единолично

Олег сам не знает, зачем ввязался во все это. Спорить с Серёжей, что договор с дьяволом подписывать — где-то да будет мелким-мелким шрифтом указано, что ты должен душу свою на сто лет вперёд или в вечном рабстве будешь до конца жизни. Что он имеет сейчас? Игоря, который, кажется, умрёт от смеха, и Разумовского с нескрываемой ухмылкой. Олег жалеет, что когда-то познакомил этих двоих. Лучше бы Грома скрывал (удавалось же как-то пару месяцев) и хранил как зеницу ока. — Итак, Олежа, по рукам? Не будь Сергей лучшим другом, Волков давно бы эту ухмылку с лица стёр не самым гуманным способом. Никто, слышите, никто не может брать его на слабо. — По рукам. Выдерживает насмешливый взгляд. Ничего, не с таким справлялся. Не самое страшное и не поправимое. Гром разбивает спор, сочувственно сжимая олегово плечо, а в глазах так и читается "как же ты попал". Дома, уже лёжа в объятиях Игоря, кольце сильных рук, защищающих от этого мира и глупого спора, Олег еле слышно выдыхает, мажет губами по ключницам. — Я ведь смогу, да? Гром тихо смеётся, целует в макушку, прижимая к себе ещё крепче, чтоб ни миллиметра свободного не оставалось, чтоб даже воздух не касался любимой кожи, только он. — Конечно, что тебе не удавалось? Ты же мистер я могу всё. Волков тихо смеётся, полностью расслабляется, делай с ним, что душе угодно. Объятия Игоря и его поцелуи везде — лучшее успокоительное; сила, которая заставляет идти вперёд, не дает сломиться перед трудностями. — Спасибо тебе. Олег выгибается в его руках, вплавляется, чтоб рядом всегда быть, навека и столетия. — Но все равно дурак,— продолжает Гром, — с Серёгой только дурак будет спорить. Волков кусает его за сосок. Слышит возмущённое "ай". — Хреновый комплимент. Но извиняется, зализывает, оглаживает пальцами, сжимает. —Ты прав, — тяжело вздыхает. — Да, дурак. Но кто же знал, что он действительно сможет станцевать на барной стойке. Не ожидал. Игорь зарывается в волосы Олега, массирует, целует за ухом. — Отнесись проще. Ну, подумаешь, йогой месяц теперь надо заниматься. Ты справишься. Целует крепко, глубоко, до поджавшихся кончиков пальцев, до синяков на бёдрах и следов полумесяцев на спине, сорванного на полустоне "Игорь, быстрей, я ж не стеклянный". Йога так йога. Вызов уже принят. — Ужин на плите. Хочешь, меня подожди, минут десять осталось. Игорь так и застывает на пороге, не сводя глаз с Олега. Он готов отблагодарить Разумовского за этот глупый спор, пришлет бутылку вина или шампанского. Потому что Волков, стоящий на четвереньках и прогибающийся в спине — слишком дорогого стоит, все золото мира и бриллианты не сравнятся с ним, пустые блестяшки. Ужинать они точно будут вместе. Гром добровольно не готов отказываться от такого зрелища. Садится рядом на пол, готовый поклоняться единственному существующему богу. — Я... подожду, — сглатывает, следя за каждым движением: за перекатывающимися мышцами на спине, когда Олег поднимается и встаёт в планку; опускается ниже — вены на руках напрягаются, глаз не оторвать. Подаётся вперёд всем телом, прогибается, расправляя плечи. — А как эта поза называется? — Игорь прочищает горло, все так же завороженно смотрит. Вот оно, восьмое чудо света из плоти и крови. — Собака мордой вниз. Грому нравится эта поза. Нравится оглаживать ногу Олега: по щиколотке, икре вверх. Нравится ощущать под ладонями напряженную заднюю поверхность бедра. Нравится сжимать ягодицы, проходясь по ложбинке пальцами. Нравится слушать сбившееся дыхание, чувствовать, как он хочет продлить каждое прикосновение, еле слышно стонет. — Ты что делаешь? — Олег хоть и плавится под руками Игоря, но быстро берет себя в руки, не поддаётся на провокацию, видимо, внутренний дзен словил; выпрыгивает, поднимается наверх. — Я? Просто смотрю. — Вот и смотри. Руками не трогать. Как в этом человеке уживается одновременно шеф-повар, сиделка, массажист и крутой военный, а теперь ещё и йог. Просто адская смесь. Непонятно. Если он за две недели освоил все это, то через месяц на голове стоять начнёт? Олег резко отшагивает назад одной ногой, раскидывает руки в стороны, и, черт, можно вечность на это смотреть. Потому что весь он — чёртов шедевр, в самую пору из мрамора высечь. — А эта? — Поза воина. Режим максимальной сосредоточенности включён, даже глаза не открывает. Только частое дыхание Игоря разрывает тишину и выдаёт его с головой. — Ты в своей стихии. Гром встаёт, подходит ближе, проводит ладонью по запастью, кончиками пальцев поднимается вверх, очерчивая сплетение вен, огибает локоть, плечо, пробегается вдоль ключиц. Поднимает взгляд. Олег смотрит, следит за каждым движением, а во взгляде ураган бушует. — Я же предупредил. — А я твоему внутреннему воину высвободиться помогаю. Работает? Волков только хмыкает, глаза снова закрывает, спиной поворачивается. Что ж, это только на руку. Игорь по позвонкам пробегается, касается линии роста волос, целует лопатку, которая уж очень сооблазнительнл выглядывает, майка ничего не скрывает совершенно. Руки сами тянутся к Олегу, обнимает его, к черту йогу, к черту дзен. Грому для душевного равновесия нужен только один человек, который сейчас в его руках расслабляется, откидывает голову на плечо и улыбается. — У тебя хоть что-то может не получаться? — животрепещущий вопрос, номер один на повестке дня. Олег разворачивается к нему всем телом, как только в ногах не путается. — Конечно, — взгляд серьёзный. — Перед тобой устоять не могу. Игоря такой расклад устраивает.