***
Димка такой — одуванистый. Ничуть не лопух, но все равно цветочек. Игорь уверен (и даже ставит сотку), что он выходные напролет гоняет по телику все части Гарри Поттера или сказки про какую-нибудь Нарнию. — Ну так что, напарник, — Димка нарисовывается под боком практически из воздуха. Смотрит снизу вверх абсолютно доверчиво и чуть раскосо из-за солнечных бликов в очках. От этого взгляда тянет желудок, а инстинкты предательски молчат. — Мы раскрыли дело? Сбежавший скунс. Следы Чумного. Интеллигентные питерские психи. Игорь уже не до конца понимает, с чего они начинали, но все равно уверенно кивает. И вместо протянутой папки с протоколами зачем-то разглядывает взъерошенную макушку. Мягкие прядки. Мягкий мятый ворот рубашки. Мягкого Димочку разглядывает. Димка улыбается лучезарно и открыто. Не догадывается? — Ничего, — смеется, запрыгивая по ступенькам к их месту в участке, — не хочешь подписывать бумажки сейчас — значит, нагряну в субботу. — И комично грозит пальцем. — С шавермой. Игорь самоуверенно делает вид, будто испугался. Коллеги за спиной подозрительно перешептываются. — Можешь и без нее.***
Димочка уважает. Желания других людей, их интересы, личные границы и мировоззрение. Игорь думает, что попирает все его идеалы, когда к вечеру пятницы закусывает киевские котлетки пивом и представляет худые острые коленки. Номер Димки набирается сам по себе. — Игорь? — Нарния или Поттер? Димочка на том конце слегка подвисает. Еще немного, и они оба услышат звук перезагрузки всех его систем. — Э-э, Нарния? Не люблю мужиков без носов. — Зато с козлиными ногами любишь. Димка хмыкает: — Не думал, что ты вообще знаешь эти фильмы, — а Игорь кладет трубку. Котлета отдает на языке резиной. В воздухе пахнет гарью. Димочка в этот момент смотрит про свою волшебную страну в шкафу, а Игорь — про него, Димку. Про лучики-морщинки и тонкие пальцы. Про птичий разлет ключиц. Про бархатно-нежную кожу запястий. Силуэт Димки пляшет на темной, высвеченной уличными фонарями, стене. Игорь прикрывает глаза, чтобы ночное кино приобрело яркие краски. Рука касается кромки домашних штанов. Эм, есть ли дно у дна?***
Игорь проваливается. Быстро. В пучину, как в талый снег. Без права возврата. Димочка заскакивает с протокольной папкой субботним вечером, беспощадно сминает задники кроссовок, снимая ногой об ногу. У него с собой нормальная еда (в этот раз картофельное пюре с яйцом), запах дождя и безумно-ребячьи мечты. Игорь думает: надо ребенку достать холодильники, а себе — номер психолога. Или сразу психотерапевта. Димочка грохочет немытыми кастрюлями (откуда они?) на кухне, распевает что-то Розенбаумское про скорую помощь. А еще зажигает старенький светильник в гостиной. Игорь чувствует, как воображаемый талый снег петлей затягивается у горла. Сколько еще удастся протянуть?***
Димка — пьяный и расхристанный, в расстегнутой рубашке — хохочет над матерными частушками. Он слишком щуплый для Громовского дивана, птичьи ноги — на спинке, руки царапают воздух. Игорь невольно улыбается краешком губ: разве можно было с двух бутылок пива так нахлестаться? Но это же Димка. Для него, наверное, можно. — Мы закрыли все ге... гештальты за четыре месяца — шепчет смешливо Дима, — кроме холодильников. Прикинь, Гром, все, кроме холодильников. Пальцы художника чертят дугу. Игорь зачем-то наклоняется к ним ближе. Наверное, чтобы видеть лучше. И больше. Ночные фантазии, в конце концов, сами себя не нарисуют. — Да, — соглашается он. "Нет", — думает про себя. На носу — переменчивое питерское лето, байки-страшилки у костра и горелые шашлыки от мастерицы-Юльки. У Димки и правда закрыты все гештальты мента-новичка, а у Игоря — номер Димочки в избранных контактах, влажные сны чаще, чем в юности, и раздрай вместо ребер. Игорю кажется, это совсем нечестно. (Но что есть.)