Ебитесь потише

Когда за Чонгуком закрылась дверь, Чимин продолжал сидеть на унитазе, тяжело дыша и облизываясь. Пак до сих пор чувствовал чужие пальцы на своих сосках, чувствовал член во рту и слышал это дыхание над головой. Кожа головы неприятно жгла, оживляя приятные картины. Наконец опомнившись, танцор закрыл дверь на защёлку и нервно стащил халат, из-под ткани которого бесстыже выпирал вставший член. В душевой кабине так ярко пахло Чонгуком, что едва закрылась дверца, Пак бесстыже кончил, прислонившись спиной к ещё мокрому кафелю. Думать, что ещё несколько минут назад здесь стоял Чон Чонгук, размазывающий гель по своему телу, смывающий ароматную пену. Вспоминать как он выходи абсолютно голый, вплотную подходил к Чимину, брал его рог грубо и с удовольствием, с улыбкой истинного садиста. Фантазировать о том, что може не единожды младший запирался здесь и бесстыже дрочил, думая о Паке. Теперь здесь Чимин. Рука тянется к баночке с гелем, не своей, чужой. Запах настолько сладкий, что кружится голова. Чимин растирает жидкость по телу, закрывая глаза. Приятная прохлада неимоверно остужает кожу после нервной горячки. пальцы дрожат, так сильно сжимают желтую мочалку в форме головы собачки, что она аж пенится.  — Чонгук… Чонгук… Гук… — вырывается из влажных, распухших губ. И хорошо, что никто не услышал. Чимин украдкой вышел из душевой, несколько раз осмотрев перед этим себя в зеркале, не остались ли следы его «чистки зубов»? Вытирая голову полотенцем, Пак проскользнул по уззкому коридору, прислушиваясь к звукам, доносившимся из комнат. Наконец он остановился перед дверью комнаты макнэ. От Чонгука можно ожидать всего. Чимин не стал стучать, не в привычке бантанов было так деликатничать. Потянул ручку вниз, пусть и нерешительно, и зашел. Чонгук нашелся за столом, горел лампа, открыт ноутбук; на голове младшего огромные наушники, но звук музыки, диалогов и эффектов доносились до самой двери. И первой мыслью была: он действительно всю ночь решил задротить со мной? Рано радоваться. Рука коснулась крепкого плеча, и Чонгук резко скинул наушники, перехватил чужое запястье и принюхался.  — Мелкий воришка, — наушники полетели на стол, игра остановлена одной клавишей, а оба айдола уже на кровати; Чимин прижат, почти вжат в мягкий матрас, Чонгук нависает над ним, аккуратно пробуя кожу на шее там, где так истерически бьется жилка.  — Чонгук… — вырывается из губ, и Чимин невольно вспоминает душевую кабину. Кожа покрывается мурашками.  — Ты ведь готовил себя, м? — Чон знает, что нет, но ему необходимо это слышать, необходимо знать, что это только его работа, и даже сам Пак Чимин не смеет этого делать. Танцор мотает головой, уже не отличая игру от реальных вопросов. Он краснеет, отчаянно моргая, понимает, что возможно надо было.  — Хороший мальчик. Вес чужого тела исчезает.  — В колено-локтевую. Живо! Чимин торопится, почти на лету скидывает халат и выпячивает задницу перед Чонгуком. Тот в одних шортах, такой горячий и властный, ему хочется подчиниться, ему нужно подчиниться. Простынь холодная и создает ярко ощутимый контраст с кожей Пака, но не на долго. Скоро начнется жара, как в аду. Чужая рука приятно проходится по коже, но не стоит обманываться таким прикосновениям. И вправду, шлепок приходится по левой ягодице, и Чимин вскрикивает, проезжаясь по простыне немного вперёд. На коже остается красный отпечаток руки, и Чон пару секунд любуется этим видом.  — Жаль, что ты не можешь посмотреть. Но ничего. Я сфотографирую это для тебя, сладкий. Я хочу, чтобы ты знал, какой ты со мной развратный, распущенный и грязный мальчик, — в этом голосе столько сладости, столько яда, что легко отравиться. Он уже внутри, растекаается по венам вместе с кровью. Он сводит с ума, он парализует мгновенно. Чонгук облизывает два пальца и проводит ими меж ягодиц Пака, пока тот замирает, даже не дышит, словно зверёк в лапах хищника. Он попался, он пошел в логово зверя добровольно. Он согласился на эту медленную смерть.  — Расслабься, откройся для меня.  — Что… что мне делать?  — Я хочу видеть тебя. — Намёк ясен, как день, и Чимин упираясь теперь плечами, грудной клеткой и головой в матрас дивана, тянется руками к ягодицам и раздвигает их так максимально, чтобы Чон мог увидеть всё, всего Пака.  — А ты красивый. Макнэ кружит указательным пальцем вокруг дырочки, а затем первая фаланга исчезает внутри, заставляя Чимина морщиться и шипеть.  — Не смей убирать руки, иначе я пришьяю их к твоей заднице. Не убирай их даже когда я буду трахать тебя, как последнюю блядь.  — Да. Расслабится выходит только когда указательный палец оказывается полностью внутри. Щёки наливаются красным, дыхание тяжелое, а перед глазами темнеет. Дисковфорт давно сменился на удовольствие. Чонгук растягивает Чимина как только ему взбредает в голову, а если вид особенно заманчивый, рядом всегда есть телефон с готовой к съемке камерой. Чимина хочется оттрахать всего, хочется снять каждый момент, чтобы уже наверняка никогда не забыть. Записать на аудио каждый стон. Пальцы уже мокрые, в смазке, а Чимин настольк обмякший, словно уже пережил два оргазма.  — Нет-нет, у нас ещё целая ночь впереди, я же всего лишь растянул тебя. Пак едва держится, чтобы не рухнуть на живот.  — Гук… Я хочу тебя в себе. Сейчас, — немного невнятно произносит Пак, впиваясь пальцами в собственные ягодицы, на которых уже алеют полосы и борозд от коротких, но острых ногтей.  — Какая же ты блядь, Пак Чимин, — цыкает языком макнэ и направляет себя в чужую, горячую и растянутую дырку с уже покрасневшими и припухшими краями. Влажный шлепок, означающий, что теперь они, Чимин и Чонгук одно целое, сжатое чужое нутро, вокруг чужого члена, напрягшиеся мышцы и тихое шипение.  — Сейчас будет хорошо, потерпи. Чонгук двигался сначала медленно, но с каждым пятым толчком наращивал темп. Стоны становились более уверенными, пока Чон не склонился к Паку и не оставил поцелуй-укус на правом плече.  — Бля… Аааах! И можно быть уверенным на все 100, нет, 200%, что этот стон слышал Юнги за стеной, ворочающийся в обнимку с подушкой (может у него от этих звуком тоже наметился стояк?). Губы макнэ расплылись в довольной усмешке, он оставил ещё один такой поцелуй, слушая новый вскрик, более яркий и возбужденный. Шлепки не уступали стонам в громкости. Они были настолько пошлыми и влажными, что хотелось просто провалиться сквозь землю, сгореть. И Чимин горел, вот только не из-за шлепков, а от желания быть настолько сильно вытраханым, чтобы завтра он не мог встать с кровати на репетицию.  — Блять. Гук!!! Жёстче!!! Кровать скрипела и, казалось, почти елозила в такт движениям, шлепки были такими сильными и громкими. У Чимина сорван голос, у Чимина сбито дыхание и сил уже нет, он еда хватается за ягодицы, сильнее царапая их, до крови, и шипит. Чон кончил первым, толкнувшись так глубоко, что Чимин вздрогнул всем телом, словно по всем нервным окончаниям ёбнули током, очень хорошей мощности. Пак застонал сипло, но слышно и кончил следом, снова вздрагивая, но уже слабее. Где же так попытка не спалиться, когда они были в душе, и Чимин якобы зубы чистил? Жарко и душно. Чимин лежал на животе, повернувшись лицом к окну и щурился на яркую и такую большую луну, пока Чонгук, понимающий, что поиграть он этой ночью не сможет, выключал ноутбук и прятал наушники. Вернувшись к кровати, макнэ поднял с пола бутылку минеральной воды, которая упала с тумбочки во время жаркого секса, открутил крышку и сделал несколько жадных глотков, затем протянул Чимину.  — Ну что, готов продолжать банкет?