По щиколотку в карамели

Свежий воздух дунул в лицо Арсения, когда тот вышел на улицу из киностудии, не в силах поверить в произошедшее. Очередным похмельным утром его разбудил телефонный звонок, и какого же было удивление Попова, когда звонивший оказался помощником одного молодого режиссера, которому Арсений приглянулся на роль в его новом фильме. Ему нужно было явиться на кастинг вечером, но это лишь формальность, как подумал Арс, уже уверенный в своем триумфе. Получить роль оказалось не сложно: актер просто прочитал сцену, после выполнил пару просьб режиссера и в конце снял пиджак и рубашку. Ему сказали, что будет пара постельных сцен, но это не смутило Попова, — в театре он и не такое делал. Довольное лицо Дмитрия Позова оказалось тем, чего Арс ждал всю жизнь, ведь именно оно дало ему проход в совершенно новую жизнь. Режиссер обещал сделать из Попова новую звезду, параллельно раздавая задания подчинённым, и сказал приходить завтра на первую читку сценария. В тумане новых возможностей и дымных почти осязаемых мечт о будущем Арсений Попов пытался найти обратный путь к выходу, но нашел только дверь, ведущую во внутренний двор, где он решил на минуту остановиться и привести дыхание в порядок. До него быстро дошло, что он был не один на рассыпа́вшихся на глазах бетонных ступеньках. Кучерявый затылок показался ему знакомым, отчего в голову ударила мысль срочно ретироваться, но не успел Попов сделать и шагу назад, как парень обернулся. — Алкаш? Испуганные зелёные глаза впились в актера, что, словно опоссум, замер в неестественной позе. — Торчок, — скорее утвердительно кивнул Арс, приветствуя знакомое лицо. Попов засунул руки в карманы брюк, оставив большие пальцы в свободном полете. Присев рядом с новым другом, он робко спросил сигарету и оглядел собеседника, в чьем виде всё было идеально от чистых кроссовок до уложенных кучеряшек, только белая пыль под носом и ключи в руке раскрывали истинное состояние Антона. — Снова нюхаешь? — колкий взгляд загнанного зверя не заставил Попова замолчать. — А я вот думаю завязать с алкоголем… Всё-таки теперь буду сниматься в кино. Всегда об этом мечтал. Он почему-то чувствовал себя спокойно наедине с Шастуном, выкладывая ему всё как на духу. Оптимизма Арсения хватало даже на солнечные мечты о трезвом будущем, настолько он был весел и потому полон надежд. Улыбка не сходила с лица мужчины, уставившегося в даль. Безжалостное солнце пронзало облака острыми лучами, отчего небо залилось кровью. Рабочий день почти окончен, и Антон хорошо поработал — успел сняться в нескольких выпусках Контактов, — после чего вышел сюда и решил немного расслабиться. Парень стыдливо убрал ключи в карман и утер остатки кокаина под носом. — А ты чего в костюме? Умер кто? Едкое замечание Шастуна по поводу внешнего вида не задело Арсения, он наоборот ещё больше воодушевился. — Да. Старый я, — сказал Попов, уставившись в кровавые небеса, словно герой древнегреческой поэмы, который достиг просветления и ожидал магического перерождения с минуты на минуту. Вдохновленный на новую жизнь Попов встал со ступеней, обречённых стать бетонной крошкой под ногами будущих поколений. Его путь был ему ясен, как день, и потому он потушил сигарету и на твердых ногах двинулся к выходу, по пути обернувшись и сказав: — Или ты. Если продолжишь это дело. Указательным пальцем Арс легонько коснулся носа, намекая на мучное хобби Шастуна, и скрылся в шуме коридора за тяжёлой дверью. На счастье Попова, Антон не успел выразить свое негодование знакомому незнакомцу, что бесцеремонно лез в его жизнь. Неужели он преследовал бедного парня, который даже не спросил, почему тот оказался на месте работы Шастуна… Это ощущалось как нечто нормальное в тот момент, будто они всегда сидели на ступенях, режа глаза о лучи щедрого на боль солнца, и молчали. Однако сейчас у Антона появились вопросы и забавное тревожное чувство внутри. Он не мог понять, что это, а потому отбросил эту проблему на задворки разума ждать своей очереди. После Шастун и Попов виделись почти каждый день, ведь в павильоне где, снимали фильм, так же была и съёмочная площадка «Контактов». Выученные до изгиба силуэты мозолили замыленный глаз до такой степени, что из силуэтов пропала магия неизвестного и прекрасного. Ведь это взаимозависимые качества: всё знакомое теряет свою притягательность только в глазах того, кто привык к этой притягательности и ищет нечто более поразительное, в связи с необъяснимым желанием человека иметь больше и лучше. Потому иногда стоит уезжать из своего дома надолго, чтобы забыть комнаты и оставить лишь неуловимое воспоминание атмосферы уюта и чего-то родного, а по приезде влюбиться в свой дом снова. Антон всё чаще рассказывал друзьям о раздражающем актёре, что учил его жизни в курилке, и всё чаще слышал от них, какой же Арсений хороший. Он помог Диме Журавлеву с идеей для интеграции, помог Стасу с гостем, подсказав своего коллегу по театральной сцене, Сергея Лазарева. Арсений лично позвонил Лазареву и попросил поучаствовать в набирающем известность шоу «Контакты». И от того, что в глазах окружающих Попов был ангелом, Антон раздражался ещё больше: ему было не с кем разделить свои негативные эмоции. Маша, которая гриммировала Антона каждый день, явно была влюблена в Арсения, а потому вообще не затыкалась о нём. Однажды она рассказала, что они обменялись номерами в перерыве между съёмками, и она ждёт не дождется обеда, чтобы выпить кофе с человеком, о котором говорят все, и нигде не спрячешься от этих разговоров. — Он такой красивый! А эти ледяные глаза! — вздохнула Маша, пройдясь толстой кистью с пудрой по носу Шастуна. — Он когда рот открывает, мне похуй как он выглядит, — сказал Антон, едва не выплюнув слова и непреднамеренно подтвердив, что Попов действительно привлекателен. — Почему ты так его не любишь? Парень прикусил язык, не понимая своих эмоций. Каждый раз, как кто-то упоминал Арсения, сердце пропускало пару ударов, будто понимало лучше Антона самое главное чувство, которое вызывал Попов, — чувство неизбежности смерти и укол совести за действия Антона, что манили старуху с косой придти раньше назначенного. Слова актера эхом отзывались в голове Антона, когда в коридоре он цеплял знакомый силуэт, настолько идеальный, что уродливый. Шастун подвергал сомнению свою жизнь и все её составляющие, потому что в перерыве Маша и Арсений пошли пить кофе, а Антон пошел в туалет нюхать кокаин. Арсений снимался в кино, как и мечтал всю жизнь. Антон пошел нюхать кокаин, как и мечтал последние полчаса. Арсений избавился от зависимости. Антон пошел нюхать. Шаст снова оказался на полу туалета по вине Попова, окружённый наркотиками и матерными надписями. По вине Попова? Нет, он сам загнал себя в эти рамки, в четыре безразличные стены. Антон всматривался в темный потолок до тех пор, пока потолок не стал всматриваться в него. Парень презирал тело, которое не могло уже прожить и дня без дозы. Это стало сложнее скрывать от окружающих. Волшебная пыль уносила его мысли подальше от реальных проблем, за что он обожал её, но опускала его гораздо ниже, чем он был до этого, когда эйфория проходила. Каждый раз он изучал всё новые глубины, пробивая предыдущее дно и подозревая, что самое глубокое место на земле не Марианская впадина, а Кокаиновая. Антон благодарил Бога, Аллаха, Одина и Черного Иисуса за то, что у него хватало сих отказываться от героина, потому что боялся иголок. Тогда бы он пал ещё ниже в собственных глазах. Хотя куда уж ниже? Сейчас же он лихорадочно утирал кровь под носом и слёзы с нагримированных щёк. Опухшие красные веки, разбавленные размазанной по лицу кровью, заставляли руки опускаться. Антону никогда не выйти из этого туалета свежим и умытым, потому что он не был таким уже очень давно. Синие ультрафиолетовые лучи делали кровь на лице почти черной, отчего Шастун видел в зеркале индейца с боевым раскрасом, но с совсем не боевым духом. На самом деле, он больше походил на недобитого солдата на задымлённом поле боя, ожидающем острой пики в сердце. Он был Андреем Болконским, до боли засматривающим свои уставшие глаза в серое небо Аустерлица. Только зеркало, отражавшее побитое окровавленное лицо, не было небом, а Антон не был бравым воином, сражавшимся за честь Отчизны. Он со злостью отбросил горсть салфеток, которой безуспешно пытался остановить кровь. Его всё время лихорадило от мысли, что сейчас кто-то начнет стучаться и выламывать дверь, что кто-то найдет его в таком состоянии, поэтому он рваными движениями затыкал ноздри и пытался не повредить мейкап, но его старания не окупались. Плечи тряслись в истерике, а слезы лились неостанавливаемым потоком. Антон был жалок в своих попытках жить дальше, будто ничего не происходило, будто кому-то до него было дело, будто он звезда и имел всё, что хотел. Обнимая свои худые колени, парень перебирал в памяти моменты, когда последний раз был по-настоящему счастлив, словно виниловые пластинки в старой коробке на чердаке. Топот маленьких ножек отдаётся эхом в деревенском доме. Шерстяной шарф мешает наблюдать за снежинками, падающими на толстую белую перину. Он возвращается в комнату, залитую теплым светом от ночника. Бережно и медленно она проходится расчёской по длинным темным волосам и вдруг замечает детский силуэт на пороге. Её улыбка согревает. Больше не задувают ветра в окна, и ночью совсем не страшно от неожиданных шорохов и стуков ставен, потому что она рядом. Антон подумал, что ему стоит вернуться в подмосковный дом бабушки, потому что там будет лучше. Там всегда было лучше. Может все дело в том, что он был маленьким, или в том, что мама была рядом. Возвращаться нет смысла. Антон лишь ранит себя воспоминаниями. В этом не найти облегчения. Его уже нигде нет, потому что единственный силуэт, дарящий покой, не войдёт прямо сейчас в эту комнату и не обхватит мягкими руками. Поэтому он пытался справиться сам: обнимал свои худые колени и перебирал в памяти моменты тлеющего вдалеке времени счастья, облизывая губы с привкусом железа и соли. Он сослался на головные боли и как можно быстрее ушёл, не досняв выпуск. На следующие несколько дней Антон объявил себя больным, потому что действительно чувствовал себя хуже некуда. Парень не вылезал из кровати, поддаваясь депрессии и ломке, отчего ненавидел себя. Нюхал и ненавидел. Переставал нюхать и ненавидел. Круги ада набирали обороты, и в какой-то момент он понял, что больше так не может. Он перестал выходить на балкон, потому что 33-й этаж был слишком соблазнителен. Антон перестал бриться, потому что бритвы навевали пессимистичные мысли, и от них чесались запястья. Один раз он поддался раздражению и полоснул вдоль вены, лишь бы не чесалась, и тут же пожалел об этом. Кровь на полу, кровь на стенах… Антон в панике зажал руку полотенцем, что тут же стало красным, и побежал в комнату за мобильником, чтобы вызвать скорую, успев по пути подскользнуться на кровавой луже. Теперь рука была по локоть замотана бинтом. Врач с опаской глядел на самоубийцу-неудачника, пытаясь склонить его к походу к психологу, однако Шаст ловко и неправдоподобно врал о том, что кухонный нож вырвался из рук при заточке. Купил справку, сообщил, что ещё неделю не появится на работе, сославшись на сильное воспаление ангины. Его никто не должен был видеть с порезами на руках, а тем более ему нельзя было сниматься забинтованным, словно мумия, потому что тут же полились бы комментарии. Он игнорировал телефонные звонки коллег, пока жужжание не стало настолько невыносимым, что он вышел на балкон и забросил телефон подальше. Спустя несколько секунд пришло осознание, а ещё через несколько — снова стало безразлично. Всё это вылилось в глупую идею, заезженную в голове до дыр, пока он наконец не решился. Антон Шастун не знал почему, не знал, что скажет, не знал какого черта ноги несли его к актеру, только что припарковавшемуся у съемочного павильона. Он не знал, какой реакции ждать, не знал, чего хотел ждать. Шаст подъехал на площадку в шесть утра, хотя всё ещё официально был на больничном, но он знал, что Арсений работал в тот день и что они всегда начинали очень рано. Антон не мог заснуть, проигрывая разные сценарии своей жизни в голове, и все они ему не нравились, потому что он кончал от передозов или креативных способов самоубийства в своих самых оптимистичных прогнозах. Светлой мыслью было поговорить с мистером Совершенство, как бы Антона от этого ни воротило. И вот он в мятой футболке и пижамных штанах жмёт 260 километров в час по городу, надеясь успеть перехватить Попова до работы. Он приехал даже раньше и успел выкурить около пяти сигарет. Через полчаса из-за поворота показалась заветная белая машина Арсения. Волнение забрало дыхание. Руки тряслись то ли от холода, то ли от ломки, то ли от осознания предстоящего разговора. Глубокий вдох. Арсений вышел из машины и, заметив стоящего недалеко Антона, приветственно помахал ему. Шастун натянуто улыбнулся и полушагом подбежал к актеру. Назад пути нет. — Доброе утро, — сказал Арс с широкой улыбкой на лице. — Я думал, ты на больничном. — Нет. То есть да, — спохватился Шаст. — Официально да, но… у тебя есть полчаса? Может выпьем кофе или типа того? Антон чувствовал себя не в своей коже. Страх почти отвлекал от холода. Тонкая футболка, облепившая кости, явно не была создана для этого морозного утра. — Мог просто позвонить, не обязательно было приезжать… — Я выбросил телефон с балкона, — без зазрений совести признался Шаст, не волнуясь о том, как это звучит. Поджимая плечи, Антон стоял в сомнениях, обдуваемый неумолимым ветром под родительским взглядом Попова. — Тебе не холодно? Что у тебя с рукой? Кучерявый замялся, неосознанно пряча забинтованную руку за спину. — Об этом я и хотел поговорить… Что-то в этом тощем парнишке было не так… Щетина на впалых щеках вызывала у Арсения тревогу, как и то, что Антон буквально только что встал с кровати и поехал к Попову срочным образом ради Бог знает чего. Актер обвёл глазами прячущего шею в плечи Шастуна и достал телефон. Не сводя хмурого взгляда с жертвы жизни, он позвонил режиссёру и на ходу сочинил причину для опоздания, сказав, что у него пробило шину, поэтому ближайший час его графскую задницу можно не ждать на площадке. — А теперь поехали отсюда, пока меня не увидели, — Арсений заговорщически подмигнул Шасту, и тот, не думая, сел в белую иномарку. Отданная темная джинсовка, в которую Антон заворачивался, вдыхая запах салона чужой машины, удивительно была ему как раз. Внутри наконец можно было спрятаться от сдирающего мясо с костей ветра. Парень обнимал себя руками, пытаясь успокоиться. Антон впервые за долгое время был в машине дешевле десяти миллионов. Возможно, ему стоило почаще вылезать из своего панциря, хоть это и было самое страшное, что могло случиться. Они выехали на шоссе и остановились у первой заправки. Пара столиков внутри магазинчика позволяла наслаждаться запахом свежих шин и хотдогов. Горячий кофе согревал промерзшие кости и замедлял сердцебиение. Антон волновался, потому что не знал, как Арсений отреагирует, и его первая реплика не вселяла надежды. — Ну, рассказывай, — сказал Попов, делая глоток черного, как его волосы, кофе. Прочистив горло и окончательно растеряв уверенность, Шастун начал выдавливать из себя слова. — Я… У меня проблемы… — Это я заметил, — Арсений кинул взгляд на бинты, что пора было давно поменять. — Я просто… У меня… — парень глубоко выдохнул, чтобы не расплакаться прямо здесь, и тут же почувствовал заботливые пальцы на тыльной стороне своей здоровой ладони. — Не волнуйся ты так. Просто расскажи, что случилось. Глаза Попова участливо вглядывались в парня напротив. — Если честно, только ты знаешь, про мою зависимость, поэтому мне больше не к кому идти, — начал Антон после небольшой паузы. — Ну ещё Ира знает, но она не считается, она… Она была той, кто первый раз предложил мне наркотики… Это не важно. Мне нужна твоя помощь, потому что, кажется, я упал ниже, чем когда-либо. Я пытался завязать, потому и сказал всем, что болею. Я заперся дома, и пытался бросить, но срывался. Мой максимум — два дня. И… — Антон отвлекся, ощущая, как беспокойно трясется нога под столом, и попытался её остановить. — Мне нужен твой секретный ингредиент. — Мой… секретный ингредиент? — Да! Ты ведь бросил пить. Расскажи мне. Пожалуйста. Иначе я… Я так больше не могу. Я чувствую, как это разрушает мою жизнь, и я больше не могу, не могу жить так! Не могу. Боль в глазах Арсения была ошибочно принята парнем за жалость к нему, но чуть позже он понял, что это была вина. Секрет успеха Попова заключался в отсутствии успеха. На самом деле он не бросил пить, а лишь научился хорошо это скрывать. — Но ведь тогда на ступеньках… — недоумевал Антон, вспоминая их вторую встречу. — Да, я хотел завязать, и у меня почти получилось. Я был трезв почти три недели, и я был уверен… Я стал настолько уверен в себе, что решил, что смогу сходить на одну вечеринку и всё будет в порядке, но… Тишина заправки в шесть утра проглотила несказанные слова актера, навлекая на обоих апатию. Шастун обречённо спрятал лицо в ладонях, выдыхая горькое осознание. Он надеялся на спасительный лучик света с голубыми глазами и теплой улыбкой, напоминающей о смертности человека. Теперь, кажется, спасти его может только он сам. Но как?! Парень в гневе ударил по столу, чем привлек внимание персонала и людей в очереди. В ушах звенели неловкие извинения Арсения и колокольчики у входной двери, оповещающие о новом посетителе. В месте, где Антон беспощадно полоснул по вене, рука заныла, вынуждая стиснуть зубы ещё больнее. — Прости… — тихо сказал Арс, снова принимая вину за то, чего он не делал. Он не имел власти над мыслями Антона. Совесть Шаста застряла где-то в трахее между желудком и ротовой полостью словами, которые так и не обрели свободу в звуке. — Прости, я знаю: ты пришел ко мне, потому что думал, что я смогу тебе помочь, — продолжил актер, — но я даже себе помочь не могу. У Шаста было ощущение, что камни на его плечах уже прописались там — он настолько привык к невидимой силе, притягивающей его всё ближе к земле, в которой мы все однажды окажемся, что уже даже при вдохе, чувствовал песок в ноздрях. Песок… Снова мысли о том, чтобы послать трезвость и позвонить проверенному человечку, лезли в кучерявую голову. Антон стряхнул их, встав из-за стола и бросив короткую фразу «Мне надо покурить». Попов вышел следом спустя пару минут. Он не торопясь допил свой кофе, прокручивая в голове возможные варианты событий, и не пришел к какому-то очевидному исходу, но заметил, что его джинсовка осталась висеть на стуле. Когда он присоединился к мерзнущему в паре шагов от входа парню, Антон заговорил неожиданно уверенно. — У меня есть идея, — он боялся взглянуть на Арса, смотрел только вперёд. — Мы можем помочь друг другу. Если ты обещаешь бросить, то и я брошу. Это будет нас мотивировать. — Если ты чистый, то и я чистый? — воодушевился Арсений. — Если мы не можем сделать это ради себя, может мы сможем сделать это ради друг друга?.. Мелкий дождик ранним утром пробуждал желание спрятаться в свою нору, откуда Антон не выходил уже много дней, но у него было странное ощущение правильности происходящего. Парень чувствовал, что так всё и должно быть, а по-другому он и не хочет. На самом деле ему было немного обидно, что актер не предложил Антону забытую джинсовку во второй раз, а просто надел её сам. Шастун в порыве эмоций забыл о том, что на улице совсем не май и что на нём пижама. Теперь немного жалел, что сглупил. Странное смертное чувство, которое ассоциировалось у Антона с Поповым, теперь было кардинально другим: этот человек стал воплощением жизни и нового начала. Арсений тут же начал придумывать планы на следующие несколько дней, и одним из первых заданий Шасту было купить телефон и больше не выкидывать его, на что парень закатил глаза так далеко, что кажется увидел свой обнюханный мозг. Арсений вдохновлял. Его оптимизм заражал. Шастун даже позволил себе поверить в возможность исправления. — А эти новые ограничения включают сигареты? — вдруг спросил Арс. — Да, возможно однажды… Умирать от рака тоже не хочется. После этих слов Арсений бесцеремонно отобрал у Антона сигарету и потушил носком ботинка о сырой асфальт. Шатун мог только поджать губы, зло уставившись вдаль, и отговаривать себя от избиения человека на заправке. Уголок его губ предательски приподнялся.