***
— Он прибыл из дома малютки. Мать умерла при родах, отец неизвестен, а бабушка с дедушкой отказались от мальчика, считая свою дочь позором семьи… — раздался из кабинета директора голос социального педагога. За дверью на потрёпанном детском стульчике сидел согнувшись и обхватив колени руками маленький рыжеволосый мальчик. Большую часть детей забрали ещё из дома малютки. Таких, как он, отказников редко доводили до дошкольного детского дома, но ребёнка замкнутого, болезненного и до нелепости тощего, да ещё и с сомнительной строкой о наркомании и психическом нездоровье матери, брать не хотели. И вот теперь Серёжа Разумовский поступил в этот детский дом. Ему было всего три, он плохо разговаривал, не играл с детьми в доме малютки и боялся большинство взрослых. — Серёжа? — ласковый женский голос позвал мальчика, и тот осторожно взглянул исподлобья. Уже немолодая, но достаточно приятная внешне воспитательница с доброй улыбкой протягивала ему руку. — Пойдем, я познакомлю тебя с ребятами и покажу тебе твой новый дом. Дом… Мальчик действительно принимал это место за свой дом. И старательно свыкался с ним в последующие три года жизни. С другими детьми всё ещё не играл, да они особо его и не принимали. Воспитатели в меру возможностей старались окружать странного тревожного мальчика заботой и, даже можно сказать любовью, но он всё равно замыкался в себе. Вскоре после прибытия в этот детский дом «Солнышко» многие стали замечать, что мальчик ведёт себя странно. Не общается с другими детьми? Но это ладно, всякое бывает, не привык, да и в анамнезе из дома малютки писали, что мальчик неконтактный. Только вот он общался… С пустотой или сам с собой. Сложно сказать. Это не могло не настораживать педагогов. — Будете обследовать Серёжу, выясните как-нибудь, с кем он говорит всё время. Знаете, будто сам с собой. Смотрит в одну точку и общается. Мы очень за него переживаем, — взволнованно сообщила штатному психологу Светлана Александровна. — К счастью, диагностика никаких отклонений не выявила. Сережа развивается согласно возрасту, даже немного опережает сверстников интеллектуально. А что до разговоров с пустотой? Это просто воображаемый друг. Такие необщительные дети часто придумывают их себе. С возрастом это пройдет, — уверила воспитательницу психолог и, мельком взглянув на странный рисунок в альбоме мальчика, ушла в свой кабинет. На листе жирными черными линиями был изображен огромный ворон с имитацией человеческого лица. А мальчик посмотрел на что-то около себя, кивнул, будто бы взял за руку и пошёл в сторону группы.***
— Мне кажется, что Птица всегда был со мной. По крайней мере, сколько я себя помню. В детстве мы вместе гуляли, играли, он просил меня рисовать его портреты. С рождения был жутко тщеславным, — последнюю фразу Сергей произнес с горькой насмешкой.***
— Они не понимают тебя так, как я, Серёжа, — говоря это, Птица расхаживал туда-сюда по комнате. — Думают, что я плод твоего воображения. Но ведь это не так. Ты же видишь меня и даже можешь потрогать. Просто эти люди слишком глупые, а я — твой единственный друг. Я это почти что ты, Серёженька. Разумовский грустно вздохнул и посмотрел на друга. Да, конечно, Птица существовал, играл с ним, дружил, помогал и всё такое. Он настоящий, нет сомнений. А ещё, но Серёжа никому этого не расскажет, Птица недавно ударил мерзкого Васю. Ведь этот гад посмел сказать, что мама Серёжи сумасшедшая и наркоманка, сдохла от передоза. Что имел в виду Вася, мальчик не понимал, но это явно были какие-то гадости! Хорошие слова с таким противным лицом не говорят. Уж Разумовский-то это выучил. Теперь после мерзкого Васи никто не смел вообще подходить к Серёже. Его звали психическим и совсем перестали с ним общаться. — Ну и что, что с нами никто не дружит, — продолжал свои размышления Птица, — всё равно скоро мы отсюда уедем в другой детдом, в школу пойдем. А там ты свои любимые цифры складывать будешь, ух! заживём! — Да… Заживём… — тихо и немного хрипло произнес мальчик, — заживём…***
Зажить не получилось. По крайней мере сразу. Соседи по комнате оказались ещё противнее Васи, уютом, теплом и чистотой новый детский дом с милым названием «Радуга» не радовал, а новые воспитательницы оказались совсем не такими добрыми, как в прошлом учреждении. Правда, хуже всего оказалась школа, о которой они с Птицей мечтали днями и ночами. Программа не блистала сложными и интересными заданиями по обожаемой математике, учительница не признавала Серёжу гением, хотя Птица всегда говорил обратное, а этому черному ворону он доверял даже больше, чем самому себе, лучший друг всё же. Но самое отвратительное — одноклассники. Сплошь домашние, с мамами, а иногда даже и с папами, с конфетами и игрушками, приставками и телевизорами не на сорок человек, хорошей одеждой и самое главное — семьёй. В сравнении с ними вечно растрёпанный, грязный, потому что душевая общая, попробуй ещё попади, вечно хмурый Разумовский стал причиной для травли всем классом. Конечно, в ход шли самые разные методы: жвачка в волосы, подножка, пинок, клей в рюкзаке, порванные тетради, где он рисовал прямо посреди домашней или классной работы своего лучшего друга, и многое, многое другое. Последней каплей, когда мальчику пришлось позвать Птицу на помощь, стал разговор с Семой Седых. Седых был не просто домашним, он был сыном какого-то бизнесмена, а значит самым крутым в классе, а кто не хочет в восемь лет играть в денди и смотреть новые мультики на большом телеке? Серёжа бы тоже хотел, конечно, но Семён не вызывал у него желания знакомиться поближе и тем более дружить. Собственно, Сёме тоже до звезды был этот детдомовский. Его родители говорили, что с таким грязным отребьем водиться — только себя позорить. А себя позорить Седых не хотел. Он хотел позорить рыжего придурка в огромном дурацком фиолетовом свитере и со слишком большой уверенностью в себе, раз не захотел написать контрольную по математике вместо него. Таких идиотов нужно наказывать — был уверен Семён. — Эй, ты, рыжий урод! Совсем оборзел?! Ты знаешь, кто мой папа? Он твой сраный детский дом в бетон закатает! — для пущего эффекта Седых опёрся кулаками на парту Серёжи. Разумовский молчал. Да и что он ответил бы? Что считает Сему дураком и не может помогать тому, кто даже своё имя к концу первого класса без ошибок написать не может. Но он этого, конечно, не сказал. А Птица, как назло, куда-то запропастился. — Слышь! Дебил! Язык проглотил либо? Или ты, как твоя тупая мамаша решил сдохнуть? Этого Серёжа стерпеть не мог, но сделать ничего тоже был не способен. А вот Птица… Откуда только в этом вороне столько силы? Как в замедленной съёмке Разумовский увидел: друг поднял соседний с ним стул и с размаху ударил Сёме по лицу. Один раз. Второй. Третий. И вот Седых сидит на полу, размазывает кровь и слёзы, орёт что-то гундосо про своего отца и тупую школу, в конец охреневшего рыжего придурка и ещё многое другое нечленораздельное и непонятное. Пришедшая учительница с ужасом взглянула на окровавленного ученика, трогала его явно сломанный в нескольких местах нос, аккуратно поднимала его на ноги и уводила его в медпункт. Когда она ушла, около доски оказался новенький мальчик. Черноволосый, тощий и чумазый. Серёжа был готов поклясться, что видел его утром около кабинета директора их детского дома. Новенький робко улыбнулся и протянул Разумовскому руку. — Олег. — Серёжа, — еле слышно прошептал Разумовский. — Мощно ты его отделал, — уважительно проговорил Олег.