Уроки любви

честно, плачут лишь те, кто ломают и строят. я прошу, ведь сценарий писали вы: пообещайте, что наши герои в конце останутся счастливы.       — Ты сам не свой сегодня, — пригубив кружку, Мальвина отпивает свежесваренный кофе и в тот же момент округляет глаза, незаметно выплёвывая напиток обратно. — Морда у тебя почти всегда кирпичом, но так поганить кофе для тебя впервой.       Волков со скептицизмом придвигает сашину чашку к себе, проигнорировав его попытки что-то сказать, отхлёбывает кофе и, погоняв его во рту, тоже сплёвывает.       — И правда хуйня какая-то, — хмуро соглашается Олег, выплёскивая содержимое кружки в раковину и заливая её водой. Шурик за его спиной жмёт плечами и откусывает сразу половину своего бутерброда.       — Ражум шпит? — не прожевав, интересуется Мальвина.       — Член изо рта вынь, потом разговаривай, — пустая кружка ударяется дном о стол с таким стуком, что Шура подпрыгивает на стуле. — Спит.       — Волк, жаебал, — Саша проглатывает бутерброд и, перевернув кружку, встряхивает её, выплёскивая остатки воды на пол. — Я тебе чай с ромашкой подарю. Цистерну. Какой там ближайший праздник?       — Доброе утро, Серый.       Разумовский появляется на пороге в излюбленном свитере с натянутыми по пальцы рукавами, зевает, потирает глаз кулаком и обводит присутствующих взглядом.       — Кофе сегодня только невкусный, — предупреждает Мальвина и не сильно, но ощутимо ударяет Волкова кулаком в бок. — С добрым утром.       Сергей кивком желает доброго утра в ответ, переводит взгляд на Олега и долго, ненавидяще смотрит в глаза, прежде чем удалиться.       — Попозже зайду.       Со вздохом Волков проходится по всему лицу ладонью, открывает холодильник, чтобы изучить его на предмет наличия чего-нибудь съестного для Разумовского, и почти сразу захлопывает дверцу. Найдёт что-нибудь, не маленький уже.       — Приятного, — он неопределённо машет рукой куда-то в сторону Саши и уходит в расположенный этажом ниже спортзал, так ничем и не позавтракав.       Сергей долго разглядывает себя в ванной. Впервые за продолжительное время он чувствует себя таким уставшим — такого не было со времён появления Птицы. Разумовский всматривается в глаза: порядок, голубые, без единого намёка на желтизну линз, разве что покрасневшие спросонья. Губы привычно обветренные и обкусанные на нервах в процессе поиска неполадок в системе. Он хрустит шейными позвонками — болят, ноют, как если бы он заснул в неудачной позе. Волосы спутаны сильнее обычного и выглядят непривычно раздражающими — настолько, что хочется их остричь покороче. Разумовский задирает рукава по локоть, чтобы не намочить их, умываясь; на запястьях цветут пурпурные синяки.       Сергей с остервенением намыливает их, трёт ладонями, словно надеется смыть, но всё тщетно, только кожа вокруг них розовеет. Хочется стереть с себя эти синяки, фантомное ощущение руки Олега, оттягивающей волосы назад, и все воспоминания об этой ночи, которыми Птица решил поделиться напоследок. Слово-то сдержал, судя по всему, действительно ушёл, но не поднасрать перед уходом не смог, оставив Разумовского в раздумьях.       Он давно хотел Олега таким: не привычно нежным и осторожничающим, а холодным на грани с грубостью, резким, мучающим его медленным темпом и отсутствием поцелуев и прикосновений. Но Волков упрямо качал головой, утверждал, что вряд ли сможет удержаться и не припасть губами к шее, вряд ли сумеет быть отстранённым и не позволять себе даже мимолётно тронуть щёку пальцами. У Олега рядом с Разумовским, как бы он ни противился, всегда нежность зашкаливала.       Зато с Птицей церемониться не хотелось — Волков стянул ему руки ремнём, от недостатка опыта передавив и натерев запястья, поставил в коленно-локтевую и оттрахал одними пальцами, из прикосновений позволив себе только потаскать его за волосы. Птица бесился, вцеплялся в одеяло зубами, нетерпеливо ёрзал, пытаясь насаживаться на пальцы быстрее и глубже, материл Олега всеми известными ему словами, а потом, изредка умудряясь потереться о матрас, кончил без рук, уткнувшись лицом в подушку и протяжно выстонав имя Волкова.       Олегу было мерзко. Мерзко было слышать собственное имя, стоном срывающееся с губ Птицы, касаться кого-то так, как за всю жизнь он касался только Сергея; и пусть тело у них было одно на двоих, ощущалось всё до тошноты неправильно и отвратительно. Мерзко было от ситуации в целом — наверняка был какой-то другой выход, другой способ заставить Птицу убраться, но он решил прибегнуть именно к этому. И до сих пор ему не было доподлинно известно, сработал ли он.       Сергей прячет синяки обратно под длинные рукава, передумав умываться и чистить зубы. На кухню, где Шура моет посуду после завтрака, заходит громко, шумно, нечаянно сильно хлопнув дверью. Злится.       — Если вы так и не поговорите, то молча разъебёте всю хату своими истериками, — как бы невзначай подсказывает Мальвина, обернувшись на Разумовского через плечо. — А Волк у нас серьёзных разговоров не любит, это я уже понял. Пойдёшь на разборки или дуться будешь?       — Позавтракаю сперва, — угрюмо отвечает Сергей, открыв дверцу холодильника, но сразу же прикрывает её обратно, глядя на Шурика. — А ты чего у раковины торчишь? Ты ж наёмник, а не… У нас посудомойки, что ли, нет?       — Тут и микроволновка только моими стараниями появилась, — скромно напомнив, Саша выключает воду, проходится по вымытой кружке намокшим от всей предыдущей посуды полотенцем и ставит её на обеденный стол. — Приятного.       — Спасибо. Попроси Олега… — Разумовский видит, как саркастично изгибается выкрашенная в синий бровь, и тушуется: — Впрочем, не надо.       Шурик одобрительно улыбается.       Позавтракав найденным в дверце холодильника йогуртом и отследив по камерам передвижения Волкова, Сергей переодевается в красные шорты, белые кроссовки и серую футболку — и Олег не подумает, что Разумовский заглянул в спортзал ради разговора с ним, и вернуться к занятиям своей физической формой тоже будет очень кстати.       Он, как и всегда, выбирает беговую дорожку. Нацепив излюбленные наушники и включив песни поэнергичнее — о, слышал бы это Волков, свято верящий в то, что Сергей даже тренируется под Вивальди, — Разумовский ступает одной ногой на прорезиненное покрытие. Возвращаться к фитнесу тяжело: различные физические активности Сергею не нравились с детства, а побочки от таблеток в виде упадка сил и вялости явно не способствовали занятиям спортом. Раньше достижением было банально встать с постели и добраться до рабочего стола с компьютером, а теперь он даже успешно шагает по беговой дорожке. Можно, пожалуй, гордиться собой.       Олег, неподалёку занимающийся с боксёрской грушей, отвлекается от тренировки, не веря собственным глазам: Разумовский сам наведался в спортзал и добровольно занялся бегом. Того гляди снег пойдёт. Несмотря на усердные попытки концентрироваться на ударах, Волков всё равно время от времени непроизвольно отвлекается на Сергея, не переставая удивляться — бегает, на ходу переключает музыку на умных часах, улыбается в некоторые моменты. Аж глаз радуется.       К моменту, как Олег приступает к заминке, Разумовский как раз сходит с беговой дорожки, пряча наушники в чехол. Отдышавшись, смахнув пряди мокрых — следовало бы собрать их в хвост — волос с лица и не обнаружив поблизости ни бутылки с водой, ни полотенца, Сергей присаживается на скамейку наподобие той, что была в школьном спортивном зале, и прислоняется мокрой спиной к прохладной стене, прикрывая глаза. Парой минут позднее к нему, встряхивая уставшими руками, подходит заметно куда более счастливый Волков.       — Решил вернуться к тренировкам? — плюхнувшись рядом, интересуется Олег.       — Типа, — нехотя поднимая веки, отвечает Сергей. Он ловит взгляд Волкова своим, указывает ему на ничем не спрятанные запястья и вновь смотрит в глаза. Олегова растерянность не остаётся незамеченной. — Может, ты объяснишь, что это было?       — Он сказал, что свалит, если я пересплю с ним, — отвечает Волков, выпрямившись. — Я сказал, что сделаю это, но ему не понравится. Ну, знаешь, чтоб все не в восторге остались.       — Ты сделал всё как раз так, как ему нравится, — возражает Сергей. — И так, как тебя много раз просил я.       — И я тебе много раз говорил, что не могу так с тобой, — Олег вздыхает, понимая, что, судя по всему, разговор затянется. И ладно бы он просто затянулся — самое неприятное в том, что он не приведёт ровным счётом ни к чему, кроме испорченного с утра настроения.       — Даже если я очень прошу, и мне это понравится?       Разумовский напирает: ему не нравится факт того, что Птица добивается всего, чего хочет, включая Олега. Пускай даже последнего только в контексте постели. С одной стороны, никаких помутнений и провалов в памяти пока не было, с другой — прошло слишком мало времени, чтобы можно было с уверенностью заявлять, что он больше не вернётся. На таблетках его тоже можно было не видеть достаточно долго, однако Сергей намеренно пропустил как минимум вчерашний вечерний и сегодняшний утренний приёмы лекарств, чтобы убедиться, что Птица не обманул. Верить ему на слово, определённо, было нельзя.       — Тебе самому хоть понравилось? — так и не дождавшись ответа на предыдущий вопрос, с прищуром спрашивает Сергей.       Олег отрицательно мотает головой.       — Нет, — утерев пот со лба рукавом футболки, он устало вытягивает ноги. — Я достаточно причинял людям боль. И это никогда не приносило никакого удовольствия.       Разумовский неопределённо ведёт плечами, кривит губы в лёгком недовольстве и поднимается со скамейки. Если вспоминать школу, бестолковым драчуном Олег никогда не был — все либо нарывались сами, либо получали по заслугам, когда обижали того, кого не следовало бы.       — Могу предложить спарринг, — сверкнув глазами, оживляется Волков. — И я потренируюсь, и тебе, похоже, захваты нравятся.       — Завтра, — отмахивается Сергей и с недоверием косится на Олега, оглядывая его с ног до головы. То, что он, сам того не осознавая, пообещал завтра вновь явиться на тренировку, в голове не откладывается. — Значит, ты правда сделал это только потому что хотел, чтобы он ушёл? И именно в таком формате только по причине того, что терпеть его не можешь?       — Верно.       — И ты точно не хочешь повторять такое со мной, — теперь уже утвердительно заканчивает Разумовский. Олег отвечает на это уверенным кивком.       — И предпочёл бы больше не возвращаться к этой теме.       — Намажь мне это чем-нибудь, когда выйдешь из душа, — просит Сергей, на вытянутых руках демонстрируя синяки, — пожалуйста.       Волков бережно обхватывает запястья пальцами, по очереди целует каждое из них и кивает в обещании исполнить просьбу.       — Прости. Не хотел.       — Порядок.       — Всегда в них верил, — хихикнув, Шурик прячется обратно за приоткрытую дверь и поднимает глаза на устроившуюся у него на макушке Марго. — Погнали на кухню, навернём творога за счастье молодых.