***
Завтракали опять на веранде. Гастон пил горячий шоколад и заедал его круассаном. Жаклин носилась с крыльца на двор, пытаясь поймать бабочек, которые залетели сюда на запах мальв и гортензий. Дверь распахнулась. Очень довольный Пётр Иванович Миронов появился на пороге, улыбаясь во весь рот. В руках у него была изящная коробочка с синей лентой. — Доброе утро, дорогие мои! Сегодня я хочу сделать вам сюрприз! Я наконец закончил то дело, ради которого я приехал в Париж! Вот, посмотрите! Пётр Иванович поставил коробку на стол, потянул за ленту и открыл крышку. Внутри лежал оригинальный флакон из дутого стекла. — Что это, дядя? — с интересом спросила Аня. Оказалось, что Миронов-младший решил не опускать руки после неудачи с «Ночной фиалкой». Он связался с французской компанией Герлен, которая делала духи даже для королевского дома! Путём множества переговоров, экспериментов и денежных трат аромат старых духов был доработан и теперь никто не сможет сказать, что он, Пётр Иванович Миронов, что-то украл у этого наглого Таубе! Он не разорён, всё наладилось, нынче он будет производить духи для всей Европы! Отличную новость отметили шампанским. Анна по понятным причинам не пила, сославшись на ранний час. Гастон порывался попробовать, но Штольман прочитал ему очередную лекцию, на сей раз о вредном влиянии алкоголя на детский организм. Мальчик впечатлился и пошёл искать у себя печень. После завтрака Штольман пошёл в кабинет, вспомнив о «важном дядьке" и его письме. Когда Анна полчаса спустя зашла в комнату, она перепугалась. Яков сидел за столом, и у него было такое лицо, что женщина в секунду подлетела к нему и схватила за плечи: — Яша, ты что? Штольман молча протянул ей письмо и пачку документов. Свидетельство о смерти Нежинской Нины Аркадьевны, какие-то бумаги от адвоката. Письмо от доктора Ланге, где тот писал, что жена господина Штольмана покончила с собой десять дней назад. Охранка сделала последний благодарственный жест и уладила все бюрократические вопросы. Право решать судьбу Володи остаётся за ним. Яков пытался уложить с своей голове и сердце круговорот мыслей и эмоций, которые вырвались из-под контроля и мешали думать и дышать. Всё произошло слишком неожиданно, он не успел к этому подготовиться. Главное, что неуёмно пульсировало в висках — закончилось, всё закончилось! Час спустя Штольман сидел на кровати и смотрел на Аню. Она прислонилась к изголовью напротив него и задумчиво разглядывала его лицо. Взгляд её пробежал по высокому лбу, скулам, горбинке на носу и вернулся к глазам. Яков затаил дыхание: смесь нежнейшей из женщин и древней воительницы вернулась — его Аня приняла решение. — Яша, я тебя люблю! Ты знаешь об этом, но я всё равно буду тебе это говорить, потому что мы молчали слишком долго! Мне всё равно, что скажут люди, их мнение не значит для меня ровным счётом ничего. Сейчас есть выправленный тобой документ, который говорит, что я твоя жена в глазах людей. Он многое облегчает, но, даже если бы его не было, я бы всё равно жила с тобой, надеюсь, ты это понимаешь. Штольман кивнул, не в силах вздохнуть. — Я люблю тебя, уважаю тебя, живу с тобой под одной крышей, принимаю наших друзей в нашем доме, расследую преступления и сплю с тобой в одной постели. Для всего этого мне не нужна бумага от государства, которая разрешает мне это делать. Я это буду делать, даже если мне все это запретят! — упрямо проговорила Анна. Штольман вдруг понял, что амазонки не остались в древних временах! Вот они — племя гордых и решительных женщин, идущих к цели против всех и вся! И одна из них - его! — Поэтому только ради этого замуж за тебя я не пойду! Сердце мужчины ухнуло вниз, он сглотнул и открыл рот, силясь прямо сейчас найти тысячу аргументов против её решения. Анна, покачала головой и подняла руку, призывая его подождать. — Я выйду за тебя замуж по двум причинам. Во-первых, я вижу, что это важно для тебя, а я никогда больше не буду сознательно делать тебе больно и играть твоими чувствами. Ты заслуживаешь только самых искренних слов и поступков. И, во-вторых, я сделаю это ради наших детей — того, кто уже ждёт своего времени, чтобы родиться, и тех, кто придёт после! Они заслуживают право носить твою фамилию, быть твоими и моими целиком и полностью. А ты заслуживаешь право передать своё имя дальше. Как бы хороша ни была идея моих родителей с усыновлением, я хочу маленьких Штольманов, а не маленьких Мироновых. Так будет правильно. Штольман подумал, что за один день можно умереть и родиться заново. Да что там за один день — за пару минут. Он был привычно уже потрясён этой женщиной, умеющей дотронуться до самого сокровенного и глубоко спрятанного в его душе. Никто и никогда не выбирал просто его, Якова. Не дворянина, или богатого человека, или чиновника со связями, или даже просто привлекательного мужчину и желанного любовника. Никто не хотел его целиком, со всеми метаниями, терзаниями, тёмными закоулками разума и сердца! Никто не хотел подарить ему детей, и не просто детей, а детей, носящих именно его фамилию! Никто не отвергал общественный порядок, согласившись на отсутствие законного брака, а после не делал выбор в пользу его интересов, полностью опираясь на его нужды и желания. Если бы Штольман уже не принадлежал этой женщине до последнего атома, он бы, наверно, в одну секунду полюбил её не сходя с места. Он не мог ничего сказать, даже пошевелиться не выходило. Его Аня, барышня на колёсиках, восхитительная, невероятная, великолепная Анна Викторовна Миронова, станет его женой перед законом, Богом и людьми — так, как он всегда хотел, а не так, как заставила их жизнь! Как бы счастлив он не был здесь, в их маленьком рае, червячок вины, стыда и желания изменить ситуацию всегда оставался внутри и периодически прогрызал новые ходы в его совести. Теперь всё станет так, как должно быть! Штольман, уважавший порядок, закон и справедливость, наконец обрёл равновесие! Аня, понявшая, что он сейчас чувствует, пересела к нему, обняла, зарылась лицом в шею. Штольман наконец отмер и стиснул её, не желая отпускать ни на дюйм. Аня отклонилась и заглянула ему в лицо. — Яша, сделай мне одолжение! — Какое угодно, — выдавил из себя Штольман, пытаясь справиться с головокружением. — Я не хочу всей этой кутерьмы с торжеством и приёмами. Пойдём в церковь и обвенчаемся. Только мы с тобой, и никого другого. Хорошо? Не в силах говорить, Штольман кивнул. Четыре дня спустя, после того, как Яков уладил все бумажные вопросы в посольстве, они с Анной обвенчались в маленькой церкви парижской православной епархии. Семья Штольманов продолжила своё существование на законных началах.Делу венец
30 апреля 2021 г. в 13:34
Анна сидела в коридоре перед дверью в кабинет, где Яков и полицейские заканчивали сортировать материалы дела, отбирая доказательства, думая о том, что конкретно нужно запросить в полиции Дьепа и Марселя. Маргариту уже увели. Всё, что она сказала за это время, было только то, что она не жалеет о своих поступках, возможно, только о матери. Хотя эта старуха не давала ей жизни, так же как и все остальные. Знай поучала её да пихала в хозяйскую школу, где и света божьего не взвидишь! А остальных — нет, не жалко. Разве что дурочку Элен. Трепала языком без умолку, но в целом — ничего! Жаль, что она видела, как Луиза здесь была. Они как раз возвращались в главный корпус, когда эта болтушка сказала, что и Маргарита её, конечно, видела, потому что вечером доктор Боро принимал пациентов с ней вместе. «Как есть проболтается!», — подумала преступница, подняла камень, и судьба бедняжки была предрешена.
Анну вдруг замутило. Она больше не могла этого видеть и слышать. Перед глазами поплыло, во рту стало кисло. Её слегка повело в сторону. Яков подхватил её, вывел в коридор, усадил у приоткрытого окна. Посмотрел на покрывшееся нездоровой бледностью несчастное лицо жены, заставил подышать носом. Ане полегчало. Совсем немного, но всё же. Штольман накинул на неё свой сюртук и хотел было спуститься вниз и вызвать экипаж, чтобы женщину отвезли домой. Аня наотрез отказалась. Одна она не поедет, ни за что! Но и туда не вернётся — даже при мысли об этом снова начинало подташнивать. Она посидит здесь и подождёт, пока он закончит. Штольман помолчал, поцеловал её в лоб, кивнул и ушёл.
И вот Анна сидит у дверей кабинета и ждёт, пока её Штольман завершит бумажную круговерть. Женщина поплотнее закуталась в сюртук и, закрыв глаза, вдохнула родной запах. Кёльнская вода, немного её лимонной вербены и он сам — самое желанное сочетание. Боже, как же она соскучилась! Ведь они не расставались сегодня даже, но вся эта история окатила грязью, и поэтому хотелось того, что олицетворяет собой её Яков — надёжности, незыблемости принципов, искренности и красоты сердца. Скорей бы он уже пришёл!
Дверь скрипнула. На подоконник перед ней опустилась дымящаяся чашка чая.
— Потерпи немного! Мы уже почти закончили! Тебе лучше?
Аня подняла голову. Штольман, который нынче спал всего два часа, как впрочем, и в ночь до этого, с тревогой смотрел на неё. В этом был весь он — даже валясь от усталости, Яков не забывал заботиться о других.
— Не волнуйся! Мы в полном порядке.
Одна рука её всё это время оставалась на животе. Ей не хотелось, чтобы хоть крупица того, что пролилось из Маргариты, попала на их малыша. Аня была уверена, что он будет похож на Якова. Кто бы там сейчас не ждал своего часа для появления на свет, он будет умным, стойким, решительным и добрым как Штольман. И когда Аня будет на него смотреть, сердце её будет замирать от восторга, различив в их ребёнке знакомые черты. «Я не дам тебя замарать, радость моя! Расти, маленький! Расти! Мы тебя ждём!». Штольман, глядя на неё, вдруг наклонился, поцеловал её ладонь и, погладив Анну по волосам, нырнул обратно в бюрократическое полицейское делопроизводство.
Домой вернулись к восьми вечера. Навстречу хозяевам с лаем выкатилась освоившаяся уже Жаклин. Усердно виляя хвостом, отчего даже зад её на кривоватых коротеньких лапках ходил из стороны в сторону, она подпрыгивала, с наслаждением взлаивала и порывалась лизнуть вернувшегося наконец вожака и его пару. Штольман усмехнулся, присел на корточки и тут же принял на себя весь восторг закончившегося в конце концов собачьего ожидания. Аня не выдержала и, смеясь, опустилась к ним. Пёсья эйфория не знала удержу. В конечном итоге Жаклин просто завалилась на спину прямо в песок и, подставив ласковым рукам розовое голое пузико, щурилась от счастья.
Внутри Штольман помог раздеться Ане, сам снял сюртук и поставил трость в подставку. Из гостиной появился Гастон. Нос его, руки и часть воротника отливала синевой благодаря щедро залившим всё чернилам. Он добился того, чтобы все четыре известные ему буквы не разбегались по странице, а шли ровно и чётко одна за одной. Аня была довольна, долго хвалила его, отчего мальчик смутился, а уши его заалели на кончиках.
Ему было что сказать и Якову. Агентурная сеть начала работу. Узнав, что за сведения, помощь и приверженность честному труду им будут положены поощрения, в ряды доблестной гвардии бывшего Гастона Трубочиста, а нынешнего Гастона Сыскаря записались пятеро ребят. Веры пока удостоились не все. Их предводитель быстро показал, что шутить не намерен, исключив в одну минуту из числа филёров Беззубого Пьера, за то, что тот походя вытащил монетку у зазевавшегося прохожего. Никакого воровства! Только добрые дела! Еда и прибыль у них и так будет! Гастон был очень суров и не допускал возражений! Куда делся уличный пацанчик, который боялся Косого Жана? Пропал. На его месте появился новый человек, который твердо стоял на ногах и верил в то, что делал. Вот что творит уверенность в том, кто прикрывает твою спину. А в Штольмане Гастон был уверен как в императоре Наполеоне, который, как говаривали, полмира покорил.
Гастон отчитался за дом, который был оставлен на его присмотр. Всё в порядке. Мадам Агнес уже ушла, предварительно пару раз покормив мальчика — жалела она его сильно. Если что, ужин около печки оставлен, чтобы им теплым его съесть. Мари уже ушла к себе в комнату. Дядька днём приходил, весь из себя важный, с усами. Оставил Штольману пакет с запиской. Пётр Иванович вернулся, весёлый был, напевал. Забрал графин бренди и поднялся наверх. Двух щенков — Флейту и Ворчуна — удалось пристроить. Трое ещё остаются, но скоро он, Гастон, о них позаботится. В общем, всё дома хорошо.
Штольман вдруг понял, что мир, созданный им и Аней под этой крышей, разделил его жизнь на две части. Идя по дорожке сюда, он думал, что никогда не сможет больше по-человечески улыбнуться. Белый свет был не мил. Люди раздражали. Всё казалось испачканным. Закрывшиеся ворота погрузили его в мир искренней собачьей радости, горящей энтузиазмом детской души, тишины, наполненной мальвами, и уютного покоя. То, что сегодня произошло, не имеет к его дому никакого отношения. Здесь всё так, как нужно им — так, как должно быть! Потрепав Гастона по торчащим вихрам, Штольман серьёзно поблагодарил его и ответил, что завтра они всё обсудят, но уже сейчас можно было сказать, что он сделал всё правильно! Крайне довольный Гастон ушёл к себе в комнату.
Штольман и Аня поужинали. Ели через силу. Женщина ела ради малыша внутри неё, Штольман — потому что организм вымотался, ему нужна энергия. Поднялись в спальню, разделись, оба долго отчищали себя в ванной, стараясь смыть не только пыль и грязь, но и налипшие на душу ошмётки чужой мерзостной воли. Наконец, постель! Аня сразу скользнула в нему под бок, обнимая руками и ногами, вжимаясь всем телом, всей грудью втягивая в себя его аромат. Всё, всё закончилось! Есть только он и их комната, где им так хорошо. Штольман в свою очередь прижал Аню к себе и целовал её лоб, веки и щёки, отпустив в конце концов нервное напряжение дня.
Когда потребность в физическом контакте была удовлетворена, Аня села, скрестив по-турецки ноги. Волосы её закрывали плечи и падали на постель. Яков в очередной раз поразился, какая она красивая! Так редко встречается сочетание несказанной прелести, тонкого ума, изящного чувства юмора и кристальнейшей души в одном человеке, а вот смотри-ка — ему повезло.
— Яша, ты давно понял, что это именно она?
Штольман сначала хотел сказать, что она устала, и что лучше завтра обо всём поговорить. Потом он вдруг понял, что Аня хочет оставить всю эту историю в сегодняшнем дне, не марая ей завтра. Он улыбнулся.
— Многое сразу показалось мне подозрительным. По мере сбора данных картина складывалась вокруг неё. Многие свои мысли я не мог проверить. Только с твоей помощью, Анечка, мы получили город и улицу, — Штольман прижал её пальчики к губам. Аня погладила его по завиткам, спадающим на лоб. — Только тогда можно стало запросить реальные факты из полиции.
Яков прикрыл глаза, наслаждаясь ощущением тонких пальчиков, перебирающих волосы.
— Во-первых, история с опозданием на встречу вызвала вопросы. Кристоф сказал, что двор был чист, никогда не было ни в нём самом, ни рядом. Что же утверждала Маргарита? Что Мишель Ко не давал ей пройти внутрь. Как ты помнишь, санитар как раз в это время ушёл на задний двор проверить странный шум. Убийца как раз в этот момент выливала через окно гардеробной раствор, которым она отмывала кровь в театре. При виде Мишеля она замерла, не двигаясь, чтобы он не заметил её. Там густая трава и гортензия. Подойти близко совсем он не смог бы, но движения рамы мог заметить.
Аня вздрогнула.
— То есть, через десять минут после того, как она убрала все следы, она пошла к Кристофу и… О, Боже!
Бедный, бедный мальчик! В очередной раз за день Анна пожалела добродушного Кристофа Шателе, которому вновь придётся получить удар от судьбы! Да ещё какой!
— Следующий момент, который показал мне, что мы движемся в правильном направлении, стал допрос всех троих показавшихся нам подозрительными сотрудников больницы. Кристоф Шателе и профессор Дюбуа думали перед тем, как ответить, знали ли они Луизу Атталь, Маргарита же не сделала паузу перед ответом. Я понял, что она осознала, что дело плохо, раз мы спрашиваем о подобных вещах, и попытается сбежать, поэтому приставил констеблей к больнице. Как видишь, не зря.
Штольман рассказал, что Маргарита забыла убрать из гардеробной отрез дорогой ткани, которую, как выяснилось, Луиза купила в день перед приходом за деньгами в больницу. Антисептик она заранее прихватила из отделения хирургии, разбавив оставшийся раствор водой. Студент, который разбил колбу показал, что девушка его толкнула, якобы случайно, он налетел на бутыль и вот, следов подмены не осталось. Тряпки, кстати, пропавшие из подсобного помещения, она использовала для того, чтобы насухо вытереть всё в анатомическом театре. Никто не обратил внимание на сестру милосердия, которая несла ворох бинтов и простыней в прачечную.
— Но осенило меня, когда ты стала говорить про то, что тебе снилась рождественская ярмарка, на которую вы ходили с девушками из больницы. Ты тогда пришла такая оживлённая, стала доставать покупки, смеялась. И ты сказала в тот раз: " Лоретт помогла мне выбрать пелерину — она спорила с торговцем, говоря от неправильном шве и недоборе петель по левому краю.» Я понял, что она имела самое непосредственное отношение к белошвейному мастерству. Что?
Аня смотрела на него, изумлённо открыв рот.
— Ты помнишь слово в слово, что я говорила месяцев семь назад, когда я пришла с ярмарки?
— Да, конечно. А что, тебя это удивляет?
Нет, конечно, это же Штольман. Ей бы уже пора привыкнуть, но всё же! Ух ты!
Штольман смутился и одновременно почувствовал себя польщённым от неприкрытого и такого восторженного восхищения, которое лилось на него из Аниных глаз.
— Я тебе уже говорила, когда ты такой умный, это невозможно терпеть! — вдруг лукаво проговорила она и наклонилась к нему с поцелуем.