Полицейский Блюз или Не Все Копы - Свиньи

-…эй. Эй… ау…борода… твой музон подвис. Гладстон всё стоял над ним как каменный истукан, немой и безжизненный, с погасшим взором. Мундштук свесился у него из приоткрытого рта. Сигарета давно погасла. Он сделал всего две затяжки. В лапе с чётками было сжато распятие. С силой, но с осторожностью, чтобы не повредить… Саид впервые за многое время смог искренне улыбнуться. Нутром чуял, что-то там внутри у этого голема разболталось. Осталось выяснить что именно и воспользоваться. Если получится. Ноль внимания. Туша медведя протопала мимо стула с привязанным каракалом к граммофону. -…Фрэнки… поставь «Звезду эстрады»… если есть… обожаю старый регтайм… Скрип. Шелест – потёртый винил ложится обратно в фирменный конверт. На место этой пластинки встает другая. -…Фрэнки… эй! –уже гаркнул каракал. -Фрэнки! После некоторых манипуляций сырую прокуренную комнату наполнила другая мелодия – заставляющая думать о красивой, но очень печальной женщине в красном чьи пальцы нежно касаются клавиш фортепьяно. Саид очень хотел посмотреть, что этот старикан там делал – сгорбился над агрегатом накрыв морду лапами как шекспировский трагик или корчится в своём персональном адском котле со слезами, текущими с морды. Но скорее всего всё также стоит с рожей кирпичом, а в башке незримо крутятся шестеренки. -Ты знаешь, что сталось с тем кольцом? -глухо спросил медведь. -Хз… Хантер кажись... продул его в очко какому-то Сэмбо. Гладстон протопал обратно и снова встал как вкопанный перед Саидовым стулом. Медведь медленно достал из кармана маленький свёрток и развернул. В нём лежало кольцо с сапфиром и тускло поблескивало. Саиду сразу же захотелось протянуть что-нибудь вроде «О, предложение лапы и сердца, как мило, но не слишком ли мы торопим события, мой сладенький?» да только он живо представил себе, как чокнутый католик точно начнёт отпиливать от него болгаркой кусок за куском и потом прижигать чтоб каракал не загнулся раньше, чем надоест медведю-живодёру. Что-то подсказывало каракалу что ради него болгарку точно организуют.       -Так ты… и эта Грета Гарбо на минималках… были… - какие-то кусочки паззла стали собираться во единую картинку. Медведь стянул со своей левой лапы белую патрульную перчатку. На безымянном пальце седого блестело точно такое же кольцо, но с аметистом. Перчатка снова была надета. И как Фрэнк не напрягал всю свою силу воли, ничего не помогало. Перед глазами снова картины прошлого, а он не может даже пошевелиться. ***** Когда старший констебль Гладстон увидел летящую в наступающий строй полицейских с щитами шашку динамита его больше беспокоила маленькая плачущая девочка-кошка, трясшая видимо своего отца или старшего брата, лежавшего с иссечённой пулями грудью. Вставай, пожалуйста, вставай. Похожая картина – только девочка носит другое платье – она украшена бусами и пером. Мощные копыта топчут зверей что искренне уверены в том, что их заклинания делают их неуязвимыми для сабель, штыков, пуль и снарядов. Это неправда. Через несколько лет в этом же убедятся китайские мятежники-боксёры. Вокруг пылающие вигвамы. От них идёт нестерпимый жар. Мертвые неразумные лошади и собаки. Под крики и вопли стучит станковый пулемёт. Гул пушек. Треск рычажных винтовок. Кавалерийские сабли лихо рубят врага. Штык и сабля против копья и томагавка. Свист пуль и стрел. Вой и боевые кличи индейцев с легкостью могут вселить в душу страх… Всё это за один удар сердца. Динамитная шашка упала рядом с рыдающей маленькой кошечкой. Только не это. Только не снова. Пожалуйста. Фитиль искрится как бенгальский огонь. Его топчет огромный ботинок. Топчет и топчет. Девочка рядом всё плачет. Обе девочки. Фитиль погас, и медвежья глотка орёт команду наступать словно труба архангела Гавриила и ноги смятённых копов подчиняются этому гласу быстрее ихних рассудков. Пулям всё равно. Сражают и правого, и виноватого. Национальных минитменов оттеснили огнём, они потеряли несколько членов. Террористы выкрикивают лозунги Последней Капли. Теперь они всё, а мы ничто. Раньше, по их мнению, было иначе. Взрыв ударил по ушам. Церковь заволокло инфернально чёрным дымом. Пули щёлкали о щиты. Приказ стрелять на поражение. Затем несколько пуль плющится о бронежилет Гладстона, а плечо распарывается. В глазах разноцветные круги. Медведя опрокинуло, но брешь в ряду сразу сомкнулась. Среди дыма мелькнула белая морда собаки. Он видел её. На войне. Той самой что должна по задумке со всеми войнами покончить. А после войны – на плакатах с надписью: «Разыскивается живой или мёртвой». Под мордой весьма внушительная сумма. И раз от раза становится всё внушительней. Трое национальных минитменов тащат медведя к подъехавшей санитарной машине… Улица бурлила. Газетные репортеры. Кинохронисты. Вспышки фотоаппаратов. Напирающую толпу из любопытных, газетчиков и прочих нахлебников едва сдерживают сменившие минитменов национальные гвардейцы и поредевшие полицейские, всё ещё имевшие в себе на самом донышке какие-то силы чтобы стоять на своих двоих. Санитар зашивавший плечо медведя позволил себе не вовремя заметить, что все пули прошли навылет, а те что остановил бронежилет вероятно даже не повредили рёбра. Бог его точно бережёт. Гладстон с трудом приподнимается на локтях и мрачно смотрит на укрытые покрывалами тела. Да, Бог его бережёт. А как насчёт вот этих зверей? Такое уверение сродни идее считать божественным вмешательством пулю что попала в молитвенник в нагрудном кармане, но при этом не учитывать снесённую противотанковым снарядом голову и.... взгляд из-за пенсне впивается в картину напротив... ...из под покрывала выглядывает львиный хвост с кисточкой. На шерсти запеклась кровь. Видеть его без постоянных грациозных движений как-то неестественно. Это тот самый хвост что щекочет его нос по утрам. Гладстон не встаёт. Разлаживается вверх как конверт или сложенная из газеты шляпа. Медведь Фрэнк Гладстон всегда вызывал впечатление что он не был рождён женщиной, а построен. На верфи. И сейчас внутри него лопались снасти, рушились мачты, и ледяная вода заливала трюм. Обретя снова какое-то подобие власти над ногами и лапами, медведь спрыгнул на асфальт из санитарной машины несмотря на протесты медика. И теперь он пытается подойти к уложенным в ряд мертвецам на ногах из которых убрали все кости, но зато полным-полно ваты. Идет вдоль лежащих на асфальте минитменов, национальных гвардейцев и полицейских. Из-под покрывал уныло торчат разные сапоги, туфли, ботинки, новые, поношенные, стоптанные. Наконец он дохромал к долговязому и нескладному телу. Выглядывавший из-под ткани хвост никуда не делся. Она всегда жаловалась, что больше похожа на смазливого мальчишку. Медведь мотнул головой. Нет, не может быть. Множество львов с честью носит синий мундир... ну ладно, многие просто носят... Забинтованный медведь опускается на колено. Лапа в белой перчатке берет край пропитавшегося красным покрывала и приподнимает. Морда каменеет. Медведь откидывает покрывало. Внутри всё рушится, ломается. В отупевшем мозгу бьётся единственная мысль как канарейка в клетке что берут с собой горняки. Почему. Следующей мыслью было то с мундира были сорваны плашка с именем и значок. Как ему хотелось закричать. Кричать пока не оглохнет мир или у него не лопнут голосовые связки. Левой лапы, на которую он несколько счастливых лет назад надел кольцо с сапфиром не было, кто-то грубо её отсёк несколькими неровными ударами, возможно большим разделочным ножом или пожарным топориком. Правая лапа всё покоилась на раскуроченном животе. Был второй месяц. Да. Второй. Несколько пуль стёрли большую часть морды Алисы и разорвали шею. Она была красивой, раньше. А Фрэнк был много старше, лет на пятнадцать. Из единственного неповреждённого глаза львицы стекала уже застывшая слеза. Она так хотела стать матерью... И только третья мысль была о том, что он никогда не возьмёт на лапы своего ребёнка и не положит его в колыбель. Верная лапа Гладстона никогда не дрожала. Ни тогда, когда она стреляла испанцу из револьвера прямо в живот. Ни тогда, когда она штыком разила китайского боксёра во время Пятидесяти Пяти Дней. Ни тогда, когда она раздавила череп немецкого штурмовика прямо в шталхельме. Сейчас, когда его лапа с болезненной нежностью прошлась по слипшимся в крови волосам, её пальцы дрожали. В Библии, кажется, был эпизод где кто-то проклял Бога и умер. Гладстон уже начинал завидовать этому типу. Ведь он застрял где-то на первом пункте. ***** Чисто механически, Фрэнк выудил из портсигара ещё одну папиросу, в этот раз марки «Фатима». До возвращения Империи есть ещё немного времени.       -Когда я вернулся с фронта меня ничего не ждало. Я был мёртв. Многие вернулись мёртвыми внутри. А потом – она… Я встретил Алису. Она казалась мне тогда Ангелом посланным мне Богом чтобы снова привести меня к Его свету… Посмотри на меня, язычник. Только посмотри. Какая женщина могла бы отдать своё сердце мне?        Да, Саид всё же нашарил эту струнку, теперь надо её аккуратно подогнать по свои нужды и можно пиликать как на скрипочке. Только осторожней с колками. Иначе струнка сорвётся и ужалит тебя за лапу, до костей.        -Мы были счастливы. Пусть и недолго. А может мы были просто глупы. Алиса сказала мне что у неё будет ребёнок. И это в нашем мире… в мире в котором постоянные войны, кровь и поветрия. Она так хотела стать матерью... Саида словно ткнуло шилом.        -Знаешь ли ты как это сложно... мужчине и женщине двух разных видов... создать новую жизнь? В иной момент каракал мог бы вякнуть что рецепт полюбасу должен включать в себя очень много траха. Или что в этом проклятом мире любая баба может залететь тупо переходя через улицу. Инстинкт самосохранения яростно шептал каракалу что едва ли этот кандидат в психушку оценит такое остроумие. -Раз уж мы с тобой… говорим друг другу… только правду… и ничего кроме правды… - кошара поднял залитую кровью морду и улыбнулся. -Хантер как-то рассказывал… у него однажды произошел конфликт с копами, их было больше. Они… они заставили его почувствовать его полную беспомощность и никчемность… показали, что он полное ничто… неспособное им ничего противопоставить, его удел быть покорной жертвой… или умереть. А после… были годы нахождения в клетке… и неприятном ему обществе, новых унижений… издевательств и угроз… подъемов по сигналу… и непосильного труда… требования ползать на коленях из страха перед ударом…       Саид замолчал на пару секунд, перед тем как продолжить историю своего друга. Медведь его слушал, это точно.       -У него возникло… что-то вроде комплекса неполноценности… который тот смог купировать лишь… с помощью Белой Тени… Дженни… нашего голоса… когда штук пять мусоров загнулось от его лап. Но пламя не угасло… до конца… эти… тлеющие угли приходилось время от времени тушить новой кровью… Он испытывал кайф лишь… когда коп страдал… -Все вы выродки. И за это вы отправитесь в ад на вечные муки. Саид не слишком-то верил во всё это. Ему сейчас хватало преисподней и при жизни.       -…знаешь кто были эти двое мусоров… могу открыть… тайну.       -Плевать. Они делали свою работу.       -...ага... фашисты тоже... говорят про долг и.... работу... прям как..................              Саид с усмешкой выдал медведю то что, по его мнению, должно было сломать об колено этого голема. Гладстон прослушал ещё один рассказ, хотя бы для того чтоб дать кошаре отдышаться перед тем как объявится Пит. Тот получился не менее слёзный чем та басенка что террорист очковтирал этой деревенщине Империи. -...спроси с них... с этих двух уебанов... подумай о жене, об Алисе... -Не смей произносить её имя, выродок. Ты не имеешь права. Ты не имеешь права ни на что. Треск. Результат получился смешанным, ведь Саид уже в наглую передёргивал. Даже он сам теперь не верил в собственную попытку сманипулировать этим големом. Видимо он уже действительно настолько отчаялся. Но какие-то изменения всё же стались, раз была пощёчина, а не джеб или хороший такой апперкот. Но медведь лишь продолжал сидеть с отсутствующей мордой, словно выключенное радио. Фрэнк отложил мундштук и снял с носа пенсне чтобы протереть то платком. Глаза были глубоко посажены под нависшими над ними кустистыми бровями. Всё равно создавалось впечатление что теперь вместо двух кусков холодного неестественного стекла жилистый старикан мог пялиться на тебя парой сгустков темноты. -Я всё думал… надеялся… мечтал… что может быть… мой ребенок не совершит моих ошибок. Будет путешествовать. Жить. Созидать… Любить… -Гладстон поднял на каракала глаза. Медведь сейчас казался совсем дряхлым. Саиду даже показалось что где-то в глубине блеснула скупая слезинка. Слёзы – это то что отличает нас от обычных животных. Так вроде говорят? -А мы… я… и Алиса… Мы даже не успели дать ему имя. Каракал осклабился. -…поделом. Нечего разводить ублюдков. С около-световой скоростью до террориста дошло, он сморозил что-то эдакое за что ему придётся ох как несладко. В этом городе нередко приходится платить за каждое острое словцо. Лапища медведя водрузила пенсне обратно на переносицу, а мундштук в зубы. Щёлкнула зажигалка, Гладстон затянулся. Потом кулаки медведя медленно сжались, наливаясь огромной силой. Удар. Саид сдержал стон. -Это не за констебля Хлабиб. Удар. Саид вжал дрожащую голову в плечи, зажмурился и сжал губы. -Это не за констебля Гудди. Удар. Каракал вскрикнул. -Это не за сержанта Алису Гладстон. Удар. Сэндкэт откинулся своей тупой треугольной башкой назад. -Это не за меня. Удар. Глотка террориста издала какие-то булькающие звуки, но Фрэнка это волновало мало, он в них довольно хорошо разбирался. Жить будет. -Это не за моего ребёнка. Кошак попытался вобрать в себя хоть сколько-то воздуха. Удар. -Это не за Бога и страну. Пустынный кошак схаркнул кровью на пол. Как он не пытался сдержаться, слёзы боли стали стекать по скулам. Лучше-б он и в самом деле заткнулся. Этот последний удар по каракалу вырвал приколоченный к полу стул вместе с шурупами, отправляясь вместе с кошаком в недолгий полёт через комнату. -Это во имя спасения всех тех жизней что ты возжелал забрать с собой. Я не допущу разрушения новых судеб. Не имею права. На моих лапах и так слишком много крови. Через пелену боли Саид увидел приближающиеся башмаки медведя. Жилистые лапы в патрульных перчатках где-то вверху хрустнули костяшками узловатых пальцев. Каракал лишь хрипло ухохатывался с пола. -…и… ха…ха-ха…чтоб твой Бог бы тогда-б сделал, а? С твоей страной-то всё понятно… бомбить будет всех… бомбить всех в долбаный каменный век… -Вот теперь ты начинаешь говорить правду…но действительно, мне интересно… хм… чтобы Он сделал… ммм. Медведь отвернулся к стене. Саид напряг те немногие силы что у него ещё оставались. Может веревки немного ослабли… нет. -Он должен был сделать хоть что-то. –наконец-таки подал голос медведь. -Да…да, Бог определённо должен был сделать хоть что-то. Чтобы у нас хватало персонала выставлять достаточно постов и патрулей… Чтобы в тот раз Алиса поборола бы своё отвращение к оружию в храме Господнем и взяла бы с собой хотя бы табельный пистолет… Или чтобы автомат этого выродка Хантера взорвался у него прямо в лапах, как только он бы нажал на курок. Или чтобы рядом с той церковью находился бы целый армейский гарнизон. Медвежья башка повернулась в сторону каракала. -Или чтобы Он, сам Господь во главе целого воинства Ангелов Его, снизошёл бы с небес дабы пропихнуть Его карающую длань вам всем в задницы по локоть и вырвать хребет… Или хотя бы чтоб в тот день… я умер вместе с ней... -…интересно мне…батя… что-ж ты теперь думаешь о твоём любимом боженьке…быть может на то как он… смотрел на резню… и плакал?… Медвежьи зубы стиснули мундштук, и бычок в нём раскалился.       -Даже если я ненавижу Бога... Он всё равно Бог. И моим Богом от того что я Его ненавижу... Он быть не перестанет. Ведь Он меня простит. –подобие усмешки искривило рот медведя. -По крайней мере, мне хотелось бы в это верить.       -...как удобно... Бог... который... всё прощает... - каркнул Саид сплюнув кровь.       -Да. Бог прощает всё. На то он и Бог, чтобы прощать. Но я всего-навсего простой смертный. -медвежье колено легонько вошло в Саидов живот, вышибая весь воздух из кошака, кресло с треском перевернулось. -Поэтому я прощать не обязан.        -...отправляйся в ад... - прохрипел Саид откуда-то с пола.       Казалось его кровь стекала у него из разбитого рта на грудь и на пол целым потоком. Но медведь лишь тихо вздохнул и крепче сжал распятие с чётками. С лика Христа стекала кровь каракала.       -Я уже видел ад, мой мальчик. Ничего особенного... - медведь поднёс к морде свой кулачище с распятием.        Большим пальцем стер с него вязкую жижицу что раньше текла внутри у этой языческой мрази по жилам вместо горячей красной крови честных и храбрых зверей Христовых. Медведь продолжал бубнить «Ave, Maria», «Mea Culpa» и «Miserere» всё таращась в глаза пустынной рыси. Потом медведь поднёс распятие к губам, прошептав «Amen». Медленно перекрестившись Гладстон снова обратил взор на язычника. На белой окладистой бороде остался красный след. -Впрочем... оглянись вокруг, Стэнли. Чем тебе здесь не ад? Саид хотел сдохнуть. В глазах иезуита пылала разверзшаяся геенна. -Вот только горим в нём мы оба. ***** Спустя какое-то время каракал раскачивался на волнах боли и слушал как резкий скрежещущий голос медведя звучит прямо в его башке. …у нас – Предопределённая Судьба, и за нами Бог и прогресс. Но у солдата должна быть честь. У вас её – нет. Никогда не было и никогда не будет. Он хотя бы знает, что такое напалм? Целый ураган огня затягивает в своё око скот, зверей, машины, плавит здания и всё что под ними. Старый медведь видел как немцы уносили своих прожаренных детишек после того как ссыпали их в чемоданы при помощи совков. Этот же напалм по ленд-лизу сбросят на головы голожопой братии Саида, той которую он предпочёл своей стране. А медведь продаст дом. Он продаст имущество. Он продаст автомобиль. Может статься, продал бы и душу, да кто-ж её такую купит… А на вырученные деньги приобретёт военные облигации. Потому что каждый его доллар и каждый его цент станут пулями в винтовках, топливом в бензобаках и напалмом в авиабомбах, святым огнём которому будут преданы и праведники, и грешники…              …ради этого будет он жить в казарме или на семи дубах с хером в зубах, а потом отправится в Алжир, как только это дерьмо закончится. Где-то там есть ещё остатки Национальной Франции куда та слилась подальше от нео-коммунаров, чтоб зализать раны. Будет он служить этому ублюдку Де Голлю. Помогать ему убивать таких же тупых и мерзких язычников как сам Саид, тех что мешают беженцам из Европы и подготовке к неизбежному второму раунду. Медведь взойдёт на языческие горы, и предаст огню и мечу их селения и их урожай, он вырубит их фруктовые деревья, он сметёт их богомерзкие капища...И пусть Саид не смотрит на то что тот старый костыль, есть у него ещё порох в пороховницах… Напыщенный индюк Де Голль принимает под свой национальный триколор каких угодно подонков чтоб только спасти Францию... наверное, от большей части французов, раз те поддержали мятеж Второй Коммуны. Вот таким будет этот новый Крестовый поход. Гроб Господень – это не только Иерусалим. Это весь мир. Весь. И Фрэнк Гладстон, солдат старой закалки, будет ставить в первую волну детей что забрал у язычников чтобы те резали глотки, другим детям которых красные забрали у родителей, прям как османы набирали в янычары. И был же целый Крестовый поход состоявший почти весь из детей…              -…мясники… вы все… -простонал Саид, желая одного — чтобы мучения прекратились. Медведь смерил каракала безразличным взглядом. -Ты знаешь, Стэнли, я ведь и в самом деле повидал мир. – голос медведя был тусклым, лишённым жизни, почти механическим. –Когда я пошёл в Мужественные Всадники мир был так прост… Потом всё стало сложно. И в какой-бы стране я не оказался там резко сокращалось население. Древо Свободы надо поливать время от времени кровью тиранов и патриотов и всё прочее. Это… хм… естественное для него удобрение. Иногда Гладстон видел в каракале древнего воина-Лакота, но через миг видение рассеивалось. Природного благородства и чести у этой мрази не было. Иногда он видел очень жирного и ещё более тупого испанского кавалериста, по сравнению с которым Пит Империя покажется не только пушинкой, но и настоящим титаном мысли. В ушах всё разливается мёдом скрипка, наяривающая мелодию Гэрри Оуэн. Потом он увидел мексиканского герильяс, проведшего всю жизнь на выжженной каменистой пустоши, задубевшего под её безжалостным солнцем...       Медведь ещё раз проверил хорошо ли ремни держат каракала. Мускульная память. Медвежья лапа в белой перчатке сжала рукоять гвоздодёра, под мехом вздулись бугры мускулов. Но кого бы ни узнавал в нем сейчас медведь, сейчас в глазах этого выродка Фрэнк увидел тот самый привычный ему чужой страх, тот который он уже видел во стольких других. -Вундед-Ни. Куба. Пуэрто-Рико. Филиппины. Сонора. Панама. Сен-Миель. Эссен. Гаити. – медведь тяжело вздохнул. -Пора признаться самому себе. Сейчас, когда гвоздодёр уже возделся к небу, Фрэнк увидел в террористе совсем юного точёного немецкого офицера-аристократа, созданного самой природой для музыки, танцев, искусства... но под самый конец Великой Войны кайзеру Биллу пришлось ограбить и ясли, и могилу для пополнения своих поредевших орд. А Фрэнку позарез нужно было знать где и на какой глубине под вражескими окопами можно будет закопать несколько десятков тонн отменного кордита. -Здесь ты прав хоть в чём-то, Стэн. Я и в самом деле мясник. Ручка граммофона замерла, и песня смолкла вместе с ней.