Лабиринт

Сон в последнее время не так чуток, как раньше. И всё это благодаря лишь тебе. Пусть и плечо иногда ноет от давления твоего тела, но это мелочь. Спишь. Сопишь как котёнок. Твои седые волосы не накидывают тебе лишние годы. Будто застрял во времени. Но это не так важно. — Ауч! — зачем щипаться? Пора подстричься, уже ничего не видишь. Пит убрал мешающие пряди. Перевернулся на другой бок в поисках… плеера? — Put your head on my shoulder. — повелеваясь мотиву, рухнул рядом, комкая простынь. Песня, как проводник в состояние мягкости и спокойствия. Напомнило шестидесятые: эти киношки и беззаботное время, и отголоски войны. Хочется, чтобы это никогда не кончалось, словно ситком. Что за сентиментальность? — Ты слишком много думаешь, — заметил Питер. — Это вредно. Наслаждайся моментом. — это забота или оскорбление? Лёгкий ветер рассек воздух, и Пит уже уселся на бедрах. Воздушное одеяло отделяло от тела столь же легкого парня. — Что-то ты какой-то ветреный сегодня. Я ожидал нотаций о том, как прекрасна жизнь и ужасны морщины на моем лице. — ухмылка с колкостью случайно слетели. Точнее по привычке, сформированной тобой. — По утрам я не железный, ты же знаешь. Холодные руки очерчивали линии на животе, продвигаясь к груди. Питер елозил бедрами, от реакции на его движения проявлялась улыбка. Тепло чужих губ касалось у шеи и скул, прерывисто на губах. Медленно отстраняешься, лениво проводишь пальцами. Мучаешь, я принимаю игру. Вздохи учащаются, когда руки очерчивают половинки, проводя по ложбинке. Питер не упертый, а переменный. Но он не жалеет, наслаждаясь давлением внутри себя и работает тазом. Руки дрожат — осталось с последней миссии. Очередное напоминание Джеймсу, что он не успел. Поменявшись местами, чувствуется свобода. Хоть на фоне играет привычный «Pink Floyd», что-то не то. Желание, забота, возбуждение и тревога — всё описывает раскрытого Питера. Надломленная бровь и покусанная губа. Что-то не то. Питти не пошлый, скорее дерзок. Или он правда вырос? Плавные движения заставляют забыть о лишних мыслях. Надо насладиться моментом. Жить здесь и сейчас. Любить. Отдавать всего себя на радость мальца. Смотреть за сменой эмоций, слушать приглушенные стоны. И имя своё — услада всевышняя.

— Готово. — Что это? — от кофе пахнет маргарином до тошноты. — Завтрак. — хочется съязвить, но удивлению нет предела, когда кружка переносится на другой край стола. Не успев отхлебнуть, смеешься в кружку. — Я даже не знаю какой вопрос будет более корректным, — и ты валишься со смеху. — Ты действительно будешь пить кофе с маслом? — вмиг допиваешь до дна. — Ох, чёрт возьми! Знал бы я при первой встречи, что ты такой извращённый, совратил бы маслом. — Получается, я бы тебя отжарил? — Так, я не об этом. Забыли. — А о чём? — твои подколки смягчились и стали каламбурами. Как давно пали твои шипы? Слишком не по-детски себя ведёшь. Будто это не ты. Нет, нет-нет. Жевать губу было проще, чем сказать следующее: — Сколько мы знакомы? — у тебя же хорошая память, не молчи! — Впервые мы встретились, когда мне было шестнадцать. Выходит, четыре года. — а на дворе по-прежнему 79-й. Почему самый нетерпеливый в мире человек держится в вопросе отношений? У тебя своя логика и мышление, но ты понимаешь меня. Или ты не уверен во мне? — Почему ты не хочешь сказать об отношениях отцу и сестре? Не хочешь ни с кем видеться? — почему ты так смотришь? От слов тухнешь, как спичка. Руки не выдерживают и заметно стучат по столу. Что у тебя в голове? Микровзрывы, как в Хиросиме? Ужасно красивое зрелище. Знаешь, так непривычно осознавать, что произойдет неизвестное и накроет не только ударной волной. Но всё это медленно. Как сейчас. — Ты помнишь нашу первую встречу? — Я помню всё. — я помню как спас твоего отца. Как проводили надо мной опыты. Как пытался спасти. Как умер ты в минувшем будущем. Как забыть всё плохое? — Помни. Что. Есть. Сейчас. — Питер шепчет в самые губы, держа руками лицо. Я сказал это вслух? Руки не отпускают. Может, хотят дойти до металла? — Напомни, как тебе в голову пришла идея обратиться ко мне за помощью?