Топи

— Эй, ты куда? Чао выскочил из спальни на звук открывающейся двери. С растрепанными волосами, в длинной рубахе до колен он был до ужаса похожий на довольного барского кота, и при этом какой-то весь домашний. Уже такой привычный и свой, что казалось, уйди он и дома станет как-то пусто. На подобных мыслях Чжулю уже давно начал ловить себя и тут же одергивать, совсем забыв, когда это началось. Неделю, а может три назад...да и сколько они уже вместе живут? Никто не считал, но достаточно, чтобы сблизиться. — На рынок. У нас продукты кончаются. Пушистый кончик хвоста нервно дернулся. — Я с тобой! И вот говори что хочешь, но все равно пойду, а то сижу здесь без воздуха уже больше месяца! Сгнию скоро, как та капуста в подполе! Помнишь какая вонища стояла! Так вот! Я сейчас, только дай пару минут! А рога я спрячу! И хвост! Найду как и спрячу! Не давая сокольничему и слова вставить, рогатый заметался по дому, в поисках одежды, как резко остановился под пристальным взглядом. Её у него не было. К Чжулю он пролез в одной рубахе, да подранных ярчуками штанах, которые даже зашивать никто не стал, пустив на тряпки. В остальное же время в ход шла одежда самого хозяина дома, в которой Чао просто тонул. Как и сейчас, стоя босым в одной тонкой рубашке, расшитой алой нитью, что в форме причудливых березовых веточек огибала широкие рукава. Осознав плачевность своего положения, Чао жалобно уставился на сожителя, не находясь в словах, что впрочем то тут и не были нужны. Мужчине даже жалко его стало. Да и представить было сложно какого это все время сидеть дома в четырёх стенах. Конечно, был вариант как вывести Чао, но только ему он вряд-ли понравится, хотя в его ситуации не стоит привередничать. Заперев дверь, мужчина прошёл вглубь комнаты и вытащил из под лавки сундук, как он говорил, со всяким хламом, из которого достал хоть и простенькую, но симпотичную юбку с украшенным ветьеватым узором передником. Там же нашелся и платок. Вещи были не новые, но вполне в хорошем состоянии, так что в люди было выйти не стыдно. Чао насупился: — Это что? — Вещи Маруськи. Она на людях обычно в довольно дорогой одежде ходит, а тут, перед уборкой всегда переодевалась, чтобы ту не обляпать, — понюхав ткань, скольничий убедился, что вещи чистые и кинул тряпки сожителю, — мои вещи на тебя большие, а это в самый раз. — Ты хочешь, чтобы я надел бабьи вещи!? — А у тебя есть выбор? ◊◊◊ Если изначально Чао шел неуверенно, осторожно, все время нервно теребя густую косу, да косясь на прохожих, словно те его насквозь видили, то стоило только войти на шумный рынок, как все страхи и неудобства вмиг испарились. Даже ворчать перестал, отдаваясь в руки любопытству. В выходные дни здесь всегда было особенно живо. Голосили торговцы, нахваливающие свой товар, разнообразие запахов и пестрых красок и вовсе кружили голову так, что анчутка не знал за что ухватиться взглядом. Хотелось все рассмотреть, попробовать и потрогать. Миловидное личико уже давно не скрывало своего детского восторга и не осталось ни следа от привычно капризно сведенных бровей. "Такой чудной". — Что это!? — едвали не вскрикнув, Чао схватил сокольничего под руку и потянул в сторону небольшого столика, за которым сидела пожилая женщина, укутавшись в шерстяной платок. Перед ней же стоял большой поднос с аккуратной пирамидкой из пастилы. Небольшие рулетики на солнце отливали янтарным, а стоило подойти, как отчетливо ощутился кисловатый запах яблок и смородины. Закусив губу, нечистый молча бросил взгляд на спутника, в котором так отчетливо читались просьбы купить сладость. Почти тут же вмешалась и женщина, с лёгким прищуром смотря на "парочку". — Неужели не угостите сударыню? ◊◊◊ Домой они вернулись уже по темноте. Расплатившись с мужиком, что за символическую сумму согласился довезти на телеге любопытную "пару" с их покупками, Чжулю вернулся в дом, застав анчутку в спальне. Развалившись на чистых простынях, Чао уже доедал пастилу, обложившись ленточками и ещё кучей блестящих цацок, на которые он накинулся как сорока. Пришлось покупать. Всю свою жизнь сокольничий был ужасно экономным человеком, откладывая жалование в сундук и тратя его лишь на нужды. И то, сколько денег было потрачено сегодня за один вечер, он бы мог растянуть на год. И если бы кошель не опустел, то Чао и дальше бы неистовал, неугомонно скупая все приглянувшиеся вещицы и вкусности. И теперь он лежал с удовлетворенным лицом, дожевывая последний рулетик. Даже не переоделся, пакость такая. — Как думаешь, мне пойдут эти серьги? Подхватив украшение, Чао поднёс его к уху, убирая выбившиеся из прически прядки, довольно скалясь. — У тебя даже уши не проколоты. — Разве это проблема? Проколешь. ◊◊◊ Взвизгнув, Чао дернулся, тут же до крови закусывая нижнюю губу и не давая мужчине вытащить раскаленную иглу. Мочка уха начала быстро краснеть и опухать. Смотря на анчутку, казалось, что он вот вот и заплачет, и даже не верилось, что это он не так давно разодрал отряд крепких, подготовленных мужиков. Да и навеянный первой встречей образ благородного хозяина гиблых топей тоже исчез. Сейчас Чжулю видел в нем лишь капризного мальчишку, что так и норовит влезть куда не попадя, да бабьими цацками обвеситься. — Погоди, не дергайся. Осторожно приблизившись, словно к пугливому зверьку, сокольничий вытянул иглу под тихий скулеж. Ну ничего, Чао же сам попросил его об этом, его никто не тянул за язык, так пускай теперь терпит. — Ещё не передумал прокалывать второе? — заботливо поинтересовался Чжулю, на голос которого рогатый поднял уже влажные глаза. — Прокалывай, — и повернулся другим боком, сильнее зажевывая кровоточащую губу, — не ходить же с одним ухом как непойми что. Пока игла нагревалась у Чао была возможность перевести дух и ещё несколько раз передумать от этой затеи, но все же его решение оказалось окончательным. Пожалеет ли он о нем? Да, и не раз, пока будут сильно болеть уши и каждый час придётся делать примочки, снимающие воспаление.