Королева и зеркало

      Цвет королевы — белый.       Чёртова идиома, непонятно кем придуманная и заведённая. Йошики уже выучил её и поверил, хотя не желал этого всем сердцем, белый цвет раздражает его и абсолютно, как он считает, ему не идёт. Королева слышит эту фразу по несколько раз на дню. Слуги твердят её, как мантру, как молитву, ласково и нежно приговаривают, застёгивая на нём очередную шёлковую рубашку и туго завязывая пояс на тонкой талии, надевая на руки капроновые перчатки и легонько массируя при этом хрупкие запястья. И Йошики равнодушно смотрит на своё отражение в большом зеркале. Усмехается горько, наблюдая за тем, что с ним сделали. Весь белый, и вправду. Белая кожа, белая одежда, почти сливающаяся с ней, белые шёлковые ленты в длинных рыжих волосах, распущенных по узким плечам, прозрачные бриллианты в ушах и на шее. Как призрак.       Самому ему кажется, что эта идиома — полнейшая глупость. Для Йошики, который с каждым днём всё хуже различает, что вокруг него реально, а что нет, белый — скорее уж цвет фальши, искусственности. Он обезличивает начисто, стирает все черты и вполне может отображать собой нечто бесцветное, как и серый. Хотя, если подумать, такой цвет и вправду подходит королеве, она ведь и сама фальшивка. Как и весь этот безумно красивый и мрачный, но искусственный мир, который любовно выстроили вокруг неё и из которого временами очень хочется сбежать. А некуда. Это клетка.       И есть кое-что, что безумно пугает его. Йошики боится смотреть в зеркало, отворачивается от него всячески. И дело не в операциях, из-за которых он стал сам на себя не похож, нет. Просто почему-то та королева, что стоит по другую сторону посеребрённого стекла — всегда в красном, словно окровавленная.       Ладони чувствуют леденящий холод зеркала сквозь ткань перчаток, тонкая шёлковая рубашка приятно скользит по плечам, а Йошики весь дрожит, кусая губы и не отводя взгляда заплаканных глаз от отражения. Хотя отражение ли это? С трудом верится. Это существо давно живёт своей собственной жизнью, отдельной от него. Кривит презрительно губы, покачивает головой укоризненно. И ухмыляется, наблюдая за его страданиями.       Йошики громко всхлипывает, изгибаясь и упираясь в стекло лбом. Стены собственной спальни сейчас просто невыносимо давят со всех сторон. Вроде она оформлена в мягких светлых тонах, вся такая белая и чистая, если только не замечать мрачного чёрного города под грозовым небом за большим панорамным окном, лёгкие занавески колышутся вокруг кровати — за них можно нырнуть, спрятаться, сжавшись в комочек. Кажется, в такой обстановке, наоборот, должна возникать иллюзия свободы и чистоты. А Йошики чувствует себя так, словно его заперло в помещении размером с лифт, и окружающие перегородки постоянно сжимаются, грозя раздавить его.       Ты не такой, как я. И никогда не станешь мной. Делаешь всё, что он захочет, притворяешься, что ты в порядке. Ты просто кукла на замену, чтобы хоть как-то забить его пустоту. А куклы не оживают, хах.       Йошики слышит этот насмехающийся голос и всё же поднимает глаза. Опять ведёт ладонью по зеркалу, сквозь пелену слёз видя, как королева в красном подносит руку к его собственным пальцам.       И вправду, не такой, совсем. Похожи, да, этого никто не отрицает. Но всё-таки он другой. Волосы тоже рыжие, но гораздо короче, до лопаток, в то время как локоны Йошики спадают почти до самого пояса. Один глаз будто постоянно сощурен, а второй наивно распахнут — странное, пугающее зрелище. Нос у него длиннее и горбатый, даже мимолётным взглядом заметно. А когда он улыбается, становится видна не совсем ровная линия улыбки и сами зубы, оскаленные так, что можно разглядеть верхние дёсны. И он явно крупнее хрупкого Йошики, сильнее во всех смыслах.       Другой. Естественный и живой. В отличие от Йошики, всего перекроенного пластикой и сидящего на сильных лекарствах, а потому слабого и заторможенного. И даже улыбаться умеет. Хотя улыбка у него жутко неприятная и злая. Жестокий. Такой же, как Хидето, супруг, к которому Йошики всё никак не может привыкнуть. Наверняка он гордо стоял рядом с Хидето, когда король, прозванный «кровавым», недрогнувшей рукой расстреливал своих недругов. А то и сам пускал кому-то пули в лоб с этой же жуткой улыбкой. Был рядом с супругом одновременно и королевой, и палачом в алых одеждах.       Йошики и раньше видел его в зеркале. Но раньше эти проявления были слишком быстрыми, чтобы он мог всерьёз заострить на них внимание — он списывал это на побочные эффекты таблеток, которыми его пичкают. Отворачивался, морщась, и отражение вскоре менялось на его собственное. Но в последнее время такие галлюцинации стали куда агрессивней. Пугают. И странным образом тянут к себе…       Йошики опускает длинные ресницы и, слегка согнув пальцы, прикасается губами к зеркалу, оставляет на стекле отпечаток тёмно-красной помады. Она наверняка безобразно смазалась, но ему всё равно — он здесь один, лишь камеры под потолком поворачиваются с лёгким шуршанием. Смешок в ответ, Йошики кажется, что он чувствует колючие кружева ажурных перчаток, то, как его пальцы сжимают дрожащие собственные.       Закрыв глаза, Йошики невольно представляет себе, как прижимается к нему сзади, спускает красную рубашку с крепкого плеча и сбрасывает её, гладит. Чёткая картинка, реальные ощущения. Тёплая, мягкая кожа, а пальцы кажутся почти заледеневшими. Усмешка, красная королева выгибает талию. Его спина от самых лопаток и до ягодиц забита яркой татуировкой — и отчего-то именно это окончательно ставит точку в вопросе, кто из них настоящий. Это метка, то, что королева просто обязана иметь на теле, так принято в их кругах. А Йошики эту татуировку набивать не стали, побоялись аллергии или того, что он попросту не перенесёт такой боли, слишком уж слабым он был. А позволить умереть не могли, очень дорогостоящая операция. И Йошики вздрагивает, гладя кончиками пальцев его шею, прихватывая мочку уха.       — М-м-м, как очаровательно… — опять этот язвительный тон, и королева запрокидывает голову на плечо, с силой прижимаясь к нему бёдрами. Йошики чувствует его улыбку и передёргивается. — Тебе так хочется стать со мной одним целым?       — Нет, — дрожа, Йошики ведёт носом по шее, зарываясь им в волосы. Он пахнет кровью. — Я — это я. И я не виноват, что меня пытаются превратить в тебя этими грёбанными таблетками.       Йошики не пил сегодня лекарства. Спрятал их по старой привычке под язык, а потом выплюнул, едва представился шанс. Препараты у него тяжёлые, психотропные, подавляющие волю и делающие его похожим на послушную собаку. Без них Йошики слегка приходит в себя и начинает что-то соображать, даже может не соотносить себя с этой королевой, понимая, что они разные, в то время как под их действием он с трудом заставляет себя о чём-то думать, мысли путаются, расплываются, как в густом тумане. Но едва Йошики отказывается от лечения, его начинают мучить галлюцинации — вот прямо как сейчас. И ломает, как наркомана без героина, плохо, тошнит и голова раскалывается. С лекарствами ему плохо, без них тоже. И решительно непонятно, что же из этих двух зол страшнее…       — Всё равно уже слишком поздно.       Расслабленное тело в объятиях покрывается ранами, кровь ручейками течёт по лицу, волосам, пропитывает рубашку, почти незаметная на красном шёлке, и попадает на руку Йошики.       Поздно.       — Но знаешь… — королева мягко касается ладони, сжимая её, и поворачивает голову. Почти прикасается губами к его рту. — Я могу поделиться с тобой своими чувствами. Хочешь?..       Йошики молчит, кончиком носа трётся о его щёку. А пальцы осторожно нащупывают жемчужные нити, обвивающие его горло. Йошики кусает губу. И, резко сжимая руку, тянет за тонкую проволочку, на которую нанизаны бусины. Обцеловывает хрупкие плечи, пока тот хрипит и захлёбывается, даже не пытаясь, тем не менее, вырываться. И уже он повисает в руках Йошики сломанной марионеткой с застывшей на губах безумной улыбкой.       …А в реальности Йошики всё ещё стоит в одиночестве возле зеркала и, хныча, царапает ногтями собственные плечи. Развязанный пояс свисает по бокам, открывая взгляду впалый живот и выпирающие рёбра. Вокруг него на полу — бусинки, рассыпавшиеся с разорванной жемчужной нити, которую он содрал с собственной шеи. В отражении — королева в расстёгнутой белой рубашке с залитым слезами лицом.       Нельзя ему без таблеток. Такими темпами Йошики скоро окажется запертым не в квартире, а в поднадзорной палате. И окончательно сойдёт с ума.       Его ведь нет. И не было никогда. Йошики готов бы был поверить в то, что его психика, поломанная нападением и изнасилованием, просто играет с ним таким отвратительным образом. Готов был бы поверить в глупую версию о том, что у него частичная амнезия после пережитого, что он попросту не помнит Хидето, своего любящего и вроде как любимого супруга, и потому абсолютно этой самой любви не чувствует. Психическое состояние королевы очень нестабильно, об этом говорит врач, и это чувствует сам Йошики. В относительно адекватном, хотя и вялом положении, его держат только лекарства.       Йошики подолгу всматривается в зеркало каждый раз. Вглядывается жадно, едва встав с кровати утром, царственно подавая руки одевающим его слугам. Гладит стекло ладонями, оставшись в одиночестве, жмётся к нему, оставляет отпечатки липкой помады. Но нет, он и вправду появляется только тогда, когда Йошики пытается завязать с таблетками и гневно отплёвывает их в раковину. Причём он знает, насколько это опасно — если об этом узнает Хидето, королеве мало не покажется, Хидето доложит врачу о том, что Йошики опять становится неадекватным, а тот удвоит дозу лекарств. И всё станет хуже. Неизмеримо хуже, чем сейчас.       А ещё эти ужасы усиливаются, когда у него течка. И сейчас оба этих фактора соединились.       Ну, а пока думать об этом некогда. Слегка запрокинув голову, Йошики вяло отвечает на поцелуи супруга. За спиной — проклятое зеркало, он чувствует этот лёд через тонкую ткань длинного, в пол, халата. Снова шёлк, скользкий и невесомый. И снова белый.       — Моя дорогая…       Жарко шепча в ухо, покусывая аккуратную раковину за краешек, оттягивая болтающуюся в нём бриллиантовую подвеску, Хидето мягко ведёт ладонями от бёдер вверх, очерчивая контуры хрупкого тела. Его излюбленные кожаные перчатки, которые Йошики просто ненавидит, давно уже на полу. Голос такой ласковый, но королеву от него бросает в дрожь; в этой интонации Йошики чувствует не столько нежность, сколько нечто жуткое, одержимость, сумасшествие… И глаза Хидето, огромные и злые, сейчас ещё и абсолютно безумные — чёрные, почти всю радужку заняли расширенные зрачки, превратив её в тоненькую полосочку, а в глубине искрит дьявольский огонь. Да и эта его извечная яркая чёрная подводка только прибавляет жути, растрёпанная малиновая чёлка свешивается на лицо.       Они оба сумасшедшие. И причина — красная королева в зеркале. Тот, чьё место занял Йошики. Тот, кого так отчаянно не хотел терять Хидето и кого заменил в итоге куклой на таблетках.       Хидето тянет его за длинные рыжие волосы, заставляя запрокинуть голову. Целует в губы, глубоко и сильно, затыкая рот языком и не давая даже дёрнуться. Скользит кончиком по нёбу, по идеально ровным белым зубам, за щёку; отстраняется чуть-чуть, покусывает нижнюю губу, несильно, как-то даже игриво. Йошики обнимает его за шею, пальцы чувствуют мягкий бархат водолазки, собирают его складками на спине, узкой и худой, как у подростка. Пусть забавляется. Такие поцелуи — это самое невинное, на что Хидето может оказаться способен. И Йошики они даже нравятся, он с готовностью отвечает, обводя языком контур его губ. И не может про себя не думать, что на деле они просто яростно слизывают друг другу липкую помаду. У Йошики — красная, у Хидето — чёрная. А если смешать, получится цвет крови.       Не прерывая поцелуя, Хидето с нажимом гладит ладонями его шею, плечи, грудную клетку. Отлепляется от губ наконец, давая глотнуть воздуха, но не от кожи, скользит вниз, к шее, оставляя за собой перемешавшийся чёрно-красный след, и вправду здорово похожий на кровавые разводы. Развязывает туго затянутый на талии пояс халата, давая ему повиснуть хвостами по бокам. Холодные ладони касаются живота королевы, палец надавливает на ложбинку между рёбрами и ползёт ниже, к пупку. Йошики со стоном запрокидывает назад голову, упираясь ладонями в скользкое зеркало. Такой жадный, горячий, трётся всем телом, вжимается в него. Хидето явно затеял очередную игру. Он вообще предпочитает очень странный секс, каждый раз задумывая новые эксперименты: игрушки, ошейники с наручниками, одежда вроде ажурных колготок и сшитых на заказ шёлковых костюмов, самые неожиданные места, где он может стиснуть в объятиях — в машине, в лифте, в вертолёте, может подползти тихонько сзади в ванной и зажать рот. И он очень любит потом с усмешкой рассказывать Йошики, как потрясающе эротично тот выглядит со стянутыми ремнём руками и завязанными полоской кружева глазами, задыхающийся от прикосновений мужа к беззащитному телу. А теперь новая забава — зеркало.       Может, Хидето заметил, что Йошики стал слишком часто смотреть в эти самые зеркала? Нет, скорее он просто хочет понаблюдать за тем, как его королева будет краснеть и прятать взгляд, стесняясь наблюдения за собственными развратными телодвижениями.       Йошики дёргает плечом, и ничем не придерживаемая одежда бесшумно сваливается к ногам. И он закидывает назад руки, вытягиваясь, давая себя рассмотреть.       Тонкий и грациозный, как фарфоровая статуэтка. Под полупрозрачной кожей проступают косточки, её покрывают мелкие рубцы от ножа. Замечая, что Хидето жадно разглядывает каждый миллиметр тела, зацепляясь за все его шрамы, Йошики складывает губы бантиком и притворно округляет глаза.       — Не пялься, извращенец! Стесняюсь тебя.       Он прекрасно знает, что мужу нравится, когда он начинает изображать из себя капризного мальчика. Йошики даже видит, как на горле Хидето дёргается кадык от постоянного сглатывания — явно во рту от возбуждения пересыхает. Руки подрагивают. А глаза лихорадочно блестят из-под пушистой ярко-малиновой чёлки.       — Да что ты, — Хидето ухмыляется, в очередной раз куснув его за ухо и касаясь губами маленькой ямочки под ним. — И поэтому ты так извиваешься, как червяк, которого стриптиз танцевать заставили? — Йошики передёргивается, Хидето горазд выдумывать всякие отвратительные сравнения. — Я тебя насквозь вижу, знаю, чего ты хочешь. Так что не притворяйся, ты и так меня заводишь…       Королева прикрывает глаза и мотает головой, разметав по плечам тяжёлые рыжие локоны.       — Мне повернуться?.. — чуть слышно тянет Йошики севшим голосом.       — Нет, — мягко отвечает супруг, отстранившись и очерчивая пальцами его подбородок, — я ещё тут на красоту не насмотрелся… — и тут же Хидето щурится и облизывает губы, обнимает за талию обеими руками, сильнее прижимает к холодному зеркалу. — Ну-ка, иди к папочке.       Губы вновь касаются шеи, оставляя липкие чёрные разводы, кончик языка ведёт по выступающим от напряжения венам. Ладонь оказывается на животе, в опасной близости от уже болезненно ноющего паха, и Йошики с недовольным стоном подаётся ему навстречу.       — Тише, тише, моя дорогая, — смешок, Хидето поднимает на него глаза. — Не спеши.       И в его пальцах в секунду появляется ненавистная Йошики тоненькая шёлковая ленточка. Невесомая, почти прозрачная полоска ткани, а страданий от неё больше, чем от кожаных ремней, когда Хидето туго-туго затягивает её на основании члена.       Привычным движением, на ощупь Хидето завязывает узелок, продолжая тем временем путешествие по хрупкому телу своей королевы. Короткие, рваные поцелуи, мокрые дорожки от языка на проступающих косточках, пальцы грубо сдавливают соски, выкручивают, тут же сменяются языком, который жадно их лижет и обводит по контуру; Йошики постоянно вздрагивает, кусает губы, ёрзая из стороны в сторону по скользкому стеклу. Спина уже начинает болеть от неудобной позы, больше всего ему хотелось бы, чтобы его просто отнесли на кровать или дали самому на неё упасть… Но Хидето явно сейчас на это не настроен. Прикусив по очереди обе чувствительные точки, с силой и до вскриков, с удовлетворением тронув пальцами оставленные следы, он выпрямляется и упирается лбом в лоб; дышит тяжело, обжигая губы дыханием. И словно прожигает насквозь взглядом — зрачки расширены, радужка как в тумане, но взор всё ещё пронзительно острый.       Йошики невольно прикладывает обе ладони к его горящим щекам, в то время как руки мужа уже устраиваются на его ягодицах. И сам целует, хватая и кусая жадно пересохшие губы, смачивая их языком, отвлекает, чтобы Хидето позволил стянуть с себя водолазку, взглянуть на забитые чёрными татуировками тонкие руки и живот с торчащим из пупка кольцом. Когда-то у него был пирсинг и в сосках, но он перестал вдевать туда украшения, с раздражением говоря, что кожа стала слишком тонкой, и это причиняет ему боль.       Хидето уже и сам с трудом держит себя в руках, королева видит это по глазам. Супруг ещё раз целует его и всё же разворачивает спиной к себе. Йошики упирается ладонями в зеркало и жмурится, боясь, что именно в такой момент психика опять начнёт с ним играть. Тихо похрустывает разрываемый пакетик с презервативом, секунда, и всё, что Йошики чувствует — с нажимом трущийся между ягодиц твёрдый член. Хидето дразнит его, усмехается, прижавшись к спине и кусая за краешек уха. Знает, что он уже готов, давно готов и изнывает от того, что супруг так тянет.       — Ну-у-у же… — стонет Йошики, царапая зеркало ногтями. Выгнув спину, он мотает головой, окончательно растрёпывая взлохмаченные рыжие волосы. И ему кажется, что он опять чувствует пальцы в колючих кружевных перчатках, просунувшиеся с той стороны зеркала и вцепившиеся в его руки.       Хидето утыкается губами ему в плечо, хватает под живот, притягивая к себе поближе.       — Какая развратная королева, — с ухмылкой шепчет он, свободной рукой убирая в сторону прядки волос. — Просто недопустимое поведение… — внезапный и крепкий удар по ягодице, Йошики вскрикивает, скорее от неожиданности, чем от боли, и, дёрнувшись, невольно прижимается губами к зеркалу. Опять оставит на нём отпечаток помады. Придя в себя после мощного шлепка, он усмехается краем рта и охотно включается в игру: поддразнивая супруга, запрокидывает голову и высовывает кончик языка, быстро облизнув им губы.       Недопустимое поведение, конечно. Но ведь это Хидето сейчас заставляет его вести себя подобным образом, а истосковавшийся от течки Йошики и сам уже хочет мужа, как сумасшедший. Пока они одни в этой комнате — допустимо всё.       — Тогда королю следует её наказать, — похабно шепчет он, нетерпеливо шевельнув бёдрами. — Ну же, я жду…       Хидето резко дёргает его к себе за бёдра, буквально насаживая на собственный член, и вцепляется зубами в плечо, явно упивается его криком. Движением колена заставляет королеву пошире расставить ноги, сильнее сдавливает пальцами талию, проталкивается внутрь осторожными, но сильными толчками, вбивается резко, а потом медленно-медленно подаётся назад. Буквально пару минут на привыкание, и ритм уже размеренный, привычный. Йошики сладко вздрагивает и постанывает, упирая в зеркало ладони, запрокидывая голову и кончиком языка касаясь стекла. Но в отражении снова не он — татуировка на плечах, обрезанные волосы и пошлая, злая улыбка.       Закрыв глаза, кусая губы, Йошики старается об этом не думать и сосредоточиться только на своих чувствах. Они того стоят: ощущение того, как сжимаются вокруг затянутого в резинку члена собственные мышцы, как супруг растягивает его и требовательно скользит внутри, задевая тоненькие стеночки узлом, время от времени ударяет ладонью по заднице, кружат ему голову.       Хриплый выдох в ухо, Хидето довольно грубо хватает его за подбородок, подталкивая вверх голову.       — Смотри… — голос такой низкий, даже скрипучий немного, жутковатый, и Йошики, вздрогнув, приоткрывает слезящиеся глаза. — Смотри на нас!       Такие фразы, похожие на приказы, на зомбированного таблетками Йошики почти всегда действуют, он подчиняется беспрекословно; затаив дыхание, королева боится даже лишний раз моргнуть, наблюдая слезящимися глазами за собственными движениями. Хрупкое бледное тело, покрытое испариной, трясущиеся руки, прилипшие к шее рыжие кудряшки, покусанные губы и непривычно блестящие, горящие порочным огнём глаза. И стоящий колом член, перевязанный лентой, при каждом движении задевающий живот и оставляющий на нём липкие капли смазки.       Странные ощущения, когда наблюдаешь сам за собой в такой момент… Напоминает, как один раз Хидето запретил ему закрывать глаза во время поцелуя. Вроде бы ерунда, а Йошики чувствовал себя так же, как и сейчас, непривычно, стыдливо как-то. Лицо в зеркале вновь озаряет злая улыбка; и королева вскидывается, забрасывая назад руку и цепляясь за ярко-малиновые волосы супруга.       — Ещё… — задыхаясь, стонет он, уже с силой ударяясь в него в ответ. — Ещё, Хидето!..       Хидето целует его плечи, ускоряясь, вбиваясь уже почти грубо. Пальцы подхватывают стекающие по щекам мелкие слезинки, касаются губ и нагло забираются в рот. Почти обезумевший Йошики покусывает их, прихватывает, языком водя по гладким чёрным ногтям. И, приоткрыв глаза, он видит, как Хидето улыбается. А в ушах уже слышно лишь какой-то несвязный беспорядочный шёпот.       А на кровати всё-таки удобнее. Мягче, просторней, спина не так ноет, и тонкие занавески словно укрывают от всего окружающего мира, за ними исчезают даже малейшие посторонние звуки, не слышно ничего, кроме их дыхания и стонов.       С плотоядным оскалом Йошики всё-таки ухитряется стянуть с супруга кожаные штаны, облепившие его, как вторая кожа. Облизнувшись, наклоняется, обхватывая член пальцами, нарочно поддевая длинным ногтем распухший, явно болящий узел. Расцепляться раньше времени всегда очень тяжело и болезненно, но порой всё-таки приходится. Одно хорошо, это совсем ненадолго. И он, лаская, старается унять эту боль. Лучше это сделать перед следующим раундом, пока Хидето такой расслабленный.       — Хороший мальчик, Йошики…       Опять этот шёпот, хриплый и до невозможности похабный. Лениво откинувшись на подушку, Хидето гладит свою королеву по волосам, убирая в сторону пряди, чтобы они не забивались в рот. Йошики старательно обводит языком контуры головки, прихватывает её губами, помогая себе рукой. Ему нравится поднимать в такие моменты глаза на супруга и наблюдать, как обычно спокойный Хидето кусает губы, как заливаются румянцем его щёки, и светло-карие, янтарные глаза затягивает густой пеленой. Таким его видит только Йошики, что тоже не может не заводить.       «Моя горячка, моё безумие… Мой король ночи».       И никакой красной королевы рядом. Лишь белая. Которая на самом деле не менее страстная и безумная, просто задавленная лекарствами.       Поддев напоследок головку языком, Йошики медленно опускается по его члену вниз, заглатывая так глубоко, как только может. Не обращая внимания на начавшее першить горло, на отчаянно слезящиеся глаза, на которых, наверное, уже вся подводка растеклась, он с силой сжимает ствол опухшими, саднящими губами. Кладёт одну ладонь на живот Хидето, второй тянется к собственному паху. Вообще-то Йошики считает мастурбацию отвратительным занятием, раздражается, когда ему приходится самому дотрагиваться до себя, но что делать, если Хидето сейчас не может к нему прикоснуться, а этого так не хватает.       — Ох, моя дорогая… — выдох, Хидето откидывается на подушку, закидывая назад голову и пальцами зарываясь в его волосы. — И вот почему ты не можешь всегда быть таким…       Йошики поднимает на него взгляд, щурится. Хидето знает, точно. Знает, что его королева сегодня в очередной раз пошла против него, выплюнув таблетки. И знает, что красной королевы больше нет, просто притворяется, что всё так, как и было раньше. От его взгляда ничто никогда не ускользнёт. Но, похоже, его не так уж сильно это беспокоит. Ведь только так Йошики приходит в себя. А когда он на таблетках, обычно лежит трупом на постели, а Хидето тормошит его, ворочает, как тряпичную куклу, запихивает в него игрушки и крутит на своём члене по-всякому. А это, с одной стороны, здорово, ему нравится доминировать, контролировать, но с другой — надоедает, хочется ответной реакции.       Утром же Хидето наверняка опять будет подносить к губам сонного Йошики таблетки и стакан с водой и заботливо просить непременно всё это выпить.       С громким пошлым звуком Йошики выпускает его, жмётся щекой к бедру.       — Дай… — поймав вопросительный взгляд супруга, он кривится. — Презерватив дай, блять.       С чего у него вдруг сорвалось ругательство? Он и сам не знает. Хидето хитро улыбается и тянет ему маленький целлофановый квадратик.       — Надевай осторожнее… А то узел болит.       — Я знаю. Сейчас исправим.       Лизнув узел кончиком языка, Йошики осторожно раскатывает по члену резинку, приглаживает пальцами. И ползёт на супруга сверху, пристраиваясь и тут же насаживаясь на него — с некоторым трудом, вскрикнув и прикусив губы. Слегка покачиваясь на нём вперёд-назад, Йошики наклоняется, упирается ладонями в подушку и с жаром целует его в пересохшие губы. Как же жарко, даже дышать тяжело… Хидето жадно хватает его губы в ответ, оглаживает обеими руками прижавшееся к нему мокрое горячее тело, в то время как Йошики зарывается пальцами в его мягкие малиновые волосы, слегка оттягивая пряди назад, целует шею и выпирающий на ней кадык.       — Хидето… — он тихо выдыхает, и Хидето касается губами его подбородка. — …Скажи, я ведь лучше в постели, чем он?       Зрачки в светло-карих глазах резко сужаются. Ловким движением Хидето заваливает его на спину, Йошики соскальзывает с его члена и ворчит недовольно, ёрзая, пытаясь пристроиться обратно. Хидето упирается лбом в его лоб.       — Я понятия не имею, о чём ты, — шипит он сквозь зубы. Ухмыляется и с силой хватает за коленку. — Иди сюда.       Королева усмехается ему в ухо, подставляясь, позволяя вбивать себя в подушки. И, обвив руками шею, хрипит:       — Тогда выеби меня, как эту свою любимую шлюху в красном!       Йошики чувствует, как Хидето передёргивается, и фыркает. Ничего, теперь настала его очередь плеваться всякими мерзостями. Хидето мигом ударяет его по щеке, несильно, но наверняка оставив красный след.       — Ещё раз матюкнёшься, — ухватив за подбородок, он наклоняется к тяжело дышащему Йошики и щурится, — и я обещаю, я вырву тебе твой поганый язычок.       Йошики ухмыляется. Ему и так следовало это сделать — какое-то время назад был у главарей местных преступных банд обычай вырывать языки своим королевам, чтобы те не выносили мозг по мелочам.       — Боюсь-боюсь. Тебе будет неудобно со мной лизаться, если ты это сделаешь, — и он тянет Хидето к себе за шею. — Не говоря уж о том, что твоему члену придётся очень херово без моего языка…       — Хватит, не зли меня. Давай-ка лучше найдём твоему язычку лучшее применение.       И конец фразы тонет в очередном глубоком болезненном поцелуе.       Йошики и в самом деле интересен один вопрос: Хидето и вправду слишком заигрался в этот фальшивый мир, где его королева по-прежнему рядом, или же всё он понимает и просто врёт и не краснеет? Йошики не знает наверняка. И не совсем понимает, что же на самом деле из этого хуже.       …А утром Йошики язвительно улыбнётся своему отражению в зеркале, томно поддерживая спадающую ткань халата. Мотнёт головой, растрёпывая роскошные волосы и демонстрируя мелкие красные пятнышки, оставшиеся после бурной ночи.       — Может, я никогда и не стану тобой, — он видит, как халат словно заливается кровью, становясь алым, и отражение смотрит на него злым взглядом, поджимая тонкие губы, — и Хидето это знает. И всё равно сейчас он со мной. Любит меня до безумия, обожает, когда я капризничаю. А ты, — Йошики прижимается к стеклу, щуря глаза, — теперь так и останешься сидеть в этом своём блядском зазеркалье. Просто потому, что тебя больше нет.