Под оболочкой обмана

-Ублюдок! Польнарефф со всей силы отчаянно лупит кулаком по мокрой земле, брызжа вокруг грязью и дождевой водой. — Я у-убью тебя! Желчь бессильной злобы просачивается сквозь невидимые трещины в кожном покрове, разъедая внутренности. Он запрокидывает голову и сжимает в руках чужое тело, больше похожее на замызганную тряпку, нежели на пышущую молодостью и красотой девушку. — Шерри! Ш-шерри! в исступлении повторяет он раз за разом. И всякий раз когда кажется, что нельзя больше боли и отчаянной надежды вложить в простые слова, вновь и вновь нутро изламывается вместе с голосом. Дождевые капли барабанят по неприкрытым плечам. Он выскочил из дома в чём был, то есть в самой обычной домашней одежде. Если бы он пришёл хоть на минуту раньше… Если бы успел… Если бы не тратил драгоценное время на попытку вытянуть хоть слово из перепуганной вусмерть одноклассницы его сестры… То Шерри, его милая, солнечная Шерри, сейчас бы как обычно своим ангельским голоском ругала бы своего непутёвого брата за то, что он опять устраивает трагедию на пустом месте. — «Людям нравятся улыбки, Жан. Они вселяют надежду в лучшее, даже когда кажется хуже уже быть не может. Улыбнись для меня, Жан». И Польнарефф послушно растягивал тонкие губы в улыбке, на что Шерри снова хмурилась. — «Это не улыбка, а какой-то жуткий оскал! Ну же, на тебя ни одна красотка не западёт, если будешь так отвратительно скалиться!» И он раз за разом тренировался улыбаться перед зеркалом. Иногда бывало так входя в роль, что начинал по-мартышечьи скакать и корчить забавные рожи. Шерри на это лишь недовольно надувала свои прелестные пухлые губки и складывала руки на груди. В такие моменты она была похожа на ворчливого ангела в карих кудряшках. Чистая и розовая, похожая на прелестный благоухающий цветочный бутончик. Его милая, чудесная Шерри… …Сейчас лежала на пыльной дороге. Изуродованная, как изломанная гадкими детьми кукла. Её ясные, будто сделанные из чистейшего хрусталя глаза, сейчас безжизненно смотрели в небо. Губы будто обсыпало пеплом, до того они были бледные. Польнареффу хватило секунды этого зрелища, чтобы отчаянно зарыдать навзрыд, глотая случайно дождевые капли вместе с горькими слезами. Дождь барабанил по телу его сестры, будто унося с собой последние крупицы тепла. Жан отчаянно обнимал чужую неподвижную фигурку руками, стараясь укрыть от её от небесного водопада. Спина у девушки была мокрая и тёплая-тёплая. Держась за неё Жану казалось, что он погружает ладони в мякоть огромного спелого персика. По земле под ними кровавым ореолом расползалось грязное пятно. Польнарефф снова весь сжался и вскинув лицо к небу, что было сил заорал: «Если там кто-то есть, хватит глазеть! Оторвите свои задницы от чего-то на чём бы вы не сидели, и помогите ей!» Но небо осталось таким же беспристрасным и продолжало лить дождь на землю так, будто ему порвали вены. Ведь богам всё равно на трагедию грешника. *** Её похоронили в родном городе, прямо под раскидистой вишней. Польнарефф лично выкопал там могилу, сказав, что никому этого не доверит. В тот день он содрал всю кожу с ладоней о жёсткий как наждачка черенок лопаты. Зато Шерри наверняка порадуется своим любимым цветам… И стоя перед её могильной плитой, в голове крутилась только одна мысль, произнесённая почему-то звонким капризным голоском: " Улыбнись ради меня, Жан. Ведь всё не так плохо, как кажется…». Кривая, неестественная улыбка изломила губы, придавая его лицу ещё более несчастный вид. — Шерри… *** Он резко подорвался на кровати и сел, сжимая конвульсивно топ в районе груди. — Шерри!.. Он сглотнул острый ком в горле и сморгнул. Слезы, преодолев барьер из ресниц на нижнем веке, хлынули вниз, расчерчивая щёки блестящими в лунном свете дорожками. Он до крови закусил губы и криво, неестественно улыбнулся. — Ты знаешь, я дарю тебе каждую свою улыбку. Все без остатка, они для тебя, моя милая Шерри…