить, сожрать, трахнуть. Горячий даже сквозь ткань брюк член Птицы упирается ему в бедро, а вокруг рта всё в слюне с мускусным привкусом возбуждения. Олега ведёт, но он пытается убрать держащие его руки, как-то выкрутиться. Не получается: Птица прижимает его к стене собственным весом, сильные пальцы рвут рубашку из-под ремня, скользят под неё, по чувствительной коже поверх напряжённого пресса, по-хозяйски сжимают бока. Короткие ногти царапают под рёбрами до сладкой дрожи.
Птица сползает чуть ниже, прихватывает зубами подбородок, широким мазком облизывает шею, совершенно развратно принимаясь посасывать нежную кожу. Внизу металлически звякает пряжка. Олег пытается оттолкнуть, но с нулевого расстояния это не так просто.
— Серёж, остановись.
Ему грубо закрывают рот ладонью. Птица больно впивается зубами, оставляя чудовищный засос. Сказав, что ему не нравится, Олег безбожно соврёт. Вот только его никто не спрашивает. Свободной рукой Птица ныряет под резинку белья, сжимает так же, без нежности, требовательно. Потому что так хочется ему. Олег дёргает плечами, ловит чужое запястье, упирается в плечо. Разумовский практически с него ростом, его не перепутаешь с девушкой и со спины. А Птицу к тому же шарашит адреналином. Олег с трудом выигрывает расстояние сантиметров в десять. Птица утробно рычит, пытается укусить держащую запястье руку и, вновь получив свободу, падает на колени. Дёргает вниз брюки и прижимается влажными губами к члену. Олег смотрит и понимает, что уже никогда не сможет забыть этот кадр.
Он что есть силы толкает в плечо и, стоит Птице пошатнуться, добавляет коленом. Поспешно застёгивается, не в силах отвести взгляд от горящих карминовым губ. В висках стучит кровь. Птица поднимается с локтей, сплёвывает на пол и зло шипит:
— Да что тебе от нас нужно?!
Он вскакивает и так же, как пришёл, уносится из кабинета, громко хлопнув дверью. Олег отлипает от стены, делает два нетвёрдых шага в сторону и буквально падает в кресло. Возбуждение не спадает, режущим жгутом сворачиваясь внизу живота. Прикоснуться к себе тянет невыносимо. Олег кладёт чугунную голову на сцепленные в замок пальцы, хотя ей хочется биться о стену. В чёрном зеркале смартфона видно, как на шее начинает наливаться синяк. Олег думает о том, что незадачливый стрелок мог бы промахнуться немного точнее.
Делать вид, будто ничего не происходит, становится всё сложнее. Олег ловит себя на том, что зависает непозволительно часто для человека его должности. Серёжа, наоборот, выглядит и чувствует себя замечательно. Он всё чаще тепло улыбается одними глазами, и в такие моменты Олегу хочется провалиться под землю. Они вновь начинают болтать в свободное время о всяких пустяках, как когда-то в детстве. Олег больше не пережиток прошлого, не пугающий подчинённый, а снова друг. Вот только с утра до ночи у него в голове крутится собственное «Серёж, остановись».
А если бы тогда это действительно был Серёжа?
Олег вновь представляет возбуждённого, злого Птицу, сидящего на полу, и не может найти ответ.
Как-то раз они с Серёжей едут по городу, и Олег говорит:
— Слушай, я всё понимаю, но на той благотворительной выставке смотреть не на что. И не надо говорить, что я ничего не понимаю в современном искусстве.
Серёжа лишь разводит руками:
— Да нет, ты прав. Это просто мода.
— У тебя в школе классно получалось рисовать, — Олег сворачивает к возвышающейся на фоне розоватого неба башне. — Мог бы свою выставку устроить. Уверен, все бы только о ней и говорили. Как там, «модное событие сезона», да?
— Даже не знаю, — Серёжа задумчиво смотрит в окно, прикусывает краешек большого пальца и тут же, опомнившись, прячет руку в карман. — Я давно ничего не рисовал.
— Так попробуй, — улыбается Олег.
Через полчаса он сидит в собственном кабинете и старается не шевелиться. У Разума наверху не оказалось ни карандаша, ни бумаги, кроме старой тетради. Здесь, в органайзере, Серёжа находит самый тупой карандаш и, не затачивая, принимается за дело. Олегу не видно, что выходит. Он смотрит на сосредоточенно сведённые медные брови, скользит взглядом по закушенной нижней губе и старается не думать о том, что произошло здесь две недели назад. Сейчас Серёжа так не похож на Птицу. На какое-то время Олег теряет связь с реальностью и погружается в собственные, похожие на мутную воду, мысли. Ему приходит идея, от которой руки покрываются мурашками, и, когда Серёжа довольно говорит «готово!», Олег с трудом заставляет себя не спешить. Он подходит к собственному столу и заглядывает Серёже через плечо.
Карандашный рисунок больше смахивает на набросок углём: грубый, хаотичный. Но в ворохе ярких штрихов без труда узнаётся полупрофиль Волкова.
— Вот уж точно — талантливый человек талантлив во всём.
— Тебе нравится?
Серёжа обрадованно выдыхает, оборачивается, стараясь заглянуть в глаза, убедиться.
— Очень, — серьёзно кивает ему Олег. — Считай, что один покупатель на твоей выставке уже есть.
Серёжа смеётся и протягивает ему лист:
— Дарю!
— Спасибо.
Олег забирает рисунок и коротко целует в счастливо приподнятый уголок губ. Он держится за подлокотник кресла и потому чувствует, как Разумовский весь вздрагивает, отстраняется, хотя его больше не трогают, а затем напряжённо замирает. Он выглядит смущённым, но не в том плане, как хотелось бы Олегу.
В Питере тридцатиградусной жарой разгорается лето, а Птица по-прежнему не даёт о себе знать. Олег начинает подозревать, что тот не такой уж правдоруб, как могло показаться сначала. Между откровенными зажиманиями у стены и лёгким поцелуем в щёку огромная разница, но даже на такую мелочь Серёжа реагирует так, что продолжать не хочется. Что, если Птица просто пошутил? Такое он любит. Хотя, если Серёже предложить сжечь заживо какого-нибудь подонка, реакция будет не лучше.
По пути в кафе на двадцать седьмом этаже краем глаза Олег замечает пятно знакомого рыжего оттенка. Разумовский сидит в зелёной зоне у стеклянной стены и смотрит на раскинувшийся внизу город. Не так давно он ушёл в свой кабинет и попросил не беспокоить хотя бы пару часов. Олег разворачивается посреди просторного светлого холла и подходит ближе, садится рядом на белоснежную скамейку и тоже смотрит на город. С такой высоты хорошо видно, как тени от редких облаков ползут через крыши домов, от залива к центру.
— Ты же сказал, что будешь занят.
— Не я, Серёжа, — Птица крутит в руке зеркальный кубик Фишера. — А я прокрастинирую.
Он делает последние несколько поворотов и бросает головоломку Олегу:
— На, разбери.
Зеркальные грани поворачиваются с характерным пластмассовым скрежетом, ловят в себя кусочки летнего неба, глаза Олега, медные волосы, искажают всё это и смешивают. Кубик превращён в угловатое нечто, но Олег всё меняет его части местами, пока в голове скребётся уже порядком надоевшее:
— Слушай, как тебя зовут? — Птица поворачивает голову и смотрит так, будто Олег спросил, сколько будет дважды два, и тот спешно поясняет: — Серёжа называет тебя Птицей. Но ведь это не имя.
— Конечно не имя, — фыркает Птица. — Это название режима.
Олег кивает, в то же время всем своим видом показывая, что вопрос не исчерпан. Птица внимательно следит за ним какое-то время, затем отнимает кубик и говорит:
— Если для тебя это слишком сложно, можешь звать меня Тайлером.
Он весело хмыкает и принимается собирать головоломку обратно — всё так же, одной рукой. Выглядит это завораживающе. Наверное, если смотреть слишком долго, можно впасть в транс, но сеанс гипноза нужен здесь явно не Олегу.
— А ты уверен, что вы с ним правда одно и то же?
Птица на мгновение застывает, перестаёт крутить пальцами и медленно выгибает бровь:
— В каком смысле?
— Ну… — Олег давно думает об этом, но удачные слова подобрать так и не получается. — Ты всё-таки знаешь и видел много чего такого, о чём Серёжа не в курсе. Даже если и в курсе, он это не переживал…
Олег теряется, но Птица терпеливо ждёт и внимательно слушает.
— Это как в сказке Принц и Нищий.* Близнецы изначально одинаковые, но потом их разлучают, и один превращается в изнеженного юношу, а второй — в отбитого хулигана.
— Потому что они видели разное дерьмо? — задумчиво спрашивает Птица. Он смотрит стеклянным взглядом поверх плеча собеседника и продолжает на порядок медленнее, чем обычно: — Или, вернее, один его не видел вовсе.
— Вроде того.
Олег вновь вспоминает, как Птица высказался о Громе в видео Пчёлкиной. Эта злость, не за себя, а за Олега, у Серёжи взяться ей было просто неоткуда.
— Вот что я тебе скажу, Олежа.
Птица щёлкает языком и вновь принимается крутить головоломку, ещё быстрее, чем прежде.
— Никакие мы не близнецы, а один единственный Серёжа. Просто в один глаз что-то попало, — он едко улыбается, подбрасывает зеркальный кубик и ехидно произносит нараспев: — Только мы с тобой не в сказке — поцелуйчик не спасёт. И осколок с его глазок никогда не упадёт.
Этот разговор его разозлил. Олег поднимает ладони в примирительном жесте:
— Я должен был попытаться.
— Вот и отлично, — Птица бросает на него короткий взгляд, полный ненависти, припечатывая оскорбительно-вежливым: — Могу я наконец побыть один?
Лишь вечером до Олега доходит, что на самом деле сказал Птица.
Той же ночью ему снится, как в кабинет Разумовского приходит зима. Окна покрываются ветвистыми узорами, на статуях крупным бархатом блестит иней, а Серёжа сидит на ледяном полу и не торопясь, с блеклой улыбкой собирает из льдинок слово «вечность».
Если задать Серёже аналогичный вопрос, скажет ли он, что они с Птицей одно целое?
Они вновь встречаются только через три месяца, в начале октября. Жизнь идёт своим чередом, Олег всё реже ночует в башне, но этой ночью остаётся. Прошедшей весной Вместе наделала немало шума. Чумной, затем беспорядки — история неоднозначная, но, как говорится, плохой рекламы не бывает. А после блокировок в РФ за океаном нашлись те, кого детище Разумовского тоже заинтересовало. В куда более положительном и плодотворном ключе, чем МВД.
На следующий день у них самолёт, и Олег решает не таскаться лишний раз домой — приезжает в башню с уже собранной сумкой. Очень кстати, потому что в вышедшем буквально накануне обновлении мобильного приложения Вместе обнаруживается чудовищный баг. Аватарки не прогружаются, люди нервничают, два этажа офиса стоят на ушах. Проблему решают уже к вечеру, но перед такой важной поездкой всё это очень некстати.
Олег, от которого, в общем-то, ничего не требовалось, тоже чувствует себя каким-то выжатым, неуютно ворочается на жёсткой софе, от которой успел отвыкнуть, смотрит на сменяющие друг друга цифры электронных часов и наконец не выдерживает. Нужно проветрить голову. Он встаёт, накидывает на себя что есть и, кутаясь в шарф, идёт искать успокоения к заливу. Удивительно, но небо чистое, высокое, даже звёзды видно.
Олег прогуливается туда-сюда вдоль воды, вспоминает их с Серёжей пробежки, медленно сошедшие на нет с приходом осени. Сейчас важнее другое. Кажется, Серёжа подумывает перебраться в Штаты насовсем. Или куда ещё. Олег не спрашивает напрямую, но многое замечает и делает выводы. Что ж, как будет, так будет.
Пальцы начинают замерзать даже в карманах, и Олег идёт обратно. В просторном серебристом холле он вызывает лифт, и тот гостеприимно распахивает свои двери. Но Олег медлит. На соседнем табло сменяются этажи: с тридцать шестого до десятого, потом тут же обратно до сорок четвёртого, вниз до двенадцатого, небольшая остановка, и лифт едет на первый. Олег отходит чуть в сторону, подальше от его дверей, и, когда те открываются, слышит тихое шипение:
— Уроды недоношенные. Я вас всех уволю нахуй, лично каждому в рекомендацию впишу «ЕБЛАН» на весь лист. Ни на секунду оставить нельзя. Специалисты-универсалы — просрут всё, что только можно…
Двери почти смыкаются, когда Олег втыкает между ними носок ботинка.
Птица резко вскидывает голову, недобро смотрит из-за спутанной чёлки, бросает угрюмое «привет» и снова утыкается в экран смартфона. На нём любимый халат поверх пижамных штанов и больше ничего. В таком виде и простудиться можно — не май месяц.
— Тоже не спится?
Птица раздражённо кивает.
— Ага, поспишь тут. Полкомпании кретинов, а мы завтра улетаем чёрт-те куда.
— Так ненадолго же, — пожимает плечами Олег. — К тому же всё уже починили.
Он вытягивает шею и наконец понимает, чем занят Птица. Тот просматривает личные дела сотрудников и время от времени пишет что-то в заметках. Лифт останавливается на семьдесят втором.
— Куда мы едем?
Птица нажимает пятьдесят третий.
— Мы ездим по чертогам моей памяти, но тебе не обязательно знать, что там находится.
С этим Олег полностью согласен. Он снимает куртку, вспоминая, как Серёжа засекал с секундомером, сколько кабина едет до сорокового этажа, миролюбиво говорит:
— А я думал, ты просто любишь лифты.
— Ага, особенно социальные.
Отросшие волосы мешаются, Птица неаккуратно заправляет их за уши. Олег улыбается. Его бесконечно веселит мысль, как закошмаривший всю страну Чумной Доктор явился в час ночи, чтобы вволю поматериться в лифте. Но, если честно, Олег просто рад его снова видеть.
Птица убирает смартфон в карман и пристально смотрит в ответ. Кто первым делает шаг навстречу — так и остаётся загадкой.
Они целуются как в плохой мелодраме, хаотично цепляются друг за друга руками, врезаются в прозрачные стены и едва не обрушивают лифт. Тот как-то натужно скрипит, но доезжает и останавливается, Птица не глядя бьёт по кнопкам, целясь в сороковой. Олег обнимает за плечи, обнимает за талию, мажет губами по щеке, разрываясь между зажмуренными глазами и шеей. Он не может остановиться, ему хочется всё и сразу, прямо сейчас, целиком. Он зарывается в рыжие волосы, шумно вдыхает и чуть не плачет от того, что, наконец, понимает.
Как же он скучал.
Кажется, он шепчет об этом, исступлённо целуя виски, нос, уши, ласкающие щёку пальцы, всё, до чего может дотянуться.
Они вываливаются из кабины, Олег — спиной вперёд. Птица коротко кусает в шею, отплёвывается ворсинками шарфа, наматывает его на руку и тянет за собой в глубь спящего этажа. Вышла промашка: это тридцать восьмой.
— Всё не как у людей, — притворно вздыхает Олег, впечатывая Птицу спиной в простенькую пластиковую дверь мониторной. Свет от экранов заливает маленькую комнату бледным светом. Птица пьяно улыбается, трётся о колено меж собственных бёдер, прижимаясь ещё ближе, и счастливо выдыхает на ухо:
— Здесь пахнет тобой.
Олег тянется к поясу халата, но в последний момент передумывает, оставляет, дёргает и толкает Птицу на софу. Тот вытягивается, насколько позволяет место, приглашающе чуть раздвигает ноги. В электронном полумраке его кожа сияет как в лунном свете. Тёмные губы, блестящие медные пряди — контраст на максимум по всем органам чувств. Олегу вдруг начинает казаться, что всё это сон. Один из многих, один из тех, что так сладко смотреть и так горько вспоминать наутро. Он смотрит во все глаза и боится прикоснуться — что, если неправда? Птица наискось блестит маслянистым взглядом сквозь чёлку, медленно облизывается:
— Хочешь меня связать?
И Олег отмирает, весело хмыкает, качает головой:
— Ты порно пересмотрел? Или передумать боишься?
Такое предположение Птице явно не по душе. Он хмурится, весь изгибается и тянет капканом из ног Олега к себе. Край халата спадает, обнажая восковое плечо. Олег припадает к нему, словно к святыне.
Соски у Птицы совсем крошечные и светлые — Олег боится их трогать, только осторожно прихватывает губами, чувствуя, как колено Птицы больно и приятно упирается ему в пах. Горячее бедро так удобно ложится в ладонь. Олег с упоением сжимает сильнее, шарит по бокам, жадно вслушиваясь в прерывистое дыхание сверху. Птица стаскивает с него рубашку, Олег стягивает пижамные штаны. Терять ему нечего — с самого начала как на ладони. Он ловит щиколотку и прижимается щекой к подъёму стопы. Кожа здесь тонкая, полупрозрачная, а под ней — натянутые струны сухожилий. Олег гладит их кончиками пальцев, целует под косточкой, прихватывает зубами чуть выше. Смотрит на Птицу словно в полубреду. Тот и сам не лучше: весь растрёпанный, с горящими щеками, кусает губы, а на животе блестит полоска собственной смазки. Олег собирает её языком, не отрываясь скользит ниже, забрасывает молочные бёдра себе на плечи.
— Резинка в кармане.
Птица тихо вскрикивает, когда Олег широко мажет языком по члену, низко стонет, когда берёт в рот. Пресс перед глазами рельефно напрягается — Олегу нравится. Он смотрит Птице в глаза, насаживается глубже, до горла, и отстраняется, только чтобы спросить:
— Всегда готов?
— Да, блядь! Ходил по всей Лахте, думал, кого бы выебать.
— Нашёл?
Олег не успевает расслышать ответ. Птица захлёбывается вздохом, стоит языком толкнуться в его тело. Олег доводит его два раза, один — языком и минетом, потом — только пальцами. Второй раз Птица кончает всухую, распахивает зацелованный рот в немом крике, весь ломано изгибается, цепляясь пальцами за плечо. Наутро Олег обнаруживает там четыре красных полумесяца и долго разглядывает их в зеркале.
Птица уходит почти сразу — неохотно, кое-как поднимается, запахивает халат.
— Чувствую себя блядской золушкой.
На Олега он не смотрит, но на ощупь находит его руку, гладит по тыльной стороне ладони и отворачивается, как будто нарочно пряча лицо.
— Даже в виде тыквы ты очень ничего, — хмыкает Олег. Ему тоже не смешно, но их время и правда на исходе. Птица незаметно вытирает рукавом щёку и иронично фыркает:
— Ты, как всегда, всё перепутал.
Олег хочет возразить: как раз сегодня он не перепутал ничего, но Птица порывисто целует его в лоб и уходит, тихо прикрыв дверь.
В январе 2003-го Олега все называют подарком. Его привезли в детдом аккурат под Новый год. Воспиталки, изначально недовольные, что их дёргают почём зря в такое время, скоро начинают смотреть на Волкова влюблёнными глазами. Мальчишка спокойный, неразговорчивый, но вежливый, держится, несмотря на то что с ним случилось. Ну да это было в другой жизни.
Чуть позже к Олегу прилипает прозвище Солдат. Жизнь по расписанию его не тяготит, кровать всегда аккуратно застелена, а в том крошечном клочке комнаты, где она стоит, чисто и пусто. В общих потасовках Олег не участвует, но себя в обиду не даёт. Ему не нравится рисовать или листать книжки, хотя читать он, конечно, умеет. Олегу нравится лепить снежные крепости, наблюдать за пузатыми снегирями и пытаться проследить, куда ведут запутанные цепочки следов — человеческих ли, кошачьих. Нравится смотреть, как завхоз чинит табуретки, а старшаки играют в дартс. Те его тоже не шугают.
Но вот рыжего мальчишку в замызганной красной шапке с косичками шпыняют абсолютно все. Для воспиталок он слишком странный, «себе на уме», для завхоза — слишком слабый, у старшаков «путается под ногами», хотя обходит их за километр. Для ровесников он просто рыжий — яркая мишень, без защиты, без права голоса, удобная подушка для битья.
Однажды Олег находит его в снегу. Мальчишка лежит, запорошенный едва ли не сугробом сверху, и смотрит светлыми глазами в кисельно-серое небо. У него разбит нос, но кровь больше не идёт, а снежинки перестали таять на ресницах. В первый момент Олегу кажется, что мальчишка не дышит. На скрипучие шаги тот не реагирует. Олег присаживается рядом на корточки, смотрит на красные косички, беспомощно погребённые под белым крошевом разбитых снежков. Перестрелку «четверо на одного» Олег видел из окна.
— За что они тебя так?
Рыжий и правда какой-то странный. Олег не то чтобы горит желанием ему помочь, но искренне не понимает, чем тот заслужил такое отношение.
— За то, что урод.
Рыжий шмыгает припухшим носом, всё так же не моргая смотрит в низкое небо. Олег смотрит на него самого и озадаченно молчит. Лицо у мальчишки самое обычное, да и руки-ноги на месте.
— От меня одни проблемы, — это явно слова воспиталок. — Я ненормальный. Фантазёр. В футбол плохо играю. Делаю домашку. Не дёргаю девчонок за косички. Люблю манную кашу. За то, что рыжий, и шапку эту дурацкую, — он снова мокро шмыгает и уже тише добавляет: — А ещё не дружу ни с кем.
Олег пожимает плечами и не знает, что на это ответить. Список «преступлений» не кажется ему чем-то ужасным.
— Ерунда какая-то, — с чувством говорит он, на что тут же получает пронзительный льдистый взгляд.
— Конечно, — зло хмыкает рыжий. — Тебя-то все любят.
Возразить на это Олегу нечего, поэтому он больше ничего не говорит — просто раскапывает плечи в серо-зелёной куртке и тянет вверх, помогая подняться.
Заснуть не получается. Олег мается у себя до восьми, затем плюёт на всё и идёт наверх. Несмотря на бессонную ночь, он не чувствует себя разбитым. Он — натянутая струна.
Внутри всё мелко дрожит от воспоминаний, ладони до сих пор горят от фантомного ощущения горячей кожи, загривок покалывает, словно в противовес загнанному дыханию на шее.
Внутри всё замирает от страха перед неизбежным разговором, но откладывать больше нельзя. Всё зашло слишком далеко. Серёжа имеет право знать, а Олег просто не может молчать. Он готов ко всему, но только не к тому, что окончательно станет чужим и больше никогда не увидит Разумовского. А это, как ни крути, самый вероятный исход. И всё же Олег упрямо идёт вперёд, поднимается по пустынной лестнице, игнорируя лифт. Ступеньки, как обратный отсчёт, — заканчиваются слишком быстро.
Серёжа уже проснулся, а может, тоже не спал. У него серые круги под глазами. Он сидит за столом в халате поверх пижамы и, подперев подбородок, смотрит в окно. Там противно моросит дождь, а на столе уютно дымится кофе. Олег останавливается посреди просторной комнаты, выдавая избитое «Нам нужно поговорить».
Серёжа смотрит на него краем глаза, без какого-либо выражения, кивает на диван:
— Садись, в ногах правды нет.
Олег опускается на подлокотник, сцепляет руки в замок, пряча подрагивающие пальцы, инстинктивно опускает подбородок, в то же время прекрасно понимая, что от любых извинений не будет толку. Не в этот раз.
— Что ты хотел? — всё так же бесцветно интересуется Серёжа. Голубые глаза в бледном освещении утра кажутся почти серыми. Начать безумно тяжело. Олег делает последний вдох и говорит:
— Сегодня ночью… Я встретил Птицу.
— Очень информативно, — Серёжа смотрит на него не мигая, отпивает кофе, аккуратно ставит кружку обратно, точно на керамическую подставку. — Но не продолжай.
— Ты знаешь? — Олегу кажется, что ему дали под дых. В голосе Серёжи по-прежнему нет и намёка на какое-либо выражение.
— Я знаю, потому что Тайлер знает это, — уголок тонких губ дёргается в ухмылке, но это лишь мгновение. — Поделился, не иначе как от большой щедрости.
У Олега и так не было особого плана, но теперь он просто не знает, что сказать. Он открывает и закрывает рот, как выброшенная на лёд рыба, очередной вздох полиэтиленовым мешком застревает в горле.
— К счастью, без подробностей, но я в курсе, да.
Считав с лица собеседника всё, что можно, Серёжа легко отталкивается от стола, делая плавный оборот на кресле. Он кладёт ладони поверх огромного экрана и расслабленно откидывается на спинку, но всё это лишь иллюзия. Каменная маска показного безразличия делает черты лица острее, жёстче, а сизые глаза всё так же цепко следят за Волковым.
— Ты мой друг, Олег. Единственный и самый лучший. Что бы ты там ни думал, я тебя очень ценю. И никогда не забуду, как много ты для меня сделал и делаешь, хотя и не должен. Просто потому, что ты всегда хочешь как лучше и веришь в то, что так может быть.
Олегу кажется, что он не чувствует ног. Он вообще ничего не чувствует. Он — сжатая до предела точка, квинтэссенция ожидания. Приговор неутешительный: его всегда будут помнить и любить, но по-своему и на безопасном расстоянии. Возможно, так правильнее и лучше для всех. Правильнее и лучше, но Олег так не сможет.
— Скажи что-нибудь.
Серёжа смотрит на него с интересом коллекционера бабочек, которому принесли новый экземпляр. Ещё живой. Олег говорит себе, что нужно продержаться ещё немного. Несколько минут, и всё закончится. Он сдаст пропуск, выйдет из башни и поедет к себе на квартиру, запрётся там и тихо перестанет существовать. Но сейчас нужно что-то ответить, просто потому, что это его последняя возможность поговорить с Серёжей.
— Я не должен был этого делать, — голос предательски сел, Олег тяжело сглатывает и продолжает: — Но я не могу гарантировать, что это не повторится. Поэтому ты абсолютно прав. Я сейчас же уйду, но перед этим… Не думаю, что могу просить у тебя прощения, но хочу, чтобы ты знал. Мне правда жаль, что я оказался… не таким, как ты меня представлял.
Вот и всё.
— О чём ты? — Олег поднимает глаза и видит, как Разумовский всё с тем же странным нечитаемым выражением теперь нависает над столом, словно не расслышал. — Ты именно такой. Олег, я знаю тебя всю жизнь. Если бы ты вдруг оказался каким-то не таким, ты бы сейчас не сидел здесь, не начал бы этот разговор. Ты, конечно, можешь уйти, но помни, что в три у нас самолёт до Лос-Анджелеса.
В голове что-то взрывается: то ли фейерверк, то ли ядерная боеголовка. Олег не верит. Олег не понимает, но Серёжа ободряюще улыбается ему краешками рта и тут же говорит:
— Что касается Птицы, я не хочу об этом ничего знать. Всё, чего я хочу, — продолжать делать то, что делаю. Это не просто инновационная компания с распиаренным именем и хорошей рыночной стоимостью. Это моя жизнь, Олег.
За столом сидит не Серёжа. На фоне античного барельефа в кожаном кресле легко покачивается глава известной IT-компании миллиардер Разумовский. Человек, прошедший через многое, человек, который сделал себя с нуля сам. С помощью своего ума и железной воли.
— Я знаю, Серёж. Знаю.
Разумовский удовлетворённо кивает. Олег наконец находит в себе силы встать. В три у них самолёт. Нужно попытаться привести себя в порядок, всё ещё раз проверить перед отъездом, позвонить в аэропорт…
— Олег, — тот застывает в дверях, порывисто оборачивается. Разумовский больше не улыбается. У него прямая спина и взгляд делового человека. — Ты мой друг и самый близкий человек. Но если однажды ваши с Птицей игры негативно скажутся на Вместе, на моей репутации или ударят по компании, я лично сверну тебе шею. И он тебе не поможет, уж поверь.
— Понял.
Олег верит.
— Хорошо.
Когда двери кабинета закрываются, Олегу кажется, что он оказался в каком-то другом мире, параллельной вселенной, такой странно похожей, но бесконечно иной. Олег ещё не знает, как жить здесь, и сможет ли он вообще выжить. Но на первое время у него есть кое-какие инструкции и чёткий список дел, а это всегда помогает.
К себе Олег спускается всё так же по лестнице. Звук шагов гулко отдаётся от бетонных стен. Сорок четыре ступеньки остаются непересчитанными, потому что в голове у Олега крутится лишь одна мысль с привкусом ржавчины:
«За что ты так себя ненавидишь?»
