***
Чонгук заказывает чашечку латте у подошедшего к нему официанта и откидывается на спинку кресла, меланхолично уставившись в панорамное окно кофейни в ожидании друга. Он смотрит на слякоть таявшего снега, грязным месивом распластавшегося по асфальту, и думает о том, что до весны осталось всего ничего. Каких-то жалких три недели, и холода будут постепенно сходить на нет, уступая место теплому солнцу и цветущей сакуре. С наступлением весны все обязательно наладится, смерть подруги останется в прошлом, и наступит новая эра в его жизни — эра рассвета стабильности. Мужчина улыбается своим мыслям и принимает свежесваренный кофе из рук официанта, согревая ладони теплом чашки; вновь вглядывается в вечернюю темноту и заметно напрягается, встречаясь глазами с проходящим мимо Намджуном. Что он здесь забыл? — Давно ждешь? — в кресло напротив опускается Тэхен, вальяжно разведя ноги в стороны и устроив руки на подлокотниках. — Ты видел Намджуна? — проигнорировав дефолтный вопрос, парирует Чонгук. — Он только что здесь прошел. — Прошел и прошел, — жмет плечами Ким. — Мы живем в одном городе. — Предчувствие у меня что-то нехорошее, — скептически щурится Чон и отпивает еще бодрящего напитка. — Это называется паранойя, — друг закатывает глаза и жестом подзывает официанта. — Жрать хочу, не могу. — Не паранойя, а логическая осторожность. Зато ты какой-то слишком беспечный. Думаешь, они остановятся на убийстве Айрин? — Чонгук вопросительно выгибает бровь, испытующе уставившись на Кима. — Нет, эти мрази явно готовят что-то крупное, а нам нужно подумать, как их опередить, — он умолкает, заметив официанта, и терпеливо ждет, пока друг закажет себе суп мисосиру и рис карри. — Нет, спасибо, я ничего не буду, — отвечает он на ожидаемый вопрос официанта, после чего тот, наконец, уходит. — Неужели за все это время ты ничего не придумал? — Придумал, но обсуждать это здесь я не буду. Враги разгуливают в нескольких шагах от нас. Завтра устрою собрание клана, там все обговорим. Но ты же не поэтому поводу меня позвал, да? — Какой ты догадливый, — саркастически улыбается Тэхен. — Я хотел спросить у тебя совета. — Этот день настал! Ты, наконец-то, признал мою мудрость, — смеется Чонгук. — Совета какого плана? — Деликатного. Романтического. Даже интимного, — признается Тэхен и морщится так, будто сказал то, чего ему не хотелось. Он достает из кармана телефон и, открыв последнюю фотографию, показывает ее другу. — Помнишь этого паренька? — Помню. Это Чимин, друг Юнги. Он проебал тебе в карты, а ты сказал, что трахнешь его и бросишь, — отвечает Чон, разглядывая фотографию, на которой запечатлен русоволосый юноша, сидящий на полу и явно увлеченный какими-то рисунками. — Просишь бывшего любовника оценить нынешнего? — Что-то типа того, — кивает Тэхен и, заблокировав телефон, кладет его на стол. — Пока что он не любовник. Но я чувствую, что меня пиздец как кроет от него. Знаешь, мне кажется, он — полная твоя противоположность. Такой открытый, чувствительный, по-своему наивный… — Словом — неженка, — резюмирует Чонгук, закинув ногу на ногу. — Как быстро ты меняешь свои вкусы. — Мне хочется его оберегать, познакомить его с хорошими модельерами, показать ему красивую жизнь. Ты понимаешь, как он на меня действует? Я становлюсь сентиментальным! Тэхен шутливо ударяет кулаком по столу, а в следующий момент официант ставит перед ним две тарелки с заказанной едой. Со стороны Чонгука слышится тихий смех. — Да уж, еще чего не хватало! Сентиментальный Ким Тэхен был бы еще большей занозой в заднице, чем циничный и ядовитый. Чимин влияет на тебя самым ужасным образом, друг мой, я не одобряю его кандидатуры на пост твоей пассии.***
Стоит аплодисментам стихнуть, Джиу стремительно убегает за кулисы и вмиг оказывается в крепких объятиях Хосока, чувствует его поцелуи на своей голове, лице, шее, плечах. — Ты была великолепна, — произносит мужчина, теснее прижимая хрупкую девушку к себе. — Я уж было начал ревновать тебя к этому полудурку в лосинах. — К Сюну? Я тебя умоляю, Хосок, — смеется балерина, обнимая названного брата в ответ. — У нас в театре все знают, что он девушек как огня боится. Благо, танцор он замечательный. — Поедем домой? Мы должны отпраздновать успешную премьеру. — Не торопись, — Джиу мягко отстраняется, заглядывая мужчине в глаза, и нежно проводит ладонью по его щеке. — Впереди еще четвертый акт и пресс-конференция. Мне нужно будет дать интервью. — Молодой человек, а вы, собственно, кто? — сзади раздается недовольный голос худрука. Джиу отскакивает от Хосока так, будто ее застукали за чем-то постыдным, и опускает взгляд в пол. Хосок же по-свойски обнимает ее за талию одной рукой, притягивая к себе обратно. — Посторонним запрещено находится за кулисами театра, — Широков щурится, легким движением руки поправив свои очки. — Это мой брат, — отвечает девушка, не поднимая глаз. — Я смотрю, вы очень близки, — скептически тянет хореограф. — Тем не менее, вам лучше пройти в зал и занять свое место согласно купленному билету. — Отсюда лучше видно, — улыбается Хосок и демонстративно целует балерину в макушку. — Но раз меня прогоняют, я уйду. Буду ждать тебя в фойе после пресс-конференции, красавица, — подмигнув Джиу на прощание, молодой человек уходит по направлению к выходу для актеров.***
— Не ерничай, Чон, — беззлобно фыркает Тэхен и берет в руку ложку, старательно помешивая бобовый суп. — Я уже давно такого влечения не испытывал. Как думаешь, это и есть влюбленность? Или мне кажется? — он пробует мисосиру и прикрывает глаза от удовольствия. — Блять, как же это вкусно. — Нашел, кого спросить. Самого апатичного ублюдка в этом городе! — И, по совместительству, моего лучшего друга, — замечает тот с набитым ртом. — Я не мог различить чувств подруги три года. Думаешь, я серьезно могу дать тебе совет? — Чонгук смотрит на Кима, а тот коротко кивает в ответ и флегматично мешает палочками рис с карри. — Ну, если он тебе нравится, не нужно искать причины тому. Просто скажи ему об этом, и будьте счастливы, я не знаю! — Ты так же с Юнги сделал? — выгибает бровь Тэхен, на что Чонгук округляет глаза и театрально кашляет. — Прости, при чем тут Юнги? — Если у человека есть хотя бы две извилины, он заметит ту химию, которая происходит между вами двумя, — жмет плечами Ким. — Хочешь сказать, у тебя эти извилины есть? — Есть. — И работают исправно? — Вполне себе. — Блять, Тэхен! Мы говорили о тебе. Какого черта ты лезешь ко мне в постель? — Постель? — глаза друга загораются неподдельным интересом. — Да у вас что-то было. Я жду подробностей. — Я тебе кто? Девятиклассница, впервые увидевшая член? Каких подробностей ты от меня ждешь? Тэхен вновь закатывает глаза и отправляет себе в рот очередную порцию риса. — Ясно, значит эффекта «вау» не произошло. Просто признай, что я был твоим лучшим любовником. — Да не в жизни, — нервно усмехается Чонгук и допивает, наконец, свой остывший латте. — Ну, а вообще, — спустя пару мгновений тишины, нарушаемой лишь едва слышимым чавканьем Кима, произносит он, отодвинув от себя пустые тарелки. — Я рад, что ты снова улыбаешься. Чонгук хочет что-то ответить, но даже рта раскрыть не успевает, как к их столику подбегает знакомая девушка, выглядевшая крайне взволнованно. Тэхен, замечая ее, застывает, словно каменный, и в многозначительном жесте впивается пальцами в обивку кресла. Акира Шидеко громко дышит, в ее черных омутах страх танцует вальс с отчаянием; тело ее бьет крупная, невооруженным глазом заметная дрожь. Она смотрит то на Чона, то на Кима, и никак с мыслями собраться не может: боится, что те ее даже слушать не станут, не мигая пристрелят, как дворовую шавку. — Простите, простите меня! — девушка начинает рыдать и падает к ногам Чонгука, закрывая покрасневшее лицо ладонями. Чонгук озирается по сторонам, видя, как десятки взглядов посетителей кофейни обращаются к ним, и рывком поднимает ее на ноги, процедив сквозь зубы: — Не привлекай внимания, если жить хочешь, — он насильно усаживает ее на стул и подзывает официанта. — Принесите девушке воды, — просит он и переводит недоуменный взгляд на плачущую журналистку. — Зачем ты здесь? Акира принимает стакан воды из рук официанта и в несколько глотков его опустошает, глубоко вздыхая. — Я хотела тебя посадить. Хотела уничтожить. Я хотела, но не такими методами! Я не хочу, чтобы страдали невинные, я не хочу… — Успокойся, — мужчина берет Шидеко за плечи и встряхивает ее, вынуждая смотреть себе в глаза. — Успокойся и объясни все по порядку. Какие невинные? Ты имеешь в виду Айрин? Девушка задерживает дыхание, с небывалым ужасом вглядываясь в агатовые омуты напротив. — Я не трону тебя, Акира, — заверяет Чон. — Просто расскажи мне все. — Сатоши Китахаши… — пересилив себя, дрожащим голосом начинает она. — Он предложил мне деньги за часть информации, которая у меня на тебя есть. Я согласилась, но он забрал все! Все мои труды, годы работы, все псу под хвост! — Это я уже понял. Конкретнее про невинных. — Я пыталась выйти с ним на связь, пыталась договориться о том, чтобы он вернул мне ноутбук, но все бестолку. На меня уже было несколько покушений. Но дело не во мне, — девушка судорожно глотает ртом воздух, прерываясь на пару секунд. — Я наняла человека, чтобы он нашел и выкрал ноутбук обратно. Он подслушал разговор Сатоши и Намджуна. Смерть Айрин — всего лишь умелый ход, дабы вывести тебя из игры на какое-то время. Они подготовили все материалы, скоро их обнародуют, но это не самое главное. Они хотят воздействовать на тебя через твою сестру! Я не знаю, как именно и для чего им это нужно, но я не хочу, чтобы еще один человек пострадал в этой глупой войне. С каждым ее словом Тэхен все сильнее впивался ногтями в кресло, наверняка представляя, как с этой же силой сломает ее тонкую шею. А внутри Чонгука все нарастала сильнейшая тревога, коей он не испытывал, казалось бы, никогда в жизни. Он молниеносно достает из кармана телефон и набирает номер брата, который сегодня должен был сопровождать Джиу в театре, и встает с кресла, направляясь в сторону выхода.***
Хосок, как и обещал девушке, сидит в фойе и наблюдает за десятками людей, забирающих свою одежду из гардероба. Кто-то из них все еще обсуждает балет, в особенности великолепную технику юной артистки, исполнившей роль Одиллии; кто-то, долго не задерживаясь, одевается и покидает театр. Мужчина ждет еще полчаса до того момента, пока фойе не опустеет целиком, и бросает короткий взгляд на часы — пресс-конференция уже давно должна была закончиться, да и люди из залов перестали выходить. Набрав номер названной сестры, он напрягается, слыша слишком долгие гудки, в конечном счете, обрывающиеся противным сигналом автоответчика. А в следующее мгновение ему уже звонит Чонгук, заставляя еще больше насторожиться и быстрыми шагами направиться обратно за кулисы. — Хосок! Джиу с тобой? — голос брата пропитан ядерной смесью из страха и злости, младший Чон ощущает это даже сквозь искажение телефонной связи. — Она должна была дать интервью, я ждал ее у выхода. А теперь она не отвечает на звонки. Думаешь, с ней могло что-то случиться? Мужчина рыщет по всем гримеркам, оглядывается по сторонам, но видит лишь уборщиков и совершенно незнакомых ему артистов балета и их руководителей. — Дьявол! — сокрушается Чонгук, в трубке слышится звук удара — видимо, он что-то пнул.— Ищи ее! Ищи по всему театру! Китахаши затеял что-то, — он сбрасывает вызов, после чего Хосок убирает телефон и переходит на бег. Он заглядывает в каждый угол огромного театра, спрашивает его работников, не видели ли они девушку, зовет ее по имени, но все тщетно. Джиу нигде нет, она словно растворилась в этой толпе снобов, пришедших прикоснуться к великому искусству. Кто же знал, что среди них окажется их главный враг? Сердце Хосока изнутри разрывается, бешено стучит в груди, со скоростью света разгоняя по венам кровь вперемешку с чистой яростью. Он останавливается посреди огромного зала и старается перевести дыхание, падает на колени и ударяет кулаком о твердый кафель. Он не мог ее потерять. Просто не мог.***
Стоит Джиу очнуться, как в нос тут же ударяет запах плесени, осевший глубоко в легких и сдавливающих грудь в своих тесках. Она кашляет, стараясь выплюнуть из себя всю пыль, грязь и сырость, коей она успела вдоволь надышаться за то время, что провела здесь. Перед глазами все плывет, мозг отказывается дать девушке четкую картинку места, в котором она находится: оно напоминает то ли прогнивший подвал, то ли старый гараж. Тупая боль, пульсирующая где-то в голове, заставляет ее потянуть руку к затылку, дабы оценить масштабы катастрофы, но тут ее ожидает новый сюрприз: руки и ноги связаны тугими веревками, а некогда шикарное коктейльное платье алого цвета, в котором ей предстояло дать комментарии о своей роли на пресс-конференции, превратилось в обычную тряпку, потрепанный и грязный кусок атласной ткани. Девушка фокусирует зрение на одной точке, дабы быстрее справиться с головокружением, и это помогает — уже через минуту она может полностью разглядеть и себя, и помещение. Оно небольшое, бетонные стены, несколько металлических бочек валяются по периметру, нет окон, один вход и один выход. Проход ничем не закрыт, так что, в теории, она могла бы бежать, но страх порой парализует ни хуже ударов по голове. Сказать, что Джиу боится — не сказать ничего: слезы стекают по ее горящим щекам, заглушаемые громким, частым дыханием, глаза бегают из одного угла помещения в другой, стараясь уловить любое изменение, любое движение. Она не хочет думать о том, что с ней могут сделать, но воспаленное воображение, как назло, рисует самые ужасные, самые гнусные вещи, на которые далеко не каждый человек способен. Девушка кусает губы, пытаясь перенаправить мысли в другое русло, думает о том, кто это может быть и зачем им нужна Джиу. Она знает, что ее старший брат — якудза и замешан во многих темных делах, но он никогда ее в них не посвящал, так что бедная девушка не имеет ни малейшего понятия о своих похитителях, но четко осознает, что это — враги Чонгука. Ведь у нее самой нет и никогда не было даже неприятелей, разве что в балетной школе, когда конкуренция за место в труппе театра превышала всевозможные границы, но это же было так давно! Никто не станет вынашивать такую глупую, такую детскую обиду долгие годы, чтобы отомстить таким кошмарным образом. Она поверить не может в то, что совсем недавно она блистала на сцене как Одиллия, слышала шквал оваций, собирала цветы поклонников, а теперь лежит на грязном, холодном бетоне как жалкая заложница, не имея возможности даже утереть собственные сопли. Джиу просто плачет, не в силах более сдерживать или сублимировать свои эмоции, и одними губами шепчет просьбы о помощи, будто это как-то может облегчить ее положение. За стеной слышатся чьи-то медленные шаги, заставляя девушку шмыгнуть носом и прислушаться, инстинктивно подперев под себя руки и ноги. Судя по приглушенным низким голосам, к ней направляются двое молодых мужчин, и это явно не помощь. — Шидеко заявилась прямо к Чонгуку и выдала ему все, как на духу, — сообщает один из них. Шаги затихают — похитители останавливаются в паре метров от входа в помещение. — Если бы успела на полчасика пораньше, то план бы не удался. — А я говорил тебе, Ким, что надо было убрать ее раньше, — зло замечает второй. — Женщина захочет — сквозь скалу пройдет, так что не стоит ее недооценивать, и уж тем более жалеть. — Что с этой девчонкой будем делать? У нас есть около часа до того момента, как Чоны придут за ней, — он показывается в проходе, заставляя Джиу тут же опустить голову и прикрыть глаза, не выдавая своего пробуждения. — Хороша чертовка. И ножки длинные, и талия тоненькая, и личико смазливое, — мужчина садится на корточки подле девушки и проводит шершавой ладонью по ее лицу, убирая со лба светлые пряди, выбившиеся из прически. Тело Джиу, реагируя на прикосновение похитителя, начинает бить дрожь, выдавая вернувшееся сознание. Неизвестный человек тихо усмехается и, выпрямившись, отходит в сторону, уступая место второму. — Очнулся наш черный лебедь. Девушка открывает глаза, игнорируя застывшую в них мутную пелену слез, и оглядывает две внушительных фигуры, сливающихся с почти полной темнотой помещения, нарушаемой лишь легким лунным светом, доносящимся из прохода. — Ч-что… вам… н-нужно? — неуверенно, запинаясь, спрашивает она неестественно высоким голосом. Второй мужчина, следуя примеру первого, так же присаживается на корточки рядом с ней и, с интересом наклонив голову в бок, заглядывает в ее белое лицо, резко контрастирующее с угольно-черными разводами туши, стекающими куда-то вниз. В совершенно отвратительном для Джиу жесте он большим пальцем проводит по ее губам, сильнее размазывая красную помаду по щекам, и мерзко ухмыляется. — Твой брат. Мне нужен Чонгук. Здесь, на моей территории, где мы можем поговорить, как взрослые люди. Ты — всего лишь его мотивация к согласию, так что будь паинькой, и никто тебя не тронет. Мысли о том, что братья скоро будут здесь и обязательно спасут ее, почему-то, придают Джиу небывалой смелости, и потому она без зазрений совести плюет в лицо наглому мужчине. — Вы ответите за это! — на грани истерики кричит она. — Вы оба! — А вот это ты зря, — качает головой тот и, выпрямившись, смахивает с лица чужую слюну. — До приезда твоих защитников еще куча времени, так что мы успеем хорошенько повеселиться, — его лицо озаряет какая-то маниакальная, безумная улыбка, и он ударяет ногой в живот девушки, заставляя ее вскрикнуть и зайтись новым приступом кашля. — Женщина захочет — сквозь скалу пройдет, — повторяет его слова первый мужчина, теперь стоящий поодаль и наблюдающий за происходящим со стороны. — Это вы верно подметили, Китахаши-сан. Но не тогда, когда она лежит связанная по рукам и ногам в Богом забытом месте. Джиу чувствует, как чужие руки задирают ее платье, и вновь кричит, задыхаясь собственными слезами. Ощущает новую боль от удара, вслушивается в эхо, гуляющее по многочисленным бетонным стенам, и уже не верит в то, что это ее голос.