Димочка

      Игорь падает спустя примерно полгода.       Он обещает себе: ни за что, никогда. Димка — гончая, Димка растет и учится выпускать зубы. Димка — всего лишь хороший напарник. Если честно, лучший, который когда-либо у него был.       Терять дружбу с ним Игорь не намерен.       Но дождливый понедельник в сентябре все расставляет по местам: у них снова большое дело, и в деле снова не пришей кобыле хвост маются московские. Димочка и Игорь поначалу их честно терпят — слово, данное Прокопенко, держит от ломания рук и выбивания зубов. Но московские забываются.       Московские зарываются.       И хрупкий, маленький Димочка, доведенный к концу смены до белого каления, вечером того самого злосчастного понедельника выдает:       — Слышь, сраный доктор Ливси, — у него слегка срывается и дрожит голос, но гнева в глазах достаточно, чтобы припугнуть. — Отвали на свой сраный остров сокровищ.       Игорь сначала хихикает про себя: у Димочки угрозы уровня детского сада. Да и московские, фифы деловито-богатые, вряд ли способны щегольнуть культурной просвещенностью. Он ржет над Димочкой весь вечер, вплоть до судьбоносного звонка.       Прокопенко говорит, московские наконец начинают работать свою работу. То есть, перестают лезть к ним. То есть, воспитательная беседа с Димочкой, полная отсылок к великому советскому кинематографу, принесла плоды.       Игорь спохватывается.       Димочка — подрастающая гончая. У Димочки вместо кулаков и мышц мозги и тоненький карандашик. Разве такой может произвести впечатление? Т-а-к-о-е впечатление? Игорю слегка непонятно и завидно: как?       — Как? — говорит он Димочке, когда тот заваливается на вечернесубботнюю шаурму.       Димочка пожимает плечами. Стеснительно поправляет очки. Игорь в нечетких световых бликах замечает его глаза — умные и темные, потерявшие за широкой радужкой половину зрачка. И падает.       С разбегу. В бездонную бездну.       Димочка — кожа да кости. Димочка, пробуя шаурму, обязательно пачкает джинсы или рубашку. Но Игорь вспоминает его севший на несколько октав голос в участке. Опасный. Обжигающий.       И чувствует охватившую тело горячую волну.       Димочка — чертик из табакерки.       Игорь, чертыхаясь, вспоминает его имя, когда гоняет лысого в ночь с субботы на воскресенье. Ну что за бред. Ну что за чушь.       Ну что за нахер, а?       Игорь зовет Димочку в парк после встречи с Юлей в воскресенье. Прогулка плавно перетекает на крыши, оттуда — в захолустную забегаловку на окраине Питера. Пробегается по каналам, мостам и заканчивается в квартире Грома.       Димочка, вешая ветровку на крючок, нечаянно обрывает петельку. Сминает задники кроссовок, когда стаскивает их нога об ногу. Неловко ругается. Игорь смотрит на него из гостиной и вообще не понимает: как?       Ведь есть же, на худой конец, Юля.       (Если сама Юля узнает, что она — на худой конец, Гром не жилец.)       Ведь есть же работа.       (Прокопенко не одобряет.)       Ведь есть же целый мир — а Игорь спустя полгода напарничества про него забывает. И видит — только Димочку. Только тонкие пальцы художника. Острый ум ищейки. И тот низкий, вибрирующий голос настоящего мента.       Странно ли, что Игорь заводится.       (Игорю самому это странно.)       Димочка, отпивая из кружки плохо заваренный чай, обжигается. Шепелявит про фотороботы и улики. А Игорь смотрит на него и говорит себе: держись. Держись, не падай глубже. Держись, не стоит этого делать. Ни тебе, ни ему. Все равно выйдет боком.       Просто д-е-р-ж-и-с-ь.       Но Димочка улыбается тепло и открыто, когда он предлагает остаться с ночевкой. Димочка чистит зубы пальцем и старенькой пастой, и от этой картинки щемит что-то внутри. Димочка, оставаясь в гостиной на промятом диване, складывает рубашечку под голову и снимает очки.       И это — выстрел.       Контрольный. В голову.       Игорь автоматически замечает время на советских часах, когда сжимает Димочку в объятиях. 23:55. Секундная стрелка не успевает сделать полный круг до того, как Игорь Димочку целует.       Преступление свершилось. Дружба попрана.       Игорь достиг дна.