The Cost

Пролог 1904 год — Вы бы поторопились, чёрт возьми! — К грязному Ист-Энду, ровно как и евреям, не питаю особой симпатии, юнец! — доктор Джеффри Вудфорт грубо пихнул юношу в сторону, освобождая себе дорогу. Это был район промышленности, заполненным шумом и нищетой, с людьми, живущими тяжелой жизнью. То место, где каждый день ходили по магазинам на месте, так как у жителей не было холодильников или кладовых без насекомых. Газовые плиты были установлены на площадках, а туалеты были общими с другими семьями в доме. В очень немногих домах были бани. Вместо этого большинство людей отправлялись в Роутон-Хаус на Арлингтон-стрит или в общественные бани на Принс-оф-Уэльс-роуд. — Ну, кто будет рожать на этот раз? — поинтересовался Джеффри с откровенной насмешкой, волоча саквояж. — Ваша дочка от меня, если вы не приступите к делу! — парень грозно глянул в лицо доктора, как вдруг на этаже послышался громкий девичий крик. Юнец, пыша гневом, отошёл и присоединился к сидящим на старом, истерзанном годами диване, двоюродным братьям. Младшим было не более четырёх лет, старшему — не меньше шестнадцати. Если бы сейчас был день, то дети бегали бы по улице и не мешались под ногами, но поздним вечером все до единого находились дома. Таковы правила. Доктор лениво глянул на еврейское отродье, и осознал, что Ист-Энд кишит различными национальностями, которые плодятся как кролики, несмотря на нищету. Никто не смел избавляться от беременности, даже очень нежеланной, даже после изнасилования, потому что английские законы грозились покарать нерадивую дамочку на виселице. И женщины рожали, надеясь, что дитё умрёт в утробе или на следующий день после рождения. А молились, как и полагается, о здравии и благополучных родах, потому что так было положено. Мальчишки выглядели более менее опрятно, по сравнению с их итальянскими соседями из Клеркенвелла. Застиранные рубашки и потёртые брюки — почти божеский вид. Доктор побрёл через гостиную, худо-бедно обставленную довоенной мебелью. Едва различимый треск камина согревал жилище. По влажным стенам расползалась плесень, а штукатурка на потолке почернела и вздулась. В центре гостиной темнел стол, дополняли всю историю два кожаных кресла со времен правления королевы Виктории. На каминной полке бежали часы, стены украшали вырезки из журналов и детские рисунки, на подоконнике заливалась канарейка в клетке и как жар горели комнатные цветы. Осматривая милые трущобы, Вудфорт расталкивал на своем пути выстиранные простыни, занимающие почти всю площадь до самой лестницы. В доме царствовала бедность, но апартаменты всегда отличались своей чистотой и вечным запахом вкусной еды. Поднявшись на второй этаж по тёмной лестнице с прогнившими ступенями, которые жалобно поскрипывали под ногами, угрожая гостю вот-вот обрушиться — сделай один неверный шаг и начнёшь всё сначала, если соберёшь кости, конечно! Джеффри распахнул ближайшую дверь, которая вела в спальню, и увидел Ису Абрамсон собственной персоной. Она лежала на широченной кровати с железными столбиками, живот вздымался, а согнутые в коленях ноги сводились и разводились. Доктор ухмыльнулся от мысли, что любовь юноши может оказаться как весьма плодотворной, так и губительной. Исе Абрамсон было шестнадцать. Её вид сейчас оставлял желать лучшего, в отличие от мирного времени: красная кожа от нехватки воздуха, влажные от пота каштановые волосы, небрежно рассыпанные по подушке. Руки выглядели сухими, и оттого потрескавшимися от грубой стирки в ледяной воде, чтобы хоть как-то заработать на жизнь. Многие дети начинали работать с одиннадцати лет в полную смену, если их родители не могли зарабатывать достаточно, чтобы обеспечить возможность посещать школу. Большинство отцов с огромным удовольствием отправляли своих детей работать и только матери, чаще всего были непоколебимы, ратуя, что дети должны получить образование, даже если придётся голодать! Её глаза: большие, голубые и добрые, перепуганные как у щенка, осмотрели доктора. Джеффри, пройдя в комнату, назад пришёл в этот дом впервые, чтобы помочь Таве Соломонс произвести на свет Алфи-младшего. Что касается Тавы, то ей было тридцать три года, выглядела она весьма скромно, но ухоженно. Эта женщина была проницательна к жизни и, родив единственного сына, оставалась свободной от «оков любви». Она прекрасно понимала, что дурное дело не хитрое, а еще один голодный рот никчёмному Соломонсу-старшему явно может помешать. Он и без того всюду оставлял своих отпрысков забавы ради. Чтобы хоть как‐то прокормиться, ей нужно было выстирать две дюжины тканей в день, довести их до скрипа и белизны, обжигающей глаза. Что до Исы, то ей хватило ума лишиться невинности в пятнадцать, что уже было хорошим знаком по тем меркам — соседский мальчишка постарался и, в результате, одним ртом через несколько часов станет больше. Все в общине знали, что случилось девятью месяцами ранее и последствие грязной связи сейчас упорно не хотело появляться на свет, изматывая девушку. — Плохо дело? — голос у Тавы был беспокойным. Она волновалась за юную Ису и за исход беременности, сидя у её кровати четвёртый час, поглаживая живот по часовой стрелке, чувствуя собственную беспомощность. Чем она могла помочь этой девушке? Этой несчастной сироте? Её обет, наложенный перед Всевышним и общиной покойной миссис Абрамсон поднять эту девочку оказался невыполненным. А неисполнение обета — тяжкий грех, который взяла на себя Тава. — А где счастливый отец? — насмешливым голосом поинтересовался доктор. Он знал Ису и то, какую страсть к подобным ей девушкам имел молодой человек с итальянскими корнями, уроженец «Маленькой Италии Лондона». Казалось, его главной задачей было повалить на матрас как можно больше девиц в округе, поэтому в еврейской общине все знали его как прелюбодея и хулигана, и прятали своих дочерей подальше от этого разбойника. — В Хокстон-Батс, я полагаю, — небрежно бросила Тава, в её голосе был очерчен очевидный укор, обращенный исключительно к отцу будущего ребёнка. — Работает вышибалой на Салливана! Иса вновь закричала, очень кстати, выгнулась в спине и схватилась за простынь. Её лицо побагровело от мучительной боли. Доктор лениво опустил на стул саквояж и задумчиво провёл пальцами по предложенному ассортименту, шагнувшей вперёд фармацевтической промышленности. — Ну скорее, мистер Вудфорт! Вы как черепаха, таки! — взмолилась Тава, промакивая влажной тканью лоб девушки. — Пить… — прошептала Иса, Тава вмиг поднесла к её губам стакан тёплой кипяченой воды. Девушка жадно принялась лакать воду, разбрызгивая и роняя крупные капли на грудь. Доктор набрал шприц, не переставая осуждающе вздыхать, поглядывая на девушку. — Довольно! Не хватало фонтанов из всех щелей! Пощадите ваши белоснежные простыни, миссис Соломонс! — проворчал доктор с брезгливостью и ввёл иглу в вену. Через пару минут повисла тишина. Иса глубоко задышала и опустила голову на подушки, прикрыв веки. Вудфорт грубо развел ей ноги, ощупал изнутри и устало сказал: — Надо резать… — доктор обтёр пальцы об предложенное Тавой чистое полотенце и неблагодарно швырнул его в сторону. — Идёт ножками. — Неужели без этого не обойтись, Джеффри? — проскулила женщина, глянув на дремлющую Ису, опуская на лоб мокрую прохладную ткань. — Если я не приму крайние меры — умрут и девушка, и ребёнок, а я потеряю работу, миссис Соломонс, — с горечью отметил доктор. — Моя задача спасти мать, нежели ребёнка, иначе вся семнадцатилетняя практика и репутация псу под хвост! Детская смертность вещь жестокая и жалеют чаще всего не дитя, а мать, — парировал он. — Дайте девочке немного отдохнуть, а я сейчас подготовлюсь и подойду. Джеффри покинул комнату, качая головой. Эта ночь будет тяжелой, бессонной и это раздражало доктора. —Родила? — сходу спросил восьмилетний Олли, заметив мистера Вудфорта. — Мальчик? — подхватил его тринадцатилетний Дэниел. И ещё несколько мальчишек с любопытством вились вокруг доктора. — Ещё нет! — бросил он строго. — Какие нетерпеливые ягнята! Джеффри повернулся к Алфи, самому старшему из мальчиков и менее заинтересованному, который сидел возле старенького камина, закинув ноги на обивку. В свои пятнадцать лет он был достаточно рослым юношей, крутящим в пальцах металлическую зажигалку, которую стянул у уснувшего на улице и пьянющего в дым проходимца. — Сходи за повитухой, мальчик. Алфи встал с места и пристально посмотрел на доктора, в привычной ему манере, выработанной с детства выдал: — А вы на что, да? — тихо и очень серьёзно спросил он. Джеффри поднял взор на потолок, взмолился и возвёл руки. Переведя взор на Алфи, доктор сорвался: — Ты, говорливый паршивец, слетай за повитухой! Юноша, однако, не сдвинулся с места: — Зачем же вы тогда нужны? — отчеканил он каждое слово с неким вызовом. — Мы за что вам двадцатку платить тогда, м? — Случай серьёзный… — прошипел Джеффри. — Мне некогда с тобой трепаться! Если эта девка помрёт, — указал он пальцем в сторону лестницы, ведущую в покои. — То эта кровь будет на твоих руках, помяни моё слово! Алфи неторопливо отошёл от доктора, всё ещё сверля его злым взглядом, натягивая вязаную кофту. Нет, Алфи не мог позволить Исе умереть. Она слишком сильно ему нравилась. Ещё этим утром Алфи и Иса сидели на своей любимой лавочке. Как только потеплело, они начали устраивать небольшие пикники. Сегодня Алфи принес бутерброды с маслом и фляжку воды. Они ели и, смеясь, частенько переглядывались. — Как ты себя чувствуешь, Иса? — поинтересовался Алфи. Девушка пожала плечами: — Паршиво, если честно. Быстрее бы родить этого шалуна, а то все ребра изнутри пересчитал! У меня даже стенка зуба выпала! — Иса отвела губу и показала скол Алфи. — А мои волосы? — она взмахнула густой копной волос, которая ранее была действительно намного гуще. — А живот? Ты посмотри, его точно тигры исполосовали! — воскликнула она, вздёргивая платье, оголяя живот и Алфи, мельком окинув его, с отвращением обвёл стрии и одернул ткань. — Нельзя! Это плохо по вере, однако! — возмутился он, уводя глаза и чувствуя лёгкий жар, предательски пришедший к лицу. — Плевать мне на эту веру! Где был Яхве в ту ночь, когда я согрешила, скажи мне? — хихикнула девушка. — Если бы ты согласилась пойти на свидание со мной, а не с Оттавио в тот злополучный вечер, наше приключение в канале закончилось бы более благополучно. — Алфи, довольный собой, победно ухмыльнулся, получив легкий шлепок по плечу от Исы, и звонко рассмеялся, — Я лишь хочу сказать, что рефлексы не покидают меня, когда нужно срочно остановиться и извлечь причинное место, прежде чем оно приведет к последствиям. А теперь расскажи лучше, что сказал доктор? — парировал он, откусывая жадный кусок хлеба, пачкая губы маслом. Иса вздохнула и начала выкладывать ему всё, что Алфи хотел знать. Она не стеснялась подробностей, потому что знала Соломонса с детства. Они росли вместе в одном доме, который был разделён на две половины. Они частенько сталкивались даже по ночам. А их матери были закадычными подругами. Развалившись на скамейке, Алфи слушал, ел свой бутерброд и мало-помалу втягивался в женскую физиологию. У него уже были девчонки по выходным в старом пабе и он знал, каким «трудом» добываются дети. Ему не нужны были уроки естествознания в школе, потому что он, как и другие мальчики, отлично представлял куда и что. Алфи смотрел на её губы, маленькие и розовые, и понимал что злой рок для женщин не испанка или чума из Среднего Века, а всего-навсего беременность. Алфи смеялся и чувствовал, что между ними возникла какая-то близость. Это была дружба с отголосками лёгких юношеских чувств и только. Иса расхохоталась над очередной шуточкой Соломонса и в поясницу её вступила тупая боль, заставившая девушку слегка поерзать на месте. Плод уже опустился и ей казалось, что вот-вот выпадет. Она глубоко вздохнула и тут же боль вновь пронзила её тело. — А где ваши матери? — спросил доктор у сорванцов. Мальчики переглянулись. — На смене, где же им ещё быть? По крайней мере моя, а вот твоя мамаша, Олли… Она снова трахается? — это слово прозвучало хрипло, грубо и рычаще из уст мальчика, вея несообразительностью в силу возраста. — Ты покойник! — завопил Олли и рванул на кузена, его кипа слетела от скорости, с которой он ринулся в бой. Тут же завязалась драка. Другие два мальчика-близнеца, страдающие глухотой, а один из них ещё и слепотой от рождения, стали драться между собой просто так, пародируя старших. Сифилис был жёсток и всегда наказывал невежественных людей пороками, которые проявлялись у их детей. Джеффри закатил глаза и, вымыв руки над ведром, схватил со стола нарезанный хлебный пудинг, который, на удивление, был почти не тронут. В любых других семьях детвора смела бы всё без капли выдержки, но не здесь. Набив рот, доктор побрёл наверх. Это была его обычная работа. — Милые детишки, — заметил Вудфорт с сарказмом, закрывая дверь, таким образом уменьшая слышимость криков. — Соломонс-младший — копия отца! — Ох, я найду на него управу! Дури в голове… — проворчала Тава, подумав о сыне. Иса открыла глаза, превозмогая очередной приступ боли, перебив женщину. — Потерпи, девочка! — доктор попытался прощупать сердцебиение ребенка, как шаги на лестнице отвлекли его. Тельма Браун влетела в комнату, а за ней и детвора, любопытствующими взорами осматривая девушку, стонущую от боли. — Ого! — воскликнул Дэниел со смехом, бросая диковатый взор на обнажённые бедра Исы, теша других мальчиков. Тава взорвалась, указав прочь. — А ну пошли вон или я вас поколочу, негодяи! Не смей выражаться в моём доме, Дэниел! — Миссис Соломонс, моя услуга стоит пять шиллингов, подумайте, по карману ли вам это? — перебила хозяйку повитуха, прежде чем опустить свою сумку на стул. — Даже если нет, что ей теперь, помирать?! Я сдеру три шкуры с Оттавио, когда он соизволит явиться сюда! Джеффри вмешался в эту сцену: — Мне нужен кипяток для инструментов. И поживее, миссис Браун, я устал и голоден! Тельма кивнула. — Да, сейчас-сейчас. К утру Иса почти зачахла. У неё начался жар. Плод не шевелился и доктор знал, что ему придётся сделать кровавое дело. «Проклятый Оттавио Сабини!» — поносил его доктор. Мальчишки лежали внизу и переговаривались, потому что помощь была не нужна, но им не спалось из-за общей нервозности, витавшая в воздухе дома. Алфи дремал, запустив руки за голову. Дэниел смотрел на кузена и копировал его поведение. В отличие от старшего двоюродного брата, Дэниел выглядел всё ещё ребенком. А вот Алфи — вытянувшийся и раздавшийся в плечах за последние пару месяцев — действительно смотрелся взросло. А его хриплый бас, который слушали и слышали все, делал его ещё более повзрослевшим. — Расскажи, Алфи, как это? Алфи поочередно открыл сначала один, потом второй и посмотрел на брата как на дурачка, стоило тому вновь заговорить об «этом». Маленькие близнецы крепко спали в обнимку с Олли. Такая теснота была символом греха: уж слишком рано дети узнавали, откуда они берутся… Это еще ничего, ерунда! Есть жилища и похуже, где на одной кровати спала вся семья — и родители, и дети. Всей гурьбой! — Что именно? — с невинным видом спросил Алфи, подавляя ухмылку, чувствуя взор братца, бегущий по его телу. — Кончай прикидываться! То самое, а? — нетерпеливо допрашивал его Дэниел. Соломонс потёр грудь, раздумывая, и, наконец, нарушая тишину, ставшую утомительной для кузена и Алфи это знал, нарочно выдерживая паузу. — Это было вчера, да, — вздохнул он, раздувая ноздри. — Я же тебе говорил, что мне понравилось и всё такое. Она была сверху, сидела на мне, — Алфи уверенно запустил руки за голову, расправляя мышцы, демонстрируя силу. — Думаешь, почему я сегодня такой расслабленный? — спросил Алфи с наглым прищуром, продолжая лежать и прикрывать глаза, — Ну, я утолил твоё любопытство? Дэниел завистливо посмотрел на кузена. — Что, прям-таки верхом? — и Соломонс угукнул, подавляя зевок. — А это долго длится? Алфи отвернулся на бок. — Зависит от того, как долго не было. Всё, засохни мелкий, я спать хочу! — Не называй меня так! — пихнул он двоюродного брата в плечо, улавливая бугристость мышц. Внезапно раздался громкий стук в дверь и старшие мальчики вскочили, переглянулись и стихли. — Отец Сьюзи Ричардсон тебе сейчас устроит! Он тебя расслабит из ружья с дробью соли в заднице! — злобно проговорил Дэниел, заливаясь смехом. Едва веселье утихло, он поднялся с постели. — Она сказала, что ей семнадцать! — Алфи ловко переметнулся через спинку дивана, хватая рубашку, когда стук в дверь стал настойчивее. Дэниел со злорадством подошел к двери, пока Альфред натягивал брюки. — Береги яйца! — бросил он кузену, открыв её, и тут же отлетел в сторону, сбитый с ног Оттавио Сабини. Алфи чертыхнулся и от сердца его почти отлегло, наблюдая как Дарби влетел в их жилище и шмыгнул наверх. Лестница загромыхала, когда тяжеловесы из полицейского участка рванули за ним. Соломонс-младший помчался по ступеням, чтобы вытащить Дарби из очередной передряги, пролетая мимо спальни матери, сбивая на ходу таз с остывшей водой, опрокидывая его. Бегущие за Дарби, а теперь и за Соломонсом, полицейские подвернулись от разлитой жидкости и это создало «эффект домино». Алфи впихнул одноклассника в спальню и тот, благодарно улыбнувшись еврею, нырнул в окно не оглядываясь. Тава вышла в коридор, осматривая полицейских, понимая, что в этом обществе инфаркт настигнет её раньше сорока лет. — Что вы тут устроили? Иса рожает, а вы гоняетесь за Алфи?! — мужчины встали на ноги, отряхивая мокрую форму. — Убить вас мало! Устроили кошки-мышки, таки! — сквозь злость произнесла женщина. Офицер проглотил недовольство, бросая взор на Алфи, который был ему не нужен. — Чем вам помочь, миссис Соломонс? — Есть у кого-нибудь бутылка медовухи? — спросил Джеффри и все присутствующие посмотрели на него, как на привидение. — Для обработки, чёрт возьми! — Да, завалялась, только дешевого джина, сгодится? Доктор задумался. — Неси! — махнул он рукой, делая надрез. Полицейские побрели вниз и офицер Гилберт глянул на проснувшихся детей. — Пойдем, дам бутылку, — позвал он Олли к машине, мальчик послушно побрел за ним, натягивая пальтишко. — Скажи Дарби, что мы отложим расправу над молодым отцом до завтра! Алфи хмыкнул в ответ. Вскоре раздался негромкий крик. Суматоха нарастала. Иса неподвижно лежала, откинувшись на подушки, её лицо было бледным и безжизненным. Дарби, отметив, что полицейские покинули улицу, осторожно выбрался из тени и, отряхнув свой единственный костюм, побрел к двери. Он поднялся наверх и стыдливо опустил голову, протягивая раскрытую ладонь стоящему под дверью Алфи. Парень скривил губы в раздумьях, стоит ли принимать дружбу, нехотя пожимая светлую, влажную от пота ладошку. — Девочка…— пропела Тава и юноши переглянулись, одаривая друг друга робкими улыбками. В голосе женщины было столько доброты и нежности. — Какая прелестная девочка! Миссис Браун передала дитя женщине, а та, покачав его, протянула Исе, девушка с упоением приняла свою малышку. — Какая она крошечная! Глядя на Ису, Тава вполне понимающе сморгнула слёзы. Дарби протиснулся в дверь, увлекая за собой и приобретенного друга. Его голубые глаза и густые каштановые волосы были наилучшим сочетанием. Он был хорош собой, озаряющий всех присутствующих благодарной улыбкой. Иса едва обиженно глянула на Оттавио, и всё, что он мог — это подойти к ней и, опустившись на колено, протянуть само собой только что украденное и безразмерно большое, но золотое кольцо, чтобы растопить сердце любимой девушки. Иса согласилась и Дарби, с её позволения, став достойным, взял на руки младенца и прижал к себе. Доктор плеснул на швы джина, Иса вскрикнула от дерущей боли, мужчина лишь вздохнул. — Остаётся ждать, — констатировал он. — А девочка? — поинтересовалась Тава. — Приют или работный дом, — наплевательски пожал плечами Джеффри, глянув на Сабини искоса. — Им без разницы какой по счету рот кормить! Тава поджала губы, не в силах отвести взгляда от девочки. Радость омрачали слова доктора и возраст Исы. — Что, по-вашему, я смею отдать свою дочь, как кусок мяса? — вступился Дарби, нахмурив брови. О каком приюте могла идти речь, когда оба родителя этого ребёнка живы, здоровы и молоды? Все переглянулись и Тава через слёзы взглянула на малышку, касаясь длинной русой прядки. — Как только Иса поправится, позвольте мне забрать её, миссис Соломонс? — Дарби впервые выглядел жалостливо и Алфи мысленно насмехался. В глубине души он не хотел расставаться с Исой. — Моя мать и братья могут позаботиться о ней и ребёнке, пока я буду добывать деньги! Тава сверкнула недовольством во взгляде. — На тебя устраивают ловли! Исе нужен покой, тепло и еда, а не набеги по твою душонку! Дарби просяще смотрел на Таву, на эту мудрую и сердечную женщину, с сыном которой он ежедневно воевал в школе, обзывал нелестными словами и дрался. — Это был исключительный случай, миссис Соломонс! Я клянусь вам, что Иса и наша дочь не будут ни в чём нуждаться, только позвольте мне забрать их домой! — вопрошал Дарби, вынимая из кармана монеты, отсчитывая доктору и повитухе столько, сколько они брали за свою работу. Тава нервно облизнулась, посматривая на сияющую, пусть и опустошенную родами Ису. Алфи задумчиво облокотился на косяк, сложив руки на груди. Доктор пил джин из горла исключительно в медицинских целях, а Тельма улыбалась, смотря на новоиспечённого отца. — Ладно. Твоя взяла, негодяй! — выдохнула женщина. — Но смотри у меня, одна только жалоба и я сотру твою «Маленькую Италию» с лица Лондона! — Алфи хохотнул, поражаясь мужественностью своей матери, ощущал гордость. — Это — девочка! — радостно произнесла Тава, обводя взглядом ворвавшихся в комнату мальчиков, улыбаясь им. Губы мальчишек растянулись в улыбке. — Ну что, — вмешался доктор, сложив саквояж, наполнив комнату алкогольным смогом. — Как назовете эту раннюю весеннюю птичку? Мальчики стали выкрикивать имена, и когда, наконец, повисла тишина, Иса подала голос. — Сара, чтобы помнить о великом еврейском народе… Дарби кивнул. — И не забывать об итальянских корнях. Город окутал рассвет и Сара Сабини вошла в этот мир.