единолично

Олег потягивается, демонстрируя идеально очерченнные мышцы. Игорь отслеживает каждое его движение, наблюдает завороженно за беззащитной шеей, на которой красуются еле заметные засосы (надо бы обновить), приоткрытыми губами; футболка натягивается, сливаясь с кожей, не скрывает выступающих рёбер, по которым так и тянет провести руками, пересчитать каждое, вызвав лёгкий смешок. Громко сглатывает и облизывает губы: во рту резко становится сухо, в голове — пусто, только одна горит мысль ярким пламенем — надо поцеловать Олега, сгрести в охапку, прижать к себе и никуда не отпускать. Но тот, кажется, задумал что-то свое. Резко садится, тянется к пачке сигарет. С губ Грома срывается разочарованный стон, что за чертенок, последнюю забирает, но не жалко, нет. Если он Волкову доверил жизнь свою и вывернул всего себя на изнанку перед ним, то сигареты — полная ерунда. Все остальное точно можно пережить. За своими мыслями не замечает, когда Олег успел перебраться к нему на колени, но тяжесть родного тела отрезвляет, вырывает из омута мыслей. Отмирает, ведёт руками по бедрам, ощущая каждое движение мышц, переходит на ягодицы — оглаживает и сжимает, царапает кожу на пояснице (чувствительное место), ведёт выше, вдоль спины, очерчивает лопатки и, не отрываясь, смотрит. Волков плавится от прикосновений, выгибается навстречу любимым рукам. Гром его всего изучил, исследовал: Олег сам не подозревал, что может быть оголенным комком нервов, зависимым от каждого прикосновения, но собирает всю выдержку в кулак, откидывается назад, взгляд хитрый-хитрый, руки с себя не сбрасывает, закуривает. Гром от этого зрелища чуть слюной не давится; вот картина, заслуживающая всех мировых выставок, признания и восторженных возгласов. Что за игру Олег начал — неизвестно, самообладание у Игоря и так ни к черту, а тут и вовсе в тартарары летит. Сердце бьётся как ненормальное, норовит выпрыгнуть из груди. Гром времени зря решает не терять, пользуется моментом, припадает к шее и целует, прикусывает ключицы — отдельная слабость, особенно сейчас, когда они так сооблащительно выглядывают из растянутой футболки. Его или Олега — никто уже не разберёт, смешалось все в единое яркое пятно. Волков снова затягивается, резко дёргает его на себя и дым выдыхает в рот. Тут же целует. Гром даже не думает нежничать, не сейчас, не в этот момент, тут же прижимает Олега ещё ближе к себе, того и гляди кости сломает, прикусывает губу, пробегается языком, проскальзывает глубже и теряется в водовороте ощущений. От податливости ведёт, загорается как по щелчу пальцев, потому что все это слишком: Олег на его коленях такой отзывчивый, на вкус как апельсин, табак и море — любимое сочетание, на каждое прикосновение откликается, в руки просится, сам его язык затягивает, окружает собой, словно куполом накрыл, не убежать, не вырваться. Игорь выхватывает сигарету из рук, отзеркаливая движения: затяжка-губы-выдох. Вторая рука путешествует по телу Олега: ведёт по бокам, к шее, немного сдавливает. Волков захлебывается стоном, падает на него, съезжая вниз, мажет губами по щеке, за ухом; под футболку Игоря руками забирается. Сам не знает, чего хочет: то ли снять, чтоб кожа к коже, то ли ещё больше обоих помучать. В итоге прикусывает сосок через ткань, втягивает в рот, языком ласкает, стискивает бедра Игоря своими невозможными ногами, сильнее притираясь. Гром больше так не может, не вывозит ни физически, ни морально. Запоздало понимает, надо бы пепел стряхнуть. Пытается дотянуться до пачки — тщетно. Волков на его манипуляции только недовольно фыркает, поднимается, непоминающе смотрит, а зрачки всю радужку затопили. Игорь нехотя убирает руку со спины, слышит протестующий стон, но не купится на него. Весь пепел придётся самому убирать. Олег и порядок вещи прямо пропорциональные, разрешение курить в квартире пришлось долго выпрашивать (у Грома есть свои фишечки), хоть Волков сам им и пользуется. Хитрец. Стряхнуть пепел в пустую пачку — секундное дело, тут же возвращает руку на место, между лопатками, будто ей там самое место, с рождения приготовлено было. Снова затягивается, выдыхает, сигарету Волкову передаёт. Тот делает последнюю затяжку, дым выпускает куда-то в шею и снова целует. Дорвался, голодный, будто год не виделись, будто жизнь целых наций стоит на кону. Разрывает поцелуй, целует в щеку, нос, прикусывает мочку уха, пробегается языком за ухом. Знает слабости. Пальцами зарывается в волосы, тянет назад, заставляя Игоря голову запрокинуть, массирует, слегка царапая ногтями. Гром чуть ли не урчит, плавится от лёгких поцелуев вдоль линии челюсти. Резко поднимается, ловит лицо Олега в свои ладони, а тот взглядом непонимающим на него смотрит. Что не так сделал? Гладит скулы, прижимается лбом к лбу и шепчет. — Я люблю тебя. Так чертовски люблю тебя. Ты не представляешь. У Олега сердце заполошное удар пропускает, он это знает, чувствует в мелочах, вещах повседневных, но слова все равно прошибают. В ответ лишь слышит смешок и шёпот на ухо. — А я тебя все равно больше.