Топи

Каждый осторожный шаг разносился по округе тихим хлюпаньем гниющей плоти. Эти изуродованные трупы Чжулю уже никогда не сможет захоронить. По крайней мере, пока склизкие ошметки мяса не превратятся в удобрение для мха и болотного мирта, оскалив белоснежные кости. Главное успеть до того, как они начнут выть. Было даже дико видеть, в каком-то смысле целые, не обглоданные тела, учитывая сколько здесь дряни водится, но как говорил священник: мертвецы мертвечину не жрут. Брезгуют. Даже ещё теплых. "Морошка..." Яркие ягодки в вечном мраке поганых топей были похожи на стайку призрачных огоньков, окружавших могильник. Побежишь за ними и не заметишь, как уже по пояс провалился в трясину из мутных вод которой, с вожделением смотрят десятки сверкающих глаз болотниц. Мужчина как наяву уже слышит их нетерпеливое шлепанье гусиных лапок по илистому дну. И всё таки, правду говорят, что морок в этих местах сильный и от одних только видений человеческое сердце может остановиться. Переведя дыхание, Чжулю пошёл дальше вглубь топей, стараясь не смотреть на мертвецов, что с каждым шагом становились всё более безобразней. — Арсий! Крикнув, Чжулю тут же положил руку на рукоять сабли, готовый в любой момент отбить атаку, ведь кроме заплутавшего средь сухих ветвей кречета, его могли услышать и другие твари, что ранее смогли растерзать целый отряд опричников, состоящий из крепких мужиков, лично отобранных старым воеводой. Такая досадная потеря. Но ничего не произошло. Сокольничего окружала лишь давящая на нервы гробовая тишина и только время от времени откуда-то с севера, ветер доносил заунывный, почти скулящий вой вытьянок, в очередной раз, словно насмешливо напоминая, что он здесь единственный у кого бьётся сердце. ◊◊◊ Чжулю уже давно сбился со счёт времени, постоянно подлавливая себя на мысли, что он ходит кругами. Но скорее всего это просто местная нечисть забавляется, путая извилистые тропинки. И только когда на поганых топях окончательно стемнело, мужчине удалось выбраться на поляну. Из-за непоседливо снующих туда-сюда блуждающих огоньков, казалось, что густые заросли белоснежной пушицы полыхали, окрасившись в багряный. И посреди всего этого пожарища сидел человек. Словно не замечая гостя, он аккуратно острыми коготками оторвал кусочек мяса от лежащей у его ног выпотрошенной утки и протянул лакомство кречету. "Арсий" Этого пернатого упрямца Чжулю узнает из тысячи похожих птиц, так как возился с ним, когда тот был ещё неразумным птенцом. Верный и гордый хищник, не признающий никого кроме своего хозяина, теперь смиренно восседал на руке незнакомца. — За пташкой пришёл, сокольничий? Небось государев любимец, раз аж в самые топи полез за пернатым? Наконец человек обернулся, в улыбке оскалив острые зубы. — Это Вы тех солдат убили? Игнорируя вопросы, ответы на которые и так были очевидны им обоим, Чжулю наконец-то тронулся с места, почти вплотную подойдя к нечистому, которого изначально по ошибке принял за человека, не разглядев в пышном венке из лесных трав пары тонких, изогнутых назад рожек. Теперь судьба птицы его интересовала не так сильно, как причина гибели опричников, что должны были вернуться в столицу из Павловского уезда ещё две недели назад. Вся слобода все эти дни на ушах стояла и царю пришлось выделить людей на поиски, что так и не нашли пропавших. А потом и траур объявили, ведь не могли же взрослые мужики, у которых денег столько, что куры не клюют, бежать бросив семьи и хозяйство. — Эти псоватые сократить решили через мои земли, но не знали как себя вести, за что и расплатились. В этих местах власть вашего царя ничего не значит, так что стоит быть уважительнее к здешнему хозяину, а именно ко мне! Можешь так и передать своиму хозяину, — небрежно бросив последнее слово, анчутка выдержал паузу, ожидая, пока Арсий проглотит очередной кусочек. А после все с таким же пренебрежением протянул к Чжулю руку, на которой сидела птица, — на, можешь забирать. Мужчина насторожился, но всё же взял птицу, которая тут же вцепилась коготками в плотную ткань кожаных перчаток. И вроде всего-то осталось поблагодарить нечистого и и уходить, пока не произошла какая нибудь беда, но Чжулю застыл словно истукан, с интересом рассматривая лицо напротив. Он никогда раньше не видил анчуток и распознал такового в собеседнике лишь благодаря рассказам старого гусляра. Он был неотъемлемой частью любого пира или даже похорон, в уголке грустно затягивая ноты под рыдания плакальщиц, да поповские заупокойники. В свободное время старик безумно любил поболтать и разглядев в молчаливом сокольничем прекрасного слушателя, стал за ним чуть ли не хвостиком таскаться, рассказывая всё подряд. Вот и до шелудивой нечисти дошёл, по-дружески делясь, как отличить черта от беса с анчуткой. А Чжулю то что? Он пока с птицами возится, то не против послушать, вот и запомнил. Вот только мужчина не знал, что нечисть эта такой красивой может быть. И вряд-ли это опять морок какой нибудь, ведь до сюда не добиралась дымка щупалец того зловонного тумана, что годами стоит на болотах. И вообще, Чжулю бы сейчас было положено злиться на рогатого за смерть опричников. Некоторых из них мужчина даже знал лично и нередко составлял компанию в харчевне, тихо потягивая медовуху, пока те травили забавные байки со службы и хвастались то мнимыми достижениями, то боевыми ранениями. Но почему-то, по отношению к покойникам мужчина не чувствовал ничего. Совершенная пустота. Конечно жалко вдов и ребятню, что лишилась отцов, но ничего, переживут. У самого Чжулю вон, вообще никого не было и вырос же. Анчутке столь пристальный взгляд сокольничего не нравился. Уж слишком тяжелый, словно в саму душу смотрит и видит всю таящуюся там дрянь. Скривившись, он недовольно рявкнул, стараясь припугнуть мужчину: — Чего уставился, пёс шелудивый? Иди уже пока не разозлился! Надоедать начинаешь! Но тот и с места ни сдвинулся, сохраняя равнодушное выражение лица. — В это время опасно через болота идти. Я наверное здесь заночую, а с рассветом уже отправлюсь в назад. Чжулю отвёл взял от чужого лица и осмотрелся по сторонам, словно пытаясь сбросить наваждение. Сейчас на поганых топях начинают просыпаться ночные твари, с которыми изможденный дорогой мужчина вряд-ли сможет совладать, да и кроме сабли с собой нет ничего из освященного. Даже крестик нательный где-то потерялся, пока он искал кречета. Поляна, где сейчас он стоял, выглядела безопасной, хоть тут и сидел рогатый, что в одно мгновение может разобрать горло. Любой бы другой на месте Чжулю давно бы удрал от того, кто в одиночку опричнину выпотрошил, хотя и заслуженно. Но нечистый явно уже был сытым и не станет нападать без причины. По крайней мере мужчина надеялся на это. — Сударь же не против? Анчутка аж рот открыл от такого обращения, злобно уставившись на незваного гостя. Ведь хрен поймёшь по каменному лицу сокольничего, серьёзно он или так подшучивает над безродной тварью. Сплюнув, он возмутился, скривив миловидное личико: — И усрался ты мне тут! ◊◊◊ Спорить больше анчутка не мог...ну как спорить: пока Чжулю с невозмутимым видом устроился в густой пушицы, отпустив кречета, сам хозяин топий сыпался бранью, пытаясь прогнать незванного гостя. Чтобы хоть как-то навредить ему, почему-то даже и мысли не было. Рука даже не поднимется, ведь было в сокольничем что-то любопытное. Даже то его безразличие казалось чем-то необычным, ведь кто вообще в здравом уме ляжет с нечистым? Это конечно не лавка, но все же. Растеряв весь энтузиазм, анчутка просто поднялся и недовольно виляя длинным хвостом, с забавной кисточкой на конце, ушёл куда-то в туман. Мужчина же наконец прикрыл глаза, стараясь расслабиться. Убаюкиваемый шелестом могучих крон сосен и терпким, горьковатым запахом болотных трав, Чжулю сонно щурился, уже чувствуя, как сознание медленно проваливается в пустоту, где не будет никаких снов. А когда ему вообще что-то снилось? Сокольничий не помнил. Помнил только тихую колыбельную, что доносилась из мутных глубин сознания. Тихая, нежная, и на совершенно незнакомом языке. Таком нелепом и странном для слуха. Совсем как его имя. Где-то рядом, у самого уха тихо зашуршала, примялась трава, но этого мужчина уже не слышал.