*** Волк
Я слишком много курю. Отчасти я виню в этом Македонского, который регулярно опустошает пепельницу и складывает новые пачки сигарет в верхний ящик моего стола. Теряется ощущение того, сколько я успел выкурить. Одну? Десять? Двадцать? Впрочем, вряд ли я стал бы сейчас курить меньше, даже если бы на меня осуждающе смотрела бы переполненная пепельница. Я просто начал бы тушить сигареты в пустые кофейные чашки. Я пью слишком много кофе. В этом, конечно же, отчасти виноват Македонский, потому что он очень быстро уносит опустевшие чашки и стаканчики, а на их место приносит полные, даже раньше, чем я успеваю кого-нибудь об этом попросить. Македонский вообще мастер по этой части — улавливать чужие желания. Иногда я думаю: вдруг его дед был прав, и он в самом деле может читать мысли? В любом случае, надо бы мне как-то поответственнее к себе. Но не сейчас. Сейчас нужно разобраться с текущими делами. Потому что какая мне в сущности будет разница, что там у меня с легкими, если я окажусь где-нибудь с пулей в затылке, верно? Поэтому нужно работать. Я говорю себе, что это последний этап перед большим финалом. А что я говорю другим? — Шикарный зверь, да? — Ещё бы, — я редко вижу, чтобы Крыса улыбалась, но сейчас она именно это и сделала. Улыбнулась. Улыбка у неё выходит какая-то неправильная, но я стараюсь не обращать на это внимание. — И чей он? — Ну получается, что твой. Я ждал. Делал вид, что рассматриваю бок металлического зверя, даже с виду мощного и быстрого. А сам смотрел на то, как её лицо начинает сиять. Она, впрочем, тут же спрятала это сияние в отражении зеркал на своей груди. — С чего это? — Да один тип нам был крупно должен. Сказал, что денег у него нет, и отдал это чудо. А Слепой решил, что чем продавать, лучше отдать его тебе. — Это же лимитированная модель. Я не знаю, сколько точно он стоит, но явно дохрена. — Ну он и был нам дохрена должен. Ты же понимаешь, чем дороже вещь, тем сложней её продать, особенно быстро. — И ты хочешь сказать, что у тебя связей не найдется? Или у Крыс? — Найтись-то найдутся, но кто помешает твоему мужчине делать широкие жесты? Я не самоубийца. Она снова улыбнулась. И явно не знала, что сказать. Поэтому я торопливо вложил ключи в её руку и сжал пальцы поверх них. — Катайся, только не угробь ни мот, ни себя. — Спасибо, Волк. — Да мне-то за что? — Идёшь внутрь? — Нет, жду кое-кого. Она кивнула и торопливо удалилась. Я знал, ей хотелось осмотреть свой подарок со всех сторон, ощупать его, принюхаться, а потом запрыгнуть и дать круг хотя бы по району, а потом не выдержать и рвануть на какую-нибудь трассу. Но это вызвало бы в ней слишком много эмоций, эмоций, которые она не готова мне показать. Не осуждаю. Мне не нравится Крыса. Она не пугает меня, как некоторых. Не вызывает отвращения. И, конечно же, у меня нет ни капли проблем с тем, что она "неженственна" или не укладывается в чьи-то представления о красоте. Она не нравится мне ровно по двум причинам. Первая, и в этом я вполне отдаю себе отчет, состоит в том, что она меньше других ведется на моё обаяние. Вторая — я знаю, что однажды она может перегрызть кому-нибудь глотку. Кому угодно и совершенно просто так. Это сидит в ней. Потом ей будет плохо, совестно, она будет искренне раскаиваться. Возможно, ей будет настолько плохо, что она попытается сделать что-то с собой, но разве это что-то поменяет? В ней это есть, похожее на пружину. Или на пакет взрывчатки. Я, кстати, замечал это только в женщин, мужчины, которым однажды сносит крышу, совсем другие. А женщины... Да. Они готовят праздничный ужин, а потом втыкают в мужа кухонный нож пять раз подряд. Однажды меня попросили помочь одной женщине достать новые документы и уехать из страны. Она опустила своего младенца на дно ванной и смотрела, открыла кран и ушла. Я не говорю, что Крыса сделает что-то такое однажды. Но она может. Мне не нравится Крыса. Но она нужна мне. Я отношусь к ней как к горькой микстуре или необходимости есть овощи. Поэтому я достал этот мотоцикл. И предложил Слепому просто "подарить" его ей, умолчав о стоимости. Он не стал вникать. Формально я ведь нигде не соврал, верно? Я снова закурил. И невольно поднял глаза на одно из окон. То самое, за которым от мира прятался Слепой. Он редко подходил к окну, и совсем никогда у него не стоял, конечно, ведь у него не было возможности видеть двор. И всё равно, когда я стоял здесь, у меня иногда возникало ощущение, что он смотрит прямо на меня. Видит и слышит каждое моё движение. Каждое слово. Последнее, впрочем, могло быть правдой, поэтому по мере приближения к его кабинету мой голос всегда становился тише. Наконец во двор заехала нужная мне машина. Черный выбрался из неё первый, достал из багажника коляску и оставил её возле машины, позволяя нашему новенькому самому перебираться в неё. Наверное, слишком привык к Шакалу и Лорду, потому что то, что я видел за его плечом, пока он шёл ко мне, грациозным не выглядело. — Спасибо, — улыбнулся я, отворачивая голову, чтобы выдохнуть дым не в его сторону. — Не за что. Что теперь? — Чёрный смотрел на меня хмуро. Он вообще был совсем хмурым в последнее время, так что мне захотелось протянуть руку и потрепать его по щеке, но я этого не сделал. — Сфинкс инициировал протокол "Бетмэн". Сходи посмотри, нужно ли им что-нибудь, — предложил я, пожимая плечами. Эта часть меня касалась мало, но я хотел, чтобы Чёрный был там. Он кивнул и удалился, а я направился к Курильщику, который как раз справился с тем, чтобы перегрузить себя из одного транспортного средства в другое. — Доброе утро. Выглядишь хреново. Не спал? — я обошёл его и, закрыв машину нажатием одной кнопки, ухватился за ручки его коляски. — Это плохо. Спать обязательно надо хорошо, иначе голова не будет наполняться свежими идеями. — Я постараюсь, — пробормотал он. И мне стало его немного жаль. — Ты наверное думаешь, что мы отвратительные люди. — Я не... — И так и есть, — я рассмеялся, заталкивая его по пандусу вверх. — Но видишь ли в чём дело. Кто-то должен быть отвратительным. Так устроен мир. Так почему не мы? Ты отсюда родом, Курильщик? — Да... — ответил он осторожно. Уже начал учиться фильтровать информацию. Неплохо. Может, он и не безнадежен. — Когда ты был ребенком, тебя отпускали гулять на улицу? — Я не помню... Да вроде не особо. — Угу, — я кивнул. Толкнул дверь одной рукой, и мы оказались в просторном коридоре первого этажа. — Тогда город был поделен между двумя бандами. Люди Мавра и люди Черепа. Я помню это, будто это было вчера. Они воевали за всё. Буквально. За каждую торговую точку, каждый рассадничек травки, каждого хорошего спеца. За крутые тачки и красивых женщин. За всё и по любому поводу. И каждый должен был быть на чьей-то стороне. Каждый. К человеку могли подойти на улице и спросить, за кого он. И у него была вероятность пятьдесят на пятьдесят оказаться на кладбище. Я почувствовал, как Курильщик поежился. Конечно, вряд ли он поверил мне, по крайней мере полностью, но сейчас он вспоминал. Вспоминал обрывки разговоров родителей, то, что слышал в новостях, то, что иногда вспоминали окружающие его люди. — Эта война шла годами. Они убивали друг друга, а заодно всех, кто попадался под руку, не важно, были ли те связаны с одной из банд или нет. Кровь лилась и лилась. Люди чувствовали беспомощность. Даже если они платили одной из банд за защиту, за ними всегда могла прийти другая. Кто угодно мог "оступиться". Сдали квартиру не тем людям, не с теми пошли на свидание, не тех попросили не шуметь по вечерам. Каждый в банде знал, что он может умереть завтра, поэтому он старался брать всё здесь и сейчас. Каждый пытался напугать соперника, так, чтобы тот запомнил. Поэтому методы становились всё более жестокими и кровавыми. Один дядька имел хороший бизнес. Продавал машины. Он неплохо ладил с людьми Черепа, так люди Мавра однажды ввалились к нему домой, схватили его маленького сынишку и... Я осекся. Понял, что говорю слишком много, когда увидел отражение белого, застывшего лица Курильщика в зеркальной стенке лифта. Не то, чтобы я был против его напугать. Но это было уже слишком. — Словом, жизнь тогда была не сахар. И понимаешь, преступность ведь не искоренить. Глупо было думать, что кто-то сможет раз — и уничтожить весь криминал. Просто должен был появиться кто-то, кто подмял бы под себя всё. Сразу. Прекратил бы эту бессмысленную войну. — Но как это возможно? Мои губы против воли растянулись в улыбке. А он начинал задавать правильные вопросы, этот Курильщик. Я выкатил его из лифта. — Видишь ли, для этого нужно было быть очень особенным человеком. Незаурядным. Уникальным даже. Такое оказалось под силу только Слепому. Курильщик молчал, но дыхание у него было напряженным. Я знал, что он хочет услышать секрет. В его голове не укладывалось, как кто-то может остановить такую кровопролитную войну и подмять под себя целый город. Признаться, мало у кого укладывалось. Особенно когда они видели Слепого. Можно было надеть на него костюм, спрятать его глаза за дорогущими очками, правильно поставить свет, но он всё равно не производил впечатление криминального авторитета, способного контролировать каждое нарушение закона в большом городе. А если вспомнить, что ему было чуть-чуть за двадцать, когда он окончательно утвердил свою власть... Впору сойти с ума. Курильщику теперь точно будет, от чего не спать ночами. — Разделяй и властвуй, — шепнул я, вкатывая его через двери в рабочую зону. Здесь копошились. Чёрный сидел за столом и читал, нацепив очки. Табаки катался туда-сюда. Македонский что-то печатал, и я невольно улыбнулся, замечая, как он прижимает к себе каждый новый листочек, чтобы сквозь рубашку почувствовать его тепло. Ангел... — Я привёз свежее мясо. Курильщик, слушайся Табаки, и тебе к вечеру никто ничего не откусит, — я наконец-то убрал руки с ручек, вернув парню свободу перемещения. — Если в Полисе найдут труп без головы, а голову — на сороковом километре восточного шоссе, то кто будет расследовать дело? — поинтересовался Табаки, крутясь на месте. — Я не знаю... — стушевался Курильщик, даже не сразу поняв, что обращаются к нему. — Тогда садись и изучай вопрос. Македонский, дай-ка ему бумаги, — и Табаки поехал к доске, где был нарисован тот самый значок с летучей мышью. — Я должен это узнать? — Нет. Ты должен узнать всё, чтобы если тебе задали подобный вопрос в будущем, ты мог на него быстро ответить, — доверительно сообщил я. — И вот тебе совет. Никогда не отвечай "я не знаю". Говори что-нибудь. И добавляй, что сейчас же узнаешь подробности. Курильщик кивнул. И я даже похлопал его по плечу прежде, чем удалиться. Мне никогда не нравилась идея запугивать новичков. В конце концов, он теперь один из нас. Работа с персоналом всегда была моей сильной стороной. Основные дела на сегодня были закончены. Теперь мне оставалось только поговорить со Слепым. Я оттягивал этот разговор довольно долго, но сегодня, после звонка Сфинкса, понял, что пора. Не то, чтобы мне требовалось собираться с силами перед этой беседой, но я всё же выкурил две сигареты подряд прежде, чем войти в его кабинет. — Выслушай меня. — Разве в этом я тебе когда-нибудь отказывал? — С Помпеем надо что-то решать. Сейчас, пока его амбиции не раздулись настолько, чтобы лопнуть. — Ты всегда так поэтично выражаешься... — Сейчас я очень серьёзен. Я предлагаю вот что, — я уперся руками в его стол. — Снять Помпея как не оправдавшего доверие. И выслать из города. Остаются Псы. Их слишком много, и он уже успел их накрутить. Поэтому их срочно нужно поделить на две части, на Пятый и Шестой район. И во главе поставить кого-то, кому мы можем полностью доверять. — Мы... — я сделал вид, что не уловил его особого тона. — Главным в Пятом я предлагаю поставить Крысу. Здесь есть выход на трассу, она сможет контролировать выезд и въезд, это ведь её область. Она справится с Псами, без проблем. Можно будет поручить ей разбираться с Габи и её заведениями, девушки лучше друг друга поймут. — И кого же ты предлагаешь сделать главой Шестого Района? — у него был опять этот нечитаемый тон, и я совершенно не мог понять, как он относится к моей идее. Оставалось только продолжить. У меня были доли секунд, чтобы принять окончательное решение и назвать имя. Назвать его так, словно у меня никогда не было других вариантов. Я проглотил скопившуюся во рту слюну, и мне показалось, что это было совершенно оглушительно. Слепой услышал точно, с его-то слухом. — Сфинкса. Я выдохнул это и замер. Тонкие губы Слепого тронула не улыбка даже, а её подобие. Они просто начали дергаться, словно кто-то игрался с геометрическими линиями в какой-то программе. — Вот как. Я был уверен, что ты назовёшь другое имя. Блядь. Он читал меня. Понял как минимум то, что я сомневаюсь. Как максимум — разгадал, о ком я думал. — У Сфинкса огромный опыт, он отлично ладит с людьми, пользуется уважением. Псы ценят силу, а он производит впечатление человека сильного. И ты можешь ему полностью доверять. — Сфинкс никогда не будет вожаком. — Слепой, он вырос. Он фактически... — Сфинкс никогда не будет вожаком. Его тон не изменился. Ничего в его лице или позе не поменялось, но я понял, что мне пора уходить. Разговор был окончен, больше я от Слепого ничего не добьюсь. Но это ещё не означало, что я ошибся. Я отвернулся и зашагал к двери, и снова у меня возникло это ощущение взгляда мне в спину. От этого боли всегда возвращались. Пока я шёл к себе, я пожалел, что не живу в другом крыле. Сейчас я бы с удовольствием прошёлся по улице, вдыхая свежий воздух и пиная какой-нибудь камушек. Но спускаться во двор только ради прогулки не хотелось. Слепой всегда умел вывести меня из равновесия, этого у него не отнять. В моём кабинете хозяйничал Македонксий. Менял очередную пепельницу. При моём появлении он поднял голову, коротко посмотрел и вернулся к протирке стола от следов кофейных чашек. Я подошёл к нему и развернул за плечо. Он тут же встал передо мной ровно, опустив руки вдоль тела так, что те полностью исчезли под рукавами, только кончики пальцев торчали. Я положил ладонь ему на щеку и медленно провел назад, пальцами сквозь волосы, большим очерчивая контур ушной раковины. Македонский на меня таращился. И ничего не говорил. Даже не дышал, кажется. Пальцами второй руки и прихватил шлёвку на его джинсах. Ремней он не носил, так что та была пуста и свободна. Я наклонился и уперся лбом в его лоб, совсем холодный. Македонский в ответ прикрыл глаза. Но стоило мне ещё наклониться и попытаться коснуться его губ, как он отвернул голову, и мне удалось поймать только уголок. Я тяжело вздохнул. — Иди уже. И он ушёл, с грязной пепельницей и этой своей тряпкой. Наверное, убирать ещё что-нибудь. Или подавать ещё кому-нибудь кофе. Такое дивное создание. Мне кажется, я всегда хочу слишком многого, больше, чем могу себе позволить. И это касается не только кофе и сигарет. Сфинкс приехал вечером, и сперва надолго пропал в кабинете Слепого. Я мог представить себе, как они сидят там вдвоем, курят и молчат. Оба почему-то находили такие посиделки страшно важными, хотя как по мне, это была самая настоящая глупость. Хотя возможно я раздражался потому, что мне пришлось ждать. Я ведь звал Сфинкса на ужин. Ужинали у меня. Он появился в весьма благодушном настроении, честно говоря, я ожидал худшего, зная, как ему не хочется возвращаться в Дом. Но нет, он был довольно бодр и собран. Может, уже нацепил на себя роль всеобщей мамочки. Я был бы рад, если так, потому что я с ней справлялся просто отвратительно. Рыжий однажды сказал, что я не мать, а скорее мачеха, которая пытается задабривать улыбками и подарками. А что на самом деле он не сказал, но я всё равно его понял. Сперва мы болтали о пустяках, как обычно. Он рассказывал о жизни там, я о жизни здесь. Обсудили Курильщика. Выяснилось, что я жду от парня куда больше, чем Сфинкс, но безнадежным он всё же не считается. Обсудили протокол. Сфинкс полагал, что это наша последняя возможность не вешать на себя ещё и разборки с органами. И здесь оптимизма было меньше как раз у меня. — А в остальном? — Я бы сказал, что всё так себе. Сфинкс кивнул. Он и сам понимал, что Слепой не позвал бы его обратно, если бы ситуация была под контролем. — Слепой не хочет разбираться с Псами, — посетовал я. — Помпей дурит? — Ещё как. Собирает вокруг себя самых отбитых. Риторика в том, что Псов больше всех, они сильнее всех, и пора что-то менять. — Уверен, у Слепого это под контролем. Я цыкнул языком. Под контролем. Под контролем явно не были те два трупа, и куча мелочей, о которых Сфинкс ещё не успел узнать. И я не собирался вываливать на него всё и сразу. — Нас и так шатает, а тут ещё и Псы. — Нас не шатает. Ты просто отвык от неприятностей. — Я ли отвык? — О чём ты? — Вот у тебя какой план. Сфинкс покачал головой. И посмотрел на меня. Взгляд у него теперь был такой, что мне стало капельку не по себе. Когда он успел настолько вырасти? — Нам просто нужно доверять Слепому. И всё. — Иногда я тебе завидую, правда. Просто доверять Слепому и всё. Это звучит почти как религия. — Тут нечему завидовать, — он вытащил свои сигареты. — Тебе просто тоже стоит попробовать. Как раньше. — Слушай. Я не ставлю под сомнение способности Слепого. Но шесть лет всё было тихо. Он расслабился. Он отвык решать такие вопросы. У любого Вожака, да даже у тебя, сейчас опыта в этом больше. А его вообще будто бы ничего не интересует. Я думаю, он немного... — Волк. Я опустил плечи и отвел взгляд. Когда это в самом деле Сфинкс превратился в мудрого родителя, отчитывающего меня, как ребенка? — Ладно, я не хотел. Просто мы все тут немного на нервах. — Я вижу. Но я теперь рядом, — он кивнул, и я протянул руку, чтобы дотронуться до его щеки. — Ну да. Дому плохо без Кота. — А без чего ещё Дому плохо? — Без Хозяйки. Хорошо, что теперь у нас есть Крыса. Сфинкс отвел взгляд и отстранился от моей руки. Крыса ему тоже не нравилась, но по каким-то иным причинам. Я вытащил из его пачки сигарету и уже собирался закурить, как в коридоре раздались тяжелые шаги. К нам летел Лэри. — Экстренная ситуация! — он распахнул дверь и повис на ней, чтобы не ввалиться к нам всем телом. — Мертвец звонил! В Рыжего стреляли! Они катаются по городу! Не сговариваясь мы со Сфинксом рванулись с места, и кто-то из нас задел стол так, что тот едва не рухнул. Мы вырвались в коридор и побежали по нему в зал. Там было спокойнее, чем я ожидал. Лорд сидел на подоконнике, прокручивая в пальцах сигарету, возле него на табуретке сидел, покачиваясь вперед-назад, Горбач. Бледный Курильщик смотрел на всех из угла таким взглядом, будто его заставили съесть ежа, и теперь этот еж выходил естественным образом. Лэри, вернувшийся быстрее нас, ходил взад вперед. Центр композиции составлял Табаки с трубкой телефона у уха. — Как он? — коротко поинтересовался Сфинкс. Табаки сделал ему жест рукой, покачивая раскрытую ладонь. Трактовать это можно было по-разному, но ясно было, что Рыжий не мертв и не в критическом. — Им нужно знать... Им нужно было знать, куда ехать. Я поморщился. Чёрт. Рыжий, ну как ты умудрился? Первым в такой ситуации должен был реагировать наш специалист по перемещениям. Вот только старого мы проводили в вечный путь, а наш новый сегодня работал первый день, и уже был практически в том же состоянии. — Пусть везут его в Свечку. Через северное. — Нет, — Сфинкс, успевший сесть на угол стола, за которым прятался Курильщик, посмотрел на меня обжигающе. — Пусть едут сюда. — А если за ними хвост? — Именно, — тон у Сфинкса стал ледяным. Обычно я старался до этого не доводить. Но сейчас у нас было ровно на три проблемы больше, чем мы могли себе позволить. — Сфинкс, решать мне. И я тут же ощутил холод вдоль позвоночника. Холод, от которого весь мой скелет мгновенно пронзила острая, мучительная боль, словно в меня вбили несколько гвоздей сразу. Мне даже оборачиваться не пришлось. Я знал, что он там. — Решать мне.Стратегические решения
29 апреля 2021 г. в 00:06
— Не реви, — посоветовал Волк, качая ботинком в воздухе. Ботинок у него был стоптанный и явно значительно больше его ноги. — Будешь рыдать, тебя точно в больничку отправят. На дообследование. А так отсидишь карантин, и можно к людям. Первый раз?
— Нет, — Кузнечик всхлипнул и попробовал вытереть нос коленом. Нос, и без того красный и опухший, покраснел ещё сильнее, превратившись в перезрелый помидор посреди лица.
— Так ты уже тертый калач! — восхитился было Волк, но, оглядев товарища по несчастью, понял, что это определение подходило Кузнечику меньше всего. Одетый в казенные майку и штаны, дрожащий от истерики, в которой уже кончились слезы, он казался совершенно жалким, таким, что у всех невольно перехватывало сердце, и отсутствие рук только прибавляло желания обнять его и спрятать под крыло. Желание это, кажется, испытывали все работницы распределителя сразу, именно поэтому его постарались как можно скорее отправить в изолятор. Чтобы слишком сильно никому сердце не рвал. — Да брось. Всё не так плохо. В крайнем случае можно сбежать. Я всегда сбегаю. В этот раз снова сбегу.
— А где ты живешь, когда сбегаешь? — Кузнечик приподнял лицо от своего колена. Это был первый раз за более чем час его прибывания здесь, когда он заинтересовался хоть чем-то.
— Да где только ни живу! Летом вообще хорошо, можно на природе спать, шалаши строить, один раз я даже к бродячему цирку прибился, — похвастался Волк. Последняя его фраза доверия не вызывала, но тон был весьма уверенный. — Зимой тяжелее. Холодно, фруктов нет, но тоже можно что-то придумать. На вокзалах главное делать вид, что ты кого-то ждёшь. В метро можно долго кататься. Большие магазины — тоже хорошо, но слишком часто в одном появляться нельзя, иначе тебя охрана запомнит...
— Разве тут так плохо, чтобы убегать? — теперь Кузнечик смотрел на него очень пристально и будто бы испуганно. Поэтому Волк поспешил пересесть к нему на кровать и положить руку на его плечо.
— Ну, может и не так плохо. Многим нравится. Белобрысому вот, например, вообще отлично. Он на местных харчах здорово вымахал. Спортсменом стал. Кормят действительно хорошо, три раза в день, а если тощий, то ещё полдник дают. Игрушки есть, занятия всякие, музыку включают. Просто мне не нравится, когда меня запирают где-то. И указывают мне, что делать. Тебя вот от кого забрали?
— От опекуна.
— Обижал?
— Нет. Нет, он умер.
Кузнечик замер. Осознание смерти Лося вдруг навалилось на него. Оно было тяжелым и плохо пахло, и теперь оно лежало сверху, грузом, из-под которого он не мог выбраться. Стало тяжело дышать. Потом стало больно в груди, и Кузнечик сообразил, что дышать как-то вовсе не получается, а получается только таращиться вперед, краснея и пугая этим Волка.
Лося больше нет. Совсем нет, нигде. Он больше никогда не придёт, никогда не улыбнётся, никогда не потреплет его по волосам. И не заберет его отсюда. Вообще ни откуда не заберет. Кузнечик остался один. Совсем один.
Нет. Не один. Есть ещё Слепой. Слепой, от которого Кузнечика отдирали в машине скорой помощи, и двое взрослых мужчин с трудом могли разжать его тощие детские ручки. А как же теперь Слепой? Без Лося?
От этой мысли опять становится больно, но эта колющая боль словно пробивает что-то в его горле, и он снова может дышать. Резко, сипло, но может.
— Эй! Ты чего? — Волк выглядит действительно испуганным. Кажется, он был в одной секунде от того, чтобы позвать кого-нибудь на помощь, хотя по его рукам и коленям, по его челке и его взгляду видно, что звать на помощь взрослых — это последнее, что приходит ему в голову.
— Нормально, — говорит Кузнечик, поворачивая голову и рассматривая лицо Волка близко от своего. — Ты если опять соберешься убегать, ты меня с собой возьми, хорошо? Мне очень к другу надо.
Примечания:
Вот они, сложные вопросы власти.